Текст книги "Колдовство в Салеме в 1692-1706 гг."

Какова бы ни была ваша вера, либо отсутствие ее, нужно согласится, что он был прав. В XVIII и XIX столетиях победит научный материализм, и верующие обнаружат, что конкретность исключительна и уникальна, в значительно большей степени принадлежа образованной и строгой Европе.

До дела Гловер часть этой строгости исходила из убеждения ново-англичан, что они принадлежат к избранным. Многие верили что Господь не позволит Сатане причинить вред избранным. Дьявол может появиться среди “вигвамов индейцев, где язычники-паувау часто превозносили своих богов в виде медведей и змей”, но в ново-английской новом Иерусалиме не случится никаких демонических ужасов.

Эта вера была разрушена событиями 1688 года. Гудвайф Гловер ясно продемонстрировала, что колдовство в Массачусетсе существует, и колдовство самое серьезное и опасное. Дьявол пришел в новый Сион, ища, кого бы пожрать.

Глава 3. Новое появление дьявола

Когда дьявол появился вновь, в деревушке Салем в 1692 году, его узнали не сразу. “Когда в моей собственной семье начались эти несчастья, – писал преподобный Самуэль Паррис, – болезнь уже продолжалась несколько недель, прежде чем заподозрили такое адское занятие, как колдовство”. Беда, согласно Джону Хейлу, пришла с экспериментами, которые ставили с оккультными силами.

“Боюсь, некоторые молодые люди, из-за излишнего любопытства и желания узнать свое будущее настолько разыгрались с дьявольскими инструментами, что тем самым открыли дверь Сатане. Я знал одну из пораженных болезнью, которая (как мне достоверно сообщили) пробовала гадать с яйцом и стаканом, чтобы узнать будущее занятие своего супруга, и ей явился гроб, то есть, призрак в виде гроба. П, и так умер один человек – справедливое предупреждение другим осторожнее относиться к дьявольскому оружию, так как оно может нанести смертельную рану.

Другая, с которой меня позвали молиться, вызвала раздражение Сатаны, поразившего ее болезненными приступами. Расспросив, я обнаружил, что она пыталась заниматься теми же колдовскими приемами, но после ее признания и раскаяния, после нашей молитвы, вознесенной за нее к Господу, она быстро освободилась от пут Сатаны”.

Яйцо и стакан – один из способов предсказаний будущего, похожий на гадание по хрустальному шару. Белок яйца выливают в стакан, что служит заменой хрустальному шару предсказательницы. Девочки все еще играют в гадание, пытаясь узнать будущую профессию своего мужа с помощью разных способов, включая старинный стишок “Богач, бедняк, нищий, вор”. В ХХ веке это вполне невинное занятие, но далеко не так это было в XVII столетии для двух девочек, поверивших, что они вызвали призрак в виде гроба. Не удивительно, что они начали проявлять симптомы истерии, и что “приставания дьявола, его назойливость довели одну до смерти”.

Хейл не упоминает, как звали детей, но наиболее вероятно, что вылеченной девочкой была Элизабет Паррис, девятилетняя дочка священника. Она исчезла из деревни Салем в марте, когда отец отослал ее в город Салем в дом Стивена Сьюла, поскольку припадки считались заразными, и Паррис не хотел, чтобы она общалась с теми, у кого они еще остались. Другой девочкой, возможно, была одиннадцатилетняя племянница Парриса, Абигейл Уильямс, хотя достоверно нам это неизвестно; о последующей жизни заболевших девочек информации очень мало. Традиционная история утверждает, что в оккультных опытах им помогала Титуба, рабыня, которую Паррис привез в Новую Англию из Барбадоса, где он занимался купечеством, прежде чем стать священником. Титуба, как и ее муж Джон, была карибской индеанкой (не негритянкой), и хотя яйцо и стакан – английские способы гадания, а не индейские, она могла быть вовлечена с самого начала. Ей определенно часто поручали заботу о детях, и она безусловно занималась другим оккультным экспериментом.

В любом случае, две девочки серьезно заболели. Как и несколько их подруг, которые также, предположительно, пробовали заниматься оккультизмом. Старшими из них были Энн Путнам, мл. (12 лет), Мэри Уоррен (20 лет), Мерси Льюис (19 лет), Мэри Уолкотт (16 лет) и Элизабет Хаббард (17 лет). Паррис возил их к различным врачам, но им становилось все хуже. Когда доктор Григгс поставил свой диагноз – колдовство – Паррис вначале не принял его; он просто продолжал молиться и поститься, что, как он надеялся, вылечит девушек.

Если священник не хотел верить, что на детей навели порчу, то соседи верили. Они начали расспрашивать девочек, кто поразил их болезнью, но те поначалу не могли ответить. Тогда Мэри Сибли, тетка Мэри Уолкотт, обратилась к белой магии, чтобы отвести колдовской наговор. 25 февраля она пошла к рабам Парриса, Джону и Титубе, и сказала, чтобы они приготовили колдовской пирог по традиционному английскому рецепту, то есть пирог, в который добавлялась моча детей. Его испекли и скормили псу Парриса на основании того, что он, якобы, был “знакомцем” – посланцем, приставленным к колдунье дьяволом.

Когда священник месяц спустя узнал об этом, он пришел в ужас. Пирог Мэри Сибли был, как он сказал “обращением к дьяволу в борьбе против дьявола”. Он наедине отчитал ее, прежде чем вся паства назвала то, что она сделала “глубоким унижением”. Она в слезах признала свой грех, но было уже поздно. Колдовской пирог был испечен, и с его помощью, как выразился Паррис, “дьявол появился среди нас, и его ярость неистова и ужасна; а когда его удастся успокоить знает только Бог”. Потому что колдовской пирог сработал – еще один пример эффективности магии в обществе, которое в нее верит. Теперь девушки смогли вспомнить, кто поразил их болезнью: сама Титуба, Сара Гуд и Сара Осберн – две женщины сомнительной репутации. Когда имена стали известны, “четыре йомена из деревни Салем округа Эссекс – Джозеф Хатчинсон, Томас Путнам, Эдвард Путнам и Томас Престон – появились перед судьями, подали иск по подозрению в колдовстве и потребовали ордера на расследование.

Ордера были выданы 29 февраля, а в марте трех женщин допросили двое салемских судей, которые будут вести большую часть предварительного расследования: Джон Хаторн (правнук которого сменил фамилию на Хоторн) и Джонатан Корвин. Обвиняемые произвели не слишком приятное впечатление.

Сара Гуд вела себя со злобой и лживостью, присущих колдуньям. Когда ее спросили, кто навел порчу на детей, если не она, женщина с готовностью свалила вину на арестованную вместе с ней Сару Осборн. Ее муж, Уильям, дал показания, что “она либо была колдуньей, либо очень скоро стала бы ей”. Когда Хаторн спросил, есть ли у него конкретные доказательства, он ответил отрицательно; он считал ее ведьмой “за плохое отношение к нему”. “На самом деле, – признался он, – со слезами могу сказать, что она враг всему хорошему”. Кроме этого нечаянного каламбура он утверждал, что видел на теле жены “странную выпуклость или бородавку”, намекая на так называемую “грудь колдуньи”, из которой дьявол и его “знакомцы” сосали ее кровь. Четырехлетняя дочь Сары Гуд также дала показания против матери, заявив, что у той были “знакомцы”: “три птицы – одна черная, одна желтая – и эти птицы обижали детей и наводили порчу на людей”.

Большую часть вопросов задавал Джон Хаторн, чем и определял отношение судей и суда. Вместо того, чтобы вести беспристрастное расследование, как это делали Уиллард в Гротоне в 1671 году и Коттон Матер в Бостоне в 1688 году, он вел себя скорее как обвинитель, а не как судья. Хаторн, казалось, не сомневается в том, что подозреваемые виновны, и добивался их признания настойчивыми вопросами:

“Сара Гуд, с какими злыми духами ты знакома?”

“Ни с каким”

“У тебя были контакты с дьяволом?”

“Нет”

“Зачем ты навела порчу на детей?”

“Я не наводила порчу. Мне ненавистно это”

“Тогда кого ты наняла, чтобы навести порчу?”

“Я никого не нанимала”

“В таком случае, какое существо ты наняла?”

“Никакого существа. Меня ложно обвиняют”.

Подобное произошло, когда Хаторн попросил детей посмотреть на Сару Гуд и сказать, не она ли наслала на них порчу. Они в лицо обвинили ее, “после чего короткое время ужасно страдали и мучились”. Когда они оправились от вызванных обвинением судорог, то сказали, что ее призрак приходил и мучил их, “хотя тело оставалось на значительном расстоянии”. Это было призрачное доказательство, то есть доказательство, касающееся привидения или призрачного явления обвиняемой, а не появления в телесной оболочке. Постепенно это станет основным пунктом разбирательства в суде, но сейчас нам нужно понять, почему с самого начала оно показалось расследующим дело судьям таким убедительным. Перед ними были дети, страдающие от серьезного физического заболевания, которое не имело известной физической причины, но которое врач приписал колдовству. Была злобная старуха, обвиняемая в порче. Когда дети обвинили старуху, у них немедленно начался припадок. Что могло быть более правдоподобным, чем предположение, что судороги были местью за обвинение?

Она ответила, что “один раз была испугана во сне и либо видела, либо ей приснилась индеанка, вся черная, которая уколола ее в шею и за волосы подтащила к двери дома”. Хаторн спросил, видела ли она что-нибудь еще, и она ответила, что не видела. Но некоторые из присутствующих вмешались и сказали, что она однажды сказала, что “никогда больше не будет связываться с этим лживым духом”. Хоторн немедленно понял это по-своему, поскольку именно дьявол был Принцем лжи.

“Что за лживый дух это был? Дьявол когда-нибудь обманывал тебя и был с тобой неверен?

“Я не знаю дьявола. Никогда его не видела”.

“Тогда что это был за лживый дух?”

“Это был голос, который, как мне показалось, я слышала”

“Что он тебе предложил?”

“Чтобы я больше не ходила в церковь. Но я ответила, что пойду и пошла в следующую субботу”.

Хаторн спросил, подвергалась ли она искушению и далее, и она ответила, что не подвергалась. Почему же тогда она не появлялась в церкви, спросил он. Она ответила, что была больна и не могла пойти в церковь. Но муж и другие опровергли ее. “Она не ходила на наши встречи, – сказали они, – весь этот год и еще два месяца”.

Чтобы понять, почему посещению церкви придавалось такое большое значение, нужно помнить, что в XVII столетии колдовство воспринималось как буквальное поклонение дьяволу, а потому – как соперничающая с христианством религия. Именно поэтому судьи иногда спрашивали обвиняемых, как они спросили Сару Гуд, какому богу они служат. И если обвиняемый избегал произносить имя Бога (как сделала Сара Гуд), у них была причина считать это подозрительным обстоятельством.

Допросы Сары Гуд и Сары Осборн дали основания для подозрений и дальнейшего расследования. Но основным событием первого марта стал допрос Титубы. Он начался, как и другие, но очень быстро сменил направление.

“Титуба, с какими злыми духами ты знакома?”

“Ни с какими”.

“Почему ты навела порчу на этих детей?”

“Я не наводила на них порчу”

“Кто же тогда навел?”

“Дьявол, насколько я знаю”

“Ты когда-нибудь видела дьявола?”

“Дьявол, – сказала Титуба, – приходил ко мне и просил служить ему”.

Она продолжала говорить, почти не требуя понукания судей, и дала подробное признание в колдовстве, первое из примерно пятидесяти, полученных во время судов в Салеме. О количестве и характере признаний мы поговорим позже, а пока ограничимся тем, что сказала Титуба на допросах первого и второго марта.

Дьявол явился к ней в образе человека, высокого мужчины в черной одежде с белыми волосами. Затем он являлся ей в образе животных. Он сказал, что он бог, что она должна в него верить и служить ему шесть лет, а он даст ей много красивых вещей. Дьявол показал ей книгу, а она сделала в ней отметку – “красную, как кровь”. В книге было девять отметок, две из них принадлежали Гуд и Осборн. Сара Гуд призналась Титубе, что сделала там отметку, но “Сара Осборн не сказала, она злилась на меня”. Иногда черный человек приводил с собой четырех колдуний – Гуд, Осборн и двух женщин из Бостона, имен которых она не знала. Они заставили ее пойти с ними и наслать порчу на детей. Она ездила “на палке или жерди, а за мной сидели Гуд и Осборн. Мы ездили, взявшись друг за друга, не знаю, как это получалось, потому что я не видела ни деревьев, ни дороги, но в конце концов мы оказывались на месте”. И у Гуд, и у Осборн были “знакомцы”. У Сары Гуд была кошка и желтая птица, которая “сосала ее между указательным и средним пальцем правой руки”. У Сары Осборн было существо “с крыльями, двумя ногами и головой женщины”. 29 февраля его видели дети, после чего оно обратилось в женщину. У нее также было “существо, все волосатое, с волосатым лицом и длинным носом, поэтому я не знаю, какое у него лицо”. У этого существа было две ноги “ростом оно двух или трех футов и ходит прямо, как человек, а прошлой ночью оно стояло перед камином в холле мистера Парриса”.

К концу первого допроса Титубы у детей начались приступы, и Хаторн спросил, кто наслал на них порчу. Титуба сказала, что видела тень Сары Гуд, которая их мучила, и девочки подтвердили это.

“Сейчас я ослепла, – сказала Титуба. – Я перестала видеть”.

Вскоре после этого на нее наложили заклинание, и она потеряла речь. В конце концов, у нее начались припадки.

Признание Титубы, в общем, похоже на признания в колдовстве, сделанные в другие времена и в других местах. Часть могла быть предложена судьями. Но не все признание. Оно слишком подробно и слишком оригинально в некоторых деталях, чтобы быть простым результатом наводящих вопросов судей. Ее заключительная фраза, естественно, наводит на мысль об искушенном медиуме, а потеря зрения и речи, а также припадки говорят об истерии. Наиболее вероятный вывод заключается в том, что ее признание было результатом как практики оккультизма, так и истерических галлюцинаций, таких же ярких и ужасающих, как и у пораженных детей.

Мы в точности не знаем реакцию общества. Можно много отдать, чтобы увидеть выражение лица преподобного Парриса, когда он услышал, что за существо грелось у его семейного очага. Одной из немедленных реакций было заключение трех женщин в тюрьму. Сара Осборн умерла там 10 мая. Титуба, как и последующие женщины, давшие признание, так и не предстала перед судом. Она лежала в тюрьме, пока ее не продали, чтобы заплатить за работу тюремщика, поскольку ее хозяин отказался это сделать. Сара Гуд предстала перед судом, и с ней мы еще встретимся.

Еще одной реакцией на признание Титубы было подтверждение страха общества перед колдовством, особенно страха перед тремя обвиненными женщинами. Ночью первого марта Уильям Алиен и Джон Хьюз услышали странный шум, он продолжался, пугая их, но они подошли и “увидели странное и необычное животное, лежащее на земле… Когда они приблизились, животное исчезло, и на его месте возникли две или три женщины, они стали убегать… не так, как бегут обычные женщины – они очень быстро исчезли из вида; мы их приняли за Сару Гуд, Сару Осборн и Титубу”. На следующую ночь у Уильяма Алиена опять были галлюцинации: “Сара Гуд в видимом образе появилась в его спальне и принесла с собой необычный свет; Алиен в это время находился в постели. Сара подошла и села у него в ногах. Алиен толкнул ее ногами, после чего она исчезла и свет исчез вместе с ней”. Обратите внимание, что эта галлюцинация, как и многие другие, прекращается, как только субъект способен двинуться или заговорить.

Но самым важным является то, что страх перед колдовством вообще, и перед Титубой, Осборн и Гуд в частности, был страхом, связанным с показаниями Титубы, страхом перед еще не найденными колдуньями. Кем были две женщины из Бостона? Кто сделал девять отметок в книге дьявола? Известно было только о двух – Гуд и Осборн. Признания Титубы были открытым приглашением к общественной паранойе, и не один житель Салема должен был бросать подозрительные взгляды в сторону соседки, спрашивая себя, а не она ли и есть та колдунья. Или волшебница? Но пока существовали только подозрения. Признания Титубы открыли дверь охоте на ведьм, но она пока не настала. Титубу и Осборн опять допросили 3 марта, Титубу и Гуд – 5 марта. 7 марта трех женщин отправили в Бостонскую тюрьму. Но единственное действие, предпринятое властями, было провозглашение пятницы 11 марта днем молитвы и поста, а также приглашение на консультацию священников из соседнего округа Эссекс.

Пост был проведен, со священниками проконсультировались. Однако важный результат поста пришел от больных девочек, а не от священников или судей. У девочек продолжались галлюцинации, но в них появилось новое видение, и теперь они “выкрикнули ее имя”. На этот раз это была не рабыня и не имеющая дурную славу старуха, вроде Гуд или Осборн. Это была Марта Кори, уважаемая прихожанка салемской церкви. Ее обвинила Энн Путнам, дочь сержанта Томаса Путнама, приходского псаломщика, чей дом с самого начала стал центром обвинений в колдовстве. Обвинения слышали двое, Эдвард Путнам и Изекиль Чивер, которые вместе с Мартой Кори состояли членами совета церкви и которые “посчитали своим долгом пойти к ней и послушать, что она может ответить на эти жалобы”. Около десяти утра они договорились пойти к ней после полудня потому что “хотели, чтобы Энн Путнам обратила внимание, в какой одежде появлялось перед ней видение дабы не ошибиться в человеке. Поэтому мы пошли в дом Томаса Путнама, прежде чем посетить Кори, чтобы Энн рассказала нам, во что она одета, но она сказала, что после того, как мы договорились пойти поговорить с Кори, она явилась к Энн и ослепила ее. Сказала только, что ее зовут Кори, и Энн не увидит ее до ночи, когда она придет снова и расквитается с ней. Затем из дома Томаса Путнама мы оба пошли в дом Джайлса Кори, где нашли… эту Кори в одиночестве. Как только мы вошли, она, улыбаясь, сказала: “Я знаю, вы пришли узнать, не колдунья ли я, но я не колдунья. Люди столько говорят обо мне”. Эдвард Путнам ответил, что больная девочка пожаловалась на нее, поэтому мы и пришли. Она сразу же ответила: “Но она сказала, во что я одета?” На это мы ничего не ответили, поэтому она спросила снова, с большим нетерпением: “Но она сказала, во что я одета?”… Этот вопрос и это нетерпение, с которым она его задала, заставили нас подумать о том, что рассказала нам Энн Путнам, и мы ответили, что нет, она не сказала, потому что объяснила, что ты приходила и ослепила ее, чтобы она не сказала, в чем ты одета. Она ничего не сказала, но, кажется, улыбнулась, словно показала нам, как хитро обвела вокруг пальца”.

Откуда Марта Кори узнала, что они собираются опознать ее по одежде, мы точно не знаем, но, вероятно, ей сказал кто-то, кто был тем утром в доме Томаса Путнама. В любом случае, ее “хитрость” сыграла с ней злую шутку: на допросе 21 марта Хаторн был с ней грубее, чем с первыми тремя женщинами.

“Сейчас ты находишься в руках властей. Скажи, зачем ты причинила вред этим людям?”

“Я не причиняла никакого вреда”

“А кто причинил?”

“Умоляю, дайте мне помолиться”

Она просила это несколько раз, но Хаторн сказал, что послал за ней не за тем, чтобы выслушивать ее молитвы.

“Скажи, зачем ты причинила им вред”.

“Я невиновна. Я в жизни не занималась колдовством. Я богобоязненная женщина”.

“Ты видела эту жалобу на тебя?”

“Открой, Господь, глаза судьям и священникам. Покажи, Господь, свою силу и помоги им найти виновного”.

“Скажи, кто навел порчу на детей.

“Я не знаю”.

“Если ты виновна, думаешь, сможешь скрыть это?”

“Господь знает, кто виновен”.

“Тогда расскажи, что ты знаешь об этом деле”.

“Я богобоязненная женщина, почему вы думаете, что я одновременно занималась колдовством?”

“В таком случае, откуда ты узнала, что девочку просили определить, в чем ты одета, когда с тобой пришли поговорить?”

Она ответила, что узнала от Чивера, но Хаторн возразил, что она лжет. Он настаивал, и Марта Кори ответила, что ей рассказал муж.

“Кори, ты говорил ей?”

Старик отверг этот факт.

“Разве ты не сказала, что тебе рассказал муж?”

Ответа не было.

“Кто наносит вред этим детям? Посмотри на них”.

“Не могу”.

“Разве ты не обещала говорить правду, почему задала тот вопрос? Как ты узнала?”

“Я всего лишь спросила”.

“Как ты смеешь лгать перед всеми собравшимися! Ты находишься перед властями! Мне нужна правда. Ты обещала говорить правду! Рассказывай, кто предупредил тебя об одежде”.

“Никто”.

И так далее, и так далее, но нет смысла приводить все полностью. Хаторн никогда не был более жестоким и более нетерпимым, чем на допросе Марты Кори. Одной из причин была ее “хитрость”, другой – ложь, которой невозможно найти конкретное объяснение. Другой причиной был ее скептицизм по отношению к расследованию, поскольку она была известна своим скептицизмом. Она даже пыталась удержать мужа от посещения допросов Титубы, Гуд и Осборн, дойдя до того, что сняла седло с его лошади. А теперь, во время собственного допроса она протестовала: “Мы не должны верить всему тому, что говорят эти обезумевшие дети”. Хаторн ответил, что обезумевших много, но они сходятся в своих обвинениях. Позже он спросил ее, верит ли она, “что в округе есть колдуньи”. Марта Кори ответила, что не знает ни об одной.

“Ты знаешь, что Титуба призналась в этом?”

“Я не слышала ее”.

То, что скептицизм Марты Кори был обращен против нее, явно доказывает, что к этому времени судьи превратились в охотников на ведьм. Только охотник на ведьм считает, что каждый, скептически относящийся к колдовству, сам непременно должен быть колдуном или колдуньей.

Именно на допросе Марты Кори впервые проявился новый тип поведения. Она закусила губу, и несколько больных детей пожаловались, что их укусили. Ее обвинили, в том, что она закусила губу, и она совершенно справедливо спросила, какой в этом злой умысел? Преподобный Наколас Нойс из города Салем объяснил: “По-моему, ясно, что она практикует в пастве колдовство. У нее нет нужды в куклах”. То есть, вместо того, чтобы мучить образы, она использовала как образ свое собственное тело, кусала детей, кусая самую себя и тем самым обрекая себя на охоту на ведьм. Тем не менее, в течение последующих месяцев ход событий колебался в своем развитии, случались моменты, когда малейшее изменение обстоятельств могло предотвратить окончательную катастрофу.

Начиная с допроса Марты Кори любое движение обвиняемой могло вызвать соответствующий эффект у больных детей. Это, вероятно, был самый убедительный спектакль, как будто черную магию практиковали прямо на глазах свидетелей. И чем болезненней были эти эффекты, тем более убедительными. В некоторых случаях на коже детей появлялись следы укусов и щипков, в других случаях находили воткнутые в тело булавки.

Для такого поведения существует по крайней мере три объяснения. Во-первых, истерики чрезвычайно внушаемы, и для больных истерией, знакомых с магией образов, легко предположить, что когда обвиняемая кусает губы, она старается укусить их. Похожий феномен – “арктическая истерия” северо-американских индейцев, когда группа имитирует движения шамана. Во-вторых, истерики часто пытаются нанести себе ранения: бьются головой о пол, бегут в огонь или в воду. (Но им редко удается нанести себе серьезные ранения, потому что они, как правило, делают эти попытки в присутствии других лиц, способных остановить их). Это объясняет булавки в теле. Больные сами втыкали их. Однако нельзя говорить о сознательном мошенничестве. В конце концов, люди во время припадков не отвечают за свои действия. Некоторые из укусов и щипков, вероятно, также были нанесены самими больными, но не все. Известно, что повреждения кожи являются одним из самых распространенных психосоматических симптомов, и наверняка часть укусов и щипков носили психосоматический характер.

Хаторн и Корвин, естественно, считали, что причина тому – колдовство, и приговорили Марту Кори к тюремному заключению для последующих допросов и, в конце концов, суду.