Текст книги "Целую, твой Франкенштейн. История одной любви"

– КАК ПРОШЛА ПОЕЗДКА? – совершенно иным голосом произносит Клер.

– Слава тебе, Господи! – шумно выдыхает Рон. – Теперь она в режиме «Знакомство». Я понимаю, что здесь серьезное научное заведение.

– ВЫ ВЕРНУЛИСЬ ИЗ НАУЧНОГО ЗАВЕДЕНИЯ? – подхватывает Клер.

– Позвольте, я все объясню, – говорит Рон. – Клер – устройство для сексотерапевтической помощи. Модель довольно простенькая, но сделает все, что вам нужно.

В ответ из обступившей их с Клер толпы раздается сдавленный смех.

– Сейчас вы кое-что увидите. Засуньте ей в рот палец. Давайте, смелее, – улыбается Рон.

Один мужчина неуверенно выходит вперед и засовывает палец в рот Клер. Через секунду он отдергивает руку, словно ужаленный.

– Вибрирует, верно? – Рон сияет от гордости. – А ведь это всего лишь палец. И всего лишь ее рот.

Публика понимающе хохочет.

– Что происходит? – спрашиваю я у Виктора вполголоса. – Не пора ли его прервать?

– Рон мыслит в верном направлении. Скоро у людей будет масса свободного времени, которое они станут тратить на секс.

– Разве это секс?

– Никак не могу определиться, кто ты, Рай: пуританин или романтик?

– Я человек.

– А теперь представь, каково в ближайшем будущем придется миллионам людей, когда они осознают, что им больше нет места в автоматизированной жизни? По дорогам поедут беспилотные машины, грузовики, автобусы и поезда. В магазинах и супермаркетах заработает система автоматического отслеживания покупок. Холодильники будут самостоятельно заказывать продукты. Обслуживание и ремонт домов возьмут на себя компьютеры. Домашними делами и развлечением детей займутся боты. А что останется тебе?

– На лекции ты говорил совсем другое, – удивляюсь я.

– Тех, кто сможет стать частью нового мира, подобные проблемы не коснутся. Нас ждет бессмертие.

– ТЕБЕ НРАВИТСЯ ТВОЯ РАБОТА? – врывается в наш с Виктором разговор голос Клер.

– А остальным потребуются развлечения и удовольствия. И то, и другое смогут предоставить секс-куклы, – добавляет профессор.

– По-моему, женщинам демонстрация не понравилась, – замечаю я.

Зрители разделились на два лагеря: мужчины смеялись и шутили с Роном, а женщины с расстроенными лицами стояли отдельной группой и переговаривались, недоуменно пожимая плечами.

– Согласен, – кивает Виктор. – Женщин удовлетворить труднее.

Зато Полли Ди выглядит весьма удовлетворенной. Она спрыгивает со стула и, огибая толпу, направляется к выходу.

– Теперь не отстанет, – предупреждаю я Виктора.

– Не о чем волноваться. Обычная журналистка.

– А Рон Лорд? На что ты пустишь его деньги?

– Мало ли, – уклончиво отвечает Виктор. – Рон эксцентричный авантюрист. И ему нужен результат. А у меня как раз имеется любопытная задумка.

– Поделишься?

– Мы сейчас на грани очень интересного открытия…

К нам подходит Рон. Он в полной уверенности, что демонстрация удалась.

– Все в восторге от Клер! – гордо заявляет Рон. – Как только разглядели мою девочку поближе, сразу стали говорить, какая она замечательная. А знаете что? Давайте сходим куда-нибудь на ужин. Я угощаю! Проголодался так, что готов ухлопать целого быка!

– На ваше счастье, его уже «ухлопали» на скотобойне, – сухо отзываюсь я.

– Я лишь пытаюсь подружиться с вами, Райан. – В голосе Рона слышится обида.

– Спасибо, я не ем мяса, – отвечаю я.

– Значит, все-таки не парень, – бормочет Рон себе под нос.

– Пошли с нами, Рай! – уговаривает Виктор. – Пройдемся до рыбного ресторана. Никакого мяса!

Пока Рон забирает Клер у восхищенной публики, Виктор шепчет мне на ухо:

– Мы потом встретимся?

– Ты хочешь увидеться позже?

– Я хочу увидеться и сейчас, и позже.

– Я позвоню, – обещаю я.

Рон возвращается с сумкой «Адидас», в которую он запихнул сложенную пополам Клер. И вот мы уже на улице.

Моросящий дождь размыл контуры зданий. Протекторы на подошве моих ботинок оставляют узорные отпечатки на глянце влажного тротуара. Я оборачиваюсь: следы постепенно исчезают под дождем. На дороге, словно длинная змея с сотней красных глаз, выстроились в пробке машины. Слышатся гудки, шум города. Нескончаемый убаюкивающий звуковой фон. Дождь усиливается. Люди прячутся под капюшонами и зонтами, бегут по своим делам. Все в наушниках, лица освещены экранами сотовых. Разобщенное, атомарное существование.

Мне становится одиноко.

Одиноко ли мне?

Одиночество всегда что-то нарушает. Ко мне подходит Полли Ди.

– Признаю, я вела себя грубовато. Хочу извиниться. Я могу пригласить вас выпить?

– Почему бы нет? Куда пойдем?

– Я член одного клуба – тут недалеко, на другой стороне Трафальгарской площади.

Вскоре мы идем сквозь анфиладу уютных комнаток с деревянными панелями на стенах, в некоторых горят очаги. Мы будто перенеслись в прошлое. Например, в 1816-й. Садимся за столик, нам приносят вино в декантере, а Полли Ди заказывает хлеб и сыр.

– Обожаю это место, – улыбается она. – Время здесь как будто исчезает, я чувствую невероятную свободу.

– А вам не кажется, что вы посреди театральных декораций? Не слишком ли сильна атмосфера девятнадцатого века?

– Мы не те, за кого себя выдаем. Каждый играет свою роль, – философски замечает Полли.

Я молча рассматриваю ее замшевые сапожки с бахромой.

– На фуршете я слышала краем уха, что вы трансгендер, – не смущаясь, продолжает она.

– Так и есть.

– Вы создали себе прекрасный образ.

– Это не образ, а мое истинное я. Точнее оба моих «я», составляющие меня как целое.

– Да, я понимаю, – кивает Полли, но все равно спрашивает: – В качестве партнеров вас привлекают женщины или мужчины?

– У меня был опыт и с теми, и с другими. Как выяснилось, я предпочитаю мужчин.

– В сексе?

– Да.

– А когда вы были полностью женщиной?

– А я и сейчас полностью женщина, хотя частично мужчина. Именно так я себя ощущаю. Отвечу на ваш вопрос: некоторое время у меня были попытки построить отношения с женщиной. Ничего не вышло.

– Что именно не вышло? Любовь или секс?

– Любовь, – неохотно говорю я.

– А можно я возьму у вас интервью? Трансгендеры сейчас в моде.

– Мода здесь ни при чем, – сухо замечаю я.

– Нет-нет, я хотела спросить вас как врача. Каково это: принимать тестостерон, пройти через пластическую операцию? Вы можете стать живой легендой!

– Полли, я не Кейтлин Дженнер[35]35
    Кейтлин Дженнер (1949 г. р.) – американская телезвезда. В прошлом – Уильям Брюс Дженнер, спортсмен-легкоатлет, олимпийский чемпион. До 2015 года состояла в браке с Крис Дженнер (урожд. Хоутон, ранее Кардашьян). После развода Дженнер предстала перед публикой как трансгендерная женщина и сообщила о своем новом имени – Кейтлин. Ряд новостных изданий называет Кейтлин Дженнер самым известным трансгендерным человеком в мире.


[Закрыть]. И не надо обо мне писать в «Vanity Fair».

– Почему? – искренне недоумевает Полли.

Я молча ем сыр. Так проходит несколько минут. Наконец, до Полли доходит, что необходима новая тема для разговора.

Она подливает мне вина и, глядя в глаза, задает очередной вопрос:

– Вы знакомы с Виктором Штейном?

– Да. Кстати, вы обошлись с ним довольно жестко сегодня.

– Дело в том, – Полли снимает заколку и встряхивает головой, позволяя волосам свободно рассыпаться по плечам, – что я не верю рекламным россказням про ИИ. О благе человечества никто заботиться не станет, решения будут принимать роботы! Однажды мы проснемся, а за окном совершенно другой мир.

– Такой день может настать в любой момент, и причин тому предостаточно: климатическая катастрофа, ядерный взрыв, деятельность Трампа или Болсонару. Или осуществится сюжет «Рассказа служанки»[36]36
   «Рассказ служанки» – роман канадской писательницы Маргарет Этвуд, фантастическая антиутопия о близком будущем.


[Закрыть].

– И я о том же, – подхватывает Полли. – Мы думаем, будто изменения произойдут медленно, постепенно, давая возможность привыкнуть, адаптироваться. Только не в случае с искусственным интеллектом. А секс-роботы вообще отвратительны!

– Серьезно?! А как же «Интеллектуальные вибраторы»? Теледильдоника?

Полли хохочет. Смех неожиданно преображает ее: исчезает воинственность, черты лица смягчаются.

– Редакция выдала мне задание протестировать секс-игрушки и электронные приложения для женщин. Это было незабываемо! – объясняет она. – Оказывается, можно установить себе специальное приложение для секс-терапии, и оно заменит друга, о котором вы даже мечтать не могли.

– Еще бы, – едко замечаю я.

– У вас есть друзья?

– Естественно. А у вас?

Вместо ответа Полли вдруг меняет тему.

– А что вы делали в Мемфисе? – спрашивает она.

– Моя статья о выставке висит на сайте фонда «Wellcome Trust».

– Пришлете мне ссылку? Дайте-ка я запишу вашу почту.

Я отправляю ей с телефона ссылку.

– Статья о том, какое влияние роботы оказывают на человеческие взаимоотношения и наше психическое здоровье. Кстати, влияние не обязательно негативное, – говорю я.

– То есть вы не считаете секс-роботов злом? – в очередной раз перебивает Полли.

– Позвольте я закончу! Речь не только о секс-роботах. Вскоре у каждого ребенка вместо живого приятеля появится iPal – мини-робот с компьютерным экраном на груди. Роботы будут петь детям песни и рассказывать сказки. Маленькие мамины помощники…

– Но это лишь часть айсберга, – снова вставляет Полли. – Роботы-помощники, якобы для нашего же удобства. А что насчет главного проекта? Я имею в виду ИИ.

– Ну, до ИИ еще далеко.

– Откуда вы знаете?

– Виктор знает.

– Он вам нравится?

– Да.

– А как вы познакомились?

«Так вот что ей надо на самом деле!» – проносится у меня голове.

– Почему вы интересуетесь? – вопросом на вопрос отвечаю я.

– Никак не могу понять, какой он человек. Виктора Штейна трудно раскусить.

– В этом от меня помощи не ждите.

– Вы в него влюблены? – спрашивает Полли.

– А вы всегда говорите первое, что приходит в голову?

– Просто сегодня на фуршете вы так на него смотрели…

– Спасибо за угощение, – говорю я, вставая из-за стола.

На улице льет как из ведра. Вокруг ни души. Отсюда недалеко до больницы, где я работаю. На стене отделения для терминальных больных один из пациентов вывел краской:

«ИБО КРЕПКА, КАК СМЕРТЬ, ЛЮБОВЬ»[37]37
    «Ибо крепка, как смерть, любовь» – Песнь песней Соломона, 8:6. Каноническая книга Ветхого Завета, написанная на библейском иврите и приписываемая царю Соломону.


[Закрыть].

Это цитата из Библии, Песнь песней Соломона.

С Виктором нас свела Смерть. Фонд продления жизни «Alcor»[38]38
   Alcor Life Extension Foundation – некоммерческая организация, которая занимается крионикой, то есть сохраняет тела людей и животных в жидком азоте после смерти, предполагая, что в будущем их удастся оживить.


[Закрыть]. Финикс, штат Аризона.

Будущее уже здесь

Футуристический склеп. Хранилище усопших. Надгробие из нержавеющей стали. Жидкоазотное чистилище. Предоплаченная путевка в вечность. Сосуд, хранящий небытие. Единственный шанс на чудо. Полированное царство мертвых в симпатичном городке на окраине пустыни. Бульвар закатов. Мертвецы. Правда, не ходячие. Гостиница «Витрификация».

Компания «Alcor» была создана в 1972 году, символ которого по китайскому календарю – Крыса – наиболее приспособленный к выживанию вид.

И если вдруг вы решитесь сделать ставку на свою реинкарнацию в этом Казино мертвых, вот что произойдет.

После смерти, как можно быстрее – а лучше, если бригада врачей уже наготове, в масках, ждет последнего вздоха умирающего, – ваше тело поместят в резервуар с ледяной водой, дабы охладить ткани до пятнадцати с половиной градусов. С помощью специального аппарата будет искусственно поддерживаться кровообращение и сердечный ритм. Но не для того, чтобы вас реанимировать, а во избежание попадания крови в брюшную полость. Далее медики-крионисты подсоединят перфузионный аппарат к основным кровеносным сосудам и откачают из вашего тела кровь, а потом заменят ее особым «антифризом» – раствором, который не даст образовываться кристаллам льда в клетках тканей. Таким образом вас подвергнут «остекловыванию», или «витрификации», а не заморозке.

Криопротектант заливается в тело примерно четыре часа. Для перфузии мозга в черепе просверлят два небольших отверстия. В течение следующих трех часов вас продолжат охлаждать, контролируя, чтобы ткани организма превратились в стекло, а не в лед. Через две недели вы будете полностью готовы к перемещению в место последнего упокоения – по крайней мере, в этой жизни.

Я здесь по приглашению. Мне предложили присоединиться к выездной бригаде врачей и реаниматологов, которые быстро законсервируют тело клиента, если тот умрет вдали от Финикса.

(Собственно, как и большинство из нас…)

Приглашение было выслано по ошибке. Я вхожу в число немногих медиков-трансгендеров. Некоторые из нас поддерживают идею трансгуманизма. И неудивительно – ведь зачастую мы годами ощущали себя в чужом теле. И мы-то уж точно знаем: внешняя оболочка не всегда соответствует внутреннему содержанию.

Каждый понимает трансгуманизм по-своему: умные имплантаты, генетические модификации, протезирование или шанс обрести вечную жизнь в виде нейроэмуляции. И вот вследствие обыкновенной оплошности, которые происходят сплошь и рядом, меня пригласили стать Белым рыцарем Жизни (в отличие от Черных рыцарей Смерти.) Вскоре я уже мчусь на первое задание. После остановки сердца на счету каждая минута: нужно быстро затормозить разрушение клеток, систем и тканей организма.

В некотором смысле, тот, кто занимается сохранением жизни, по определению не может считать смерть неизбежной. Моя работа – продлевать жизнь. В компании «Alcor» рассчитывают продлевать жизнь бесконечно. Макс Мор[39]39
   Макс Мор (по рождению Макс О’Коннор, р. 1964) – философ и футуролог. Выдающийся теоретик трансгуманизма. С декабря 2010 года является генеральным директором американской крионической фирмы «Alcor».


[Закрыть], глава учреждения, предложил мне стать частью их расширяющейся международной команды (в моем случае, бригады, работающей в Англии). Кстати, Макс тоже англичанин. Его мечта – догнать Будущее.

«Компания названа «Alcor» в честь маленькой звезды из созвездия Большой Медведицы, – рассказывал Макс. – Те, у кого хорошее зрение, могут ее увидеть, но Алькор далеко, как и наше будущее. Однажды мы станем жить среди звезд. Правда, у крионики есть одна проблема: пока никто не знает, как разморозить тело, не погубив его. Впрочем, Леонардо да Винчи делал наброски вертолета за сотни лет до появления летательных аппаратов с двигателями. Когда-нибудь прорыв в крионике произойдет. Это лишь вопрос времени».

Макс посоветовал мне побывать на месте, чтобы проникнуться идеями компании. Итак, я в гигантском стальном хранилище. Кругом тишина, лишь негромко гудят криосистемы. В целях сохранения конфиденциальности на цилиндрах с жидким азотом нет имен. Лишь на одном, который меньше остальных и больше напоминает сигару, чем космический контейнер, виднеется надпись: «Д-р Джеймс Х. Бедфорд». Умерший в 1967 году Джеймс Бедфорд стал первым крионированным человеком. В 1969-м космонавты полетели на Луну, а он уже два года находился в своем микрокосмосе. Бедфорд – пионер крионики. Членам его семьи несколько лет даже пришлось хранить криостат самостоятельно и регулярно подливать жидкий азот. В 1991 году тело переместили в более современный контейнер. Вскрытие запаянной капсулы с телом Бедфорда вызвало у многих большой интерес и волнение, как если бы ученые обнаружили новую мумию из легендарного Мемфиса. Оказалось, что тело сохранилось почти без изменений, если не считать треснувшей грудной клетки и провалившегося носа. Но это поправят, когда его оживят.

Неожиданно за моей спиной раздается голос:

– Напоминает художественную инсталляцию, правда? Видели замаринованную акулу Дэмьена Хирста? Кажется, она называется «Физическая невозможность смерти в сознании живущего».

Я оборачиваюсь. Передо мной мужчина лет за пятьдесят, хорошо сохранившийся. Ботокс, вне всяких сомнений. А за ушами наверняка еще и шрамы от подтяжки. Упругая кожа, чисто выбрит, темно-синие живые глаза.

– Меня зовут Виктор Штейн. – Он протягивает мне руку.

– Рай Шелли. – Мы обмениваемся рукопожатием.

– Мы раньше встречались? – Он слегка задерживает мою ладонь.

На какую-то тысячную долю секунды в моем сознании вспыхивает необъяснимое: «Да!»

– Нет, – говорю я вслух.

Виктор Штейн загадочно смотрит на меня.

– Давно вы здесь? – спрашивает он.

– Утром уезжаю. Меня пригласил Макс.

– Ах, да. Врач из Англии.

– Верно. Вы здесь работаете? – интересуюсь я.

– Нет. Приехал повидаться с другом. Назовем его «английским пациентом».

Мы обмениваемся улыбками.

– Не хотите чего-нибудь выпить, когда завершите дела? Я знаю тут одно неплохое заведение…

Я открываю рот, чтобы вежливо отказаться.

– Давайте, – произносят мои губы. – Почему бы нет?

Время похоже на молнию. И порой ее заедает. Несколько часов спустя, когда Макс Мор уехал домой, а мне, сидя в мотеле, остается лишь упаковать вещи, съесть еду, купленную навынос, и смотреть дурацкие телепередачи, я сажусь в арендованный Виктором внедорожник, и мы выбираемся из города. За окном мелькают закусочные, автозаправки, магазины, едущие куда-то грузовики, никуда не едущий сломанный джип. Наш автомобиль рассекает горячий воздух. Впереди бескрайнее полотно дороги. Позади клубится пыль. Мы въезжаем в сияющую пустоту Соноры[40]40
   Сонора – песчано-каменистая пустыня в Северной Америке. В центре пустыни Сонора находится город Финикс – столица штата Аризона.


[Закрыть].

– Откуда вы? – спрашивает Виктор.

– Из Манчестера.

– Забавно.

– А что забавного в Манчестере?

– Практически ничего, кроме того, что у меня там лаборатория. Она финансируется частными лицами, но расположена в Манчестерском университете.

– Хотя Манчестер – мой родной город, сейчас я там не живу.

– Перебрались в Лондон?

– Да.

– Все мы вечные странники. Откуда-то уезжаем, куда-то едем… Кстати, вы знали, что в мире тридцать шесть Манчестеров? Причем тридцать один из них в США?

– Последствия промышленной революции, – отвечаю я.

– На самом деле причина в том, что рабочие ланкаширской хлопковой фабрики поддержали Авраама Линкольна в борьбе за отмену рабства в США. В знак солидарности они отказались обрабатывать хлопок, собранный рабами на плантациях. Причем тогда девяносто восемь процентов хлопка обрабатывалось в Манчестере. Можете себе представить?

– Времена меняются.

– Устав от тягот, рабочие решили искать счастья в Новом Свете и отплыли из Ливерпуля в Америку. И привезли с собой родной Манчестер. В будущем всегда есть частица прошлого.

– Как в человеческом организме митохондриальная ДНК, которая несет гены, – замечаю я.

– У мужчин ее нет, правильно?

– Есть, но наследование происходит по материнской линии. Гены передаются от первой нашей праматери.

– Двести тысяч лет назад в Африке, первые люди. Какой долгий путь мы проделали к промышленной революции. И как быстро и далеко мы научились путешествовать за последние два века.

– Вы планируете сохранять здесь свое тело? – интересуюсь я.

– Нет, конечно. А вы?

– Тоже нет.

– Криоконсервация морально устарела. Кто захочет возвращать себе дряхлое больное тело? Другое дело мозг… Специалисты «Alcor» активно работают в этом направлении. Макс наверняка вам говорил. Вы же читали статью на их сайте? – Виктор протягивает мне свой сотовый.

Я читаю: «Криоконсервация, нацеленная на максимально эффективное сохранение человеческого мозга, называется “нейроконсервацией”. Поскольку мозг – хрупкий орган, который нельзя безопасно извлечь из черепной коробки, то по причинам этического и научного характера во время консервации его оставляют на месте. Вследствие применения подобной практики может создаться ошибочное впечатление, будто компания «Alcor» хранит “головы”. Корректнее говорить, что мы делаем все возможное для полноценного сохранения мозга наших клиентов».

– Вы серьезно думаете, что мозг можно восстановить полностью, не утратив сознание?

– Такая вероятность есть, – уклончиво отвечает Виктор.

Его руки, лежащие на руле, холеные и чистые. На мизинце поблескивает золотое кольцо с печаткой. Сколько рук мне довелось видеть как хирургу!.. Виктор поворачивает руль, и мы заезжаем на неасфальтированную парковку. Машина останавливается возле жалкой хибары под жестяной крышей и с навесом от палящего солнца. Кактусы. Зайцы. Деревянные столики на улице. Высокие крутящиеся табуреты у стойки бара. Симпатичная официантка в футболке с названием песни «Eagles»: «Take It Easy». Бурбон «Four Roses» со льдом. Тосты с сыром. Закатная дымка. Большие птицы, парящие в небе.

– Конечно, я бы хотел перенести свое сознание на неорганический носитель. К сожалению, пока это не лучший способ продлить себе жизнь. Копирование и перенос разума приведут к летальному исходу, – вздыхает Виктор.

– Но разве бывает содержание без индивидуального контекста? – недоумеваю я. – Личный опыт, обстоятельства, реалии современности? Сознание всегда привязано к конкретным условиям.

– Верно, но, на мой взгляд, современные люди более космополитичны: большинство постоянно передвигается по миру, они своего рода мигранты. Мы не принадлежим к какой-то одной нации, культуре, не так вросли корнями в родную почву, менее подвержены влиянию традиций семьи и страны. Отсутствие связей помогает осознать, что наша личность не зависит от меняющегося контекста.

– Сейчас усиливается национализм.

– Увы, – кивает Виктор. – Печальный возврат в прошлое. Это страх, отказ двигаться вперед. Однако движение вперед остановить нельзя.

Я спрашиваю, кем работает Виктор. Он отвечает, что специализируется на самообучающихся машинах и технологиях улучшения человека. Окончил Кембридж с дипломом бакалавра компьютерных наук. В Политехническом университете Виргинии защитил диссертацию под названием «Умеют ли роботы читать?» и получил степень доктора наук в области машинного обучения. Далее последовали впечатляющие проекты по робототехнике в составе команды американского военно-промышленного концерна «Lockheed». Затем загадочное сотрудничество с «DARPA» – Управлением перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США, расположенным в Виргинии. Программы Управления щедро финансируются правительством и включают разработку военной техники, в том числе дронов и боевых роботов. Сейчас Виктор – консультант компании, занимающейся бионическим протезированием. Помогает интегрировать «умные» искусственные конечности в организм пациентов.

– Тем не менее основную работу я делаю в своей лаборатории, – уточняет он. – Учу машины определять состояние здоровья человека.

– Удачи!

А я до сих пор иной раз не знаю, что с человеком не так, и еще меньше – как это исправить…

– Моя цель – победить смерть, – заявляет Виктор.

– Невозможно.

– Только для биологических организмов.

К нам подходит официантка: короткая юбка, широкая улыбка. Замечает, что я смотрю на ее футболку с надписью «Take It Easy», и, неправильно истолковав мой интерес, бросает на меня красноречивый взгляд. Видимо, она привыкла к таким предложениям. Официантка поворачивается спиной. Сзади на футболке строчка из этой же песни «Eagles»: «Проиграем или победим – сюда мы больше не вернемся».

– Грустно, да? – замечает она.

– А вы хотели бы жить вечно? – спрашивает Виктор.

– Нет, слишком долго, – качает головой она. – Мне достаточно не стариться и не болеть. Дожить лет до ста и выглядеть на двадцать пять.

– И вы были бы готовы умереть, дожив до ста с внешностью двадцатипятилетней? – хитро прищуривается Виктор.

Официантка задумывается над вопросом.

– А если срок жизни ограничить встроенной программой, как у репликантов в «Бегущем по лезвию»? – предлагает она.

– Трудно. Репликанты не желали умирать, – говорит Виктор.

– Трудностей я бы не испугалась, – возражает официантка. – И сейчас не боюсь. У меня ребенок. Пашу на двух работах: здесь и в парикмахерской. Живется нелегко, но я не жалуюсь. Страшно другое: когда нет надежды и сделать ничего нельзя.

– Вы ей верите? – интересуется у меня Виктор, когда официантка уходит, чтобы принять заказ у другого столика.

– Верю, что она верит в свои слова. А это другое дело.

Виктор кивает и вдруг взволнованно говорит:

– Скажите, Рай, если бы вы точно знали, что, перечеркнув все фундаментальные, не подвергаемые сомнению знания о разуме, теле, биологии, жизни и смерти, реализуете самый смелый утопический сценарий для всего человечества, рискнули бы?

«Он сумасшедший!» – думаю я и тут же говорю вслух:

– Да!

Виктор подливает нам обоим бурбона.

– Есть ли будущее у алкоголя? – размышляю я.

– Как я уже говорил, в будущем всегда есть частица прошлого, – улыбается Виктор, салютуя бокалом.

Он явно любит выпить. Но я не замечаю ни брюшка, ни характерной красноты, ни дряблости кожи. Виктор похож на фаната макробиотической диеты[41]41
   Макробиотическая диета – учение о питании, основанное Джорджем Осавой и вобравшее в себя идеи даосизма: в любой еде существует два вида энергии инь и ян, которые сбалансированы не во всех продуктах; необходимо употреблять в пищу сбалансированные и экологически чистые продукты, растущие рядом с местом проживания.


[Закрыть], который не пьет ничего крепче огуречной воды. Он одним махом опрокидывает стакан с виски. К тостам даже не притронулся. Я решаюсь доесть порцию Виктора.

– Я не смешиваю белки и углеводы, – словно прочитав мои мысли, говорит он. – Попозже можем заказать стейк.

– Рано утром у меня самолет.

– Значит, успеем еще и поужинать, – смеется Виктор.

Как легко подчиняться кому-то властному и обаятельному. Вне работы я ненавижу принимать решения. Поэтому пускаю ситуацию на самотек. После целого дня, посвященного обработке мертвых тел перед криоконсервацией, вечер в компании чокнутого ученого кажется неплохим выбором. Где-то в глубине души у меня зреет подозрение, что Виктор Штейн – гениальный безумец.

– Вы, конечно, слышали об Алане Тьюринге[42]42
     Алан Мэтисон Тьюринг (1912–1954) – английский математик, логик, криптограф, оказавший существенное влияние на развитие информатики. Кавалер Ордена Британской империи, член Лондонского королевского общества.


[Закрыть]? – спрашивает он.

– По-моему, о нем слышали все. Человек, взломавший «Энигму»[43]43
    «Энигма» – шифровальная машина, использовавшаяся нацистской Германией во время Второй мировой войны.


[Закрыть]. Легендарный Блетчли-парк[44]44
   Блетчли-парк – поместье, где в период Второй мировой войны располагалось главное шифровальное подразделение Великобритании. В настоящее время на территории Блетчли-парка расположен Национальный музей компьютеров.


[Закрыть]. Кстати, Бенедикт Камбербэтч довольно правдоподобен в роли аутичного компьютерного гения.

– А знаете ли вы, что, впервые употребив слово, а точнее, термин «компьютер», Алан Тьюринг имел в виду не машину, а человека? То есть компьютером был человек, который, вероятно, анализировал данные, полученные машиной. Называя так человека, Тьюринг подсознательно проявил свое уникальное предвидение, словно знал, куда мы движемся, – задумчиво говорит Виктор.

– И куда же мы движемся?

– Это смотря чьей версии вы верите. Или хотите верить. Вопрос лишь в выборе сюжета.

– А каковы варианты?

– К примеру, люди научатся тормозить процесс старения и запускать механизмы регенерации; срок жизни вырастет. Человеческое тело все еще останется органическим, но оно будет крепче и здоровее. Кроме того, мы сможем улучшать себя с помощью бионических протезов, которые помогут преодолеть некоторые физические и умственные ограничения. Вариант второй: поскольку возможности биологии не беспредельны, люди, по крайней мере, некоторые из нас, отменят понятие смерти, загрузив свое сознание на внешний носитель.

– Выходит, что мы всего лишь компьютерная программа? – перебиваю я.

Виктор недовольно морщится.

– Почему «всего лишь»? – спрашивает он. – Разве Стивен Хокинг[45]45
   Стивен Уильям Хокинг (1942–2018) – английский физик-теоретик, космолог и писатель, директор по научной работе Центра теоретической космологии Кембриджского университета. Страдал редкой медленно развивающейся формой бокового амиотрофического склероза, постепенно парализовавшего все тело.


[Закрыть], чье тело оказалось для него совершенно бесполезно, «всего лишь» разум? Безусловно, это был величайший ум, но еще и яркий образец исключительного, здравого рассудка, запертого в немощном теле. Что бы он выбрал, как думаете?

– Паралич развился у Хокинга не сразу. Сначала его тело функционировало нормально, – возражаю я.

– Так же, как будет функционировать любое перенесенное сознание. И тут мы переходим к третьему варианту.

Я решаю молчать – пусть Виктор выговорится.

– Независимо от того, реализуется ли все, описанное мной, параллельно будет развиваться и третий сценарий, – продолжает Виктор, глядя на меня с лукавой улыбкой: одобрительно и дерзко одновременно. – Мы создадим различные виды искусственного интеллекта: от роботов до суперкомпьютеров, и научимся сосуществовать с небиологическими формами жизни… которые в конце концов вытеснят все биологическое.

– Или можно оставить все, как есть, – вставляю я.

Виктор отрицательно мотает головой.

– Из всех перечисленных сценариев невозможен только ваш.

Официантка приносит чек.

– Надвигается гроза, – предупреждает она.

* * *

Виктор предложил оставить машину на парковке и пройтись немного, а по вовзращении заказать стейк.

– Люблю прогуляться перед ужином, – говорит он.

– Как же вы собираетесь прогуливаться, превратившись в компьютерную программу? – ехидно спрашиваю я.

– Эх, придется отказаться от ужинов, – смеется Виктор. – А если серьезно, то перед переносом сознания вы сами выбираете носитель, любую форму жизни, и меняете его, когда угодно. Животное, минерал, овощ – ограничений нет. Боги принимали облик людей и животных, а простых смертных обращали в деревья и птиц. Это все истории о будущем. Мы уже тогда знали, что не ограничены формой, данной при рождении.

– Что для вас реальность? – интересуюсь я.

– Не существительное. Не предмет и не объект. Реальность в принципе необъективна.

– Согласен, наше восприятие реальности необъективно. Мое индивидуальное восприятие окружающей нас пустыни отличается от вашего. И тем не менее пустыня реально существует.

– Будда вам возразил бы, – улыбается Виктор. – Он учит, что все мы рабы внешнего восприятия и, следовательно, путаем внешность с реальностью.

– Что же тогда реальность?

– Над этим вопросом бились лучшие умы. Увы, ответа нет. Скажу лишь одно: поскольку сознание является непосредственной функцией мозга, но не сосредоточено в каком-либо отдельном биологическом органе, оно неуловимо, как и душа. Однако все признают, что сознание существует. Как признают и то, что машинный интеллект лишен сознания. Возможно, реальность – тоже некая функция. Она существует, но не материальна, как мы привыкли считать.

Прямо перед нами вполне материальный тушканчик ныряет в заросли ларреи. Вечернюю тишину сотрясает мощный раскат грома. Над нами сверкает раздвоенная молния. И, наконец, обрушивается дождь. Пустыня Сонора – одна из самых влажных в Северной Америке. Здесь два сезона дождей. Сейчас лето – время внезапных ливней.

– Скоро закончится! – между раскатами грома успевает крикнуть Виктор. – Мы в зоне жаркого аридного климата[46]46
   Жаркий аридный климат (от лат. aridus «сухой») – климат пустынь в соответствии с классификацией немецко-российского климатолога В. Кеппена (1846–1940).


[Закрыть].

– Не знаю, в какой мы зоне, но что промокли до нитки, – это факт! – кричу я в ответ.

На нас будто вылили ведро воды. Мою футболку хоть выжимай. Синяя льняная рубашка Виктора прилипла к груди. Он достает из кармана носовой платок и вытирает лицо. Кто сейчас пользуется носовыми платками?! Впереди небольшой грот. Мы бежим в укрытие. Места едва хватает. Я остро чувствую тело Виктора: теплое, влажное животное рядом со мной. Я приподнимаю футболку, чтобы протереть глаза, и ловлю на себе его пристальный взгляд.

– Вы дрожите, – говорит он. – Сейчас не холодно, но вы дрожите.

Мелкие камни над нашими головами сдвигаются от очередного раската грома.

– Здесь небезопасно, – говорит Виктор, положив мне руку на плечо.

Мы молча выходим из грота. В моей голове звенящая пустота. Идем рядом, говорить больше не о чем. Возвращаемся к бару. По жестяной крыше барабанит дождь.

– Мальчики, хотите принять душ и обсохнуть? – спрашивает нас официантка. – У нас сзади есть комната. Могу постирать и погладить ваши вещи. Займет меньше часа.

– И откуда такая доброта? – интересуюсь я у Виктора.

– Эволюционный механизм сотрудничества, – усмехается он. – Чистая конкуренция нас бы сгубила.

– Можно ли запрограммировать доброту?

– Вполне.

Стоя под навесом, мы снимаем брюки и оказываемся в трусах-боксерах. У Виктора они синие, в тон брюкам. На мне оранжевые.

– Веселенькие, – подмигивает официантка. – Когда пойдете в душ, трусы кидайте в корзину.

– Вы так всем посетителям помогаете? – интересуется у нее Виктор.

– Большинство из них не шастает под открытым небом, когда я предупреждаю о надвигающейся грозе. Идите внутрь, а я принесу виски.

В комнате царит сумрак. Грязное, покрытое слоем песка окно наполовину заслоняют ставни. Из мебели кровать, пара стульев, старый телевизор и шкаф. В душевой простенькая сантехника, стены облицованы белой плиткой.

– Идите сначала вы, – уступает Виктор. – Кинете свои шорты, и я брошу их в корзину. А то нас ждут.

Я удаляюсь в душевую и передаю свои боксеры в приоткрытую дверь. Слышно, как Виктор включает на телевизоре метеоканал. Я включаю душ: напор отличный, подогрев воды работает исправно. Намыливаюсь и с удовольствием смываю песок с каждой складки, из каждого изгиба тела. Вскоре душевая погружается в пар, напоминая фильмы Хичкока. Я выхожу из душа и неожиданно натыкаюсь на Виктора, который протягивает мне полотенце. И тут он окидывает мое тело взглядом. Видит шрамы на моей груди. Опускает глаза ниже и замечает, что у меня нет пениса. Между нами повисает неловкая пауза.