Текст книги "Холодная гавань"

«Висельник» был именно таким, каким всякий ожидал бы его увидеть, – типичный английский деревенский паб. Пол был выложен каменными плитами, в открытом камине горел огонь, столы были рубленые и очень старые, а скамейки деревянные, с высокими спинками. Старый бар был отделан красным деревом, за ним на полках выстроились батареи бутылок. Джулия, толкавшая кружки с пивом по стойке, выглядела здесь нелепо, как и люди в немецкой форме, склонившиеся над своим пивом.

Когда в сопровождении Осборна и Еджа вошел бригадир, Хейр сидел у огня и читал газету, потягивая кофе. Он встал и крикнул по-немецки:

– Внимание! Генерал!

Люди вставали, щелкая каблуками. Бригадир махнул рукой и сказал на приличном немецком:

– Вольно. Пейте дальше. – Потом обратился к Хейру: – Не надо формальностей, Мартин. Будем говорить по-английски. Поздравляю. Прекрасно сработано прошлой ночью.

– Благодарю вас, сэр. Мунро грел спину у огня.

– Да, вы действовали по собственной инициативе, и это прекрасно, но в будущем постарайтесь согласовывать все со мной.

И тут встрял Едж:

– Существенное замечание! К тому же могло оказаться, что галантный майор предназначен для одноразового использования. – Опасный огонь вспыхнул в глазах Хейра, он шагнул к Еджу, но тот отступил назад и рассмеялся: – Все в порядке, старик, не надо насилия. – Он повернулся к бару: – Джулия, мой цветок. Очень большой джин с тоником, s'il vous plait.

– Успокойся, Мартин, – сказал Мунро. – Молодой болван, но пилот гениальный. Давайте все выпьем. – Он повернулся к Крэйгу: – Это не значит, что мы все тут алкоголики, просто ребята работают ночью, поэтому они пьют свою рюмку утром. – Он громко обратился к присутствующим: – Слушайте все. Вам теперь известно, что это майор Крэйг Осборн из Отдела стратегической службы. Но вы еще не знаете, что с этого момента он будет одним из нас здесь, в Холодной гавани.

Наступила тишина. Джулия застыла у бара с помрачневшим лицом, но Шмидт поднял свою кружку:

– Помоги тебе Бог, начальник.

Все рассмеялись, и Мунро обратился к Хейру:

– Представь ему людей, Мартин. Псевдонимы, разумеется.

Главный старшина Лангсдорф, стоявший ночью у руля, был американцем. Хардт, Вагнер и Бауэр – тоже. Шнайдер, инженер, явно был немцем, а Виттиг, Браух и Шмидт – английскими евреями.

Крэйг вдруг почувствовал сильное головокружение. Он был весь мокрый, лоб его пылал.

– Здесь жарко, – сказал он. – Чертовски жарко. Хейр посмотрел на него удивленно:

– Вообще-то, утро довольно прохладное. С тобой все в порядке?

Подошел Едж с двумя стаканами. Один из них он отдал Мунро, другой – Крэйгу: – Ты кажешься мне настоящим ценителем джина, майор. Опрокинь его. Он вдохнет огонь в твое сердце. Джулии это понравится.

– Чтоб тебя разорвало! – сказал Крэйг, но стакан взял и выпил.

– Нет, старик, главное – победить ее. – Едж скукожился на скамейке. – Хотя, кажется, она хранит себя для себя.

– Ты поганый злобный поросенок, Джо! Едж посмотрел на него, изображая обиду:

– Неустрашимый человек-птица – вот я кто, старик. Галантный рыцарь неба.

– Как Герман Геринг, – сказал Крэйг.

– Совершенно верно. Великолепный летчик. Он завладел «летающей крепостью», после того как убили фон Рихтгофена.

Крэйг услышал свой голос как бы со стороны:

– Интересная мысль, герой войны – психопат. Вы должны себя чувствовать как дома в этом Ю-88, что стоит на взлетной полосе…

– Ю-88 С, старик, будем точными. Система форсажа его двигателя отрывает меня от земли на четыреста метров.

– Он забыл, что эта система работает от трех баллонов с нитрифицированным кислородом. Достаточно одной пули – и он окончит свое существование в виде облачка мельчайших частиц, – заметил Мартин Хейр.

– Эй, не будь таким вредным, старик. – Едж подвинулся к Крэйгу. – Этот сокол – просто конфетка. Обычно его экипаж состоит из трех человек. Пилот, штурман и стрелок. Мы внесли некоторые усовершенствования, так что теперь я могу управлять им в одиночку. Например, лихтенштейнская радарная установка, которая позволяет видеть в темноте, – они перенесли ее в кокпит, так что я сам могу видеть и…

Его голос вдруг исчез, и Крэйг Осборн провалился в темноту и рухнул на пол. Шмидт бросился через комнату и склонился над ним. Наступила тишина. Шмидт взглянул на Мунро:

– Господи Иисусе, сэр, у него сильнейший жар. Что-то больно быстро. Я осматривал его час назад.

– Ясно, – сказал Мунро и повернулся к Хейру: – Я доставлю его в Лондон на «лизандре». Отнесите его в госпиталь.

Хейр кивнул.

– О'кей, сэр.

Он стоял, глядя, как Шмидт и двое его людей выносят Осборна.

Мунро повернулся к Еджу:

– Джо, позвоните Джеку Картеру в мой офис. Передайте, чтобы он договорился с госпиталем в Хэмпстеде.

Он повернулся и вышел.

Крэйг Осборн очнулся от глубокого сна, чувствуя себя свежим и бодрым. От жара не осталось и следа. Он с усилием приподнялся на локте и обнаружил, что лежит в маленькой больничной палате с белыми стенами. Он опустил ноги на пол и посидел так некоторое время; вдруг дверь открылась и вошла молодая медсестра.

– Вам нельзя вставать, сэр.

Она уложила его обратно в постель, и Крэйг спросил:

– Где я?

Она вышла. Через несколько минут дверь снова открылась и вошел врач в белом халате со стетоскопом на шее. Он улыбался.

– Ну, как мы себя чувствуем, майор? – спросил он и пощупал пульс Крэйга. У него был немецкий акцент.

– Кто вы?

– Меня зовут доктор Баум.

– А где я?

– В небольшом госпитале в северном Лондоне. В Хэмпстеде, если быть точным. – Он сунул термометр в рот Крэйгу, потом проверил температуру. – Прекрасно. Великолепно. Никакого повышения температуры вообще. Этот пенициллин – чудо. Конечно, парень, который лечил вас, сделал вам укол, но я дал вам дозу побольше. Значительно больше. В этом весь секрет.

– Долго я здесь?

– Третий день. Вы были в плохом состоянии. Честно говоря, без этого лекарства… – Баум пожал плечами. – А сейчас вы выпьете немного чаю и я позвоню бригадиру Мунро. Скажу ему, что вы в порядке.

Он вышел. Крэйг полежал немного, потом встал, нашел одежду, подошел к окну и сел, глядя в сад, окруженный высокими стенами. Сестра вошла в палату, неся на подносе чай.

– Я надеюсь, вы не возражаете, майор. У нас нет кофе.

– Все в порядке, – ответил Крэйг. – А сигареты у вас есть?

– Вам не следовало бы курить, сэр. – Она постояла в нерешительности, но достала из кармана пачку «Плейерс» и несколько спичек.

– Только не говорите доктору Бауму, откуда они у вас.

– Вы прелесть, – Крэйг поцеловал ей руку. – В первый же вечер, как только я выйду отсюда, отведу вас в «Радужный уголок» на Пикадилли. За мной чашка самого лучшего кофе в Лондоне и свинг, который мы станцуем.

Она покраснела и выскочила, смеясь. Он закурил и сел, глядя в сад.

Через некоторое время в дверь постучали, вошел Джек Картер с палкой в одной руке и кейсом в другой.

– Привет, Крэйг.

Крэйг встал, испытав настоящую радость.

– Джек, как здорово увидеть тебя снова! Значит, ты все еще работаешь на этого старого негодяя.

– Как видишь. – Картер сел и открыл кейс. – Доктор Баум сказал, что тебе значительно лучше.

– Вроде бы.

– Хорошо. Бригадир хочет, чтобы ты кое-что сделал для него, если можешь, конечно.

– Уже? Он что, пытается прикончить меня? Картер поднял руку:

– Крэйг, пожалуйста, выслушай меня. Все очень серьезно. Речь идет о твоей приятельнице Анн-Мари Треванс.

Крэйг застыл.

– Что с ней?

– Бригадиру нужно встретиться с ней с глазу на глаз. Готовится нечто серьезное. Очень серьезное.

Крэйг закурил.

– А что тут удивительного?

– На этот раз ставки слишком высоки. Короче, был послан «лизандр», чтобы доставить ее, но все пошло вкривь и вкось. – Он передал бумаги Крэйгу. – Посмотри сам.

Крэйг подошел к окну, открыл папку и начал читать. Потом осторожно закрыл ее с выражением страдания на лице.

Картер нарушил молчание:

– Прости. Мне очень жаль.

Крэйг сидел, думая об Анн-Мари, ее ярко накрашенных губах, стройных ногах в темных чулках, о вечной сигарете в руке. Такая чертовски привлекательная, восхитительно красивая, высокомерная, и вот…

Картер спросил:

– Вы что-нибудь знали об этой сестре-близняшке, Женевьеве Треванс?

– Нет. – Крэйг вернул ему папку. – Она никогда не упоминала о ней, даже в давние времена. Я знал, что ее отец англичанин. Она однажды сказала мне, что Треванс – корнуолльское имя, но я считал, что отец уже умер.

– Он жив. Врач, живет в Корнуолле. В Северном Корнуолле, в деревне Сен-Мартин.

– А дочь? Эта Женевьева?

– Она штатная сиделка в госпитале св. Варфоломея в Лондоне. Недавно перенесла тяжелый грипп. Сейчас в отпуске по болезни, живет у отца в Сен-Мартине.

– Ну и что дальше?

– Бригадир хочет, чтобы ты навестил ее. – Картер достал большой белый конверт из своего чемоданчика и передал Крэйгу: – Прочти и поймешь, почему так важно, чтобы ты помог нам в этом деле.

Крэйг открыл конверт, извлек оттуда письмо и начал медленно читать.

Глава 4

Сразу за деревней находился холм, странное место, обозначенное на картах как древний форт. Женевьева Треванс очень любила этот холм. С его гребня она могла сидя наблюдать за прибоем, набегавшим на коварные отмели, и только морские птицы были рядом с ней.

Она взобралась туда после завтрака, чтобы нанести прощальный визит. Накануне вечером она спокойно констатировала, что опять здорова, а налеты на Лондон, по сообщениям «Би-би-си», участились. В госпитале, конечно, каждая пара рук на счету.

Стояла чудная мягкая погода, какая бывает только в Северном Корнуолле и нигде больше, небо синее, на море легкие волны. Впервые за несколько месяцев она чувствовала внутренний покой; расслабленная и радостная, она повернулась и поглядела вниз, на деревню. Ее отец работал в саду старого дома приходского священника. Потом она вдруг заметила машину. Во время войны, когда горючее строго ограничено, это означает приезд либо доктора, либо полиции. Но когда машина подъехала ближе, Женевьева с удивлением поняла по ее цвету, что это военный автомобиль.

Машина остановилась у калитки дома священника, и из нее вышел человек в форме. Женевьева сразу побежала вниз. Она видела, как ее отец выпрямился, положил лопату и пошел к калитке. Они обменялись парой слов с человеком в форме, пошли по тропинке и вошли в дом.

Ей понадобилось не больше трех минут, чтобы добраться до подножия холма. Когда она спустилась вниз, парадная дверь открылась, из нее вышел отец и пошел ей навстречу. Они встретились у калитки.

Его лицо было ужасно напряжено, взгляд совершенно остекленевший.

Она взяла его руку:

– В чем дело? Что случилось?

Его глаза остановились на ней на какое-то мгновение, и он отпрянул, как будто испугавшись.

– Анн-Мари, – сказал он хрипло. – Она мертва. Анн-Мари умерла. – Он кинулся мимо нее к церкви. Почти бегом, нелепо прихрамывая, он миновал кладбищенский двор и крыльцо. Тяжелая дубовая дверь закрылась за ним с гулким ударом.

Небо было по-прежнему голубое, грачи громко перекликались на деревьях за церковью. Ничего не изменилось, но все сразу стало другим. Женевьева стояла, словно окоченев. Никаких чувств, пустота.

Сзади послышались чьи-то шаги.

– Мисс Треванс?

Она медленно повернулась. Форма на человеке была американская – расстегнутый плащ, накинутый поверх оливково-зеленого мундира. Майор, несколько орденских планок на груди. Их было удивительно много для такого молодого человека. Фуражка, надетая слегка набекрень, ладно сидела на золотистых волосах, в которых играли красноватые отблески. Гладкое, очень спокойное лицо, глаза холодного серого цвета, как Атлантический океан зимой. Он уже собирался заговорить, но внезапно закрыл рот, как будто онемев.

– Вы, кажется, принесли нам плохие вести, майор? – спросила она.

– Майор Осборн, – он откашлялся. – Крэйг Осборн. Боже, мисс Треванс, мне вдруг показалось, что я вижу привидение.

Она повесила его плащ в гостиной и открыла дверь в кабинет.

– Проходите сюда. Я попрошу экономку приготовить нам чаю. Кофе, боюсь, нет.

– Вы очень добры.

Она заглянула на кухню:

– Приготовьте нам чаю, миссис Трембат. У меня гость. Папа в церкви. Боюсь, мы получили плохие новости.

Экономка отошла от раковины, вытирая руки о фартук: высокая худощавая женщина с сильным лицом, типичная корнуоллка, очень спокойная, с проницательными голубыми глазами.

– Анн-Мари, да?

– Она мертва, – сказала Женевьева тусклым голосом и закрыла дверь.

Когда она вошла в кабинет, Крэйг стоял у камина, разглядывая детский снимок Анн-Мари и Женевьевы.

– Почти нельзя отличить уже тогда, – сказал он. – Это невероятно!

– Вы, кажется, знали мою сестру?

– Да, я встретил ее в 1940-м, в Париже. Я был журналистом, мы стали друзьями. Я знал, что ее отец англичанин, но, честно говоря, она никогда не упоминала о вас. Ни малейшего намека на то, что у нее есть сестра.

Женевьева Треванс ничего не ответила ему. Она села в кресло у камина и спокойно спросила:

– Вы приехали издалека, майор?

– Из Лондона.

– Долгая дорога.

– Но несложная. Почти никакого движения на дорогах теперь.

Последовала неловкая пауза, почти невыносимая, и Женевьева спросила:

– Как умерла моя сестра?

– В авиакатастрофе, – ответил Крэйг.

– Во Франции?

– Да…

– Откуда вы знаете? – удивилась девушка. – Ведь Франция оккупирована.

– У нас свои каналы связи. У людей, на которых я работаю.

– А кто они такие?

Дверь открылась, и вошла миссис Трембат с подносом, который она аккуратно поставила на маленький столик. Кинув быстрый взгляд на Осборна, она вышла из кабинета. Женевьева разлила чай.

– Должен сказать, что вы очень хорошо держитесь, – отметил он.

– А вы только что ухитрились не ответить на мой вопрос, но это неважно. – Она передала ему чашку. – Мы с сестрой никогда не были близки.

– Разве это не странно для близнецов?

– Она уехала жить во Францию в 1935-м, когда умерла мама. Я осталась с отцом. Все очень просто. Теперь давайте начнем с самого начала. Так на кого вы работаете?

– ОСС – Отдел стратегической службы, – ответил он. – Это довольно специфическая организация.

Она заметила странную деталь в его одежде. На правом рукаве была эмблема с изображением крыльев с буквами СФ в середине (позже она узнала, что это означает Специальные формирования), а ниже – крылья английских парашютистов.

– Коммандос?

– Нет. Большую часть времени наши люди вообще не носят форму.

– И вы пытаетесь убедить меня в том, что моя сестра ввязалась в подобные штучки?

Он достал пачку сигарет и предложил ей. Она отрицательно покачала головой.

– Я не курю.

– А мне можно?

– Сколько угодно.

Он закурил, поднялся и подошел к окну.

– Я встретил вашу сестру весной 1940-го. Я работал для журнала «Лайф». Она занимала весьма высокое социальное положение тогда, но это вам известно.

– Да.

Он напряженно глядел в сад.

– Я сделал очерк о замке Вуанкур, который по разным причинам не был опубликован, но это означало, что мне нужно было взять интервью у графини…

– У Гортензии?

Он обернулся с кривой улыбкой на лице.

– Настоящая леди. Она тогда только что потеряла четвертого мужа, полковника артиллерии, его убили на фронте.

– Да, я знаю. А моя сестра?

– О, мы стали… – Крэйг выдержал паузу, – хорошими друзьями. – Он вернулся к камину и сел. – А потом немцы взяли Париж. Я представлял нейтральную страну, и они поначалу не трогали меня, но потом я, по их мнению, связался не с теми людьми, так что мне пришлось быстро смываться. Я приехал в Англию.

– Что произошло, когда вы вступили в этот ваш ОСС?

– Я попал туда не сразу. Америка в то время еще не была в состоянии войны с Германией. Сначала я работал на аналогичную английскую организацию – ИСО. Можно сказать, та же работа. Я перешел к своим позже.

– А как моя сестра оказалась втянутой в эти дела?

– Высшее немецкое командование стало использовать имение вашей тетушки. Генералы, адмиралы, разные бонзы – в общем, люди их круга приезжали туда на несколько дней отдохнуть или на совещание.

– А Анн-Мари и моя тетка?

– Им разрешили остаться, ведь они вели себя лояльно; для пропаганды было хорошо, когда графиня де Вуанкур и ее племянница играли роль хозяек.

Женевьева вдруг рассердилась:

– И вы ждете, что я этому поверю? Чтобы Гортензия де Вуанкур позволила кому-то использовать себя таким образом?!

– Помолчите минуту и дайте мне все вам объяснить, – сказал Крэйг. – Вашей сестре было разрешено ездить в Париж, когда ей этого хотелось. Там она связалась с людьми из Сопротивления. Она предложила нам свои услуги, и, надо сказать, она находилась в очень выгодной ситуации.

– Значит, она стала агентом… – тихо проговорила Женевьева.

– Вас это не удивляет, как я вижу?

– Меня – нет. Возможно, она делала вашу работу в свойственной ей изящной манере.

– Война, – тихо заметил Крэйг Осборн, – ни в коей мере не является изящным занятием. То, чем занималась ваша сестра, трудно охарактеризовать этим словом, если помнить, что сделали бы с ней немцы, если бы поймали.

– Думаю, я должна сказать вам, что работаю сестрой в госпитале св. Варфоломея в Лондоне, майор, – сказала Женевьева. – Десятый военный госпиталь. В последнюю неделю моего дежурства к нам поступил один из ваших мальчиков, стрелок «летающей крепости», и нам пришлось ампутировать то, что осталось от его рук. Не надо объяснять мне, что такое война. Я имела в виду нечто совсем иное. Если вы знали мою сестру так хорошо, как говорите об этом, я уверена, что вы поняли меня.

Крэйг не ответил, он встал и начал быстро ходить взад и вперед по комнате.

– Мы получили информацию о специальном совещании, которое немцы собираются провести в замке. Очень важное, настолько важное совещание, что нашим людям потребовалась встреча с Анн-Мари. Она сказала, что отправляется в Париж, и отсюда направили специальный самолет, «лизандр», чтобы доставить ее в Англию для получения инструкций, а потом отправить обратно.

– Разве это так просто?

– Это делается все время. Регулярное челночное сообщение. Я сам так летал несколько раз. Предполагалось, что она доберется на машине до Сен-Мориса, чтобы сесть в поезд до Парижа. На самом деле машину припрятали, а ее довезли на тракторе прямо до поля, на которое должен был приземлиться «лизандр».

– И что произошло?

– По сведениям людей из Сопротивления, они были сбиты немецким ночным истребителем, не успев даже набрать высоту. Кажется, самолет взорвался мгновенно.

– Понятно, – ответила Женевьева.

Он перестал метаться по комнате и зло бросил ей:

– Вам не жаль ее? Вам вообще все равно?

– Когда мне было тринадцать лет, майор Осборн, – ответила Женевьева, – Анн-Мари сломала мне большой палец на правой руке в двух местах. – Она подняла палец. – Видите, он до сих пор слегка изогнут. Она сказала, что хочет выяснить, какую боль я способна вытерпеть. Она использовала щипцы для раскалывания орехов старого образца, те, что сжимаются очень крепко. Она сказала, что я не должна кричать, как бы ни было больно, потому что я – де Вуанкур.

– Боже мой! – прошептал Крэйг.

– И я не кричала. Я просто упала в обморок, когда боль стала невыносимой, но палец был уже сломан.

– И что было дальше?

– А ничего. Просто шалость, которая плохо кончилась, вот и все. Когда дело доходило до отца, сестра никогда не делала ошибок. – Она налила себе еще чаю. – Между прочим, что вы сообщили отцу?

– Я просто сказал, что, по сведениям нашей разведки, ваша сестра погибла в тяжелой автокатастрофе.

– Но почему вы рассказали правду мне, а не ему?

– Потому что вы выглядели человеком, который сможет это вынести, а он – нет.

Она мгновенно поняла, что он лжет, но в этот момент мимо окна прошел отец. Она встала.

– Я должна посмотреть, как он.

Когда она открыла дверь, Крэйг сказал:

– Это не мое дело, конечно, но мне кажется, что он меньше всего хотел бы видеть вас сейчас. – Его слова причинили ей боль, настоящую боль, потому что в душе она понимала, что он прав. – Видя вас, он будет страдать еще больше, – сказал он осторожно. – Каждый раз он на мгновение будет воображать, что это она.

– Он будет надеяться, что это она, майор Осборн, – поправила его Женевьева. – Ну и что вы можете предложить?

– Я собираюсь в Лондон, сейчас еду… И тут Женевьева поняла.

– Так вот почему вы здесь? Вы приехали именно за мной?

– Да, мисс Треванс.

Она вышла, оставив его сидеть у камина.

Ее отец снова работал в саду, выдирая траву и бросая ее на тележку. Солнце сияло, небо было синее. Все тот же прекрасный мягкий день, будто ничего не случилось.

Он выпрямился и спросил:

– Ты уедешь после обеда поездом из Пэдстоу?

– Я думала, ты захочешь, чтобы я осталась на время. Я могу позвонить в госпиталь, объяснить, попросить, чтобы мне продлили отпуск.

– Разве это что-нибудь изменит? – Он раскуривал свою трубку, его руки слегка дрожали.

– Нет, – ответила Женевьева устало. – Думаю, что нет.

– Тогда чего ради оставаться? – И он вернулся к прополке.

Она прошлась по своей маленькой спальне, проверяя, все ли собрала, и остановилась у окна, наблюдая, как отец работает в саду. Может быть, он любил Анн-Мари больше оттого, что ее не было рядом? Или было что-то еще? Она никогда не чувствовала себя своей в семье. Единственным человеком, к которому она питала искренние чувства, была тетя Гортензия, но она – особый случай.

Женевьева открыла окно и обратилась к отцу:

– Майор Осборн собирается сейчас в Лондон. Он предлагает мне ехать с ним.

Отец взглянул на нее.

– Как мило с его стороны. Я бы на твоем месте воспользовался приглашением. – И он вернулся к своим грядкам. Сейчас он выглядел на двадцать лет старше, чем час назад. Как будто он ложится в одну могилу со своей любимой Анн-Мари. Она закрыла окно, в последний раз окинула взглядом свою комнату, взяла чемоданчик и вышла. Крэйг Осборн сидел на стуле возле двери. Он встал и, не говоря ни слова, взял ее чемоданчик. Из кухни вышла миссис Трембат, вытирая руки о передник.

– Я уезжаю, – сказала Женевьева. – Береги его.

– Разве я не делала этого всегда? – Она поцеловала Женевьеву в щеку. – Ступай, девочка. Твое место не здесь, оно никогда не было твоим.

Крэйг подошел к машине и положил ее вещи на заднее сиденье. Она глубоко вздохнула и подошла к отцу.

– Я не знаю, когда снова смогу приехать. Я напишу. Он крепко сжал ее в объятиях и быстро отвернулся.

– Возвращайся в свой госпиталь, Женевьева. Помогай тем, кому еще можно помочь.

Она пошла к машине молча, испытывая странное чувство освобождения от того, что отец так отверг ее. Крэйг помог ей забраться в машину, закрыл дверцу, сел за руль и включил зажигание.

Через некоторое время он спросил:

– Как дела?

– Вы бы сочли меня сумасшедшей, если бы я сказала, что впервые за многие годы я чувствую себя свободной? – ответила она.

– Нет, зная вашу сестру, как знал ее я, после всего того, что я увидел сегодня утром, я бы сказал, что все это очень символично.

– Ну и насколько же хорошо вы ее знали? – спросила Женевьева. – Вы были любовниками?

Крэйг криво усмехнулся:

– Вы ведь не ждете от меня ответа, правда?

– И все-таки?

– Черт возьми, не знаю! Слово «любовник» в нашем случае неуместно. Анн-Мари никогда никого не любила, кроме себя.

– Верно, но мы говорим не об этом. Меня интересует физическая сторона, майор.

Он рассердился на мгновение, щека его слегка дернулась.

– Ладно, мисс, я спал с вашей сестрой один или два раза. Вам от этого легче?

Она отвернулась и следующие десять миль они проехали молча. Потом он достал пачку сигарет.

– Эти штуки иногда бывают полезны.

– Нет, спасибо.

Он закурил, слегка приоткрыв окно.

– Ваш отец необычный человек. Сельский врач, но, как я прочитал на табличке, член Королевской коллегии хирургов.

– Вы что, пытаетесь убедить меня, что не знали этого, когда приехали к нам?

– Кое-что знал, – признался он. – Не все. Ни вы, ни ваш отец не представляете себе словарного запаса той Анн-Мари, которую я знал.

Она откинулась на сиденье, сложив руки и запрокинув голову.

– Тревансы жили в этой части Корнуолла с незапамятных времен. Мой отец нарушил вековую семейную традицию, поступив в медицинское училище и не став моряком. Он окончил Эдинбургский университет летом 1914 года. Он действительно талантливый хирург, это пригодилось ему в полевых госпиталях Западного фронта во Франции.

– Я представляю себе, что это было за повышение квалификации, – усмехнулся Крэйг.

– Весной 1918-го он был ранен. Шрапнелью в правую ногу. Возможно, вы заметили, что он до сих пор хромает. В замке Вуанкур был санаторий для выздоравливающих офицеров. Вы уже поняли, что было дальше?

– Старая сказка, – ответил он. – Но продолжайте. Это интересно.

– Моя бабушка, по праву носившая один из самых древних титулов Франции, гордая, как Люцифер, ее старшая дочь Гортензия, ироничная, остроумная, всегда владеющая собой, и, наконец, Елена – молодая, волевая и очень, очень красивая.

– Которая влюбилась в доктора из Корнуолла? – кивнул Крэйг. – Мне как-то не верится, что старуха могла это одобрить.

– Вы правы, и влюбленные сбежали однажды ночью. Мой отец устроился в Лондоне, и французская родня надолго замолчала.

– До тех пор пока Елена не родила двойняшек?

– Именно так, – кивнула Женевьева. – Кровь, как говорится, не водица.

– И вы начали приезжать в гости в старый замок.

– Мама, Анн-Мари и я. Все было очень хорошо. Мы вошли в семью. Наша мама объяснила нам, чтобы мы говорили в доме только по-французски, вы понимаете.

– А ваш отец?

– О, его никогда не приглашали. Он успешно работал много лет. Главный хирург Гайского госпиталя, квартира на Герли-стрит.

– И тут умирает ваша мать?

– Верно. От пневмонии. В 1935-м. Нам было в это время по тринадцать лет. Я называю этот возраст «неуклюжим».

– И Анн-Мари выбрала Францию, а вы остались с отцом? Что было дальше?

– Все просто. – Женевьева пожала плечами типично французским жестом. – Бабуля умерла, а Гортензия стала следующей графиней де Вуанкур, она унаследовала этот титул по праву старшей по женской линии – в нашей семье так было принято еще со времен Шарлеманя. После нескольких замужеств Гортензии к тому же стало ясно, что у нее не будет детей.

– А Анн-Мари была следующей наследницей?

– Как родившаяся на одиннадцать минут раньше. О, Гортензия официально ничего не объявляла, но отец разрешил Анн-Мари свободно выбирать, хотя ей было всего тринадцать лет.

– Он надеялся, что она выберет его? – спросил Крэйг.

– Бедный папочка, – кивнула Женевьева. – А Анн-Мари уже тогда прекрасно знала, чего хочет. Для отца это был страшный удар. Он продал все в Лондоне, переехал обратно в Сан-Мартин и купил старый дом приходского священника.

– Это готовый сюжет для фильма. Бетт Дэвис в роли Анн-Мари.

– А кто играл бы меня? – спросила Женевьева.

– Ну как же, Бетт Дэвис, конечно. – Он рассмеялся. – Кто же еще? Когда вы видели Анн-Мари в последний раз?

– В пасхальные праздники 1940-го. Мы с папой приезжали в Вуанкур вместе. Это было перед Дюнкерком. Он пытался уговорить ее вернуться с нами в Англию. Она решила, что он просто сошел с ума, и очаровательно отвлекла его от этой идеи.

– Да, могу себе представить. – Крэйг выпустил дым в окно и выкинул окурок. – Так что теперь вы законная наследница.

Женевьева повернулась к нему, краска внезапно сошла с ее лица.

– Боже, помоги мне, я совершенно забыла об этом, совершенно!

Он обнял ее свободной рукой.

– Эй, солдат, не бойся, все в порядке. Я понимаю ваши чувства. – Она внезапно показалась ему очень уставшей.

– Когда мы будем в Лондоне?

– К вечеру, если повезет.

– И тогда вы расскажете мне правду? Всю правду? Он даже не посмотрел на нее, сосредоточив внимание на дороге.

– Да, – бросил он коротко. – Думаю, что могу обещать вам это.

– Прекрасно.

Пошел дождь. Когда он включил дворники, она закрыла глаза и через некоторое время заснула, слегка повернувшись на сиденье, сложив руки на коленях и положив голову ему на плечо. У нее были другие духи. Она была похожа на Анн-Мари, но не была ею. Крэйг Осборн еще никогда в жизни не чувствовал себя настолько сбитым с толку и вел машину, хмуро уставившись на дорогу.

Когда они добрались до Лондона, было уже темно. На горизонте горел пожар, слышалось эхо взрывов – след, оставленный разведчиками Ю-88 С, прилетавшими из Шартра и Ренна во Франции.

В городе всюду были следы бомбежек предыдущей ночи. Несколько раз Крэйг вынужден был возвращаться назад, потому что улицы были перекрыты. Когда Женевьева наклонялась к окну, она чувствовала запах дыма в сыром воздухе. Толпы людей направлялись к станциям метро, они шли семьями, неся одеяла, чемоданы и личные вещи, готовясь провести еще одну ночь под землей, как в 1940-м.

– Я думала, что мы покончили с этим, – сказала она с горечью. – Я думала, что Королевский воздушный флот сумеет справиться с ними.

– Кто-то забыл сказать об этом Люфтваффе, – ответил Крэйг. – Маленький блиц – так они называют это.

Внезапно совсем рядом вспыхнул огонь, несколько бомб легло справа от них, так близко, что Крэйг рванулся с места, переехав с одной стороны улицы на другую. Он выровнял машину, и в этот момент из мрака вынырнул полицейский в оловянной каске.

– Вам придется оставить машину здесь и укрыться в метро. Вход в конце улицы.

– Но я выполняю военное задание, – запротестовал Крэйг.

– Да будь вы хоть сам Черчилль, старина, все равно вам придется отправиться на эту чертову станцию, – сказал полицейский.

– Ладно, сдаюсь, – ответил Крэйг.

Они вылезли из машины, закрыли ее и влились в пеструю толпу, спешившую к входу в метро. Они встали в очередь, миновали два эскалатора, прошли по переходу и наконец оказались в туннеле перед путями.

Платформы были забиты людьми. Они сидели, завернувшись в одеяла, рядом стояли их жалкие пожитки. Девушки из группы снабжения продовольствием раздавали еду с подноса. Крэйг занял очередь, и ему удалось получить две чашки чаю и сандвич с солониной, который они с Женевьевой поделили.

– Люди великолепны, – сказала она. – Только взгляните, как они держатся. Если бы Гитлер мог увидеть их сейчас, он прекратил бы войну.

– Вполне возможно, – согласился Крэйг.

В это время появился уполномоченный Гражданской обороны в комбинезоне кочегара и в оловянной каске, его лицо было покрыто пылью.

– Мне нужно полдюжины добровольцев. Кого-то завалило в подвале, там, на улице.

На несколько минут возникло замешательство, потом двое мужчин среднего возраста, сидевшие рядом с ними, поднялись:

– Мы идем.

Крэйг сомневался, ощупывая раненую руку, но тоже встал. Женевьева последовала за ним, но уполномоченный сказал:

– Только не ты, дорогая.

– Я медицинская сестра, – решительно возразила она. – Я, может быть, окажусь полезнее всех.

Он устало пожал плечами, повернулся и стал пробираться к эскалаторам, чтобы выйти на улицу, остальные последовали за ним. Бомбы падали теперь далеко, но пожары еще не были погашены, в воздухе стоял острый запах дыма.