Текст книги "Стая (Потомство)"
Автор книги: Джек Кетчам
Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Джек Кетчам
Потомство (Стая)
Проснулся я, и вижу волка —
Шесть сотен фунтов лютой злобы
Оскалились средь ночи под окном.
И я сказал ему: «Входи же».
Роберт Хантер. «Благодарный мертвец»
«Offspring» 1992
Глава 1
Утро
00.25.
Она стояла, испещренная пятнами глубоко въевшейся грязи и отблесками лунного света, едва пробивавшегося через колышущуюся листву; стояла и наблюдала за тем, что происходит за окном, внутри дома.
Прятавшиеся у нее за спиной дрожали от возбуждения.
Кончиками пальцев она прикоснулась к закрывавшей окно защитной сетке от насекомых – та легко отделилась от рамы. Старая. Слегка потерев ее большим и указательным пальцами, она ощутила появившийся на них налет ржавой пыли.
Все ее внимание было сосредоточено на девушке, которая находилась внутри дома. От нее исходил и поднимался ввысь какой-то странный, едко-цветочный аромат, причем настолько сильный, что перебивал затхлый запах плесени, распространявшийся от кушeтки, на которой она лежала, и был заметен даже на фоне испарений, распространявшихся вокруг стоявшей рядом с ней миски с теплыми, пропитавшимися жиром зернами.
От самой девушки исходил мускусный запах. Запах мочи и полевых цветов.
У девушки были груди и еще длинные, темные волосы.
Постарше ее самой.
И одежда тугая, плотная.
Уж ее-то они не отпустят.
Мужчины подошли ближе – им тоже хотелось посмотреть, и она не стала им мешать. Ей было важно, чтобы они заранее увидели, кто находится внутри, хотя потом, когда настанет время, она сама станет руководить их действиями. Мужчины были еще очень молодыми и нуждались в ее руководстве.
Все это оказалось для них совершенно новым, волнующим. Тоненький березовый прутик прошелся по их спинам – ну вот, теперь будут вести себя потише.
Она чувствовала, как на груди слегка колышется бриллиант, ощущала прикосновение его прохладной оправы, свисавшей с грязной, узловатой веревки.
Ночь выдалась тихая; откуда-то доносился стрекот сверчков.
Они наблюдали за девушкой, которая совершенно не подозревала об их присутствии и с головой окунулась в яркие всполохи голосов, звучавших на фоне мерцающего света. На какое-то мгновение каждый из них, словно повинуясь дуновению некоего единого, общего разума, ощутил присутствие младенца, одиноко спящего в иссохшей от напряженного ожидания темноте. Это была ИХ темнота, темнота их старших – Женщины и Первого Похищенного.
Они представили себе, как смотрят на этого ребенка, вдыхают запахи его тела.
Сейчас же им оставалось лишь одно – ждать.
Маленькое облачко совершенно заслонило собой круг луны.
01.46.
Нэнси, черт бы тебя побрал!
Во всем доме снова вспыхнул свет. По крайней мере, внизу.
Ее «бюик-универсал» свернул на подъездную дорожку.
Эта девчонка, похоже, считает, что денег у меня куры не клюют, —подумала женщина. – Готова поспорить, что включила одновременно и телевизор, и проигрыватель, тогда как в холодильнике после нее не найдешь ни одной банки кока-колы.
Она была чуть навеселе. Правое заднее колесо машины перескочило через бордюрный камень и, зашуршав гравием у самой кромки дорожки, смяло еще три тюльпана. А, черт с ними, —подумала женщина.
Она и трезвая на них наезжала, причем ненамного реже, чем когда была под газом.
Заглушила мотор и выключила фары.
А потом несколько секунд посидела неподвижно, думая о дине, стоящем по другую сторону бара, не обращающем на нее никакого внимания, попивающем свою «дикую индейку» – о своем собственном, чертовом муже,который смотрит на нее так, словно она вовсе не живой человек, а какое-то привидение.
Но таков уж был Дин, и тут ничего не попишешь: или ты вообще ничего не получаешь, или же получаешь намного больше того, на что сама рассчитывала.
Нет уж, чем так, лучше вообще ничего не надо.
А в общем-то все это было довольно унизительно. И довольно типично. Вне зависимости оттого, живешь ты с ним или нет, имя ему одно – мистер Унижение. Правда, сам он, похоже, усматривал в этом некий источник тайного наслаждения.
Она сделала глубокий вдох, чтобы хоть немного стряхнуть с себя душивший ее гнев, открыла дверцу машины и нащупала рукой свою старую черную сумку, в одном из боковых отделений которой лежал револьвер тридцать второго калибра. Она держала его там просто так, на всякий случай, например, если ему вздумается снова наброситься на нее с кулаками, как тогда, в прошлую пятницу вечером, на автостоянке в Карибу, когда он вдруг выскочил из-за руля, и начал. В данный момент она чувствовала себя неважнецки. После рождения ребенка ей так и не удалось избавиться от лишнего веса, а ее пристрастие к пиву, как она догадывалась, этому также не способствовало. Сумка тяжким грузом оттягивала руку.
Черт бы тебя побрал. Дин.
Женщина захлопнула дверцу машины – с первого раза замок не защелкнулся. Надо будет подремонтировать, —машинально подумала она.
Каким, интересно, образом? Суходом Дина денег у нее оставалось разве что на еду ей самой и ребенку, а ведь еще надо было раз в неделю платить няне. После работы и суеты по дому этот один-единственный в неделю вечер был ей просто необходим – ну, сходить там в кино, выпить пару-тройку коктейлей, – тем более, что ребенок наконец достаточно подрос, чтобы его можно было на время оставить с посторонним человеком. Однако для нее, как для барменши, работы в Мертвой речке, можно сказать, почти не было, и никто даже и не подумывал о том, чтобы подкинуть ей на чай. Что бы там ни говорили про туристов, а с ними хоть на чаевые можно было рассчитывать.
Ну да ладно, —подумала она, – еще один месяц, а там начнется туристский сезон. Так что как-нибудь перекантуюсь.
Она зашагала по растрескавшемуся асфальту в направлении боковой двери, на ходу отыскивая на колечке нужный ключ.
Потом услышала, как что-то влетело в открытое кухонное окно и ударилось о тяжелый и чересчур дорогой стол для разделки мяса. Судя по всему, бутылка из-под «коки». Черт побери, это что, Нэнси так забавляется? И так ест и пьет из моих запасов, так еще и вести себя как следует не умеет!
Да, а с пивом надо все же завязывать, —подумала она. – Пожалуй, это я смогу. Опять же, какая-никакая, а экономия. Хотя главное, конечно, не в этом, так ведь?
Главное – это я сама, ну и беби, разумеется, верно?Женщина почувствовала, как к щекам хлынула краска стыда. Почему она постоянно называет ее «беби»?
Девочку звали Сюзанна. Сюзи. И она отнюдь не всегда была «беби». Она вспомнила, что когда-то с любовью и нежностью выговаривала имя дочери, тогда как сейчас почти не употребляла его. Словно ребенок превратился в своего рода вещь – одну из тех самых вещей, которые окружали ее на каждом шагу, вроде закладной за дом, ремонта крыши или подтекающего крана в подвале.
Она подозревала, что Дин специально сорвал там резьбу – ей назло. Как, впрочем, и во всем остальном тоже.
В какое-то мгновение она чуть было не разревелась. Затем поднялась по ступенькам и вставил? ключ в замок. Нэнси, черт бы тебя побрал!Ключ не понадобился – дверь оказалась открытой.
Ну сколько раз можно говорить этой девчонке: закрывай за собой двери?
О'кей, значит, сегодня вечером Дин опять прохлаждается в баре. Но ведь не всегдаже так будет продолжаться. Он ведь уже собирался заявиться, причем именно тогда, когда ее самой не будет дома и когда ее машины не окажется на подъездной дорожке. Дважды угрожал вывезти все из дома – подогнать грузовик Уолчинского и вывезти абсолютно все, оставив ей лишь грязную ванную.
Ну нет, так просто я ему этого не позволю, —подумала она.
А сейчас надо поговорить с этой девчонкой. —Нэнси!
Она открыла дверь в гостиную. На подоконнике все так же стоял телевизор – ну какой к черту от него сейчас прок? – притворила за собой дверь и заперла ее на ключ. Потом направилась в сторону кухни. Первое, что она там увидела, была большая лужа на покрытом линолеумом полу, которая постепенно смещалась в направлении угла и уже подступала к паркету, устилавшему пол в гостиной. «Коки», – подумала она, – кофе и что-то еще, темное и жидкое. Боже Праведный! Нет,она определенно убьетэту девчонку.
Ступая осторожно, чтобы не вляпаться в лужу, женщина подняла взгляд и тут же ощутила странную, незнакомую вонь. В то же мгновение все, что она собиралась сказать, застыло у нее в горле – как, впрочем, и начавший зарождаться вопль, – а сама она замерла на месте, судорожно пытаясь не столько исторгнуть, сколько втолкнуть в себя все увиденное, подобно тому, как натужно пытаешься сделать на сильном ветру один-единственный вдох.
Двое из них примостились на краю кухонной мойки – сидя на корточках, пристально наблюдая за ней своими неестественно горящими глазами. Их свисающие руки были перепачканы в крови.
Дети.
Сама же Нэнси лежала на том самом столе для разделки мяса. Неподвижная. Бледная. Рук и нее уже не было.
Одежда девушки была разбросана по всей комнате. Джинсы валялись рядом со столом – мокрые, коричневые, поблескивающие.
Ящики были выдвинуты, коробки и банки разбиты. Мука, хлебные крошки, печенье, сахар, варенье, сиропы – все было рассыпано, разлито, разметано по столику и полу.
Руки же торчали из мойки – рядом с грязной посудой.
В какую-то долю секунды она увидела все это, равно как и то, что теперь они были готовы напасть также и на нее. Пока содержимое ее желудка взметалось и перекатывалось из стороны в сторону, девушка с окровавленным тесаком в руке и двое очень похожих друг на друга, и при этом неимоверно грязных мальчишек, раздвигавших в разные стороны ноги Нэнси, повернули головы и окинули ее взглядом – серьезно, деловито, совсем не так, как та, младшая пара, с ухмылками на лицах взиравшая на нее с кухонной мойки.
Женщина посмотрела на девушку, та ответила ей тем же, устремив на нее взгляд своих абсолютно пустых глаз, причем обе словно бы узнали друг друга и поняли смысл нахождения в доме посторонних людей. На какое-то короткое мгновение обе совершенно спонтанно подумали об одном и том же, хотя содержание этих мыслей у женщины и девушки разнилось столь же сильно, как кровь отличалась от камня. Мысли девушки были спокойными, привычными, почти ритуальными; это было некое утверждение собственной власти, сопровождающееся убежденностью в том, что эта женщина прекрасно понимала суть происшедшего в ее доме. Мысли же хозяйки оказались какими-то поспешными, столь стремительно всколыхнувшимися в глубине ее сознания, что к тому моменту, когда с ее губ сорвалось имя дочери —
Сюза-а-анна! —
она уже прекрасно понимала, что Дин был совершенно непричастен к тому, что лежало сейчас перед ней, что это было всего лишь временной слабостью, сиюминутным чувством обреченности, которое побудет-побудет и пройдет. Однако уже через мгновение совершенно отчетливо осознав, что не будет у нее этого самого времени, женщина почувствовала, как ее сердце начинает медленно разрываться на части. И потому, как только самый маленький мальчик, тот, которого она до этого даже не видела, выдвинулся из-за стола вперед, держа в руках белый полиэтиленовый пакет для мусора, туго обтягивавший маленькое, но такое знакомое тельце, и поднял его перед ней, чтобы она могла получше его разглядеть, женщина принялась разрывать руками сумку, чтобы выхватить револьвер и мигом отправить их в тот самый ад, откуда они заявились в ее дом. И уж конечно, она бы сделала это – не взметнись перед ее лицом по ровной и даже в чем-то красивой дуге тот самый тесак, который спустя долю секунды вонзился прямо по центру ее лба, заставив ее комом рухнуть на колени.
Уже совершенно неспособную почувствовать то, как продолжало разрываться ее сердце.
03.36.
Джордж Питерс спал и видел во сне, как жена – скончавшаяся три года назад – родила ему сына.
И вот сейчас их двухгодовалый сын играл на полу.
Вокруг были разбросаны деревянные кубики, а по рельсам игрушечной железной дороги, начинавшейся под рождественской елкой и устремлявшейся через холл к спальне Питерса, а затем возвращавшейся назад и уносившейся сквозь окно гостиной за пределы дома, мчался миниатюрный состав.
Сам Питерс сидел в кресле и читал газету. За окном стоял яркий солнечный день – майский или июньский, – но рождественская елка стояла все там же, и состав делал круг за кругом по игрушечным рельсам.
Мэри ушла к кому-то в гости, оставив Питерса присматривать за мальчиком.
И вдруг раздался стук в дверь – резкий, настойчивый. Кто-то назвал его по имени.
Он открыл и увидел Сэма Ширинга, погибшего одиннадцатьлет назад – тот кричал на него, говорил, чтобы он убирался отсюда, причем убирался немедленно,после чего ему пришлось схватить сына в охапку и рвануться с места, потому как сзади на них стремительно надвигался поезд.
Питерс сказал Ширингу, что знает про приближающийся состав, который тем временем продолжал совершать круг за кругом.
Ты ничего не понимаешь! —закричал мертвый полицейский. – Ни черта не понимаешь! —И бросился бежать, что в общем-то было совершенно непохоже на Сэма Ширинга.
Питерс моргнул – и Сэма не стало. Потом закрыл дверь и вернулся в гостиную. Мальчик по-прежнему складывал кубики.
Именно тогда он услышал грохот надвигающегося состава. Грохочущего, громыхающего, несущегося прямо на дом. Питерс резко подхватил сына с пола.
Миновав дерево, он забежал на кухню – помолодевший Питерс бежал намного быстрее, —тогда как локомотив, проломив стену гостиной, пересек комнату и стал надвигаться на них, да так стремительно, что обогнал бы любого из известных Питерсу людей. Мальчик истерично забился в его объятиях, когда громадная черная голова паровоза пронзила стенки холодильника и устремилась к кухонной мойке...
Все сокрушая на своем пути...
* * *
Он проснулся и почувствовал, будто действительно только что куда-то несся сломя голову – настолько учащенно билось в груди сердце. Тело покрывал липкий пот, простыни намокли и пахли застарелым виски.
Хорошо хоть голова не болела. На всякий случай он вспомнил про аспирин, но, едва сев в постели, тут же почувствовал, как голова поплыла, и сразу смекнул, что это сказывается не до конца выветрившееся спиртное.
Глянул на часы – стрелки не дошли еще даже до четырех часов. Впрочем, какой уж теперь сон...
А ведь, если разобраться, он и выпил-то в первую очередь для того, чтобы покрепче заснуть.
Мэри наверняка бы осудила его поведение – осудила, но потом все же поняла бы. Но сколько же накопилось всего, что надо было передумать, сколько одиночества, которое предстояло перебороть в себе. После смерти жены на него наваливались не только кошмары, заставлявшие с четырех часов дня прикладываться к бутылке и пить глубоко заполночь. Нет, причина заключалась в ином – просто теперь он жил в доме, в котором не было ее.
Пенсия, когда ты живешь со своим самым старым и самым верным другом, это одно; пенсия, и все, конец, —это совсем другое.
Он снова услышал стук, но в данном случае это был уже не сон. Определенно, стучали в дверь. И тут же понял человека, стоявшего по другую сторону от двери. Настойчивый тип.
–Придержи лошадей! Иду!
Питерс поднялся с постели. Голый старик с отвислым животом.
Он прошел к шкафу, где лежали трусы, потом к вешалке – за брюками. Кто бы ни стоял там, за дверью, этот человек его услышал, поскольку стук прекратился.
Но кому он понадобился в пятнадцать минут пятого утра? Друзья, собутыльники? – их было немного, да и наведывались они теперь все реже и реже. Половина поумирали, остальные разъехались кто куда.
В последние годы в Мертвой речке жили одни незнакомцы.
Да разве еще вот он. Ну хватит, расчувствовался; может, слезу еще пустишь? – подумал Питерс.
Нытик, – пронеслось в голове.
В Сарасоте у него был брат, который не уставал нахваливать тамошние места. Они вдвоем с женой жили в домике на колесах, имели ветряную мельницу и располагались примерно в миле от Сиеста-Ки. Как-то он наведался к ним – и убедился в том, что они и вправду отнюдь не чувствовали себя одиноко. День и ночь приезжали какие-то знакомые. Мимо постоянно сновали люди, стрекотали мотоциклы – кто с сердцем, кто с сосудами, а все двигались, шевелились и видели, как его брат со снохой сидят в тени навеса над крыльцом собственного дома и попивают пивко.
А еще ходили на танцы, играли в гольф, посещали рестораны, клубы, участвовали в общественной жизни и даже давали обеды.
Нет, это было не для него.
Первой причиной была жара.
Он был человеком, которому нравились разные времена года. Голые деревья в январе и зеленые в мае. Даже зима, когда наступали холода, да такие, что по утрам на улице подчас невозможно было сделать первый вдох, от разгоряченного тела валил пар, а потрескивавшие в печке дрова ласкали твой слух.
У брата же во Флориде тебя всегда и повсюду поджидала жара. Та самая жара, которая треть года была в общем-то даже приятной, вторую треть – в чем-то докучливой, но в последнюю вызывала у тебя такое ощущение, словно сидишь в паровом котле. Или продираешься сквозь испарения своего собственного тела.
Вторая же причина заключалась в том, что он никогда не считал себя очень уж общительным человеком.
Иногда в жизни Питерса наступали такие моменты, когда ему казалось, что он даже порадовался бы встрече с другой женщиной. О, во Флориде с этим не было бы никаких проблем. Ему даже показалось, что ни один из окружавших его брата людей не пребывал так долго в полном одиночестве. Однако для этого надо было ходить на всевозможные обеды, танцы и вообще иметь определенную склонность к подобного рода занятиям.
У него же не было склонности даже к тому, чтобы сейчас вот идти и открывать эту чертову дверь.
Питерс накинул банный халат, сунул ноги в шлепанцы и зашаркал через комнату. Как и всегда, он забыл оставить включенным свет на крыльце, а потому только сейчас щелкнул выключателем и распахнул дверь.
– Вик!
Передним, залитый лучами желтого света, и в самом деле стоял Вик Манетти. Позади него, опершись спиной о патрульную машину, маячил еще один полицейский, но с такого расстояния Питерс не мог разобрать, кто именно это был.
Манетти был у них «новеньким». Вот уже более двух лет занимая пост шерифа Мертвой речки, он для большинства здешних жителей по-прежнему оставался «новеньким» – а все потому, что прибыл сюда из Нью-Йорка, и к тому же был не из местных.
– Извини, Джордж, что разбудил.
– Да ладно, ничего.
Он уважал этого парня. Время от времени они встречались с ним за кружкой пива в Карибу, и Питерс рассказывал ему, как жил их городок в «те» времена – это чтобы парень лучше почувствовал обстановку. В целом у него сложилось впечатление, что Манетти был очень даже неплохим полицейским – спокойный, рассудительный, и впридачу ко всему, старательный. А для такой дыры, каким являлся их городишко, этого было более чем достаточно.
Но сейчас, стоя в дверях и глядя на шерифа, Питерс поймал себя на мысли о том, что никогда еще не видел парня таким расстроенным.
– Джордж, мне надо с тобой переговорить, – сказал он.
– Я так и понял. Зайдешь?
– Вообще-то я надеялся на то, что ты поедешь с нами.
Питерс сразу понял, что Манетти лихорадочно перебирает в мозгу, как бы получше объяснить свою просьбу, пока наконец не нашел то, что ему требовалось.
– Мне бы хотелось, чтобы ты взглянул на кое-что. Лично для меня. Ну, что-то вроде экспертизы.
– Экспертизы? – Питерс не смог сдержать улыбку. В Мертвой речке подобное слово приходилось слышать нечасто.
– Но только сразу предупреждаю – картина довольно отвратная.
Именно в тот момент у Питерса возникло некое чувство – возможно, сработало это самое слово, экспертиза, —однако в мозгу его словно вспыхнула лампочка, которая подсказала, что он уже знает, на что намекает Манетти.
И все же ему удалось заставить себя понадеяться на что-то лучшее.
– Я сейчас, минутку.
Он снова зашел в дом, скинул халат и шлепанцы, отыскал в шкафу аккуратно сложенные брюки и рубашку – даже несмотря на выпивку, опрятность оставалась такой его чертой, на которой Мэри, будь она жива, наверняка бы настаивала особо, – и вынул из-под кровати башмаки. Потом прошел в кухню, открыл холодильник, вынул картонную упаковку с апельсиновым соком и сделал несколько глотков. Затем направился в ванную, где сполоснул лицо и почистил зубы. Глянувшее из зеркала лицо вполне тянуло на все его шестьдесят шесть лет, а может, и поболее того.
Вернувшись в спальню, вынул из комода бумажник. Портрет Мэри стоял на прежнем месте – улыбающаяся, постаревшая, но все такая же симпатичная и милая. Рак тогда к ней еще не подобрался.
Следуя многолетней привычке, а возможно, и отвлекшись на фотографию, Питерс открыл еще один ящик комода, где лежали кобура и револьвер тридцать восьмого калибра, и уже наполовину вынул было их, когда вспомнил, что на сей раз они ему не понадобятся.
Оружие можно оставить молодежи.
Вик поджидал его, сидя за рулем машины. Патрульный, которого он сначала не узнал, оказался Майлзом Харрисоном – он знал его еще пацаном. Майлз долгое время слыл у них маменькиным сынком и никак не мог научиться как следует водить машину, за что каждую зиму на его голову обрушивалось немало оплеух.
Питерс поприветствовал Майлза, спросил, как отец с матерью («Спасибо, все нормально»), после чего забрался на заднее сиденье. Машина тронулась, и он через остекленно-проволочный экран, разделявший салон на две половины, принялся смотреть им в затылки.
Неслабо для экс-шерифа, – с ухмылкой подумал Питерс.
* * *
Где-то через полчаса выпитое виски стало искать выход наружу; почувствовав это, он постарался дышать не так часто.
* * *
Кухня скорее походила на бойню.
Как, только Питерс вошел и увидел, что осталось от тел женщины и молодой няни, он сразу понял, ктоздесь побывал. Впрочем, он догадался об этом уже тогда, когда увидел забрызганные мочой ступеньки дома – кто-то явно решил пометитьсвою территорию.
Манетти, как ему показалось, тоже все понял.
– Ну вот, теперь видишь, зачем я тебя пригласил, – сказал шериф.
Питерс кивнул.
– Нам позвонила мать сиделки. Ее дочери Нэнси Энн Дэвид в прошлом марте исполнилось шестнадцать лет. Мать сказала, что когда начало смеркаться, она принялась названивать сюда, но к телефону никто не подходил. Потом попробовала еще несколько раз, а когда и потом никто не ответил, решила позвонить нам.
– А женщина?
Он глянул на распростертое на полу тело. Как и лежавшая на столе сиделка, оно было обнажено, руки и ноги также отсутствовали. В груди зияла рана, которую кто-то, ломая ребра, постарался раздвинуть как можно шире – в том месте, где полагалось находиться сердцу, чернела пустота. Череп был расколот, мозги исчезли; по всему полу тянулись внутренности.
– Лорин Эллен Кэлтсес, тридцати шести лет. Разведена. Мужа зовут Дин Аллан Кэлтсес. Мы посадили его под замок, но я уже имел удовольствие переговорить с ним. Судя по всему, ни до одной из них ему не было никакого дела, хотя он все же признал, что пару-тройку раз отвешивал бывшей супруге оплеухи. Правда, как мне представляется, это не тот след. Кроме того, его, похоже, не на шутку встревожила судьба младенца.
– А сколько ему, этому младенцу?
– Полтора года. Девочка. Нигде ни малейшего следа. Крови нет ни в кроватке, ни в комнате. Вообще ничего.
Стараясь не наступить на лужи крови и мочи, Питерс подошел к столу, чтобы взглянуть на тело девушки, над которой уже корпел окружной коронер Макс Джозеф.
– Привет, Джордж.
– Привет, Макс.
– Ну, как тебе это нравится? Похоже, опять то же самое, а?
– Боже упаси, Макс, только не это.
Он заставил себя посмотреть на девушку. И у этой большая часть левой груди также отсутствовала – начисто срезана.
– А почему я сказал, что к нам, судя по всему, опять пожаловали старые гости, так просто потому, Джордж, что не досчитался здесь кое-чего.И все по части мяса, если ты понимаешь, что я имею в виду. Знакомо?
Питерс не ответил.
– Причина смерти?
– Бог ты мой, Джордж, да они ж ей сердце вырвали.
Он заглянул в распахнутые голубые глаза. А симпатичная была эта Нэнси Энн Дэвид. Нельзя сказать, чтобы раскрасавица, но все же миленькая. И парни у нее тоже были, в этом он не сомневался. В общем, будет кому по ней тосковать.
– А что женщина?
– Удар по голове. Вероятнее всего, топор или тесак. Мгновенная смерть.
Питерс направился в гостиную, где его поджидал Манетти. Вместе они вышли наружу – надо было глотнуть свежего воздуха.
Вик предложил сигарету, он взял, и оба закурили. Небо постепенно начинало сереть; была та самая чудесная предрассветная пора, когда на смену стрекоту сверчков постепенно приходит пение птиц.
– Ну и что ты думаешь? – спросил Манетти.
Но в словах его слышался несколько иной подтекст: «Ты – единственный из всех нас, кто был там. Только ты можешь сказать наверняка».
Участники тех ночных событий либо умерли, либо разъехались – кто куда, лишь бы подальше, и чтобы не вспоминать о случившемся всякий раз, когда заходишь в лес или собираешься искупаться в море.
Ему бы тоже надо было сделать то же самое.
Вот только Мэри – Мэри родилась здесь, в Мертвой речке, и никуда не хотела отсюда уезжать.
Впрочем, ему одному хватало и кошмаров. Уезжай. Уезжай подальше отсюда.Все те же кошмары, которые сплошной лавиной обрушивались на него, покуда он не опрокидывал второй, а то и третий стакан виски. Перед глазами снова и снова появлялся тот паренек, который медленно надвигался на него, – Питерс кричал ему, чтобы он остановился, но тот так и не послушался, и тогда грохнул залп выстрелов, пальнули все разом, и...
А теперь и Мэри уже нет, и семьи – вообще ничего и никого. В городе жили сплошные незнакомцы. Надо было ему все же уехать отсюда. Даже сейчас было еще не совсем поздно.
И черт с ней, с этой жарой в Сарасоте – ведь есть же у них кондиционеры, правильно?
– Какой-то подражатель, как ты считаешь? – Манетти попытался было изобразить в голосе некоторую надежду.
Питерс посмотрел на него. Вид у шерифа был усталый, а его худое, почти тощее тело постепенно начинало сгибаться в большой вопросительный знак. Да и намного ли моложе его самого был Вик Манетти?
– Через одиннадцать лет? Вик, да ты что – подражатели через одиннадцать лет?
Он отбросил сигарету. В носу по-прежнему ощущался запах человеческой плоти и крови, с которым не смог справиться даже сигаретный дым.
И тут же припомнил еще одну вонь.
Ту самую, которая, подобно незаживающей ране, будет бередить всегда, поскольку так, наверное, никогда и не заживет.
Женщина – окровавленная, карабкающаяся вниз по склону утеса, – и нож, которым она располосовала горло Дэниелса от уха до уха...
–Как я считаю... – повторил он.
Потом наступил на тлевшую в траве сигарету и посмотрел в сторону холмов, все еще серых, но уже достаточно различимых, после чего перевел взгляд вниз, к лесу, скалам и морю. Не так уж и далеко было до них.
А затем стал прислушиваться к пению птиц. Чистые и добрые звуки наступающего утра, надежные и реальные, как солнечный свет. Птичье пение помогло немного развеяться.
– Я считаю, – наконец проговорил он, – что мы упустили время. И еще я считаю, что появились они здесь отнюдь не вчера.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?