Текст книги "Никогда не называй это любовью"

Однажды он сказал:

– Как жаль, что Майклу Девитту не так удобно в тюрьме, как мне здесь.

Он разрабатывал свои правила для гомруля. Новый Земельный акт, сказал он, возможно, окажется лучше ожидаемого ими. И есть смысл поверить, что Гладстон все больше и больше сочувствует их делу. Но даже если этот акт и будет неплох, ему все равно придется выступить против него со своим актом о гомруле – более объективным и намного более важным. Он не может позволить себе окончательно поверить, что нечто, сделанное правительством, совершенно.

К тому же имело смысл убедиться, что Гладстон станет приветствовать некоторые формы переговоров с ирландской партией до тех пор, пока все это будет держаться в тайне.

– Мне бы хотелось, чтобы после моего ухода ты зашла к нему на Даунинг-стрит[20]20
  Министерство иностранных дел.


[Закрыть]. Подожди несколько дней, а потом пошли туда записку с просьбой, чтобы он принял тебя. Ты сделаешь это для меня?

– Предположим, он откажется встречаться со мной?

– Тогда тебе придется пойти на риск и «отловить» его, как тогда меня. Помнишь? – Его глаза весело заискрились, и она улыбнулась.

– Мистеру Гладстону уже за семьдесят. И вряд ли, получив записку от незнакомой женщины, он примет ее за любовное послание. Когда ты намереваешься отправляться, Чарлз? И куда?

– Говоря по правде, я вообще не хочу уходить отсюда. Но должен. Думаю, я уйду в понедельник. Собираюсь сесть на поезд до Харуича и отправиться во Францию. Оттуда я могу вернуться в Дублин. Будет намного безопаснее, если все решат, что я скрывался не в Англии, а во Франции.

– Но ведь это такая продолжительная поездка!

Он ласково погладил ее волосы.

– Вот и славно. У меня будет время свыкнуться с тем, что я снова один.

– Чарлз… я подумала еще об одном… Допустим… я… Предположим, у нас будет ребенок.

Его пальцы в ее волосах даже не дрогнули.

– Я тоже об этом думал.

Она страстно посмотрела на него.

– Мне бы очень хотелось иметь от тебя ребенка.

Наступила тишина. Очень долгая.

– Дорогая Китти! Мне тоже!

Сейчас, должно быть, все, о чем он думал долгое время, о чем он мечтал, молнией промелькнуло у него в голове: позор, крах, полный отказ от всех своих стремлений и амбиций, предательство своего народа.

Словно угадав его мысли, она вскричала:

– Не волнуйся ни о чем! Я справлюсь.

Он взглянул на нее, и невысказанный вопрос так и застыл в его взоре.

– Разумеется, придется справиться и с Вилли, – на этот раз совершенно спокойно проговорила она.

– Существует только один способ устроить все это!

– Да. Его я и имею ввиду.

Он посмотрел на нее с таким искренним изумлением, что ей пришлось объяснять очень быстро и очень хладнокровно.

– Тебе пришлось столь многим пожертвовать ради твоей страны. Что ж, будет еще одна жертва.

– Но это же ты, Кэт. А ты – моя.

Он прижал ее к себе с такой неистовой силой, что она вскрикнула от боли.

– Этого пока не случилось. Все это пока лишь гипотетически. Но об этом надо было поговорить. А теперь, нравится тебе это или нет… – она высвободилась из его жестких объятий, – я буду молиться о том, чтобы у нас был ребенок.

Его руки бессильно упали вниз. Он посмотрел в ее лицо, искаженное мукой.

– Нам надо быть очень осмотрительными, – произнесла она.

Но когда слезы заблестели в его глазах и они почернели от боли, она заколебалась, тут же лишившись своей уверенности.

– Мне хочется кое-чего еще, – прошептала она.

– Ты хочешь меня.

– Я делю тебя еще с тремя миллионами человек. – Она погладила его волосы, откинула их назад – обнажился высокий лоб, она увидела его красивые брови. – У нас осталось так мало времени! Будем же счастливы каждую минутку этого дарованного нам Господом времени. Только, Чарлз…

– Да, дорогая?

Ее голос прозвучал тихо, но с прежним упрямством:

– Я по-прежнему надеюсь, что у нас будет ребенок.

– И я тоже, – проговорил он, целуя ее в лоб.

* * *

План оказался на удивление успешным. Оставалась лишь одна проблема, состоявшая в том, как Чарлзу незаметно выбраться из дома.

Еще не наступил рассвет, и на дворе был лютый мороз. Чарлз стоял в пальто и кашне, держа в руке саквояж.

– Сейчас я уйду.

Они сотню раз могли сказать друг другу «прощай» в этот холодный рассвет; они вели себя осторожно, даже не касались друг друга руками. Они договорились, что он отправится на вокзал, где будет дожидаться поезда. Самым важным было покинуть дом никем не замеченным.

– Я спущусь вниз, – сказала она.

– Нет, оставайся, я сам смогу выйти.

– И по пути сбить сотню каких-нибудь вещей. Нет уж, я пойду первой. Ради Бога, будь осторожен и старайся не шуметь.

Их путешествие по лестнице вниз прошло успешно. В гостиной Кэтрин подумала, что надо бы зажечь свечу, чтобы вывести его через оранжерею.

– Ты уверен, что оделся как следует? Это твое пальто, оно достаточно теплое?

– Со мной все будет прекрасно. Только выведи меня, и все.

Когда они открыли дверь, выходящую в сад, резкий порыв ледяного ветра ударил им в лицо. Весь сад заледенел, где-то на горизонте занимался серый рассвет. Кэтрин вся дрожала от холода. Свечу, которую она держала, задуло ветром.

– Чарлз, береги себя.

– И ты тоже, Китти. Сходи на следующей неделе к Гладстону. Напиши и условься о приеме.

– Хорошо.

– Я уже говорил тебе, что меня всегда можно найти в дублинском отеле «У Мориссона». – Он тщательнее запахнул кашне. – Ух, как на Северном полюсе! Не простудись.

– И ты тоже…

Но он уже уходил, быстрыми и широкими шагами приближаясь к воротам. Спустя несколько секунд его высокая темная фигура растворилась в сером зимнем воздухе.

Идиллия кончилась.

Глава 8

Дом снова ожил, когда его хозяйка «поправилась». К своему огорчению, Кэтрин нашла Кармен похудевшей и осунувшейся. Она очень мало ела, жаловалась мисс Гленнистер. А когда ей говорили, чтобы она ела как следует, девочка начинала капризничать, и ее дважды пришлось наказать.

– Она подумала, что ты собираешься умереть, мамочка, – сказала Нора, а Кармен устремилась к матери и зарылась личиком в ее юбках.

– Какая чепуха, право слово! Я всего лишь сильно устала. Мне только хотелось побыть в тишине. Вот Нора это понимает. Почему же ты не поняла этого, ангел мой?

Она подняла лицо девочки, взволнованное и залитое слезами. Она была еще такой малышкой! Кэтрин было тяжело смотреть на младшую дочь, не думая, что же она наделала.

Другая проблема была с тетушкой Бен. Та постоянно ворчала, что мистер Мередит где-то подхватил простуду и она не подпустит его близко к себе, чтобы потом не начать чихать, набравшись от него микробов. И еще она постоянно заставала своих слуг за тем, что они снимали шляпы перед женщиной, живущей по другую сторону парка.

– Я сказала им, что если еще раз застану их за этим занятием, то всех уволю. Я помню еще войну на Пиренейском полуострове[21]21
  Война Англии и Португалии при участии испанских патриотов против Наполеона (1808–1814).


[Закрыть]. – Ее старческий рот превратился в угрюмую полоску. – Муж моей дорогой подруги Энни Мирз погиб при Ватерлоо, и я могла бы назвать еще несколько имен. Это было ужасное время! А все из-за этого сумасшедшего корсиканца, которого следовало бы расстрелять, вместо того чтобы позволить ему положить начало королевскому роду. – Ее сердитый взгляд остановился на Кэтрин. – Полагаю, ты знаешь, кого я имею в виду?

– Да, императрицу Евгению[22]22
  Жена Наполеона III.


[Закрыть]. Я иногда вижу, как она выезжает.

– Императрица! Да, действительно! Правда, в ней нет ничего, кроме испанского тщеславия. Вдова выскочки! Да он, можно сказать, не сделал ничего такого, что вошло бы в историю! Я могу простить мужчину, который делает историю. А этот весь состоит из недостатков, слабостей и необычайной эксцентричности!

Что же происходило сейчас с этим ясным, проницательным умом! Тусклые голубые глаза, смотревшие в этот момент на Кэтрин, не выражали ничего, кроме крайнего раздражения.

– Да, деточка, сейчас я в очень дурном расположении духа. Я боюсь! Ведь я выхожу на улицу только раз в неделю, и мне не с кем поговорить, кроме слуг. А после разговора с ними у меня создается такое впечатление, что либо я, либо они выжили из ума. Я рада, что тебе лучше, Кэтрин. Встань-ка поближе к свету, чтобы я могла как следует разглядеть тебя. Анна сообщила мне, что ты решила немного потрафить своим слабостям и предаться ничегонеделанию. – Под испытующим взглядом тетушки Кэтрин сильно занервничала. Но, похоже, тетушке понравилось то, что она увидела. – По-моему, ты выглядишь чуть изящнее. Еще Анна сказала, что ты плохо управляешься с мужем, раз позволяешь ему оставлять тебя на столь длительный срок.

– Но мы с Вилли решили… – Тут Кэтрин замолчала, с гневом подумав о том, что Анне лучше бы не совать нос в чужие дела, а заниматься своими личными. – Я не желаю, чтобы Анна обсуждала с кем бы то ни было мой брак!

– Совершенно верно! Однако болезнь – это убежище, которым пользуются только глупые женщины.

Кэтрин собралась было с негодованием возразить на подобное утверждение, но поспешно закрыла рот. Самое мудрое – молчание и еще раз молчание. И спокойствие. Тетушка Бен смерила ее еще одним испытующим взглядом, словно хотела чем-то озадачить или поставить в тупик. Но, к облегчению Кэтрин, тетушка предложила закутаться потеплее и отправиться на небольшую прогулку по террасе. А после этого, может быть, Кэтрин будет столь любезна и распустит тетушкино вязание, которое у нее совсем не получилось, превратившись в сущее уродство. Если бы кто-нибудь спросил ее мнение, она сказала бы, что Кэтрин слишком переутомилась, с таким внезапным рвением увлекшись политикой.

– Считается, что политикой занимаешься не ты, а Вилли.

– Правильно. Но Вилли с мистером Парнеллом решили, что я могла бы быть полезна в качестве посредника между ними и мистером Гладстоном. Я собираюсь написать мистеру Гладстону и попросить у него приема.

Тетушка Бен долго рассматривала племянницу.

– Ну, это в корне отличается от распускания шерстяной пряжи для старухи.

Пришел март. А с ним – снег в огромном саду Уонеш Лоджа и глубокое разочарование: ребенка не будет. Правда, наконец получен ответ от мистера Гладстона. Весьма уклончивым образом в нем сообщалось, что мистер Гладстон примет миссис О'Ши на Даунинг-стрит в среду, в четыре часа дня.

За отполированной до сверкающего блеска каминной решеткой полыхал огонь, отражаясь на стенах, отделанных деревянными панелями. Мистер Гладстон у камина. Кэтрин подошла по красному турецкому ковру, протягивая ему руку, затянутую в перчатку. На какое-то мгновение он склонился над ее рукой, потом поднял голову и испытующе посмотрел на молодую женщину. Она была одета с огромной тщательностью. Уже долгое время у нее не было новых нарядов, но ее темно-зеленое платье, безупречно сидящее, а также модный турнюр[23]23
  Модная в 80-е годы XIX в. принадлежность женского платья в виде подушечки, подкладывающейся под платье сзади, ниже талии для придания фигуре пышности.


[Закрыть] были подобраны с незаурядным вкусом. Еще на ней была отороченная мехом пелеринка и маленькая меховая шляпка. Чарлз всегда восхищался этим костюмом. Он говорил, что в нем она выглядит неповторимо красивой. Оценивающий взгляд мистера Гладстона свидетельствовал о том, что, безусловно, и он пришел к такому же выводу, ибо он улыбнулся, а его проницательнейшие глаза заискрились веселыми огоньками.

– Здравствуйте, миссис О'Ши. Ваше послание заинтриговало меня. Должен признаться, я долго размышлял, что за женщина придет ко мне.

Она расслабилась. Пока все вроде идет неплохо.

– Надеюсь, я не разочарую вас.

– Выходит, суть вашего визита может разочаровать или не разочаровать меня. Вы умеете держать язык за зубами?

– Полагаю, да.

– Значит, вы замечательная женщина. Прошу вас, садитесь. Вон туда, поближе к камину. – Он указал ей на одно из кожаных кресел, а сам сел напротив. – А теперь рассказывайте, что от меня нужно ирландской партии. Ни разу еще я не видел человека, выглядящего по-английски более, нежели вы, если можно так выразиться.

– Однако вам наверняка известно, что мой муж ирландец, из графства Клэр.

– О да, разумеется. – Мистер Гладстон чуть подался вперед, так и не сводя с лица Кэтрин своего испытующего взгляда. Он напоминал ей старого злобного орла: с хохолком седых волос на голове, с набрякшими веками и внушающим ужас огромным носом. – Но ведь вас ко мне послал отнюдь не ваш муж.

– Меня попросил к вам прийти мистер Парнелл, – спокойно ответила она. – Он считает, что вы симпатизируете его целям.

Мистер Гладстон хмыкнул.

– Этот молодой человек доставляет чрезвычайно много неприятностей. Но он прав, когда утверждает, что все мы искренне болеем за ирландский вопрос. И мне придется тем или иным способом разрешить его. У него есть какие-то предложения?

Кэтрин извлекла из сумочки бумаги.

– Он работал над формулировкой гомруля. Он считает, что вам следует ознакомиться с его предложениями на досуге.

– А он немного нетерпелив, не так ли? Мы ведь еще не утвердили билль о земле.

– Он уже рассматривает то, что должно быть после этого билля.

Мистер Гладстон взял бумаги и пробормотал:

– Чтобы вкатить такую глыбу в гору, понадобится время. Я начинаю рассматривать Ирландию именно как такую глыбу, которая может сорваться вниз, сметая на своем пути любого, кто попытается удержать ее. Передайте мистеру Парнеллу, что первая его задача заключается в полном прекращении его обструктивной политики. Подобная политика не приведет ни к чему хорошему, и он ничего не добьется при помощи ее, а только выведет нас из себя. Прискорбная и недостойная ситуация, – добавил он, швыряя бумаги на стол. – Что ж, прекрасно, я просмотрю эти бумаги, когда у меня будет время. Ничего не обещаю. Такого рода дела могут завести всех нас в полный тупик, это тоже нельзя сбрасывать со счетов. Когда вы снова увидитесь с Парнеллом?

Она просто не смогла не спросить:

– Если его арестуют, это опасно?

Темные умные глаза сверкнули под нависшими густыми бровями. Пальцы мистера Гладстона задержались на колокольчике, в который он уже собирался позвонить.

– Это зависит от деятельности вашего друга.

Не мистера Парнелла. Вашего Друга.

– Но…

Она невольно выдавала себя, слишком нервничая и волнуясь. Выражение его сурового, зловещего лица немного смягчилось.

– Мы же не варвары, миссис О'Ши.

На этот раз звоночек нежно звякнул. Открылась дверь за ее спиной. Мистер Гладстон поднялся.

– Желаю вам приятно провести день, миссис О'Ши.

В условленное время она написала длинное письмо, сообщив о своей встрече с премьером, и в конце марта получила ответное послание с маркой Голуэя[24]24
  Местность на юге Коннахта.


[Закрыть]:

Ты сможешь встретиться со мной в «Приор-отеле» в Блумзбери[25]25
  Район в центральной части Лондона.


[Закрыть] в шесть часов или примерно в то же время в четверг? Спросишь мистера Престона.

Ей нравится мистер Престон, весело думала она. А он был так рад ей в их предыдущую встречу в отеле Вестминстерского дворца. Целый день она в нетерпении провела с тетушкой Бен и детьми; потом был поезд, который, как ей казалось, двигался невероятно медленно; потом кэбмен, похоже, совершенно неспособный заставить свою лошадь двигаться быстрее.

Прибыла она на место слишком рано, а Чарлз опоздал, и битый час она просидела в темном и неотапливаемом вестибюле. Она приложила все усилия, чтобы выглядеть как можно красивее, и сейчас смотрелась слишком изысканно и модно для подобного места. Она делала вид, что читает журнал, но буквы впустую мелькали у нее перед глазами, ибо в эти минуты она думала только о том, сколько времени Чарлз намеревается пробыть в Англии, сможет ли он опять поехать с ней в Уонерш-Лодж и сможет ли она вынести, если узнает, что он не сделает этого. Удастся ли им провести еще одну ночь в тайне ото всех, как в предыдущий раз? Так она сидела в этом довольно неприятном заведении под подозрительными взглядами окружающих и сетовала, насколько же этот отель не подходит для любовно-лирического настроения.

В общем-то, ее предчувствия оказались совершенно точными, хотя ей не показалось, что Чарлз пребывает в угрюмом состоянии духа. Просто он был каким-то рассеянным, словно его голова была занята чем-то еще. Он обрадовался при виде ее, но она сразу догадалась, что его обуревают мысли о родной Ирландии, от которых он не мог избавиться даже сейчас.

– Китти, я должен был встретиться с тобой. Но у меня всего час времени.

– Час!..

– Мне очень жаль, но я ничего не могу с этим поделать. Я обязательно должен быть на встрече, которая, вероятно, продлится до самого утра, а утром первым делом мне надо отправиться в Ливерпуль, чтобы выступить там перед ирландскими рабочими, а потом снова придется вернуться в Ирландию. Милая, только не смотри на меня так!

– А как же мне на тебя смотреть? – грустно спросила она.

– Ну, по крайней мере, хоть сделай вид, что ты рада встрече со мной. Знаешь, сколько трудностей я преодолел, чтобы она состоялась? Ведь я ехал с Диллоном и Кенни. Мне пришлось выдумывать черт знает что, чтобы избавиться от них.

Ее лицо было непроницаемым и строгим.

– Ведь мы впервые встретились с тех пор, как…

– Разве мне нужно напоминать об этом?

– Не знаю.

– Кэт! Кэт! Ну, так получилось. Если ты ненавидишь все это, посади меня в кэб, а сама отправляйся к себе домой. – Внезапно его глаза заблестели от слез. – Только, пожалуйста, не смотри на меня так!

Наверное, это было неправильно, наверное, это было слабостью с ее стороны, но она поняла, что никогда не сумеет противиться ему, когда он о чем-то попросит ее. Она взяла его за руку и мягко проговорила:

– Я не имею ни малейшего желания совершать такой сентиментальный поступок. Ну, хоть на то, чтобы выпить со мной чаю, у тебя найдется время… мистер Престон?

– Если вы нальете мне его… миссис Престон.

Очень быстро холодность и разочарование прошли. Как только официант поставил для них чай на столик, расположенный в уединенном углу, то даже этот угрюмый, мрачный зал стал для Кэтрин веселым и внушающим надежду.

– Но ведь ты приедешь в Лондон, и скоро?

– Очень скоро, дорогая. А когда начнутся прения насчет Земельного билля, то я буду здесь постоянно.

– Значит, теперь тебе ничто не угрожает и ты в полной безопасности?

– Ну, некоторое время – да. Ведь я собираюсь действовать совершенно открыто. Мы все ощущаем себя так, словно сидим на пороховой бочке, но это тоже имеет свое стимулирующее значение. Как прошла встреча с мистером Гладстоном?

– Я же в письме все рассказала об этом.

– Знаю, но мне бы хотелось услышать об этом из твоих собственных уст. Ты нашла его очень страшным и свирепым пожилым джентльменом, не так ли?

– Уверена, он может нагнать страху на кого угодно, но не на меня.

– Гм, значит, миссис О'Ши удалось то, что не удается королеве.

– Что ты имеешь в виду?

– Приручить этого старого орла. Ты удивительная женщина, Кэтрин.

И, посмотрев на нее с особенной нежностью, он отправился на свою деловую встречу. Ей хотелось так много сказать ему, но это не удалось. Кэтрин была немногословна. Они пили чай, и она изучала его усталое, измученное лицо, на котором отчетливо видела все признаки сильного недомогания и скверного самочувствия. Она с сожалением убеждалась, что совершенно права насчет его здоровья. Но, несмотря на все это, она испытывала невероятное счастье от общения с ним за этим уединенным столиком под взглядами незнакомых людей.

А потом наступил конец апреля, и Вилли вернулся домой из Испании. Почти сразу же он уехал в Ирландию. Волнения в связи с арестом Парнелла улеглись, но никто не знал, надолго ли. Ведь этот неутомимый человек проявлял невероятную активность, и если его речи нельзя было назвать подстрекательскими, то они, безусловно, носили явно опасный характер. Вилли должен был встретиться с Парнеллом, поэтому если у Кэтрин имелось какое-то сообщение для него, то ей лучше передать его на словах. Кэтрин посмотрела на мужа украдкой, виновато.

– Он написал мне, что ты виделась с Гладстоном. А ты ничего не рассказала мне об этом, – заметил Вилли.

– Мистер Парнелл заезжал всего на час.

Вилли воспринял эту новость с нетерпением.

– Ну, ну, рассказывай, что было.

– Я передала мистеру Гладстону замечания мистера Парнелла касательно гомруля, и он дал согласие изучить эти бумаги, как только у него будет время.

– Наверняка он сказал тебе еще что-то.

– О да, он спросил, умею ли я держать язык за зубами.

– Это у тебя получается весьма неплохо, – с кислой миной проговорил Вилли. – Ни разу еще не встречал женщину, которая так умело держала бы язык за зубами. Кстати, Нора с Кармен сказали мне, что ты была больна. А мне никто не сообщил об этом. Ни слова. Почему меня не поставили об этом в известность?

– Ничего серьезного со мной не было. И я не хотела попусту волновать тебя.

– Если ты и впредь будешь вести себя подобным образом, то однажды меня не побеспокоят, даже если ты будешь на смертном одре. Не знаю, что с тобой делается. Ведь ты никогда не была холодной. Держу пари, что и старику Гладстону ты не показалась такой.

Глаза Кэтрин засверкали от гнева.

– Едва ли у него на уме было что-нибудь, кроме мыслей о чисто деловом визите с моей стороны.

– Не строй из себя этакую невинность. Это на уме у любого мужчины, тем более тогда, когда женщина молода и привлекательна, как ты. Кстати, то же можно сказать и о Чарли Парнелле. Не думаю, что он монах.

– Может быть, побеседуем о чем-нибудь другом?

– О, превосходно, давай говорить о парке, погоде, о твоей престарелой тетушке, о каникулах Джералда, о том, что у нас будет сегодня на обед… О чем угодно, только бы отвлечь меня от мысли о том, насколько чертовски скверная у меня жена. И еще скажу тебе, Кэт, больше я не намерен это терпеть. Ты, верно, не знаешь, что твое поведение является причиной для развода. Простыми словами – отказ исполнять супружеские обязанности. Не надо вздрагивать! Ты вовсе не слабонервная дамочка, какой пытаешься сейчас выставить себя передо мной.

– Говори, пожалуйста, потише, – попросила Кэтрин.

– А мне наплевать, что слуги могут услышать наш разговор! – заорал он, и лицо его побагровело. – Надеюсь, после этого я получу хоть немного утешения…

– Тогда, может быть, тебе лучше развестись со мной?

Он с яростью посмотрел на нее.

– Ты хочешь, чтобы я это сделал? А-а, так вот, значит, что ты затеяла? Тогда хочу разочаровать тебя. Я никогда не разведусь с тобой. Ты – моя, и этим все сказано. – Уголки его губ уныло опустились. – Черт подери, Кэт, неужели ты так сильно ненавидишь меня?

Ее сердце бешено заколотилось в надежде и, одновременно, страхе. Развод означает, что они с Чарлзом могли бы пожениться. Но тогда скандал уничтожит его. Помимо холодного неодобрения всей его страны, католическое население Ирландии будет преследовать его и загонит в полную безвестность, если не в могилу. Нет, об этом даже подумать нельзя!

Она заставила себя дружески дотронуться до руки Вилли.

– Ну что ты говоришь, Вилли? Как я могу ненавидеть тебя? Я очень люблю тебя.

– Любишь меня! Как сестра!

– Давай сейчас оставим этот разговор. Я неважно себя чувствую.

– Ты выглядишь превосходно. Да ты вся цветешь, если только мужу позволительно будет произнести такие слова. Если ты помнишь, я уже говорил, что не собираюсь ползать перед тобой на коленях. Сегодня вечером я уезжаю в Дублин и не знаю, когда вернусь обратно!

* * *

Апрель сменился маем, и май уже подходил к концу. Кармен по-прежнему выглядела нездорово, и поэтому тетушка Бен, оставаясь верной подругой своей племянницы, убедила Кэтрин, что детей надо вывезти в Брайтон на короткие каникулы. Кэтрин намеревалась выехать заранее, чтобы подыскать подходящий отель. Но тут внезапно прибыла телеграмма из Дублина: «ВСТРЕЧАЙ МЕНЯ НА ВОКЗАЛЕ ВОКСХОЛЛ БРИДЖ В ПОЛОВИНЕ ДЕСЯТОГО ВЕЧЕРА».

Прежде они всегда встречались на Чаринг-Кросс. Наверное, Чарлз счел, что служащие гостиницы обращают слишком пристальное внимание на одинокую даму, ожидающую мужа, вот он и выбрал для свидания иное место. Если он решил именно так, то едва ли он заботился о том, чтобы избавить ее от посторонних взглядов, ибо она по-прежнему дожидалась его до тех пор, пока не настало время гасить свет в зале ожидания.

У служителя вокзала был очень извиняющийся вид.

– Таковы правила, мадам. Но при свете камина очень уютно. Сейчас я подкину еще уголька, и все будет в порядке. Насчет лишнего уголька в правилах ничего нет. – Вскоре камин разгорелся сильнее. Служитель вокзала с любопытством разглядывал Кэтрин в ее меховом палантине и модной шляпке. – Наверное, ваш супруг задержался, мадам?

– Супруг? – рассеянно переспросила она.

– Ну да. Он, верно, опоздал на поезд?

– Да, думаю, так оно и есть. Но он обязательно приедет.

И он пришёл, пришел, когда огонь в камине уже начал гаснуть и остались лишь ярко-красные угли. При виде его высокой фигуры, возникшей на пороге, Кэтрин вскочила со своего места.

– Кэт, почему ты сидишь в темноте? Неужели железные дороги столь бедны, что даже не могут обеспечить людей светом?

– Да нет, просто по правилам в полночь свет должен быть погашен. Так мне объяснил служитель.

– Уже так поздно?!

– А ты взгляни на часы.

Он не поверил, пока не извлек из кармана часы и, поднеся их поближе к камину, не посмотрел на циферблат.

– Боже, да как у тебя хватило терпения дождаться меня?

– Думаю, я знала: ты обязательно приедешь.

– И поэтому ждала. Я бы тоже ждал тебя. – Он поцеловал ее в губы, не обращая никакого внимания на вошедшего служителя, который появился, очевидно, чтобы, проверить, все ли в порядке с камином. – Мы доберемся домой на кэбе?

Ее сердце подскочило в груди.

– Если найдем его.

Он взял ее под руку и вывел из зала ожидания под неусыпным взглядом служителя.

– Значит, твоего мужа нет дома?

– Он приезжал, но почти сразу же уехал в Лимерик взглянуть на свое поместье. Ты надолго приехал?

– Завтра должен быть в парламенте.

Она решила ничего не портить и не выказывала возмущения или разочарования.

– Я надеялась, ты останешься в своей комнате на день или два.

– Не в этот раз, дорогая. Но очень скоро. Нам надо продумать кое-какие более безопасные условия соглашения.

– Значит, перед рассветом тебе придется уйти, – в тон ему проговорила Кэтрин. – А в это время года рассветает ужасно рано.

– Если нам удастся найти быстрого коня, то у нас будет целых три часа.

– Да, – сказала Кэтрин и опустила голову на его плечо.

– Наверное, мы найдем сейчас какой-нибудь кэб вон там. – И Чарлз поднял руку, останавливая проезжающего кэбмена. – Не убирай голову с моего плеча, милая. Пусть он считает, что ты моя жена.

Кэтрин не осмелилась заснуть из опасения проспать рассвет. Зато Чарлз доставил ей огромное наслаждение, предоставив возможность прислушиваться к его ровному дыханию, когда он лежал рядом с ней, и еще она радовалась тому, что он хоть и немного, но отдохнет. Она чувствовала себя спокойно, удовлетворенно и счастливо. Ей бы очень хотелось, чтобы эта ночь принесла ей ребенка. Это был бы счастливый и прекрасный ребенок, зачатый в беспредельной любви и нежности.

Но рассвет неумолимо близился. Внезапная мысль пришла ей в голову, и она осторожно выскользнула из постели, накинула пеньюар и тихо спустилась вниз. Французские двери в нижней гостиной вели в сад. Когда она распахнула их, до нее донесся аромат роз. Было еще темно, но застывшая на небе луна освещала сад своим слабым светом. Кэтрин на цыпочках пробежала по росистой траве, приблизилась к клумбе, на которой красиво мерцали только что распустившиеся розы. При помощи маникюрных ножниц она срезала одну из них и так же неслышно поднялась наверх.

Пора было будить Чарлза.

Она зажгла лампу, и он сразу же проснулся. Он приподнялся на постели, не сразу осознав, где находится. Потом увидел ее, склонившуюся над ним, и беспредельное счастье засветилось на его лице.

– Китти, – нежно прошептал он.

Она протянула ему розу.

– Смотри, она только что распустилась.

– Белая. Это твоя роза.

– Нет, твоя. В прошлом году я посадила этот куст для тебя.

– И они уже расцвели! По-моему, это хорошее предзнаменование.

– Да, но сейчас тебе пора уходить. Через полчаса станет совсем светло. Это лето очень благоприятно для роз, но не для нас: ночи коротки. Куда ты положил свою одежду? – Она осмотрелась вокруг и взяла в руки его пиджак, висящий на спинке стула. – Его бы надо вычистить и погладить. Придется ограничиться только чисткой. Но в следующий раз, когда ты будешь здесь… в подходящее время, я имею в виду…

– Которое будет вовсе неподходящим…

– Да, когда дома будет Вилли, – грустно сказала она. – Тогда служанка сможет привести в порядок твой костюм. Кстати, тебе нужен слуга. А что у тебя в карманах?

– Вынь это оттуда. Все эти довольно странные вещи бросают мне люди, когда я выступаю.

Она выложила на стол странную коллекцию. Это были религиозные медальоны, платочки с вышитыми на них трилистниками[26]26
  Эмблема Ирландии.


[Закрыть] и еще много всяких удивительных предметов.

– А это что? – спросила Кэтрин, поднимая очень грязный кусок потертой веревки.

– А это, боюсь, ужасная реликвия. Это кусок веревки, на котором повесили мученика. Во всяком случае, так предполагают. По-моему, там есть еще одна не менее страшная вещь… Я имею в виду пулю, которая прошла сквозь человеческое сердце. Считается, что она обладает некоей мистической силой. Выбрось ее.

– А это? – Кэтрин указала на блестящий разноцветный камешек.

– Дети тоже дарят мне разные вещи. Этот маленький кусочек камня должен избавить меня от беды. Сохрани его для меня, Китти.

Внезапно ей показалось, что комната наполнилась лицами и руками людей, бросавших эти предметы Чарлзу, людей, которые всегда спешили к нему в его поездках по стране. Грязные ребятишки со спутанными, нечесаными волосами от чистого сердца расставались со своими незамысловатыми сокровищами, чтобы отдать их ему, а их родители одаривали его более странными и ужасными реликвиями. И снова эта мрачная многострадальная страна вошла в тихий мир английской спальни.

– Наверное, они очень любят тебя, – прошептала Кэтрин.

Сидя на краю постели, он натягивал брюки.

– Да. И слишком сильно. Они ненасытны.

Он встал и подошел к ней.

– Если бы не ты, я давно бы уже лишился разума. Только ты сохраняешь мне его.

Она почувствовала комок в горле.

– Надеюсь, я всегда буду справляться с этим.

В саду зачирикали первые пташки.

– Тебе надо поторапливаться, Чарлз.

Он быстро одевался.

– Вставь эту розу мне в петличку своей рукой. Когда ты собираешься в Брайтон?

– В субботу, но только для того, чтобы подыскать подходящий отель. А потом я вернусь за детьми.

– Может быть, нам удастся увидеться перед твоим отъездом. Я дам тебе знать.

Свет лампы стал совсем бледным, когда первые рассветные лучи проникли в комнату. Он нагнулся и поцеловал ее. Сейчас его губы были нежными и мягкими, совсем не такими, как ночью, в неистовом порыве страсти.

– Храни тебя Господь, дорогая, – произнес он, подходя к двери и глядя на нее сверкающими глазами. – Когда я брошу политику, то займусь кражами со взломом. Как видишь, во всей стране нет человека, который бы тише и незаметнее меня проникал в дом и уходил из него.