Текст книги "Кто следит за Амандой?"

Глава 6

На следующий день, когда Аманда готовила обед для себя и Томми, который сидел на высоком стульчике и жевал сухой завтрак «Чириоуз», раздался стук в дверь. Она вскочила, едва не уронив сковородку с цыпленком на пол с отслаивающимся линолеумом.

Аманда сунула сковороду в духовку, сняла фартук и пошла к двери. Прислушавшись, она посмотрела в дверной глазок. Никого не было видно. А это могло означать, что кто-то прячется внизу или сбоку от двери.

Аманда внимательно осмотрела дверную цепочку и засов. Сюда никто не сможет проникнуть. За этими замками и решетками для защиты от взломщиков на окне пожарного выхода она была в безопасности.

Аманда выглянула из окна гостиной. На противоположной стороне улицы в тени двора стоял мужчина. Казалось, он смотрит вверх – на ее окно. Аманда посмотрела на счастливого сынишку, сидевшего на своем детском стульчике. Нет, ни ей, ни Томми жить так – пытаясь прыгнуть выше головы – больше невозможно. Этот особняк дает шанс увидеть абсолютно другую жизнь. И ради Томми она воспользуется предоставленным ей шансом.

На сборы потребовалось совсем немного времени, хотя Аманда возилась непростительно долго. Она была морально готова к переезду в особняк своего отца. Но теперь у нее действительно не было выбора. В письме указывалась точная дата, а Аманда решила полностью принять все условия, если, конечно, они не окажутся невыносимыми. Аманда понимала, что не сможет платить за квартиру, не имея работы, а жизнь в доме отца позволит ей выиграть время.

Дженни и Летти пришли, чтобы помочь. Дженни перекладывала вещи из небольшого книжного шкафа, в основном фотоальбомы и любимые книги Аманды. Она открыла первый альбом Томми, там было около сотни фотографий – свидетельств первых недель его жизни.

– Кто этот красавчик? – спросила Летти, показывая на фотографию Поля Суинвуда.

Аманде было неприятно, что эта фотография находится в этом альбоме, словно так и должно быть, но и убрать ее она не могла. Это был единственный снимок Поля, а когда-нибудь Томми, несомненно, захочется взглянуть на фотографию своего отца.

– Этот отец Томми, – ответила Дженни, понимая, что Аманде трудно ответить.

Летти вернула фотографию на место.

– Понятно. Прости, надеюсь, я не слишком тебя расстроила. Я не так уж много знаю о твоей личной жизни, но этого мужчину я точно никогда здесь не видела.

– Все нормально, Летти, – ответила Аманда. – Мысли о Поле или его фотография давно уже не причиняют мне боли. – Как бы ей хотелось, чтобы это было правдой, но, к сожалению, это утверждение не соответствовало действительности. – Он испарился, как только я сообщила ему о своей беременности.

У Томми были блестящие, густые светлые волосы, в остальном он был похож на Аманду, и она была этому рада.

– Мне жаль, дорогая, – сказала Летти.

– У меня есть Томми, – ответила Аманда, – и это самое главное.

Летти сжала ее руку.

– Я буду скучать по тебе Летти, – сказала Аманда. – Ты так мне помогала, была таким хорошим другом. Не знаю, что бы я без тебя делала, как бы справлялась с Томми. Ты не представляешь, как я благодарна тебе за все, что ты для меня сделала.

– И я рада, что у меня была такая замечательная соседка, – ответила Летти. – А теперь я буду навещать тебя в этом шикарном особняке у Центрального парка!

Аманда улыбнулась:

– Обязательно, Летти. Ведь я из-за этих безумных инструкций не рискну уходить слишком далеко от дома.

Дженни завернула в газету последний фужер и положила его в коробку. Она надписала адрес и заклеила упаковку липкой лентой.

– Твоя жизнь изменится к лучшему, Аманда. Я так горжусь тобой, ты правильно сделала, что согласилась выполнить условия завещания.

«С гордостью придется подождать, по крайней мере, месяц», – подумала Аманда, сглотнув подступивший к горлу комок.

Погожее субботнее утро предвещало хороший, ясный день. Аманда стояла на Западной Семьдесят четвертой улице, одной рукой она придерживала коляску Томми, в другой держала битком набитый пакет с памперсами.

Водитель такси поставил два ее чемодана на тротуар, улыбнулся и уехал, а она стояла и смотрела на великолепный особняк, который должен был стать ее домом.

Если она не споткнется и не нарушит бредовые правила Уильяма.

Здание располагалось на засаженной деревьями улице, между двумя столь же шикарными особняками. Центральный парк находился буквально в двух шагах.

– Как все это не похоже на наш старый дом, – сказала она Томми, присев перед ним на корточки. Малыш был закутан в спальный мешок для прогулок, на голове была голубая шерстяная шапочка «Янки» – подарок мужа Летти. Его круглые, как яблочки, щечки слегка разрумянились от прохладного декабрьского воздуха. – Ну, разве это не красота, Томми? И у тебя будет отдельная комната. Наконец-то у тебя будет своя собственная детская. Только без твоей собственной кроватки.

Странно будет жить без своей мебели. Когда вчера утром Аманда забирала ключи у Джорджа Харриса, юрист объяснил ей, что особняк полностью обставлен и Аманда с Томми ни в чем не будут нуждаться, за исключением одежды. Налоги были заплачены, содержание дома, услуги экономки и помощника по хозяйству оплачены заранее через юридическую фирму. Даже шкафы и холодильник были заполнены продуктами, которых хватит, по крайней мере, на неделю.

Аманда отдала свою теперь уже ненужную мебель на хранение. Как только у нее появится время отдышаться, подумать и прикинуть свои планы на будущее, она начнет подыскивать квартирку для себя и Томми. Она не возлагала особых надежд на то, что этот особняк станет ее домом. За всеми этими дурацкими правилами, изложенными в письме, скрывалась какая-то ловушка. Чтобы немного обезопасить себя и иметь выбор, она обязательно займется поиском квартиры.

– Ты знаешь, я очень не люблю портить настроение, – сказала вчера Дженни, – но как ты собираешься подыскивать квартиру, если у тебя нет работы, которую ты могла бы указать в заявлении? Как ты подтвердишь, что ты платежеспособна и сможешь оплачивать проживание?

«Хороший вопрос», – подумала Аманда.

– Милая моя, смирись, – сказала ей лучшая подруга. – Делай то, что должна. А это означает, что тебе придется прожить в этом особняке в течение месяца, точно соблюдая все инструкции. И как только особняк станет твоим – ура! – ты можешь продать его, купить что-нибудь поскромнее, а остальные деньги вложить, чтобы обеспечить будущее Томми.

Дженни была права, и Аманда это знала. Есть время, когда стоит подумать о своем самолюбии, и есть время, когда следует подумать о реальном положении дел. Пришло время реальности.

– Ладно, Томми, пора войти в дом, – прошептала она, пытаясь взять себя в руки.

В доме было два входа. Первый – роскошная черная дверь парадного входа, к которой вели шесть каменных ступеней; второй – красная дверь внизу, прикрытая узорной кованой калиткой. Имелся и еще один вход, к нему можно было пройти через небольшой сад, расположенный за домом. Аманда выбрала красную дверь. Она взяла Томми на руки, открыла калитку и подтолкнула ногой коляску.

Потом ей придется вернуться за чемоданами, хорошо, если они останутся на месте.

Новые ключи, которые вручил ей мистер Харрис, подошли идеально. Она открыла дверь, переступила через порог, глубоко вздохнула, закрыла за собой дверь и вошла в большой холл, светло-красные стены которого были увешаны небольшими картинами, чудесными акварелями и литографиями.

– Вы рано.

От неожиданности Аманда чуть не подпрыгнула. Перед ней стояла женщина, на вид старше пятидесяти, в простом сером платье и переднике, в одной руке она держала губку, в другой – корзинку с чистящими средствами.

– Вы меня напугали, – сказала Аманда, переведя дух.

– Я не ждала вас так рано, – повторила женщина. – Меня зовут Клара Мотт. Я домработница мистера Седжуика.

– Ну конечно! – воскликнула Аманда с улыбкой. – Клара! А я Аманда Седжуик.

Она хорошо помнила Клару по тем временам, когда летом они отдыхали в Мэне. Прошло очень много времени с момента их последней встречи, Клара постарела, но самая разительная перемена произошла в ее манере держаться.

– Разве вы меня не помните? – спросила Аманда. Никакого ответа не последовало.

– Я дочь Уильяма Седжуика, – добавила Аманда, обескураженная холодностью Клары.

– Мне известно, кто вы, – сказала женщина, бросив на Аманду неодобрительный взгляд. – Я осталась в услужении при доме Уильяма Седжуика и буду, как и раньше, убирать этот дом дважды в неделю. По средам и субботам.

Аманда ждала, что Клара скажет еще что-нибудь, что угодно, например, о смерти ее отца, но экономка больше ничего не добавила. Она смотрела на корзинку, которую держала в руках.

– По средам и субботам, – повторила Арманда, кивнув. – А это мой сын Томми, – добавила она, ткнувшись носом в головку мальчика.

– У меня много работы, – сказала Клара. Лишь на мгновение, бросив взгляд на мальчика, она поставила корзинку, – Наверное, не стоит использовать чистящие средства в комнате, где находится ребенок, – добавила она, глядя на губку.

«Да, мэм, – подумала Аманда. – Вы свободны».

Возможно, Клара просто переживала из-за кончины своего хозяина, которому служила так давно. А возможно, теперь, когда Уильяма не стало, просто боялась потерять работу.

– Очень любезно с вашей стороны подумать об этом, – сказала Аманда, стараясь быть вежливой. Она верила в справедливость поговорки «Не мытьем, так катаньем», и, возможно, Клара станет более разговорчивой, если Аманда будет держаться учтиво и доброжелательно.

– Лестница на главный этаж находится там. – Клара указала на противоположную сторону холла, который был больше, чем гостиная Аманды в ее старой квартире. – Я принесу ваши чемоданы.

– Спасибо, – поблагодарила Аманда.

Клара вышла и вернулась с двумя чемоданами в руках. Для женщины, которой уже за пятьдесят, она была очень крепкой. Поставив чемоданы у лестницы, Клара тотчас принялась за работу, продолжив снимать со старинного деревянного пристеночного стола многочисленные антикварные статуэтки.

Клара неплохо потрудилась. Черно-белый мраморный пол блестел, над головой висела великолепная люстра, сверкающая сотнями крошечных огоньков, – нигде не было видно ни пылинки.

В холл выходили три закрытые двери и ведущая наверх лестница. Аманда огляделась вокруг и, не увидев ничего, что могло бы представлять опасность для Томми, посадила мальчика на длинную ковровую дорожку, по которой он тут же пополз, что-то лепеча. Она вытащила из сумки с подгузниками говорящего медвежонка и протянула ему, затем достала письмо с инструкциями от мистера Харриса, или, если быть точнее, от своего отца.

«В особняке четыре этажа. На цокольном этаже, чуть ниже уровня улицы, находятся ванная комната, прачечная, небольшая кладовая и выход на задний дворик. На первом этаже расположены кухня, столовая, гостиная и дамская комната. На следующем этаже – спальня хозяина и ванная комната, две спальни и вторая ванная комната. На последнем этаже раньше находились комнаты прислуги, которые сейчас не используются.

Аманда должна спать в красной спальне. Томми должен спать в смежной с ней голубой детской. Аманда не должна входить в спальню хозяина – белую комнату. Она не должна пользоваться дамской комнатой на первом этаже – нельзя даже смотреться в зеркало. В гостиной она не должна открывать окно рядом с кактусом. Она не может открывать шкафчик над плитой...»

«Кто бы объяснил, почему, например, нельзя открывать кухонный шкаф?» – задала она себе вопрос. Эти правила казались абсурдными.

Аманда почувствовала на себе пристальный взгляд. Она обернулась, но Клара, казалось, была всецело поглощена работой – она старательно драила ножки пристенного столика.

«Не ты ли будешь за мной шпионить?» – подумала Аманда. Нет, это маловероятно: как Клара сможет узнать, следует ли Аманда инструкциям, если она будет приходить только два раза в неделю и всего на несколько часов?

Она сгребла в охапку Томми и направилась по лестнице на первый этаж. Поднявшись на верхнюю ступеньку, она остановилась и отдышалась.

Вот это да! Аманда стояла, осматривая изысканно обставленную гостиную. На полу раскинулся огромный персидский ковер приглушенного золотисто-голубого тона. В центре гостиной стоял роскошный кожаный диван коричневого цвета. Напротив, перед камином, уютно расположились два старинных голубых кресла с подушками. Совершенно неуместным рядом с диваном казался детский манеж с двумя большими мягкими игрушками. Детский рояль стоял в нише эркера. Стены украшали картины, в углах стояли скульптуры. Одно-единственное растение – крупный кактус – возвышалось возле эркерного окна, которое Аманде не разрешалось открывать. Оно было занавешено роскошными бархатными портьерами.

А над камином висел портрет Уильяма вместе с девочками. Аманда крепко прижала к себе Томми, вдохнула чистый, свежий запах его волос.

– Посмотри, мой сладкий, – сказала она, – это твоя мамочка, ей тогда было всего шестнадцать. А это твои тетя Оливия и тетя Айви. А рядом – твой дедушка.

Неожиданно слезы навернулись ей на глаза.

Картина по заказу Уильяма была написана с фотографии. Аманда хорошо помнила тот день, один из немногих, который Уильям провел вместе с ними. Девочки уже собирались садиться обедать, когда из дома появился Уильям и, бросив реплику о замечательной погоде, попросил Клару сделать общий снимок. Оливия, которая тогда начала серьезно заниматься фотографией, выбрала место, разместив их на фоне куста сирени, и кивнула Кларе, что все готово для съемки.

Они не прикасались друг к другу, скованно улыбались, но они были вместе.

Последний раз, взглянув на картину, Аманда прошла дальше по светло-желтому коридору к задней части дома и оказалась в залитой солнечным светом кухне, где имелся уголок для завтрака. Рядом со столом стоял высокий детский стульчик, а поблизости на крючке висело несколько слюнявчиков.

Рядом с кухней располагалась большая столовая с темно-красными стенами и красивыми нишами, где были выставлены фарфор и хрусталь. Над темным полированным столом висела богато украшенная люстра. Аманда не могла представить, что она вообще может сесть за стол в этой столовой, но комната была необыкновенно красивой.

Вернувшись назад по коридору, Аманда вошла в небольшую библиотеку, ее стены, двенадцати футов высотой, от пола до потолка были заставлены всевозможными книгами. Там даже было четыре ряда детских книг, а рядом с уютным мягким креслом стоял еще один манеж.

Все еще держа Томми на руках, Аманда поднялась по небольшой лестнице на верхний этаж. На лестничную площадку выходили четыре двери. Одна дверь была выкрашена в белый цвет, и Аманда предположила, что это и есть спальня отца, куда ей запрещалось входить. На дверной ручке висел изящный серебряный ключик на ленточке.

Были также красная дверь, голубая дверь детской и светло-желтая дверь. Желтая дверь вела в большую светлую ванную комнату, где висели большие мягкие полотенца, а полочка была уставлена изящными кусочками мыла. Красная дверь – в спальню Аманды. Центральное место в комнате, стены которой были выдержаны в менее ярких, чем дверь, красных тонах, занимала кровать из темного дерева с пологом, застеленная красивым стеганым одеялом, на котором лежало несколько подушек. В комнате стоял старинный комод с огромным круглым зеркалом, на комоде лежали серебряная щетка и набор расчесок, рядом с комодом располагалась гардеробная.

В центре комнаты был расстелен великолепный круглый ковер. Аманда усадила на него Томми. Мальчик сидел и, причмокивая, жевал кольцо для прорезывающихся зубов, которое Аманда достала из сумки.

Некоторое время она просто стояла и смотрела на сына. Сегодня утром он проснулся совершенно здоровым – ни разу не чихнул и не кашлянул, его щечки не пылали лихорадочным румянцем, а были здорового персикового оттенка.

Пока все идет хорошо, думала Аманда, усевшись на краешек кровати, на которой ей предстояло спать в течение целого месяца.

Как удобно, подумала она, утопая в роскошном матраце. Ее внимание привлекла небольшая фотография в позолоченной рамке, стоявшая на прикроватной тумбочке. Аманда взяла фотографию в руки и ахнула от изумления.

Это была фотография ее матери. Аманда прижала фотографию к груди, потом стала всматриваться в красивое лицо матери. На снимке ее мать была очень молодой. Интересно, всегда ли фотография стояла на этой тумбочке?

Нет, этого не могло быть. Уильям и мать Аманды провели вместе не так уж много времени двадцать девять лет назад. После нее у Уильяма было много других женщин. У него просто сохранилась эта фотография, и он дал указания кому-нибудь, скорее всего Кларе, поставить эту фотографию в комнату Аманды.

Томми начал капризничать, пора было укладывать его спать.

– Давай посмотрим твою комнату, радость моя, – проворковала Аманда.

Она еще раз взглянула на фотографию матери, поставила снимок на место и направилась к следующей двери.

От изумления она ахнула. Детская Томми оказалась воплощением ее мечты. Но у нее никогда не было денег для всех этих безделушек и вещиц, которые радуют глаз и волнуют воображение, – таких, как эти настенные панно с крошечными танцующими длиннохвостыми обезьянками, светло-желтые полочки с моделями старинных голубых автомобилей и поездов. На полу у стены находилось не менее сотни мягких игрушек, маленьких и огромных, все они были абсолютно новыми и восхитительными. Под окном на детском столике стояла игрушечная железная дорога.

Стены были выкрашены в спокойный светло-голубой цвет, а над кроваткой Томми белыми печатными буквами было выведено его имя. Кроватка была чудесной – деревянная колыбелька с твердым матрацем и красивыми простынками. Имелись пеленальный столик со всеми необходимыми принадлежностями, контейнер для памперсов, небольшой бельевой шкафчик и отдельный платяной шкаф.

Как ни удивительно, но человек, никогда не проявивший интереса к своему внуку, сделал все, чтобы у Томми была детская, о которой можно только мечтать, то только усилило ее смятение, и у Аманды возникло необъяснимое и неприятное предчувствие. Что же все-таки задумал Уильям?

Аманда поменяла Томми памперс, одела его в удобную пижаму, которую нашла в бельевом шкафчике, и уложила ребенка в постельку. Она думала, что малыш будет возиться в незнакомой кроватке, но он закрыл глаза, подложил под щеку ладошку и тотчас заснул. Аманда смотрела на сына, который сладко спал в своей новой кроватке, и впервые напряжение отпустило ее. Может быть, у нее и нет никаких оснований для беспокойства? Аманда глубоко вздохнула.

Она задумалась, чем бы теперь заняться. Можно начать распаковывать вещи или еще раз пройтись по дому и осмотреться. А может, Клара захочет сделать перерыв, и тогда за чашкой чая или кофе они смогут поговорить об отце.

Еще раз, взглянув на Томми, Аманда на цыпочках вышла из детской, оставив дверь приоткрытой. Она пошла вниз по лестнице, удивившись тишине, царившей в доме. Может быть, Клара уже ушла?

Нет, экономка протирала пианино.

– Клара, я собираюсь попить чаю. Вы не хотите ко мне присоединиться?

– Я на работе, мисс Седжуик, – ответила Клара, сделав акцент на слове «мисс». – Когда я работаю, я не устраиваю перерывов на чай.

– Понятно, – сказала Аманда. – А как давно вы работаете у моего отца?

Она заметила, что женщина явно напряглась, услышав слова «моего отца».

– Не стоит мне попусту болтать, – вместо ответа сказала Клара. – Заболтаешься, глядишь, уже час и пролетел.

Аманда кивнула, разговорить Клару будет нелегко. Но, возможно, экономка и не слишком-то много знала об Уильяме. Она была приходящей домработницей и никогда не жила в доме постоянно, за исключением летних каникул в Мэне, а в те времена отец редко бывал дома.

«Поступай, как знаешь, Клара, – подумала Аманда. – Но это ненадолго. В конце концов, я заставлю тебя стать сговорчивее».

Аманда окинула взглядом большую незнакомую комнату. Томми спал, на работу идти было не нужно, а Клара занималась уборкой. Аманде нечем было заняться, а она не привыкла сидеть без дела. Она подумала, что ей нелегко будет выдержать целый месяц.

Глава 7

Прошло два часа. Аманда уже распаковала свои вещи, немного освоилась в доме и трижды перечитала письмо с инструкциями. Клара только что ушла, такая же неразговорчивая, как и в первый момент, их встречи.

Томми играл в манеже с говорящей мышкой, Аманда стояла у окна в гостиной – конечно же, не в той, с кактусом, и, глядя в окно, радовалась погожему солнечному дню. Это был второй необычно теплый день в декабре, и неожиданно Аманде захотелось прогуляться и осмотреться в этом новом для нее районе. Она, правда, работала в Манхэттене в течение нескольких лет, но ей никогда не доводилось просто прогуливаться по этому району. После работы она спешила домой, чтобы позаботиться о матери, позднее ей не терпелось поскорее увидеть Томми. И всегда по дороге нужно было заскочить за продуктами и зайти в прачечную.

Теперь, по крайней мере, в течение месяца, у нее будет что-то вроде отпуска. Согласно инструкциям она должна была сидеть на кожаном диване – обязательно на диване, а не на одном из стульев! – в течение одного часа, в десять тридцать и в три тридцать.

Часы показывали десять двадцать пять.

Она села на диван. Некоторое время Аманда смотрела на портрет. Впечатление было странным: художнику удалось передать ощущение настоящей семьи. Это было застывшее мгновение, мгновение, которого не существовало в действительности.

Фотографии лгут, решила Аманда.

Три девочки были совершенно не похожи друг на друга, и все же в выражении их лиц было что-то общее – «седжуиковское», то, что они унаследовали от Уильяма.

Портрет взволновал ее, и Аманда решила сосредоточиться на дедушкиных часах, наблюдая за медленным движением стрелок. Инструкции гласили, что в это время она не должна ничего делать, даже читать. Однако ей разрешалось разговаривать с Томми или читать ему вслух. Аманда взяла в руки его любимую книжку и начала читать сыну сказку о говорящей корове.

До истечения часа оставалось десять минут, когда Томми сильно раскапризничался, и никакие ее уговоры не помогали. Он хотел, чтобы его вынули из манежа, но ведь Аманде не разрешалось вставать.

«Как все это нелепо, – подумала она. – Я не буду соблюдать эти дурацкие правила, если это будет создавать неудобства для Томми».

«Будет установлено постоянное наблюдение...»

Аманда вскочила. Она успокоила Томми, потом подошла к окну посмотреть, не стоит ли на улице кто-нибудь, наблюдая за ней через окно центрального эркера, прикрытого лишь прозрачными занавесками. При мысли об этом все внутри у нее похолодело.

Она выглянула на улицу через боковое окно, прячась за бархатной портьерой. По тротуару сновали люди, через дорогу перебегали разносчики, на велосипеде проехал курьер. Неужели в этот момент кто-то следит за ней?

«Ужас! Я не выдержу целый месяц, – сказала себе Аманда. – Это просто невозможно».

«И куда же ты в таком случае отправишься? – вынуждена была она задать себе вопрос. – Для начала надо пойти прогуляться». Ей нужен был свежий воздух, ей совершенно необходимо было собраться с мыслями. Было ровно одиннадцать тридцать. По крайней мере, хоть этот час закончился.

Она надела на Томми курточку и шапку, приготовила бутылочку с питьем, нарезала банан, взяла йогурт и вышла из дома. Покинув особняк, Аманда тут же почувствовала облегчение.

Так приятно выйти на свежий воздух! Аманда довезла коляску до угла, подождала, пока зажжется зеленый свет, и перешла через дорогу, направившись к Центральному парку.

Когда они дошли до входа в парк, Томми начал капризничать и плакать, поэтому Аманда решила присесть на свободную скамейку у киоска с хот-догами, чтобы не оказаться в толпе посетителей парка. Подростки на скейтбордах, мамаши с прогулочными колясками, бизнесмены, дети, хозяева, выгуливающие собак, – люди самых разных возрастов и национальностей направлялись в парк или выходили из него. И голуби. Множество голубей.

– Один промах уже есть, – раздался низкий мужской голос. – Еще два, и ты окажешься на улице.

Аманда резко повернулась вправо. На соседней скамейке сидел мужчина очень приятной наружности – темноволосый и темноглазый. На вид ему было немногим больше тридцати.

В руках у него был листок бумаги, очень напоминавший инструкции, которые Аманда получила от Уильяма.

– Второй параграф, вторая строка, – произнес мужчина, не глядя на нее. – Аманда Седжуик должна сидеть на кожаном диване в гостиной по часу дважды в день, в десять тридцать и три тридцать. Ты встала раньше времени.

«Будет установлено постоянное наблюдение...»

– Кто вы такой? – не скрывая возмущения, спросила она. – Откуда вам известно мое имя? Как вы узнали, что я раньше времени встала с дивана?

Кое-кто будет наблюдать за тобой...

– Это моя работа, – ответил мужчина и убрал листок в карман кожаной куртки.

– Да кто вы такой, в самом деле?! – закричала Аманда на мужчину, но ее крик напугал мальчика, и малыш снова заплакал.

Аманда наклонилась над ним, пытаясь успокоить ребенка и хоть чуть-чуть успокоиться самой. Когда она оглянулась, незнакомец уже исчез.

Поднялся пронизывающий ветер, и Этан плотнее замотал шею серым шерстяным шарфом. Он шел по Коламбус-авеню и пытался отделаться от образа Аманды, склонившейся над прогулочной коляской. Ну почему она такая красивая? Ну почему во всем этом должен быть замешан ребенок? Ну почему именно ему, Этану, надо заниматься всем этим?

«Ты не обязан ничем заниматься, – напомнил он себе. – Уильям попросил об услуге, ты можешь отказаться». Он все еще может отказаться. Сесть в свою машину, поехать домой и посмотреть, что еще там нужно починить Нику Марроу.

– Ты сам нуждаешься в починке, – пробормотал он себе под нос.

Этан знал, что именно по этой причине Уильям Седжуик обратился к нему с данной просьбой. Однажды Уильям помог Этану выкарабкаться, и теперь он вновь выступал в роли «доброго самаритянина», заставляя Этана «вернуться домой» к жене и ребенку.

Но почему именно эта женщина и этот ребенок? И, Бога ради, почему именно он, Этан? Зачем Уильяму Седжуику понадобилось, чтобы рядом с его красивой дочерью и прелестным внуком оказался ожесточившийся, бездушный отшельник?

– Проклятие! – выругался он себе под нос и прибавил шагу. Он шел очень быстро и без особой цели.

Без особой цели.

Были времена, когда Этан презирал фразы, подобные этой. В те времена каждая секунда была у него на счету, и каждый сделанный им шаг имел смысл. Не было времени, не было желания тратить его на бесцельные прогулки или на бесплодные размышления. Не было времени ни на что, кроме работы.

Этан Блэк, бывший биржевой рейдер[4]4
  Рейдер – финансист, активно скупающий акции компании с целью приобрести контрольный пакет акций.


[Закрыть], один из самых уважаемых и самых проклинаемых бизнесменов в Нью-Йорке, не смог бы сделать такую успешную карьеру, если бы попусту терял время.

Перед глазами вновь возник образ сына Аманды, укутанного в голубую с опушкой курточку и такую же шапочку. Этан крепко зажмурился, пытаясь отогнать видение.

Томас Седжуик, одиннадцать месяцев.

Седжуик. Аманда дала мальчику фамилию Уильяма Седжуика. Скорее всего, она сделала это ради денег. В досье, которое он получил от юристов Уильяма, говорилось, что отец никогда не принимал и не принимает участия в воспитании мальчика. Этан спросил себя: а каким бы отцом был он сам? Впрочем, ему и спрашивать было не нужно. Он знал ответ. Одним из самых дрянных. Он бы очень редко видел своего сына, редко слушал его гуканье и воркование. Он видел бы своего ребенка, будь то мальчик или девочка, только тогда, когда это было удобно ему, Этану.

Перед глазами возник другой образ. На этот раз женский: красивая женщина с мягкими длинными белокурыми волосами, умными голубыми глазами, фигура модели с обложки журнала «Плейбой», образованная – окончила один из лучших женских колледжей – «Семь сестер».

За неделю до своей гибели Кэтрин официально объявила о своей беременности. «Мистер и миссис Блэк ожидают своего первенца...»

С момента смерти Кэтрин стоило Этану увидеть ребенка, особенно совсем близко, и ему становилось трудно дышать. Он иногда задавался вопросом: а какие волосы были бы у его ребенка – прямые и темные, как у него самого, или как у его покойной жены – волнистые и белокурые? Какие глаза – темно-карие, как у него, или голубые, как у Кэтрин?

Он не смог защитить дорогих ему людей, а она до конца боролась за то, чтобы сохранить семью. Кэтрин боролась до конца. Этан так и не узнал, какими были ее последние секунды, и, наверное, это было к лучшему. В отчете судмедэксперта и рапорте следователя говорилось, что Кэтрин застрелил снайпер. Она ничего не успела понять. И скончалась очень быстро, почти мгновенно.

У нее в ногах нашли детские пинетки, которые она вязала. Светло-желтого цвета, потому что они еще не знали, кто родится – мальчик или девочка. Срок был слишком маленький, да Кэтрин и не хотела этого знать.

Возможно, это тоже было к лучшему. Кэтрин погибла на четвертом месяце беременности. И в этих смертях Этан винил себя.

– В этом нет твоей вины! – сказал Уильям Седжуик. То же самое ему сказали в полиции. То же самое ему говорили психиатры. Но в семье Кэтрин считали иначе. Они потребовали, чтобы Кэтрин похоронили на их семейном участке пенсильванского кладбища, в штате, где она выросла и где до сих пор жила ее семья, и Этан, конечно же, согласился.

Достаточно было того, что здесь у нее отобрали не только ее жизнь, но и жизнь неродившегося ребенка. Здесь она не смогла бы обрести вечный покой.

Этан глубоко втянул холодный зимний воздух, и на секунду перед его глазами возник домик в далеком Мэне, слезы подступили к его глазам. Кругом были люди, тысячи людей, вечно спешащие, они равнодушно проносились мимо, и это его устраивало. Это так типично для Нью-Йорка. Вокруг вас будет восемь миллионов человек, но ни один не обратит внимания на взрослого плачущего мужчину.

Или на убийцу, который средь бела дня собирается застрелить беременную женщину, вяжущую пинетки.

Этан не имел представления, как бы он поступил, если бы Аманда решила зайти в парк. Он ни за что бы не последовал за ней: теперь он никогда не сможет войти в этот парк. Но и следить, как она исчезает в толпе, и не знать, все ли с ней в порядке, для него также было бы невыносимо.

Парк совершенно безопасен, убеждал он себя. Но только не для жены Этана Блэка. Больше все это не должно было иметь никакого значения, ведь он уже не был тем Этаном Блэком, каким был три года назад.

Но это по-прежнему имело значение.