Текст книги "Прогулка"

Глава одиннадцатая. Ночь в океане

– Тебе нужно встать, – заявил Краб.

– Не могу, – ответил Бен. Он весь промок и перемазался кровью. Единственное, что он мог теперь делать без боли, – это дышать. – Не могу шевельнуться.

– Давай двигай булками. Нас сносит с тропы.

От этих слов Бена быстро подняло на ноги. Конечно же, он увидел, как катер сбивается с курса: одна линия светящихся водорослей уходила вдаль прямо под корпусом судна, причем под странным углом. Если они совсем сойдут с нее, возможно, появится какой-нибудь кашалот, который проглотит их вместе с катером. Бен ринулся в рубку и повернул ключ. Ничего.

– Не заводится.

– Я же тебе говорил, – заметил Краб. – Я сломал эту чертову посудину. Провод перегрыз.

– Какой?

– Не знаю. Справа где-то.

Бен заглянул под пульт и увидел перекушенный провод. Он лихорадочно искал второй кончик, пока катер сносило дальше к… Господи, в каком направлении-то?

Наконец ему повезло, и он нащупал второй конец провода. Он соединил провода на живую, и от удара током его руки в который раз дернулись от боли. Но все получилось. Двигатели завелись, и Бен самую малость сдвинул рубильник вперед, чтобы вернуть катер на прежний курс. Через несколько мгновений он уверенно встал по центру тропы, двигаясь вперед в свете двух лун. Свет на мостике вновь зажегся, и Бен увидел Краба, сидевшего на приборной панели, и валявшийся в углу бесполезный телефон. Он снова поднял его и опять нажал на кнопку включения, но ничего не вышло даже после того, как он вставил его в рабочую розетку. Он поднял глаза кверху.

– Я не знаю, к кому обращаюсь, – к Богу или же к Постановщику, которого должен найти, но я прошу о милости, – взмолился Бен. – Я очень скучаю по семье. Позвольте мне хоть их лица увидеть. Если у вас есть хотя бы капля жалости…

Телефон ожил и выдал ему картинку. Всего одну. На ней они всей семьей справляли в закусочной шестой день рождения Руди. Бен сидел посередине, одной рукой обняв равнодушного с виду Питера, а другой прижимая к себе именинника, который вырывался и пытался поскорее поглотить шоколадный торт. Флора выглядывала из-за их спин. Она корчила рожицу, поскольку девятилетние дети никогда искренне не улыбаются в объектив. Справа располагалась Тереза. Она, как всегда, широко улыбалась и пыталась обнять руками все семейство, чтобы оно не расползалось в разные стороны. Большим пальцем руки она поглаживала обручальное кольцо: это у нее давнишний нервный тик.

Затем дисплей снова почернел. Бен опять посмотрел вверх. По лицу у него текли слезы.

– Спасибо.

– И чем теперь займемся? – поинтересовался Краб.

Ответ Бен знал заранее.

– Мне надо принять душ. А ты оставайся здесь и следи, чтобы мы не сбились с курса.

– А если собьемся?

– Зови меня.

– А с чего это я тут должен торчать на часах?

– Может, хочешь сперва душ принять?

– Нет, похоже, что нет.

– Я тебе чего-нибудь принесу. Что ты хочешь?

– Каких-нибудь рачков и рыбьи потроха.

– Потроха?

– Ну да. Не целую рыбу, человек. Просто потрошки. Обычно целая рыба достается акулам.

– Ой.

– И червячков.

– Не знаю, найдутся ли на столе червячки или рыбьи потроха.

– Ну, значит, тот, кто накрывал на стол, полный идиот. Ты иди мойся, а когда вернешься, я прыгну в воду и отыщу что-нибудь себе на ужин. Сам. Вы, люди, прямо такие добрые, сил нет.

Бен спустился на нижнюю палубу, где располагались каюты. Они были полностью меблированы, включая накрахмаленное постельное белье и вазу с цветами на тумбочке. В каждой каюте имелась своя ванная с чистыми полотенцами, мягкими мочалками для лица и халатами. Он сорвал с себя мокрые шорты вместе с изорванной футболкой и прыгнул в душ. Как только на него обрушилась вода, ему захотелось растаять и впитаться в кафель. Он зажмурил глаза и подставил лицо упругим струям, затем разжал раненую руку и глядел, как с нее стекает кровь. Все тело было в неглубоких порезах и ссадинах от полета сквозь стекло, однако не требовались ни швы, ни прижигание ран раскаленной стрелой.

Он вышел из душа и надел пушистый махровый белый халат, который приятно щекотал тело. Он припоминал, хотя и медленно, что такое снова почувствовать себя хорошо. Это все еще оставалось возможным.

Под раковиной стояла аптечка первой помощи, где нашлись пузырек с перекисью водорода, марлевые повязки, лейкопластырь и ибупрофен. Он плеснул на руку перекисью и смотрел, как та пузырится. Пощипывание ему даже понравилось. Потом он перевязал рану, проглотил три таблетки (он гордился тем, что может принимать таблетки без воды), поднялся наверх, схватил со стола хвост омара и принялся жевать его, как хот-дог, когда возвращался на мостик. Под пультом он обнаружил моток изоленты и замотал ею соединенный на живую провод зажигания.

– Выглядишь посвежевшим, – заметил Краб.

– Мне поспать надо.

– А как же моя кормежка, козел?

Бен выключил двигатели. Катер замедлил ход и начал дрейфовать.

– Давай дуй.

Краб торопливо скатился вниз и плюхнулся в воду. Через несколько секунд он вернулся.

– Что? – удивился Бен. – Уже?

– Ты на меня посмотри, обжора, – ответил Краб. – Я что, похож на того, кому надо полкило, чтобы наесться?

– Понял.

Он снова завел двигатели и посмотрел на полосы светящихся водорослей, смыкавшиеся где-то за горизонтом.

– Мне очень надо поспать, Краб. Но мы должны держать курс.

– Тогда давай по очереди. Я на вахте. Ты отдыхаешь. Если мне понадобится тебя разбудить, ущипну тебя за задницу, чтобы ты проснулся.

– Годится.

Бен спустился в одну из кают и постарался уснуть, лежа на кровати, но все без толку. Мозг отказывался отключаться. Спать хотелось просто страшно. Всего-то – на несколько часов забыть обо все этой гадости. Спи. Хватит думать. Просто спи, дурень.

И все же глаза оставались открытыми. Бен стянул с кровати одеяло, схватил подушку и потрусил обратно на мостик. Там он размел по углам последние осколки стекла из разбитого окна и растянулся на полу. Здесь, вблизи океана, воздух оказался теплее. Где бы он ни находился, снаружи стоял совсем не ноябрь.

– А почему там две луны? – спросил он у Краба.

– Не знаю.

– Я что, какой-то сон вижу?

– Нет.

– А ты знаешь этого Постановщика, о котором говорила старушка?

– Нет. А откуда у тебя этот шрам?

– Что?

– Ну этот здоровый шрам у тебя на лице. Откуда он взялся?

Бену вопрос очень не понравился.

– Я сцепился, – ответил он, – с акулой.

– Да врешь ты все.

– Верно. Все вру. Это собака меня приложила.

– Что за собака?

– Ротвейлер.

– Вот черт, извини.

– Не надо так. Не извиняйся. Люди всегда извиняются, когда я им об этом рассказываю. А мне от их извинений не легче.

– Ну хорошо. Пропади она пропадом эта собака. Так лучше?

– Ну да, получше, – рассмеялся Бен.

– А ты любишь собак?

– Не так чтобы очень.

– А у тебя собака есть?

– Еще чего.

– А почему ты вернулся сюда, вместо того чтобы развалиться в шикарной спаленке?

– Не мог заснуть, – ответил Бен.

– А что так?

– День выдался долгий. И подружиться с говорящим крабом – не самое в нем жуткое. Мне нужно много о чем покумекать.

– А куда мы плывем?

– Понятия не имею. Рука вот болит, сил нет.

– Тогда думай о семье.

– А что с ней?

– Да ничего. По-моему, если станешь думать о них, так и болеть меньше будет.

– Ну да, от мыслей о них у меня тоже все внутри болит.

– Может, это не та боль, чуть получше.

– Может.

И Бен принялся думать о картинке, которая высветилась у него на телефоне всего на несколько секунд. Он мог закрыть глаза и нарисовать жену с детьми на задней поверхности век. Внутренним взором он мог сделать фотонегатив. Пиццерия. Дешевая красная скатерть. Тереза, смущенно потирающая кольцо. Он раскрашивал картинку, пока наконец не отключился.

* * *

Проснувшись, он оказался в постели. В своей постели. В огромной кровати с тумбочками по краям на втором этаже своего дома. Он взглянул на часы. Пять утра. А ты разве только что не на катере был? Катер? Какой катер? Нет никакого катера. Ты у себя дома. Дома, как всегда…

На кровати он лежал один. Терезы рядом не было. Она еще не вернулась с ночного дежурства в больнице «Шейди Гроув». Он встал, пошел отлить и в окошко ванной взглянул на луну. Всего одна луна. Он услышал, как внизу открылась входная дверь. В одних трусах он вышел в коридор на втором этаже. Остальные спальни были закрыты, дети крепко спали.

И тут он услышал доносившийся из гостиной плач. Он тихонько спустился вниз и увидел скорчившуюся на диване Терезу, так и не снявшую медицинское облачение и черные сабо. Она не шевелилась.

– Тереза?

Она протяжно застонала. Он сел рядом, обнял ее и запустил пальцы ей в волосы.

– Все нормально?

– Не могу об этом говорить, – ответила она.

Он легонько похлопал ее по ноге, изо всех сил стараясь не переступать тонкую грань между сочувствием и нежностью.

– Все хорошо, – сказал он ей. – Не надо ничего говорить.

Она взяла себе за правило никогда не разговаривать дома о работе. Об этом они договорились еще давным-давно – работа есть работа, и не надо нагружать друг друга своими проблемами. У нее регулярно умирали больные, но она никогда ему об этом и словом не обмолвилась. И такой подход срабатывал. Она очень умно его применяла. Им было удобно молчать, сидя бок о бок. Иногда это становилось лучшей частью дня, если учесть, что дети надрывались как безумные. Они с Терезой умели молчать.

Но той ночью молчание было совсем иного рода. Разрушительным. Он взял ее за руку, поцеловал в щеку, и она прижалась к нему, не говоря ни слова. Они сидели так примерно час, прежде чем она наконец заговорила.

– О Бен…

– Скажи мне, ну, хоть разок.

– Не могу, – прошептала она. – Если я тебе скажу, это убьет меня.

– У тебя на глазах кто-то умер?

Она промолчала.

– И не один?

Еле заметный кивок.

– Прости меня, Тереза.

Она продолжала сидеть с плотно закрытыми глазами.

– Ты же не виновата, – начал было Бен.

– Нет, виновата, – отрезала она. – Это я их убила.

– Нет-нет, ты никого не убивала.

Она залилась слезами.

– Не могу я об этом говорить.

Погоди-ка секундочку, ты же помнишь ту ночь, так ведь? После этого она отказалась от нескольких дежурств, не забыл? А потом два дня молчала как рыба, едва слово скажет, а как с постели встанет, так сразу в подвал, рисовать. Целую неделю потом в себя приходила. Тогда у нее на работе выдалась худшая ночь из всех. Ты разве этого не помнишь?

* * *

Когда Бен проснулся, катер налетел на айсберг.

Глава двенадцатая. Паковый лед

Передняя палуба смялась в гармошку, словно капот дешевого автомобиля. Бен проснулся в полете, и, не успев как следует сообразить, что происходит, врубился в пульт управления. Ребра приняли на себя первый удар и взвыли от боли.

– КРА-А-АБ?!

– Мы врезались в айсберг.

– Когда я лег спать, было двадцать семь градусов!

Но теперь градусов было совсем не двадцать семь. Тугой ледяной ветер задувал в разбитое окно мостика. Бен поднялся на ноги и увидел взмывающий ввысь айсберг, плавучую башню с голубоватыми обрывами утесов и с тонкой полоской подтаявшего льда внизу, едва достаточной для того, чтобы не продырявить резиновый обод катера. Однако двигатели заглохли от удара, и обод начал сдуваться. Катер останется на плаву совсем недолго.

Откос айсберга нависал над искореженным катером, и подтаявший ледок плотными тяжелыми каплями стекал на палубу. Это походило на то, будто ты сначала стоишь под намокшим деревом, а потом решаешься его встряхнуть. Определить размеры ледяной горы не представлялось возможным. Вокруг нее плавал коварный паковый лед: смерзшиеся бесформенные льдины, крутящиеся в водоворотах. О какой-либо твердой поверхности и думать нечего. Сам айсберг представлял собой исполинский осколок наносного ледника. По сравнению с ним катер выглядел крохотным муравьем.

Бен чувствовал, как катер погружается в воду и из-под днища со свистом вырывается воздух.

– Спасательные шлюпки, – бросил он Крабу. Тот спрыгнул с пульта и поскакал вниз по ступенькам. Бен прихватил телефон вместе с зарядкой и ринулся в каюту, где бросил свои вещи. Схватив рюкзак, он торопливо засунул в него два халата, четыре полотенца и две мочалки. Все влезло. Затем он распахнул отдельно стоявший шкафчик и, к своему величайшему изумлению, обнаружил, что тот набит зимним снаряжением: ботинки, шерстяные носки, термобелье, свитеры, перчатки, шапки, верхолазные кошки, ледорубы, защитные очки, нейлоновые штаны на стеганой подкладке и непромокаемая куртка от спортивного костюма. Все чистое. Все его размера. Днем раньше ничего этого здесь не было. Он схватил вещи в охапку, прихватил с прикроватной тумбочки ручку и чистый блокнот.

В иллюминатор Бен видел, как прибывает ледяная вода. Он лихорадочно натянул снаряжение, выбежал в главный салон, свалил в рюкзак целую чашу с соленым печеньем вкупе с десятком бутылок воды. Затем выскочил за двойные двери.

Катер медленно погружался, накренившись на нос. Вода заполняла продырявленный обод и смятую переднюю часть корпуса. На палубе у правого борта, ближе к корме, Краб нажал на кнопку, которая автоматически активировала одну из спасательных шлюпок из стекловолокна ярко-оранжевого цвета. Тупоносая посудина раскачивалась на шлюпбалках над бортом катера в ожидании спуска на воду. Катер начал крениться еще и на правый борт, подминаясь под айсберг, готовый вот-вот раздавить его своим исполинским весом.

– Живей давай, разиня! – заорал Краб, когда Бен подбежал к шлюпке и распахнул люк. Вода уже заливала палубу для солнечных ванн, смывая шезлонги и проникая в рваные дыры в обшивке. Бен прыгнул в люк и оказался в дизельной спасательной шлюпке, рассчитанной на двадцать четыре человека, с маленьким пультом управления на корме. Бен взглянул на потолок и обнаружил большое красное кольцо с надписью «СБРОС».

Он дернул за него, и шлюпка съехала со шлюпбалок, почти плашмя плюхнувшись на воду.

– Надо спешить, – сказал Бен Крабу. Тонущий катер продолжало поворачивать к айсбергу, отчего шлюпка оказалась сжатой между ледяной горой и бортом катера. На пульте Бен обнаружил толстый пластиковый ключ для запуска двигателя. Он завел его и потянул рубильник назад, чтобы поскорее убраться с места крушения.

– Тропу видишь? – спросил он у Краба.

– Какая еще тропа? Одно ледяное поле вокруг.

– Где-то ведь тропа продолжается. Давай высматривай!

Краб запрыгнул на уступок у окна кабины. Вид оттуда открывался скверный, не то что дивный панорамный обзор с мостика катера.

– Да тут сплошной лед кругом. Похоже, нас затерло паковыми льдинами.

Шлюпка врезалась в одну из окружавших их плоских льдин, и Бен кубарем скатился по лесенке, ведущей из кабины в пассажирский салон. Он чувствовал себя тряпичной куклой. Ему пришлось снова сделаться шестилетним ребенком с гуттаперчевыми костями и полным презрением к опасности. Краб перепрыгнул на другую сторону кабины и выглянул в иллюминатор.

– Мы тонем? – спросил Бен.

– Мы – нет, а вот классная лодка – да. Вот попали-то. Катер был куда лучше этой плоскодонки.

Бен вскарабкался по ступенькам и увидел, как изящное судно сдается под натиском бурлящей воды. Волны подобрались к мостику и перехлестывали в разбитое окно, постепенно поглощая катер, словно змея, втягивающая в себя огромную добычу.

Тем временем шлюпка хотя и получила удар, но двигатель ее продолжал работать. Бен выставил рубильник на самый малый ход и отдал катеру последние почести, пока тот погружался все глубже и глубже… наконец исчезнув навсегда. За местом крушения образовалась небольшая полынья между айсбергом и паковым льдом, достаточная для опытного моряка, чтобы пройти дуговым курсом.

Но Бен не был опытным моряком. Еще мальчишкой в летнем лагере он катался на надувной лодке с парусом из тех, у которых на носу имелась маленькая блестящая ручка для погружения корпуса в воду. В ней даже сесть было негде. Приходилось лежать и молить Бога, чтобы не свалиться в воду. По центру посудины надо было опускать выдвижной киль и править лодкой с помощью жуткого деревянного руля на корме. Все мыслимые работы на борту получались у Бена из рук вон плохо. Узлы все время развязывались. Выдвижной киль застревал. Каждый раз, когда надо было поворачивать, Бен всегда налетал физиономией на качающийся бревенчатый бон. Моряк из него не получился. Однако плавать он умел. Если не можешь совершать плавание, то лучше хорошенько учись плавать.

На приборной панели в кабине помещалась рация. Бен схватил микрофон и принялся крутить ручки в разные стороны, прыгая с канала на канал и перемежая свои действия отчаянными воплями. Компас на панели крутился не переставая, отказываясь указать четкое направление.

– Прошу помощи! Прошу помощи! Нас кто-нибудь слышит?

Рация шипела и гудела, и вдруг раздался ответ.

– Алло? – произнес женский голос.

– ПРОШУ ПОМОЩИ! ПРОШУ ПОМОЩИ! Нас зажало паковыми льдами!

– Н-да, не повезло вам.

– Терпим бедствие. ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИТЕ. Компас и навигационные приборы словно спятили. Понятия не имею, где нахожусь.

– О-о, голосок у тебя ничего себе.

– Можете нам помочь?

– О, конечно. Раз плюнуть. Просто огибайте айсберг, а потом тропа снова должна обозначиться.

– Кто говорит?

– Увидимся на той стороне. Жду не дождусь встречи! Пока-пока!

Рация вырубилась. Бен двинул рубильник чуть вперед и начал осторожно огибать плавучую ледяную громаду.

– Открой люк, – попросил Краб.

– Зачем?

– Чтобы я осмотрелся, бестолочь! Я же краб. Мне нужно приблизиться к тому, что я хочу увидеть.

Бен потянул за открывающий рычажок, и Краб запрыгнул на крышу кабины, а оттуда свалился в воду. Ветер с ревом ворвался в открытый люк и обдал лицо Бена ледяным дыханием. Краб быстро всплыл на поверхность воды и забрался обратно в кабину.

– Там под водой еще больше льда? – спросил Бен у Краба.

– Тебе повезло. Айсберг уходит под воду, а не торчит из нее.

– Можешь опять закрыть люк? Здесь жутко холодно.

– Не могу.

– Это почему?

– Я уже устал тебе напоминать, что я краб.

– Понял.

Бен спустился по ступенькам и захлопнул люк. Они медленно огибали айсберг. Тот оказался километра три в ширину, прямо остров какой-то. Но выглядел он потрясающе: живой скол замерзшей истории, движущийся, истекающий талой водой, с постоянно смещающимися гранями, откуда ни посмотри. Он казался живым. Никакие фотографии не смогли бы передать его величие. Айсберг был самым красивым зрелищем из всех, что Бену доводилось видеть.

Окружавший айсберг паковый лед грозил зажать их, но оставалась полоска чистой воды, достаточная для того, чтобы они прошли. Бен снова попробовал включить рацию.

– Алло?

Отозвался все тот же женский голос:

– Эй! Классно у тебя получается!

– Вы нас видите?

– Нет, но вы не сгинули. Весьма впечатляет. Давай жми дальше, супергерой.

Голос отключился.

– Эта цыпочка типа как с тобой флиртует, – заметил Краб.

– Заткнись.

– Она, наверное, клевая.

– Мне это сейчас совсем не интересно, Краб.

– Да, однако на будущее может пригодиться. А у нее, наверное, есть знакомые крабчихи.

– Да заткнись ты.

Пока они огибали айсберг, выглянуло солнце, брызнув лучами на плавучую гору и окружающие ее ледяные просторы. Оно висело прямо над ними. И ослепляло. Казалось, их окружает множество солнц. Даже в защитных очках глазам Бена понадобилось несколько секунд, чтобы снова разглядеть происходящее вокруг. Прямо перед ними сквозь ледяное поле вела тропа из чистой воды. И нигде ни малейших признаков земли.

Бен прибавил ходу. Затем, придерживая одной рукой штурвал, второй открыл рюкзак и вытащил оттуда ломоть хлеба. Съел его до последней крошки. Просто так, без всего. Потом вытащил блокнот с ручкой и зубами сорвал с ручки колпачок. Пристроил блокнот на пульт и начал неуклюже писать записку Терезе. Писательским даром он не блистал. Копирайтеры, которых его начальство нанимало для создания рекламных буклетов, писали куда живее и убедительнее. Бен выступал как «денежный молот». Он давным-давно сообразил, что когда встречался с клиентами лицом к лицу, те сбрасывали цену еще на десять процентов. Его шрам на лице являлся лучшим переговорщиком.

Он никогда не писал Терезе, когда находился в дороге. Все сводилось к нескольким телефонным звонкам – всегда недолгим, всегда по делу. Вот и все. Ему надо было больше ей писать – длинные, цветистые любовные письма, как солдат с фронта своей любимой. Письма, которые она могла бы хранить в шкатулке. Письма, которые бы что-то значили, а не просто телефонные звонки с вопросами, не нужна ли ей какая-нибудь хрень из магазина, которую он может прихватить по пути домой. Они оба прекрасно справлялись с ежедневным бременем любви. Они помогали друг другу. Они все планировали. Один сохранял спокойствие, когда другой злился, и наоборот. Так они и жили душа в душу.

Но теперь на них слишком давили годы и повседневные дела, они слишком уставали, и больше не хватало сил на широкие романтические жесты. Если он так и не вернется домой, у нее не окажется шкатулки с письмами, напоминающими о нем. Останутся лишь дырявые футболки да пустые пакетики с кожицей от бекона.

Милая Тереза!

Я очень тебя люблю. Обо мне не волнуйся. Скоро буду дома.

С любовью,

Бен.

Краб вскарабкался Бену на плечо и уставился на записку.

– Что сочиняем?

– Не твое дело, – отрезал Бен.

– Ну извини.

Бен вытащил бутылочку воды и осушил ее. Затем засунул записку в бутылочку и выбросил в люк, откуда она упала в море.

Рация вновь затрещала.

– Алло? – произнес женский голос.

Бен схватил микрофон.

– На связи.

– Вы почти рядом. Прямо прелесть какая-то.

– А вы Постановщик?

– Кто-кто? Понятия не имею, что ты такое говоришь.

– Где вы?

– Посмотри вперед.

Бен выглянул в переднее окно кабины и увидел вдалеке зубчатую горную вершину со снежной шапкой. Не ледяную. Из настоящих камней и земли.

– Классная, да? – спросил голос. – Наддай-ка газу. Приезжай сюда побыстрее.

– Зачем?

– Чтобы я смогла тебя убить, дурень! Та-да!

И рация вырубилась.

– Да, похоже, она с тобой все-таки не флиртует, – заметил Краб.