Текст книги "Беги, Четверг, беги, или Жесткий переплет"

Глава 4
Пять совпадений, семь Ирм Коэн и один отчаявшийся неандерталец

Клонирование неандертальцев было предпринято прежде всего ради получения в качестве подопытных кроликов живых существ, предельно близких по физиологии к человеку, но, согласно букве закона, людьми не являющихся. Эксперимент с восстановленными ДНК клеток из руки Homo Llysternef, обнаруженного в торфяном болоте близ местечка Листернев в Уэльсе, завершился беспрецедентным успехом. Впрочем, к разочарованию «Голиафа», даже самые косные представители медицинской науки выступили категорически против проведения опытов над разумными и наделенными членораздельной речью существами. Поэтому первую партию неандертальцев из подопытных кроликов переквалифицировали в пушечное мясо. Однако и этот проект пришлось положить под сукно, поскольку в ходе тренировок обнаружилось, что для военной службы неандертальцам катастрофически не хватает агрессивности. Впоследствии они были постепенно включены в социум как дешевая рабочая сила и торжественно освобождены от уплаты налогов. Поскольку мужчины-неандертальцы оказались бесплодными, а средняя продолжительность жизни неандертальца не превышает пятидесяти лет, о них вскоре забыли, посчитав всего лишь очередным провалом в продолжающейся полосе неудач генной инженерии.

Герхард фон Спрутт. Неандертальцы: возвращение после недолгого отсутствия

Совпадения – странная штука. Мне нравится история о сэре Эдмунде Годфри[8]8
  Реальный исторический факт. (прим. перев.)


[Закрыть], который был найден мертвым в 1678 году в канаве на Гринберри-Хилл в Лондоне. За его убийство арестовали и повесили троих – мистера Грина, мистера Берри и мистера Хилла. Мой папа говорит, что большую часть совпадений спокойно можно не принимать во внимание: каждый день вокруг нас происходят миллионы вероятностных пересечений, и некоторые из них иногда всплывают на поверхность, только и всего. «Возьми любого человека на улице, – говорил он, – и покопайся в его прошлом. Очень скоро обнаружится множество совпадений, слишком невероятных для того, чтобы быть случайностью».

Думаю, он прав, но это не объясняло, как две лопнувшие поблизости от остановки шины и сломанная рация могут привести к находке действительного билета на воздушный трамвай и столь своевременного появления поезда. Некоторые совпадения происходят не случайно, и, по-моему, меня как раз накрыло одним из них.

Вагон воздушного трамвая оказался совершенно обычным – чистенький, примерно на сорок посадочных мест, да и стоя в нем могло разместиться немало народу. Двери с шипением закрылись, я села на переднее место, и вскоре под жужжание электромоторов мы легко заскользили над озерами Керни. Раз уж судьба явно привела меня сюда не просто так, я внимательно осмотрелась, пытаясь понять, откуда ждать напасти. Водитель-неандерталец держал руку на рычаге и рассеянно глазел сквозь лобовое стекло на открывающуюся с высоты панораму. Время от времени он шевелил бровями и принюхивался. Вагончик был почти пуст – всего семь пассажиров, все женщины, и ни одной знакомой.

– Третье по вертикали, – произнесла вдруг коренастая женщина с газетой, обращаясь не то к себе, не то к нам. – «Раздражающе любопытный», семь букв.

Никто не ответил. Тут мы без остановки проплыли мимо станции Криклейд, и крупная, дорого одетая дама громко запыхтела, тыча в водителя зонтиком.

– Эй, ты! – взревела она, как почуявший близкий шторм капитан. – Ты в своем уме? Я хотела сойти в Криклейде, черт тебя подери!

Водитель с невозмутимым видом пропустил оскорбления мимо ушей и пробормотал извинения. Громогласную даму это не удовлетворило, и она, кипя от злости, принялась тыкать маленького неандертальца зонтиком в бок. Вместо того чтобы закричать от боли, он только поморщился и потянул за какой-то рычажок. Дверь кабины закрылась, отделив вагоновожатого от пассажирки. Я встала и вырвала у злобной тетки зонтик.

– Какого?.. – вознегодовала было она.

– Прекратите, – перебила я. – Это недостойно.

– Чушь! – рявкнула она. – Это же всего-навсего неандерталец!

– Надоеда! – вдруг выпалила одна из пассажирок, глядя на рекламный плакат «Гравиметро».

Мы со вздорной особой недоумевающе уставились на нее, не понимая, к кому это относится. Женщина посмотрела на нас, вспыхнула и сказала:

– Нет-нет. Семь букв, третье по вертикали. «Раздражающе любопытный».

– Прекрасно, – пробормотала дама с кроссвордом и нацарапала ответ.

Я вернула зонтик скандалистке, та продолжала сверлить меня злобным взглядом, покачиваясь на высоких каблуках. Нас разделяло всего два шага, но она не собиралась садиться первой. Я тоже.

– Еще раз тронете неандертальца, и я арестую вас за нападение, – пообещала я.

– Насколько я знаю, – ядовито заметила дама, – согласно закону, неандертальцы относятся к классу животных. И ткнуть неандертальца зонтиком – все равно что ткнуть мышь!

Я начала заводиться, а это всегда не к добру. Того и гляди, сделаю какую-нибудь глупость.

– Возможно, – признала я. – Но я могу арестовать вас за жестокое обращение с животными, нарушение спокойствия и еще много за что!

Вздорная особа ничуть не испугалась.

– Мой муж – мировой судья! – заявила она, словно выложила козырь из рукава. – Так что я могу устроить вам очень большие неприятности. Как ваше имя?

– Нонетот, – с готовностью ответила я. – Четверг Нонетот, ТИПА-27.

Дамочка заморгала и перестала копаться в сумке в поисках ручки и бумажки.

– Та самая, из «Джен Эйр»? – спросила она, мгновенно размякнув.

– Я видела вас по телевизору! – защебетала женщина с кроссвордом. – По-моему, вы чересчур уж любите вашего дронта, вот что я вам скажу. Могли бы поговорить о «Джен Эйр», «Голиафе» или об окончании Крымской войны.

– Поверьте, я пыталась.

Дама на высоких каблуках уловила подходящий момент для отступления, уселась через два ряда позади меня и уставилась в окно. Воздушный трамвай тем временем проехал мимо станции «Броуд Блансдон». Пассажирки ахали, пожимали плечами, цокали языком.

– Я намерена подать жалобу руководству компании воздушных перевозок! – заявила приземистая дама, наштукатуренная без всякой меры. На коленях у нее восседал сердитый пекинес. – За невыполнение служебных обязанностей можно схлопотать…

Она резко осеклась, когда неандерталец внезапно увеличил скорость.

Я постучала в пластиковую дверцу и спросила:

– Что стряслось, приятель?

Как бы там ни было, неандерталец уже получил свою сегодняшнюю (или ежедневную) порцию уколов зонтиком.

– Мы едем домой, – просто ответил он, глядя прямо перед собой.

– Мы? – недоуменно повторила женщина с зонтиком. – Нет, мы не едем! Я живу в Криклейде…

– Он имеет в виду себя, – пояснила я ей. – Неандертальцы не употребляют местоимения первого лица единственного числа.

– Тупицы! – прошипела она.

Я метнула в нее сердитый взгляд. Скандалистка поняла намек и погрузилась в угрюмое молчание. Я наклонилась к водителю.

– Как тебя зовут?

– Киэлью, – ответил он.

– Хорошо, Киэлью, скажи мне, в чем дело?

Он помолчал немного, мимо окон пронеслась станция «Суиндонский эллинг». Я увидела другой вагон монорельса, свернувший на боковую ветку, и служащих «Воздушных перевозок», подававших нам сигналы, – стало быть, руководство в скором времени узнает о происходящем.

– Мы хотим быть настоящими.

– Вверг в течь, – пробормотала приземистая женщина на заднем сиденье, посасывая кончик карандаша и глядя в кроссворд.

– Что вы сказали? – спросила я.

– «Вверг в течь», – повторила она, не замечая ничего вокруг. – Девятое по вертикали, четырнадцать букв. По-моему, это ребус с анаграммой.

– Понятия не имею, – ответила я, прежде чем вернуться к разговору с Киэлью. – Как это – настоящими?

– Мы – не животное, – заявил некогда вымерший кузен человека. – Мы хотим быть охраняемыми – как дронт, как мамонт, как вы. Мы хотим говорить с главным человеком из «Голиафа» и с кем-нибудь из «ЖАБ-ньюс».

– Посмотрим, что можно сделать.

Я прошла в конец вагона и сняла трубку аварийного телефона.

– Алло, – сказала я оператору, – говорит Четверг Нонетот, ТИПА-27. У нас тут ЧП в вагоне номер… ага, шесть-один-семь-четыре.

Выслушав описание ситуации, оператор судорожно вздохнула и спросила, сколько пассажиров в вагончике и не пострадал ли кто.

– Семь женщин, я и водитель. Все целы.

– Не забудьте о Фее Динь-Динь! – воскликнула наштукатуренная толстуха.

– И один пекинес.

Оператор заверила меня, что все пути впереди свободны, попросила нас успокоиться и обещала перезвонить. Я хотела объяснить ей, что положение не критическое, но тут связь прервалась.

Я снова села поближе к неандертальцу. Стиснув зубы, он напряженно смотрел вперед. Костяшки на сжимающих рычаг пальцах побелели. Мы подъехали к узловой станции Уэнборо, пересекли шоссе M-4 и теперь поворачивали на запад. Рядом вцепилась в подлокотники кресла еще одна пассажирка, застенчивая девочка лет пятнадцати в футболке с надписью «Де ла Мар». Она была явно напугана.

Я улыбнулась, пытаясь ее как-то успокоить.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Ирма, – тихо ответила она. – Ирма Коэн.

– Чушь! – рявкнула дама с зонтиком. – Это я Ирма Коэн!

– И я тоже, – вмешалась дама с пекинесом.

– И я! – воскликнула худенькая женщина на заднем сиденье.

Некоторое время по вагону разносились звонкие «невероятно!» и «быть не может!». Оказалось, все в вагончике, кроме меня, Киэлью и Феи Динь-Динь, звались Ирма Коэн[9]9
  По замечанию самого Ффорде, если поставить в ряд эти имена – Irma Cohen Kaylieu, то по созвучию складывается фраза «I'm going to kill you» («Я намерена убить тебя»), проливающая свет на череду вызванных Аорнидой совпадений. (прим. перев.)


[Закрыть]. Некоторые, как выяснилось, даже состояли в отдаленном родстве. Это было сногсшибательное совпадение, но на сегодня самое приятное.

– Четверг, – возвестила приземистая дама. – Да?

Но она обращалась не ко мне, она записывала ответ.

– «Вверг в течь» – «Четверг». Здесь частичная анаграмма, – объяснила она всем.

Зазвенел аппарат аварийной связи.

– Говорит Диана Тантрисс, переговорщик ТИПА-9, – раздался деловой голос. – Кто на проводе?

– Ди, это я, Четверг.

Короткая пауза.

– Привет, Четверг. Вчера вечером видела тебя по телевизору. Похоже, тебя просто преследуют неприятности. Сейчас-то что?

Я посмотрела на стайку беспечных пассажирок, которые показывали друг другу фотографии своих детей. Фея Динь-Динь заснула, а Ирма Коэн с кроссвордом провозгласила:

– Шестое по горизонтали: наказ при расставании!

– Все в порядке. Немного устала, но все целы.

– Водитель выдвинул требования?

– Хочет поговорить с какой-нибудь шишкой из «Голиафа» о правах личности.

– Погоди, он же неандерталец!

– Да.

– Немыслимо! Он совершал насильственные действия?

– Никакого насилия, Ди. Только отчаяние.

– Чтоб его, – в сердцах сказала Тантрисс. – Откуда мне знать, как разговаривать с недром? Надо бы завести одного в ТИПА-Сети.

– Еще он хочет встречи с репортером из «ЖАБ-ньюс».

На том конце провода воцарилось молчание.

– Ди!

– Да?

– Что мне сказать Киэлью?

– Скажи ему… ну… скажи, что «ЖАБ-ньюс» высылают машину, чтобы доставить его в генетическую лабораторию «Голиафа» в Рекламми-маунтинз. Там его будут ждать управляющий корпорации, ведущий генетик и команда адвокатов, чтобы договориться о терминах.

Как всегда, бесстыдное вранье.

– А честно ли это, Ди?

– Четверг, какое «честно», – рявкнула Диана, – когда он захватил воздушный трамвай? Тут восемь жизней под угрозой! Не надо быть победителем в «Назови этот фрукт!», чтобы понять, как поступить. Пацифист этот неандерталец или нет, есть риск, что он может причинить вред пассажирам!

– Не дури! Ни один неандерталец никогда никому не причинял вреда! – сорвалась я, разъяренная тупостью коллег. – У вас там что, учебные сборы головорезов из ТИПА-14? Не на ком спецназ потренировать?

– Заложники часто начинают сочувствовать своим похитителям, Четверг. Не вмешивайся, мы сами это уладим.

– Ди, слушай внимательно, – произнесла я едва ли не по слогам. – Он – никому – не угрожал!

– Пока не угрожал, Четверг. Пока. Пойми, мы не можем так рисковать. Вот что мы сделаем: направим вас назад на Сиренчестерскую линию. В Криклейде устроят засаду агенты ТИПА-14. Как только неандерталец остановит вагон, боюсь, придется его убрать. Отведи всех пассажиров в конец салона.

– Диана, это безумие! Вы убьете его только за то, что он устроил кучке дур веселую поездку по Суиндонскому кольцу?

– Неандертальцев не убивают. Их убирают. Это большая разница, и, кроме всего прочего, закон очень суров к угонщикам.

– Он не угонщик. Он просто растерянный выморочник!

– Извини, Четверг, ничем помочь не могу.

Я зло бросила трубку. Вагончик уже повернул назад к Сиренчестеру. Мы пролетели станцию имени Бернарда Шоу – к великому удивлению ожидавших на перроне – и вскоре двинулись на север. Я вернулась к водителю.

– Киэлью, ты должен остановиться в Партоне.

Он в ответ только хмыкнул. Я не могла понять, обрадовало его мое заявление или огорчило, поскольку оттенки неандертальской мимики по большей части недоступны для людей. Несколько мгновений вагоновожатый смотрел на меня, затем спросил:

– У вас есть ребенки?

Следовало немедленно сменить тему. Обреченность на бесплодие – вот что горше всего оплакивали неандертальцы и чего они никак не могли простить своим хозяевам Homo sapiens. Не пройдет и тридцати с лишним лет, как последние неандертальцы, появившиеся в результате генетического эксперимента, состарятся и умрут. Если, конечно, «Голиаф» не наделает еще. Они снова вымрут, и вряд ли даже его демарш способен этому помешать.

– Нет, у меня нет детей, – торопливо ответила я.

– У нас тоже, – сказал Киэлью, – но у вас есть выбирание. У нас нет. Нас не надо было возрождать. Это жестоко. Нас возродили, чтобы мы таскали чемоданы для сапиенсов, жили без ребенков и получали тык-тык зонтиком.

Он тоскливо уставился в пустоту. Быть может, перед его внутренним взором проносилась счастливая жизнь тридцать тысяч лет назад, когда никто не запрещал ему охотиться на гигантских травоядных и поедать их мясо в относительной безопасности своей пещеры. Он сказал, что едет домой… Чтобы попасть домой, ему надо было кануть обратно в небытие. Он не хотел причинить зла никому из нас и никогда не причинил бы. Он не мог причинить зла даже самому себе и потому решил доверить это ТИПА-агентам.

– Прощай.

Я чуть не подпрыгнула от того, как было произнесено это слово – словно окончательный приговор. Но, обернувшись, поняла, что это всего лишь мадам Коэн с кроссвордом. Она отгадала последнее слово.

– Наказ при расставании – «прощай»! – радостно бормотала она. – Прощай! Прощай! Кончено!

Мне это не понравилось. Ничуточки. Три разгадки из кроссворда были: «надоеда», «Четверг» и «прощай». Опять совпадение. Не лопни шины, не найдись билет, вряд ли я сидела бы сейчас в воздушном трамвае. Все в салоне носили фамилию Коэн. А тут еще этот кроссворд. Но «прощай»? Если все пойдет по ТИПА-плану, то единственное существо, которое может принять данное восклицание на свой счет, это Киэлью…

Тут мы без остановки миновали Партон, и мне стало не до совпадений. Я попросила всех перейти в заднюю часть салона и, как только пассажирки столпились в хвосте, подошла к кабине водителя.

– Послушай, Киэлью. Если не будешь делать резких движений, они, возможно, и не откроют огонь.

– Мы про это думали, – сказал неандерталец, доставая из кармана комбинезона игрушечный пистолет. В полумиле впереди возникла станция Криклейд. – Они будут стрелять. Мы вырезали его из мыла. Из мыла «Дав»[10]10
  Dove (англ.) – голубь. Символ мира и кротости. (прим. ред.)


[Закрыть], – добавил он. – Нам показалось, в этом есть ироничность.

Мы на полной скорости мчались к Криклейду. Я заметила машины ТИПА-14 на дороге и отряд спецназа в черном на платформе. До остановки оставалось ярдов сто, когда электричество вдруг отключилось, вагон затормозил и медленно пополз к станции. Дверь в кабину открылась, и я протиснулась внутрь, схватила мыльный пистолет и швырнула на пол. Киэлью не погибнет, по крайней мере пока я в силах этому помешать. Мы с грохотом подкатили к платформе. Оперативники ТИПА-14 открыли дверь и быстренько эвакуировали всех Ирм Коэн. Я обняла Киэлью за плечи. Я впервые прикасалась к неандертальцу и удивилась, как тверды его мышцы и какой он теплый.

– Отойдите от этого недра! – донесся усиленный мегафоном голос.

– Чтобы вы его пристрелили?! – проорала я в ответ.

– Он угрожал жизни пассажиров, Нонетот. Он представляет опасность для цивилизованного общества!

– Цивилизованного? – зло огрызнулась я. – На себя посмотри!

– Нонетот! – повторил голос – Отойдите в сторону! Это приказ!

– Пусть бывает, как они говорят, – сказал неандерталец.

– Через мой труп!

Словно в ответ, раздалось тихое «пок!», и в ветровом стекле появилось круглое отверстие от пули. Кто-то решил во что бы то ни стало убить Киэлью. Я взбеленилась и хотела в бешенстве заорать, но не смогла издать ни звука. У меня подломились колени, и я рухнула на пол. Мир вокруг подернулся пеленой и стал расплываться. Тело у меня онемело, послышался чей-то крик: «Врача!» Последнее, что я увидела, прежде чем провалиться во тьму, было широкое лицо Киэлью, горестно смотревшего на меня. В глазах у него стояли слезы, и он беззвучно шептал:

– Нам так жаль… Нам так жаль!

Глава 5
Пропавшие автостопщики

Городские легенды древнее штиблет, но куда интереснее. Мне известны почти все – от собаки в микроволновке до шаровой молнии, что гонялась за домохозяйкой в Престоне, от жареной дронтьей ноги, найденной в шиз-стейке, до плотоядной диатримы[11]11
  Крупная нелетающая птица. Вымершая. Обитала в Северной Америке. (прим. ред.)


[Закрыть], вроде бы генетически воссозданной и проживающей ныне в Нью-Форест. Я читала все рассказы о летающей тарелке, разбившейся близ Лэмбурна в пятьдесят втором, и байки про то, будто Чарльз Диккенс был женщиной, а президент корпорации «Голиаф» на самом деле 142-летний старик, который живет в барокамере благодаря достижениям медицины. Разумеется, существует куча легенд о ТИПА-Сети, но самая любимая на данный момент – история о «странном существе», откопанном в Кванток-Хиллз. Да, я слышала их все. Никогда не верила ни одной. Пока однажды сама не стала легендой…

Четверг Нонетот. Жизнь в ТИПА-Сети

Я открыла глаз. Затем другой. Над холмами Мальборо вставал теплый летний день. Легкий ветерок принес тонкий аромат жимолости и дикого тимьяна. Воздух был теплым, заходящее солнце тронуло красным пухлые облачка. Я стояла на обочине дороги где-то в сельской местности. С одной стороны ко мне подъезжал одинокий велосипедист. А с другой стороны дорога терялась в далеких полях, где мирно паслись овцы. Если таков мир иной, значит, большинству из нас нечего беспокоиться и церковь, в конце концов, поставляет не полную туфту.

– Тсссс! – шепнул кто-то совсем рядом.

Я обернулась и увидела человека, прячущегося за огромным рекламным щитом «Голиафа», на котором значилось: «Покупаете два рояля – третий бесплатно!»

– Папа?

Отец потянул меня к себе за рекламный щит.

– Не торчи тут словно туристка, Четверг! – отрезал он. – Как будто хочешь, чтобы тебя увидели!

– Привет, папа!

Я радостно обняла его.

– Привет-привет, – рассеянно отозвался он, окидывая взглядом дорогу, сверяясь с хронометром на запястье и бормоча: – Важное случается, покуда времена вращаются…

Для меня отец – нечто вроде странствующего во времени рыцаря, но для Хроностражи он самый настоящий преступник. Он выбросил свой жетон и отправился странствовать семнадцать лет назад, когда его расхождения с руководством Хроностражи во взглядах на историю и нравственность закончились открытым конфликтом. К сожалению, в результате этого конфликта он, по сути дела, перестал существовать во всех смыслах этого слова: Хроностража прервала его зачатие в 1917 году, вовремя постучав в двери его родителей. Однако папа каким-то непостижимым образом по-прежнему жил, и мы с моими братьями все-таки появились на свет. Папа любил повторять: «Все куда запутаннее, чем мы полагаем».

Он немного подумал и сделал несколько заметок огрызком карандаша на обратной стороне конверта.

– Кстати, как поживаешь? – спросил отец.

– По-моему, меня только что случайно застрелил ТИПА-снайпер.

Он расхохотался, но внезапно осекся, поняв, что я не шучу.

– Боже мой! Какая у тебя бурная жизнь! Но не бойся. Ты не можешь умереть, пока живешь, а ты только начала жить. Что нового дома?

– На моей свадебной вечеринке откуда ни возьмись появился офицер Хроностражи, все хотел знать, где ты.

– Лавуазье?

– Да. Ты его знаешь?

– Думал, что знаю, – вздохнул отец. – Мы были напарниками почти семьсот лет.

– Он уверял, что ты очень опасен.

– Не более, чем всякий, кто осмеливается говорить правду. Как мама поживает?

– Хорошо, но ты мог бы уладить это недоразумение с Эммой Гамильтон.

– Мы с Эммой… то есть леди Гамильтон… просто друзья. Между нами ничего нет, клянусь!

– Вот сам ей это и скажи.

– Я пытаюсь, но ты же знаешь, какой у нее характер. Стоит мне только упомянуть, что я побывал где-то в начале девятнадцатого века, и она сразу же лезет в бутылку!

Я огляделась по сторонам.

– Где мы?

– В лете семьдесят второго года, – ответил отец. – На работе все в порядке?

– Мы нашли тридцать третью пьесу Шекспира.

– Тридцать третью? – удивился папа. – Странно. Когда я отнес все пьесы тому актеришке Шекспиру для распространения, там было всего восемнадцать.

– Может, актеришка Шекспир сам начал писать? – предположила я.

– Черт побери, а ты права! – воскликнул он. – Способный парень, я это тогда же понял! Скажи, сколько сейчас комедий?

– Пятнадцать.

– Но я-то давал ему только три. Наверное, они оказались так популярны, что он принялся сочинять сам!

– Тогда понятно, почему все эти комедии так похожи друг на друга, – добавила я. – Чары, совершенно неотличимые близнецы, кораблекрушения…

– …герцоги-узурпаторы, мужчины, переодетые женщинами, – подхватил отец. – Может, ты и права.

– Минуточку! – начала было я, но отец, ощутив мое беспокойство сквозь массу на первый взгляд невозможных парадоксов своей работы в потоке времени, жестом заставил меня замолчать.

– Когда-нибудь ты все поймешь, и все окажется совсем не таким, каким представляется сейчас.

Наверное, вид у меня был идиотский, поскольку он снова посмотрел на дорогу, прислонился спиной к рекламному щиту и продолжил:

– Запомни, Четверг: научная идея, как и любая мысль – будь то религиозная, или философская, или еще какая, – всего лишь мода, только долгоживущая. Нечто вроде рок-группы.

– Научная мысль – вроде рок-группы? И как прикажешь это понимать?

– Ну, группы появляются все время. Они нам нравятся, мы покупаем диски, постеры, смотрим их по телевизору, творим кумиров, пока…

– …не появляется следующая рок-группа?

– Именно. Аристотель – рок-группа. Очень хорошая, но всего лишь шестая или седьмая. Он оставался кумиром, пока не появился Исаак Ньютон, но и Ньютона сместила с пьедестала следующая рок-группа. Те же прически, но другие движения.

– Эйнштейн, да?

– Да. Улавливаешь смысл?

– Значит, наш образ мыслей всего лишь каприз моды?

– Именно. Трудно представить себе новый образ мыслей? Попытайся. Пропусти тридцать-сорок рок-групп после Эйнштейна. Из далекого будущего Эйнштейн покажется нам человеком, уловившим отблеск истины и написавшим одну прекрасную мелодию и семь позабытых альбомов.

– Ты к чему это, пап?

– Да я уже почти закончил. Представь себе рок-группу, такую замечательную, что тебе больше ни на какую другую и смотреть не захочется и никакую другую музыку слушать тоже.

– Трудно вообразить. Но можно.

Он дал мне несколько минут на осознание.

– Вот когда у нас появится такая рок-группа, дорогая моя, все, над чем мы ломали голову, станет кристально ясным и мы сами посмеемся над собой – как это мы не додумались раньше!

– Точно?

– Конечно. И знаешь, что во всем этом самое лучшее? Это чертовски просто!

– Понятно, – с некоторым сомнением ответила я. – И когда же появится эта замечательная рок-группа?

Папа вдруг посерьезнел.

– Вот потому-то я и здесь. Может, и никогда, хотя это было бы весьма некстати в великом ходе вещей, уж поверь мне. Видишь велосипедиста на дороге?

– Да.

– Так вот, – сказал он, сверяясь с большим хронографом на руке, – через десять минут он погибнет – его собьет машина.

– И что? – спросила я, понимая, что чего-то не улавливаю.

Он украдкой огляделся по сторонам и понизил голос.

– Похоже, здесь и сейчас произойдет ключевое событие, которое поможет нам предотвратить уничтожение всей жизни на планете!

Я посмотрела ему прямо в глаза. Отец был серьезен.

– Ты ведь не шутишь?

Он покачал головой.

– В декабре тысяча девятьсот восемьдесят пятого года – вашего тысяча девятьсот восемьдесят пятого года – по какой-то непонятной причине вся органическая материя в мире превратится… вот в это.

Он достал из кармана пластиковый пакет. В нем подрагивала густая непрозрачная розовая слизь. Я взяла пакетик и встряхнула его, с любопытством разглядывая содержимое, и тут мы услышали громкий визг шин и глухой удар. Мгновением позже перед нами приземлились изломанное тело и покореженный велосипед.

– Двенадцатого декабря в двадцать тридцать плюс-минус пару секунд вся органическая материя на этой планете – все растения, насекомые, рыбы, птицы, млекопитающие и три миллиарда человек – начнут превращаться вот в это. Это конец. Конец жизни, и та рок-группа, о которой я тебе говорил, никогда не появится. Проблема в том, – продолжал он, но тут хлопнула дверь машины, и мы услышали топот, все ближе и ближе, – что мы не знаем почему. Хроностража сейчас не занимается работами в будущем.

– Но почему?

– Да все воюют за улучшение условий труда. Бастуют, требуя сокращения рабочих часов. Не уменьшения их количества, пойми правильно; просто они хотят, чтобы те часы, когда они работают, получались… гм… короче.

– Значит, пока те, кто работает в будущем, бастуют, мир может погибнуть, и все умрут, включая их самих? Они что, спятили?

– С точки зрения забастовки, – сказал отец, нахмурив брови и примолкнув на мгновение, – стратегия неплоха. Надеюсь, они успеют вовремя выработать новое соглашение.

– А если нет, то мы узнаем об этом, когда мир начнет загибаться? – саркастически заметила я.

– Да придут они к какому-нибудь соглашению, – улыбнулся отец. – Споры вокруг ставок за укороченные дни длятся уже двадцать лет, – легко тратить время, когда его у тебя навалом.

– Хорошо, – вздохнула я, стараясь не слишком глубоко вникать в причины забастовок ТИПА-12. – Мы-то что можем сделать для предотвращения этой катастрофы?

– Глобальные катастрофы – как круги на воде, Душистый Горошек. Всегда есть эпицентр – место в пространстве и времени, где все началось, пусть даже с чего-то безобидного.

Постепенно до меня начало доходить. Я огляделась по сторонам. Стоял летний вечер. Птицы радостно чирикали, и в небе не было ни облачка.

– Эпицентр – здесь?

– Именно так. Не похоже, да? Я проверил миллиарды временных моделей, и результат один и тот же: что бы ни случилось здесь и сейчас, это каким-то образом связано с возможностью предотвратить катастрофу. А поскольку гибель велосипедиста – единственное событие на протяжении многих часов и в прошлом, и в будущем, именно она и является ключевым событием. Велосипедист должен выжить, чтобы жизнь на этой планете продолжалась!

Мы вышли из-за рекламного щита и столкнулись нос к носу с водителем, молодым человеком в расклешенных брюках и черной кожаной куртке. Он явно пребывал в панике.

– О господи! – воскликнул он, глядя на искалеченное тело у своих ног. – О господи! Неужели он?..

– Пока да, – ответил отец так же спокойно и невозмутимо, как обычно набивал свою трубку.

– Надо вызвать «скорую». – От волнения бедняга заикался. – Может быть, он еще жив!

– Как бы то ни было, – продолжал отец, не обращая на водителя никакого внимания, – велосипедист либо что-то сделает, либо чего-то не сделает, и это ключ ко всей этой дурацкой неразберихе.

– Понимаете, я же не гнал! – торопливо оправдывался водитель. – Ну, может быть, на секунду прибавил скорость, на секунду всего лишь…

– Погоди! – воскликнула я, немного сбитая с толку. – Ты же побывал дальше тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, па! Ты сам говорил!

– Знаю, – мрачно ответил отец, – но лучше выяснить все до конца.

– Просто солнце низкое, – не унимался водитель, – а он тут возьми да и выскочи прямо передо мной!

– Стремление уйти от чувства вины – особый синдром, характерный для мужчин, – объяснил отец. – Признан медицинской наукой в две тысячи пятьдесят четвертом году.

Папа взял меня за руку, на нас обрушились яркие вспышки света и шум, и мы перенеслись на полмили в том направлении, откуда приехал велосипедист, и на пять минут в прошлое. Велосипедист проехал мимо и весело помахал нам рукой.

Мы помахали в ответ и проводили его взглядом.

– Ты не остановишь его?

– Пытался. Не помогает. Я украл у него велосипед, так он взял у друга. Не обращает внимания на знаки объезда, и даже карточный выигрыш его не задержал. Я все перепробовал. Время – это связующая субстанция пространства, Четверг, а нам надо его развязать: попытайся силой переломить ход событий, и в результате они разнесут тебе лоб, точно пуля с пяти шагов кочан капусты. Мне подумалось, может, тебе повезет больше? Лавуазье меня наверняка уже засек. Через тридцать восемь секунд появится машина. Перехвати ее и постарайся что-нибудь сделать.

– Подожди! А что будет со мной потом?

– Когда спасем велосипедиста, я заберу тебя отсюда.

– И куда ты меня вернешь? – вдруг спросила я. Мне не хотелось возвращаться в то мгновение, откуда он меня выдернул. – Под пулю ТИПА-снайпера, пап? Ты забыл? А не мог бы ты вернуть меня, скажем, на полчаса раньше?

Он улыбнулся и подмигнул мне.

– Передай маме, что я ее люблю. Спасибо за помощь. Но время не ждет, и мы…

И он исчез, растворился в воздухе прямо у меня на глазах. Я мгновение помедлила, а затем замахала рукой приближающемуся «ягуару». Машина притормозила, остановилась, водитель, не подозревающий о грядущем несчастном случае, улыбнулся и предложил меня подвезти.

Ни слова не говоря, я нырнула внутрь, и мы с ревом рванули с места.

– Только утром эту старушку купил, – бормотал водитель скорее себе под нос, чем обращаясь ко мне. – Три и восемь десятых литра и тройной гоночный карбюратор. Шестицилиндровая пантерочка – прелесть моя!

– Эй, там велосипедист, – сказала я, когда мы проехали поворот.

Водитель дал по тормозам и умудрился не зацепить человека на двухколесном транспорте.

– Чертовы велосипедисты! – рявкнул он. – Угроза и себе, и окружающим! А вам куда, девушка?

– Я… я к отцу в гости, – сказала я, практически не покривив душой.

– А где он живет?

– Да везде.

– Похоже, рация сдохла, – сообщил Безотказэн, повозившись с микрофоном и настройками. – Странно.

– Не более странно, чем две лопнувшие шины подряд, – отозвалась я, подходя к телефонной будке поблизости и забирая билет на воздушный трамвай.

– Что ты там нашла? – спросил Безотказэн.

– Билет на воздушный трамвай, – медленно ответила я, кладя трубку на место. В памяти зашевелились смутные образы чего-то полузабытого. – Я сяду на ближайший: в опасности неандерталец.