Текст книги "Украденные ночи"

Вожжи ослабли. Амалия заметила это, подсаживая Айзу в фургон. Она схватила их одной рукой, уцепившись другой за подножку, и поставила ногу на ступеньку. Мул дернулся назад, потом вперед, вожжи хлестнули его, скользнув между ее пальцами, и фургон накренился, преодолев сопротивление тормоза. Еще мгновение – и Амалию отшвырнуло назад. Земля ринулась ей навстречу с такой быстротой, что у нее перехватило дыхание. Фургон начал нависать над ее головой, и Амалия яростно метнулась в сторону, а он, прыгая и колыхаясь, помчался вслед за людьми. Она видела искаженное ужасом лицо Айзы, его открытый рот – он что-то кричал, а потом черная голова мальчика исчезла – видимо, его швырнуло на дно фургона. Из-за шума и грохота слышать его Амалия не могла. Сбитая с толку внезапным падением, она потеряла ориентиры, с трудом поднявшись, стояла, покачиваясь и не зная, что делать.

Сметающий все на своем пути поток приближался. Вода, ударяясь о крутые берега, успокаивалась, заливая все вокруг. Амалия шагнула в сторону белевшего вдали дома и тут почувствовала, что нахлынувшая вода поднялась до колен. Первый удар отраженной от берега волны захлестнул ее всю, сдавливая ребра и срывая одежду. Захлебываясь слезами, Амалия уцепилась за плечи человека, который склонился к ней с седла. Краем глаза она увидела темное размокшее бревно, которое разворачивалось, направляясь потоком в их сторону. Втащив обмякшее тело женщины на переднюю луку седла, Роберт Фарнум бережно прислонил ее к себе и только потом пришпорил коня, который буквально выскочил из-под бревна.

Вода лила и чавкала рядом с ними, разбиваясь брызгами, а лошадь из последних сил карабкалась вверх по склону, продираясь сквозь кусты и деревья. Амалия, осыпанная обломками коры и старыми листьями, не обращала внимания на жалящие лицо колючие ветки. Сердце ее учащенно билось от близости человека, который крепко прижимал ее к своей груди. Она чувствовала твердость его напряженных мышц, ощущала его прерывистое дыхание. Вспомнив об Айзе, Амалия резко повернулась, чтобы отыскать умчавшийся фургон, который в это время достиг вершины холма и который работники с плантации пытались остановить. На ветках дубов сидели люди – то ли наблюдали за уровнем воды, то ли собирались таким образом переждать наводнение. Наконец лошадь добралась до вершины холма. Роберт натянул поводья и облегченно вздохнул. Массив дома заслонял происходящее вокруг, потому на какое-то время они замерли, приходя в себя после пережитого. Амалии казалось, что ее сердце вот-вот выскочит из груди, так сильно оно билось; плечом, прислоненным к Роберту, она ощущала частые удары в его груди. Руки, обнимавшие ее, чтобы не соскользнула с седла, согревали жарче любой печи, но Амалия почему-то дрожала. Прохладный дождь, струившийся по их лицам, стекавший со складок ее капюшона, не мог остудить того жара, который испытывал каждый из них и оба вместе.

Амалия медленно посмотрела вверх, ожидая встречи с темно-синими глазами Роберта Фарнума, которые обожгли ее, заставили трепетать от прилива нового чувства, которое трудно определить, ибо оно сродни сладкой боли. Оставляя дорожки, капли дождя сбегали по его прекрасному, словно вылитому из бронзы лицу, задерживались у густых дуг бровей, очерчивали волевой подбородок, пробирались за открытый ворот рубашки, чтобы влиться в крошечное озерцо в ямке под кадыком. Напряжение между ними достигло такой степени интенсивности, что казалось осязаемым.

Амалия опомнилась первой, она заставила себя выпрямиться, слишком быстро отодвинулась от Роберта и стыдливо опустила глаза.

– Я должна поблагодарить вас, кузен Роберт, – сказала она едва слышно, чтобы скрыть неутихающее волнение.

– Вовсе нет.

Вежливо-небрежный ответ и равнодушие в голосе потрясли Амалию. Она бросила на Роберта взгляд, но ни один мускул не дрогнул на его усталом лице, только глаза смотрели куда-то в сторону.

– Но я настаиваю. Если бы не вы… если бы вас не было там…

– Но я был! – перебил ее Роберт. – Стоит ли дольше говорить об этом, кузина Амалия?

«Напоминание о родстве сделано слишком нарочито», – отметила она про себя, а вслух произнесла:

– Как пожелаете, кузен. Однако я не забуду вашу услугу.

Он наклонил темноволосую голову в вежливом поклоне и приветственно кивнул в направлении дома.

– Думаю, мне пора отпустить вас.

Только сейчас Амалия заметила, что они не одни. Жюльен, Тиге и несколько слуг стояли в конце нижней галереи на ступенях лестницы, ведущей наверх, и ожидали, когда на них обратят внимание. Заметив, что Амалия смотрит в их сторону, Жюльен отсалютовал ей шпагой. Амалия помахала в ответ рукой, изобразив на лице некое подобие улыбки, а Роберт направил коня к галерее. Из-за заторов уровень воды в реке так поднялся, что она без особого труда прошла над дамбой и залила сначала сад, окрестные постройки, а затем и первый этаж дома. Однако и это не предел. Если предсказание сэра Бента оправдается, вода должна прибывать. Обрушившееся на них наводнение набирало силу.

– Поистине рыцарский поступок! – подал голос Жюльен.

Амалии показалось, что в голосе мужа прозвучал скрытый намек. Пока они подъезжали к галерее, Амалия несколько раз взглянула на Жюльена, пытаясь угадать его тайные мысли, но, так и не поняв, догадывается ли он о чем-то или это только плод ее воображения, решила ответить:

– Да, это был смелый поступок!

– Я видел все происходившее, но бессилен был чем-либо помочь, – заметил Жюльен сокрушенно. – Первый раз в жизни чувствовал себя таким бесполезным. Я перед тобой в долгу, Роберт.

– Я оказался там случайно, но рад, что вовремя.

– Нет! – тихо возразила Мами, стоя на верхней галерее прямо у них над головой. Никто не заметил, когда она появилась там. – Это перст божий. Такова воля всевышнего!

Роберт, все еще державший перед собой Амалию, повернул голову к верхней галерее и окинул старую леди сузившимися до синих щелочек глазами.

– Не кощунствуйте, тетя Софи, – сказал он.

– Я верю в провидение.

– Но это ничего не значит.

– Почему нет, если и Жюльен того же мнения?

Роберт перевел взгляд на кузена, стоявшего вытянувшись во весь рост, как натянутая струна, со шпагой у ноги.

– Действительно, кузен.

Мрачная улыбка скользнула по губам Жюльена.

– Я предпочитаю полагаться во всем на Мами, – сказал он твердо.

За этой странной сценой скрывался какой-то тайный смысл, который Амалия не могла уловить. Она пошевелилась, взглянула на лестницу, ведущую в галерею, и сжалась от мысли потерять такую надежную опору, как Роберт Фар-нум.

– Довольно! – решительно заявила Мами, переводя суровый взгляд с одного мужчины на другого. – Амалия насквозь промокла, да и ты, Роберт, не в лучшем виде. Предлагаю тебе зайти в дом высушиться и обогреться.

– Я подвезу кузину к лестнице, если Жюльен спустится принять ее.

– В этом нет необходимости, – возразила Амалия поспешно. – Я сама.

Не вступая в дальнейшие препирательства, Роберт направил коня к затопленной галерее, проехал вдоль нее к тому краю, где начинались ступени лестницы, ведущей наверх, и остановился, поджидая Жюльена. Поскольку Амалия грозилась спрыгнуть на ступеньки, сильные руки Роберта крепче сжали ее в своих объятиях. Жюльен отложил шпагу и танцующей походкой стал спускаться вниз. На третьей от основания ступени он остановился, зло взглянул на кузена, принял Амалию на руки и бережно опустил на ступеньку рядом с собой. Она обернулась, благодарно взглянула на Роберта и, вспомнив об ужасном бревне, которое чуть не раздавило их, запоздало спросила:

– Вы не ранены?

– Ничего особенного. Небольшой ушиб.

– Роберт, немедленно поднимайся сюда! – потребовала Мами, обеспокоенная услышанным. – Я должна осмотреть твой ушиб.

– Я помогу тебе сойти, – заволновался Жюльен, протягивая руку к уздечке и подставляя плечо Роберту.

– Наверное, лучше поехать к себе в «Ивы»? – сказал Роберт, не двигаясь с места.

– Не глупи, – рассердился Жюльен. – Мне что, стащить тебя с лошади?

– Попробуй!

Жюльен взглянул на окаменевшего в седле Роберта, на его напрягшиеся плечи и отошел.

– И с этой проблемой ты тоже справишься… Я не сомневаюсь, – сказал он грустно. – Но никто не заставляет тебя силой делать что-нибудь. Выбор за тобой.

Мужчины скрестили взгляды. Амалия не понимала, что происходит, но природным женским чутьем угадывала, что это касается и ее тоже. «А может быть, опять разыгралось воображение?» – мысленно упрекнула она себя.

Через минуту Роберт, поддерживаемый Жюльеном, спрыгнул с коня и направился в дом. Появившаяся рядом с Амалией Мами помогла невестке подняться наверх, не запутавшись в мокрых юбках. Так они и шли: впереди Амалия, поддерживаемая Мами, а за ними Роберт, поддерживаемый Жюльеном.

3.

К следующему утру дождь наконец прекратился, хотя небо все еще покрывали тучи, а солнце показывалось лишь изредка. Четыре долгих дня не убывала вода в реке. Для Амалии это время стало своеобразным экзаменом на житейскую стойкость и хозяйскую сметку. Чтобы жизнь людей «Дивной рощи», оказавшихся на ее попечении, была сносной, приходилось делать ежедневно сотни дел и решать тысячи проблем, чтобы каждое из намеченных дел довести до конца.

Для начала следовало перетащить из дворецкой наверх обеденный стол, стулья, комод и сервировочный стол, а также фарфор и хрусталь, все насухо протереть, а мебель, чтобы не осталось пятен от воды, отполировать и расставить в холле. Еда, которую готовила Марта, подвозилась в небольшой пироге к лоджии и расставлялась на широких, наскоро сбитых лавках. Полузатопленную кухню частично перевели в одну из верхних комнат «гарсоньерки», где для приготовления пищи использовался камин. Неподалеку в комнате устроился Джордж вместе со своей драгоценной статуей. Эрос был надежно укутан и упакован. Выяснив спустя некоторое время, что здоровью Роберта ничто не угрожает (вывих плеча вправлен, а ушибы залечены), Амалия распорядилась подготовить для кузена комнату в «гарсоньерке» рядом с англичанином – Джорджу веселей, и ей спокойней.

Хижины работников, построенные на трехфутовых сваях, практически не пострадали. Опасность затопления уже в первые дни нависла над лазаретом, но Амалия приказала перевезти больных в пустовавшую хижину на высоких сваях, и проблема отпала.

Труднее было со скотом: его в воде не оставишь и по хижинам не разведешь. Но и тут выход нашелся: лучших ездовых коней и мулов, а также племенной скот по настоянию Роберта отправили в его усадьбу «Ивы», а оставшихся животных отогнали на самый высокий край плантации, которая простиралась на две тысячи акров.

Много забот Амалии доставила питьевая вода, цистерны с которой находились под землей. Существовала опасность ее загрязнения, поэтому требовались внимание и контроль за тем, чтобы каждая капля воды, попадающая на кухню или в умывальники, предварительно кипятилась. Но избежать заразы не удалось: несколько человек слегли с подозрением на дизентерию. Больных срочно изолировали, и Амалия молила бога о том, чтобы инфекция не распространилась дальше.

Зато для детей наступило раздолье: целыми днями они возились в огромных лужах или катались на старой пироге. Однажды утром, заслышав веселые крики детворы, Амалия обнаружила целую флотилию из лодок и пирог, плавающую по гостиной и комнатам дворецкого. Какой же ведьмой показалась она себе, запретив такую забаву и испортив веселье, хотя и во имя их же безопасности!

Но самое жуткое воспоминание тех дней – это водяные змеи. Вымытые водой из своих нор в крутых берегах заводи, они в поисках укромных уголков вплыли в дом и его постройки. Одна пара гадов, сплетясь в чаше французской хрустальной люстры, вывалилась внезапно в сетку от мух прямо над обеденным столом. Две другие змеи обвили балясины лестницы при выходе с верхней лестницы. Жюльен, Роберт и даже Джордж развлекались тем, что уже со второго дня наводнения устраивали соревнования по отстрелу плывущих змей, заключали пари и делали ставки. Стрельба велась с верхней галереи. Несмотря на подвязанную косынкой ушибленную руку, Роберт был в хорошей форме и мог на равных с остальными участвовать в охоте и борьбе за призовое место.

Когда надоедало палить по змеям, молодые люди отправлились ловить раков и так преуспели в этом многотрудном занятии, что Марта смогла сварить целый котелок гумбового супа с сочными раками.

Время от времени Жюльен и Роберт развлекались, как в юности, игрой в бильярд. Стол находился на первом этаже «гарсоньерки», поэтому приходилось подворачивать до колен брюки и в таком непрезентабельном виде месить грязь с кием в руке. Кроме того, мужчины часами могли играть в карты, шахматы, шашки, домино. После обеда, когда удавалось усадить Амалию за фортепьяно, они под ее аккомпанемент пели или, выхватив из рук Мами и Хлои пяльцы с вышивкой, кружили дам в танце. Жюльен придумывал затейливые шарады – своеобразная компиляция из любимых в детстве игр. Порой устраивались домашние спектакли, и тогда начиналась кутерьма: с чердака стаскивались пыльные чемоданы с бабушкиными нарядами, Хлоя приносила аккуратно переписанные ею роли, молодые люди выбирали, кому что играть – спорили, смеялись, обижались, мирились… Хлоя явно тяготела к мелодраме, умудряясь превратить любую трагедию в фарс. То она представляла себя леди Макбет, произносящей леденящим кровь голосом обличительный монолог; то так пылала страстью леди Снируэл в сцене «Школы злословия», что бедный Джордж, глядя на нее, лишь ослаблял душивший его галстук.

Появилась у Амалии и новая забота – Айза. Мальчик криком исходил, пока ему не разрешали после той злополучной истории с мулом повидаться с Амалией – так велик был его страх потерять свою хозяйку. Когда же служанка попыталась увести его обратно, Айза начал отбиваться, как камышовый кот, царапаясь и кусаясь, пинаясь и нанося удары головой. Опасаясь, что разбушевавшийся малыш может невзначай пораниться, Амалия дала знак оставить его в покое. С того дня Айза тенью следовал за своей хозяйкой: стоял за ее креслом во время обеда, лежал, свернувшись калачиком, у ее ног, когда Амалия садилась в кресло почитать, попробовал было войти за ней в спальню, но, наткнувшись на строгий запрет, улегся у двери и проспал так всю ночь.

Поначалу Амалия думала, что это всего лишь детская игра, которая скоро ему надоест, но не тут-то было: Айза проявил завидное упорство в достижении своей цели и… победил. Скоро Амалия не могла уже обходиться без него, когда нужно было выполнить какое-нибудь поручение. Жюльен стал называть его в шутку пажом.

Айза находился, как всегда, рядом, когда Амалия приказала четырем служанкам и двум слугам начать уборку помещений первого этажа. Отступившая вода оставила горы грязи и ила, которые следовало убрать до того, как они засохнут. Началась уборка и на галереях фасада. Кипарисовый пол не пострадал: от влаги доски только набухли. В столовой над широкими двенадцатидюймовыми панелями в нескольких местах взбухла и осыпалась штукатурка. В целом по дому серьезных повреждений практически не было.

Грязь на нижней галерее – другое дело. Оказавшись на воздухе, она затвердела, покрывшись своеобразным панцирем, но, поскольку сверху на нее сливали грязь из комнат, вновь размягчилась до состояния густой оконной замазки. Теперь ее могли убрать даже дети, которым дали скребки, тряпки, ведра с водой и предоставили полную свободу действий. Началась работа-игра, дети визжали от восторга, катаясь словно на коньках по скользкому полу, мазали друг друга грязью и одновременно что-то делали. Когда Амалия вернулась через пару часов, работа была почти закончена.

– Айза! – крикнула она громко, привлекая к себе внимание. – Беги к Марте и скажи, чтобы поставила печь булочки и нагрела молока для всей моей бригады. А твою порцию за усердие пусть удвоит.

Немедленно дети сгрудились вокруг нее. Они кричали, тянулись, чтобы ухватить Амалию за фартук, надетый поверх платья из голубого поплина, и таким образом привлечь внимание, прыгали и пританцовывали.

– Я пойду! Я! Я! – галдели малыши, разгоряченные игрой, работой и весельем. От их рук и чумазых мордашек белоснежный фартук стал грязным, но Амалия не обратила на это никакого внимания. Она ласково погладила сначала одну кудрявую головку, потом вторую, третью… Зараженная общим весельем, Амалия смеялась над детскими шалостями, готовая сама принять в них участие.

– Айза – мой паж, – сказала она веселым, но твердым голосом, – поэтому пойдет он. Но чем скорее вы закончите уборку, тем быстрее получите булочки.

Благодарный Айза одарил хозяйку ангельской улыбкой, весь как-то подобрался и гордо, почти не хромая, зашагал к кухне.

Остальные дети рассыпались по галерее и продолжили работу. Они разлили такое количество воды, что Амалии пришлось перепрыгивать через огромные лужи. Девчушка лет четырех оказалась не столь проворной, поскользнувшись, она упала, замочив домотканое платьишко и ушибив щеку. Амалия бросилась ей на помощь. Она подняла девочку с пола, утерла уголком фартука слезы, стряхнула грязь с черной косички и взяла ее на руки. Девочка прекратила плакать и стала глазеть на Амалию, не забыв засунуть палец в рот, потом застенчиво улыбнулась. Амалия почувствовала, как ее губы расплываются в ответной улыбке. Еще минута – и маленькие шоколадные руки обвили ее шею в жарком объятии. Девочка застеснялась, соскользнула на пол и закружилась вокруг Амалии, беспрестанно повторяя:

– Хорошенькая леди! Хорошенькая леди!

Амалия ощутила, как комок подкатывается к горлу и на глаза наворачиваются слезы. Чтобы не расплакаться, она кинулась к двери, но путь ей преградила высокая фигура: на пороге, ухватившись здоровой рукой за косяк, стоял Роберт Фарнум и наблюдал за происходящим. Это был уже не первый случай за последние несколько дней, когда Амалия ловила на себе его внимательный взгляд. Нет, Роберт не преследовал ее, как, например, Айза, но часто оказывался поблизости. По этой причине Амалия стала задумываться, как она выглядит, как одета, чего не делала с того дня, как впервые оделась в траур. Каждое утро, мысленно ругая себя и даже презирая, она обдумывала, что надеть, чтобы выглядеть элегантнее и грациознее. Вот и сейчас Амалия растерялась, почувствовав себя так, словно совершила что-то непозволительное – щеки пылали красными розами, а сердце готово было выпрыгнуть из груди.

– Вы любите детей? – спросил он коротко.

– Ну да, конечно… как большинство женщин. А разве нет? – пролепетала она, пряча перепачканные ладони в карманах фартука.

Роберт протянул руку к ее лицу и прежде, чем она могла отпрянуть, смахнул слезинку, блестевшую на длинных пушистых ресницах.

– Все любят по-разному, – сказал он мягко.

Внезапно на Амалию нахлынули воспоминания о том, как этот человек держал ее на коленях, как она прижималась к его груди, как каждой клеточкой своего трепещущего тела ощущала его горячие мускулистые бедра. Тогда там не только беда объединила их, но и что-то еще, в чем она не смогла бы признаться даже себе.

– Как ваше плечо? – спросила Амалия, взглянув на разыгравшихся детей.

– Уже лучше, спасибо.

– Вы собирались поехать в «Ивы» сегодня? – спросила Амалия, вспомнив о своеобразной перепалке за завтраком, когда Мами категорически возражала против поездки, считая, что она может повредить здоровью.

– Я уже вернулся оттуда.

– Вот как?! Надеюсь, там все в порядке?

– В общем, да, хотя вода и добралась до ближайших хозяйственных построек. Но разрушений, к счастью, нет.

Неожиданно из-за тучи выглянуло солнце и позолотило склон холма перед домом, разливая вокруг долгожданное тепло. Сразу же повеяло дивным ароматом диких роз, сладких олив, что росли вдоль боковой стороны дома, терпким запахом заманихи.

– Очень мило с вашей стороны вернуться в «Дивную рощу», – прервала Амалия затянувшуюся паузу. – У вас в доме полно работы.

– Мой надсмотрщик – хороший человек, разумный и надежный, да и «Роща», если говорить о полях, пострадала больше моих «Ив». – В голосе Роберта прозвучала озабоченность истинного хозяина. – Когда вода окончательно спадет, необходимо осушить поля, чтобы оставшийся тростник не погиб. Да и за всем остальным нужен глаз. Завод, инвентарь, амбары, другие постройки требуют срочного ремонта. Так что ближайшие несколько недель будут жаркими – особенно прохлаждаться некогда.

Намек ясен: Роберт не доверял Патрику Даю и не верил, что Жюльен способен заниматься хозяйственными делами. По правде говоря, мужа Амалии куда больше волновала судьба сорванной с причала баржи, которую недавно переоборудовали в прогулочное судно, чем плантация и усадьба вместе с людьми и постройками.

– Да, да, конечно, – выдавила она с трудом. – Мами так благодарна вам за заботу, а я… Извините, нужно многое сделать.

– Это вы извините, что задержал вас, – сказал он, помрачнев. – Я не хотел отрывать вас от дел.

За последнюю неделю Айза так изменился, что его трудно было узнать: повзрослел, выпрямился, подружился со сверстниками с плантации, которые его раньше презирали. Благодаря Амалии и дарованному ею званию пажа Айза как бы самоутвердился, нашел свое место среди обитателей «Дивной рощи»; и хотя малыш по-прежнему не отходил ни на шаг от своей petite maitresse, с готовностью выполняя ее поручения, время от времени отправлялся поиграть и с другими детьми.

Однажды, когда Амалия сидела на галерее и просматривала в лучах уходящего дня последние выпуски газеты «Le Courier De Teche» и другую корреспонденцию, доставленную вечерним пароходом, в дверях появился запыхавшийся Айза. С удивлением взглянув на мальчика поверх письма редактору, осуждавшего групповой бандитизм и связывавшего с этим вспышку убийств в их приходе, Амалия спросила:

– Что случилось?

– О, мамзель, вам нужно пойти! Быстро, быстро! – возбужденно заговорил Айза. – Мусье Дай, он обижает нашу Лали.

– Он наказывает ее? – удивленно подняла брови Амалия, вспомнив, что Лали была тихой миловидной девушкой со светло-кофейным цветом кожи. Ей не было еще шестнадцати, поэтому она следила за детьми, пока взрослые женщины работали на плантации. Амалия никогда не слышала, чтобы с Лали были какие-нибудь проблемы.

– Нет, мамзель. Он хочет, чтобы Лали пришла к нему в дом, а она не хочет идти!

В глазах Амалии засветился недобрый огонек. Она отложила газету и поднялась. Ей говорили, что среди малышей со светлой кожей есть и плоды трудов надсмотрщика Патрика Дая, да и их матери не скрывали этого. Выросшая среди плантаторов, Амалия привыкла к подобным вещам и не обращала на них никакого внимания. Но случай с Лали – особый.

– Айза, ты уверен, что Лали не хочет идти с ним? – переспросила Амалия.

– Она отбивается от него и кричит, но люди боятся помогать ей. Пойдемте, мамзель! Пожалуйста, пойдемте!

Амалия спустилась по лестнице и, утопая в волнах пышных юбок, обогнула дом и пошла по тропинке, ведущей на плантацию. Айза ковылял следом, стараясь не отстать. Позади остались «гарсоньерка», котельная, конюшня, бондарная, и тут Амалия услышала крики и мольбы о помощи. Минутой позже она увидела, как Патрик Дай тащил по грязной тропе, которая вела к его дому, упирающуюся Лали. Платок на ее голове сбился на затылок, и волосы, более тонкие и прямые, чем у всех остальных, растрепались, прилипли к мокрому от слез лицу. Рот девушки распух, а над разбитой губой запеклась кровь. Она сопротивлялась изо всех сил, но разве могла девушка, почти девочка, справиться со здоровым сильным мужчиной? Патрик остановился, рывком повернул Лали к себе и с размаху ударил по лицу.

– Отпустите девушку! Сию же минуту отпустите! – Амалия, стоявшая в нескольких ярдах от него, не собиралась вмешиваться, но слова, полные гнева и холодного презрения, сами слетели с ее губ.

От удивления ирландец выпустил руку Лали, и она, почувствовав свободу и неожиданно пришедшую защиту, кинулась в ноги Амалии, ухватилась за ее юбку.

– Помогите мне! Помогите! – умоляла она, захлебываясь слезами. – Заклинаю вас именем Святой Девы, помогите!

Стиснув кулаки, надсмотрщик направился к Лали, но Амалия решительно шагнула вперед, заслонив девушку собой. Гордо поднятый подбородок, трепещущие ноздри, твердый взгляд делали ее похожей на богиню-воительницу. Патрик остановился.

– Нет нужды вам беспокоиться, мэм, – выдохнул он в бешенстве. – Это наше дело: мое и черномазой.

– Не могу согласиться, – возразила Амалия. – Я слышала, как вы намеревались навязать себя силой.

Патрик Дай наградил наполовину спрятавшегося за спиной хозяйки Айзу убийственным взглядом.

– Это не так, мэм, – заявил он дерзко. – Она хотела пойти со мной, но чтобы я ей кое-что пообещал.

– Нет-нет, я не хотела! – выкрикнула Лали, поднимая на хозяйку полные слез глаза.

– Какого рода обещание, месье Дай? – потребовала разъяснений Амалия.

– Сейчас она, конечно, не признается, – усмехнулся надсмотрщик, – а хотела быть моей экономкой, чтобы освободили от другой работы – она бы лежала целый день и ничего не делала. Все этого хотят, мэм.

– Не потому ли, что именно это вы всем обещаете? – заметила она не без ехидства.

– Ничего я никому не обещаю! – разозлился Патрик Дай. – Для них это честь, и они это знают.

Самодовольная наглость надсмотрщика (сказать такое ей!) переполнила чашу ее терпения.

– Любопытно, почему же Лали ничего не знает? – возмутилась Амалия. – Короче, вы к ней больше не притронетесь!

– Думаю, что такие дела лучше решать мужчинам, – усмехнулся он снова. – Я поговорю с хозяином, и он разберется.

– Мне кажется, вы меня не поняли… – начала Амалия.

– Нет, это вы не можете понять, что всякому нормальному мужчине нужна женщина, – перебил ее Дай. – Хотя откуда вам знать об этом?

Амалия растерялась, не веря собственным ушам. Широко раскрытыми глазами смотрела она на человека, который только что сказал валух о том, о чем знали двое: она и Жюльен. «Нет, это невозможно, – решила Амалия, пытаясь скрыть волнение. – Что же он тогда имел в виду?» От обиды и гнева дрожали руки, но она сцепила пальцы так, что побелели суставы. Впервые в жизни Амалия пожалела, что она леди и не может отвести душу крепким словцом. Разжав побледневшие губы, она заговорила с ледяной вежливостью:

– С этого момента, месье Дай, вы уволены. Пожалуйста, соберите свои вещи, и чтобы через двадцать четыре часа духу вашего здесь не было.

– Э-э нет, сударыня, этого я делать не стану, – сказал надсмотрщик без всякого выражения.

– Повторите-ка это еще раз, Дай! – нарушил затянувшуюся паузу низкий мужской голос.

Участники сцены настолько увлеклись выяснением отношений, что не заметили появления человека на коне. Первым увидел его Айза и тут же потянул Амалию за рукав, чтобы она обратила на всадника внимание, но ей было не до того. Обернувшись на голос, Амалия уловила во взгляде темно-синих глаз Роберта нечто похожее на восхищение и была благодарна ему за поддержку.

– Я жду, Дай! – напомнил о себе Роберт Фарнум.

– Я хотел сказать… я считаю… только хозяин, месье Деклуе, имеет право увольнять своих служащих. Контракт со мной продлен до конца года, и в нем ничего не говорится о женщине…

– Достаточно! – резко оборвал его Роберт.

Надсмотрщик сразу же примолк. Глаза его пылали лютой ненавистью, но ссориться с Робертом он побоялся. Высокомерие и наглость этого человека, получив достойный отпор, мгновенно испарились, он стоял как побитая собака. Амалия с затаенной радостью наблюдала за происходящим.

Роберт спешился и, взяв повод лошади левой рукой, на которую, несмотря на снятую повязку с правой, полагался пока больше, предложил Амалии проводить ее до дома.

Амалия с благодарностью согласилась, но тут же добавила:

– Эта девушка пойдет со мной.

– Ну, в этом нет нужды, – произнес Патрик, делая шаг в сторону Лали.

– А я думаю, есть, – возразила Амалия, бросив уничтожающий взгляд на надсмотрщика. – Лали, поднимайся! Ты идешь со мной!

Девушка вытерла слезы, поднялась с земли и, со страхом глядя на своего мучителя, начала пятиться, словно рак, к тому месту, где стоял Айза.

– Так нельзя! – взревел обезумевший от гнева надсмотрщик. – Вы подрываете мой авторитет! – При этом его похотливый взгляд продолжал ощупывать Лали, одетую в бесформенную ситцевую блузку и юбку.

– Как можно подорвать то, чего давно уже нет? – ядовито заметила Амалия, беря кузена под руку.

Патрик Дай сделал полшага в их направлении, и Амалия подумала, что он вновь попытается остановить их, однако суровый взгляд Роберта, брошенный через плечо, прекратил дальнейшие препирательства. Процессия в составе двух пар: Амалии и Роберта и слуг – Лали и Айзы – удалилась.

Позеленевшее от злости лицо Патрика лучше всяких слов говорило о том, что с этого дня Амалия приобрела смертельного врага.

– Наглость этого человека безгранична, – пожаловалась Амалия, когда они отошли на достаточное расстояние.

– Некоторых вполне устраивает надсмотрщик, который знает, как выращивать сахарный тростник, и умеет заставить людей работать до кровавого пота. Все остальное для них не имеет никакого значения, – сказал Роберт печально.

– Как же я его ненавижу! – В эти непроизвольно вырвавшиеся из ее уст слова Амалия вложила всю боль души за поруганное женское достоинство, за унижение, которое ей только что пришлось испытать, за несостоявшуюся великую любовь, о которой она мечтала всю жизнь.

Спасаясь от дневной жары, Роберт скинул сюртук и закатал рукава рубашки. Как истинный джентльмен, он мог позволить себе такую вольность только на плантации; перед входом в дом следовало снова надеть сюртук и выглядеть должным образом.

От прикосновения ее тонких прохладных пальцев к теплой коже обнаженной руки сердце Роберта учащенно забилось, и ему стоило огромных усилий не подать виду, как он взволнован.

– Дай прав, говоря, что только Жюльен может уволить его, – Роберт пристально посмотрел на Амалию, потом перевел взгляд на ее пальцы, покоившиеся на его руке, и наконец, решившись на что-то, спросил: – Вы намерены просить мужа об этом?

– Да! – выдохнула она с жаром.

– Тогда и мне придется сказать ему несколько слов о Патрике. Тростник и работу Дай, возможно, понимает, но о земле и о ее нуждах не заботится. Нет у него уважения к земле! – заключил Роберт сердито, а потом добавил: – Лично я не потерпел бы рядом человека, который позволяет себе в столь непочтительном тоне разговаривать с леди.

Амалия не знала, что сказать в ответ: смятение овладело ею. Гнев и отчаяние, радость встречи и глупый девичий страх перед оказавшимся рядом мужчиной настолько смутили ее, что она не придумала в ответ ничего, кроме едва слышного:

– Благодарю вас.

Только часа полтора спустя Амалия вошла в холл. Она направилась к распахнутым на ночь дверям, прислонилась к прохладному косяку и, глядя на заводь, подумала о всех превратностях ушедшего дня. Ночь жила особой жизнью: мят кий воздух, наполненный цветочным ароматом трав, приятно ласкал кожу; сумрачную тишину нарушали только концерты лягушачьего хора и треск цикад: темнота на галерее располагала к мыслям, которыми не с кем было поделиться.