Текст книги "Неоновый дождь"

– Ваших клиенток?

– Да, я работаю в государственной службе помощи инвалидам.

– Вы можете упрятать его в тюрьму.

– Она до смерти перепугалась. А он пригрозил, чтоб молчала, иначе он сделает это с ней еще раз, а потом засадит ее в тюрьму как проститутку.

– Господи, леди, осторожней. Слушайте, здесь неподалеку есть ресторан на сваях на самой границе округа. Завернем туда, сделаем звонок, а я оплачу ваш обед.

– Почему?

– Потому, что вы связались со мной, но до сих пор мне не верите. Между прочим, не ясно, почему вы там проявили такую смелость?

– Ничего подобного. Просто я не подвожу странных личностей. В последние дни происходит вообще много странного. Если вы детектив из полиции, почему ездите на такой развалюхе?

– Несколько минут назад она такой, можно сказать, не была.

– Вот это я и называю странностью. Я ему, может, жизнь спасла, а он еще критикует мою езду.

Не спорь с божественным созданием, когда едешь в солнечное утро по аллее из дубовых деревьев, Робишо, подумал я. А также не спорь с кем бы то ни было, кто выжимает восемьдесят пять миль в час, осыпая стволы деревьев дробью из мелких камешков.

Вблизи ресторан оказался ветхим, стоявшим на сваях над озером строением с сетками на окнах. Все стены снаружи были обшиты рекламой группы «Метал Дикси – 45» и пива «Джакс». Сейчас был не сезон лангустов, поэтому я заказал жареного сома и две маленькие порции гумбо[3]3
  Гумбо – суп из окры – стручкового растения – с добавлением морепродуктов или мяса птицы (курицы, индейки, утки). Национальное блюдо многих южноамериканских стран.


[Закрыть] с креветками. Пока мы ждали заказ, я купил ей напиток в баре и воспользовался телефоном, чтобы сообщить о своем опоздании в управление Первого округа в Новом Орлеане. Я поднес трубку к уху новой знакомой, чтобы она услышала, как Клит отвечает, затем продолжил разговор.

– Я обедаю с одной леди, которая хотела бы, чтобы ты описал, как я выгляжу, – сказал я ему и передал ей трубку.

Слушая, она начала расплываться в улыбке, глаза у нее повеселели и она громко рассмеялась.

– Это жестоко, – заметила она.

– Что он сказал?

– Что у вас волосы в черно-белую полоску, как у скунса, и поэтому вы стараетесь сбить собак со следа.

– У Клита всегда были замашки комика.

– А вы все так поступаете? Приковываете других полицейских к машине, пугаете людей на шоссе, разыгрываете по телефону?

– Не совсем так. В округе Катауатче другие правила. А это просто не моя территория.

– А что же те двое, которые там остались? Они не будут вас преследовать?

– Похоже, их сейчас больше всего беспокоит вопрос, как они будут объясняться с шефом. После обеда вы не могли бы отвезти меня обратно в город?

– Мне нужно позвонить одному моему клиенту, а потом поедем.

Она отпила из бокала, съела вишенку, заметила, что я наблюдаю за ней, и перевела взгляд на озеро за окном, где ветер шевелил мох на стволах кипарисов.

– Вы любите бега?

– Никогда на них не была.

– У меня есть пропуск члена клуба. Не хотите пойти завтра вечером, если я заберу свою машину?

Она задумалась, не отводя глаз от моего лица. Глаза у нее были поразительно синими.

– Я играю на виолончели в струнном квартете. Завтра вечером у нас репетиция.

– О, надо же!

– Но мы, скорее всего, закончим в полдевятого. Если это для скачек не слишком поздно, то пожалуйста. Я живу возле Одюбон-парка.

Вот видишь, только не спорь с созданием Господа, и все успешно разрешится, сказал я сам себе.

* * *

Но на следующий день, в управлении округа, все пошло уже не так гладко. Если я связывался с людьми из отдела полиции нравов или, в частности, с сержантом Мотли, дело никогда не клеилось. Это был чернокожий военный запаса, не жалевший даже своих. Как-то раз один черный пьяница, сидевший в кутузке, привел его в большое недовольство, обозвав «недомерком белого человека со значком и пушкой белого человека», и Мотли поливал его слезоточивым газом до тех пор, пока тюремщик не выбил баллончик у него из рук.

Но за Мотли водились грешки и похуже. До того как он получил звание сержанта и перевелся в полицию нравов, он работал приставом в суде. В его обязанности входило доставлять арестованных из вытрезвителей к утреннему заседанию суда. Как-то он вез семерых человек в наручниках в лифте, когда в шахте начался пожар. Огонь быстро перекинулся на электропроводку, и лифт застрял между этажами. Мотли выскочил через аварийный выход на крыше, а семь арестованных задохнулись в дыму.

– Что ты хочешь о ней узнать? – спросил он.

Он страдал от избыточного веса, носил густые усы и очень много курил – в пепельнице было полно окурков.

– Ты задерживал ее три раза в месяц: дважды за приставания к мужчинам и один раз – за ограбление. У тебя, должно быть, был какой-то интерес к ней.

– Да она была десятидолларовая шлюшка подзаборная.

– Не много же ты мне рассказываешь, Мотли.

– А что рассказывать-то? Она бесплатно обслуживала клиентов в массажном салоне на Декатур-стрит. Такую любой на куски разрежет или сутенер подожжет, а она и не пикнет. Как я говорю, типичная жертва. Деревенская девчонка, которая собиралась сорвать здесь большой куш.

– Кто давал за нее залог?

– Наверное, сутенер ее. Не помню.

– Кто такой?

– Да не помню я. У них он каждые два месяца меняется.

– Не знаешь, был резон у кого-нибудь убивать ее?

– Ты еще спроси, какого размера обувь она носила. Когда ты вообще завел на нее дело? Я слышал, ты выловил ее из протоки в Катауатче.

– У меня личный интерес. Слушай, Мотли, давай мы скооперируемся с твоими ребятами. Как насчет маленького обмена услугами?

– Ты думаешь, я хоть что-нибудь знаю? Говорю тебе, это была еще одна безмозглая курица с улицы. Все они одинаковые, как только что с конвейера. В любом случае, я потерял с ней связь.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы пару раз заходили в массажный салон с проверкой, и она там уже не работала. Одна из девок сказала, что Хулио Сегура перевел ее в свое заведение. Но это все равно ничего не значит. Он все время так делал, потом они ему надоедали, он давал им по нескольку пакетиков героина, а его шофер-карлик отвозил их к автобусной остановке или обратно, туда, где раньше работали.

– Невероятно.

– Думаешь, такой человек, как он, заинтересован в шлюхах? Брось ты это дело, Робишо. Только время теряешь.

* * *

Через пятнадцать минут в офис, который я делил с Клитом, вошел капитан Гидри. Этот пятидесятилетний мужчина жил с матерью и входил в общество Рыцарей Колумба. Однако недавно он стал встречаться с одной вдовой из городского департамента водоснабжения, и мы все знали, насколько это серьезно. Дело дошло до того, что капитан решился на пересадку волос. Его сияющую лысину теперь покрывали крошечные завитки пересаженных волос, и голова напоминала круглый валун, который начал обрастать водорослями. Но администратор он был хороший, прямолинейный и язвительный, и частенько задавал нам жару по поводу и без повода.

– Звонили из Американской автомобильной ассоциации и сказали, что отбуксировали твою машину, – сказал он мне.

– Вот и хорошо, – отозвался я.

– Ничего хорошего. Они еще сказали, что кто-то разбил в ней все стекла, наверное, молотком или бейсбольной битой. Как там дела с шерифом, Дейв?

Пока я рассказывал, он смотрел на меня без всякого интереса. И о Хулио Сегуре тоже рассказал. Клит в это время зарылся носом в ящик с бумагами.

– Ты не выдумываешь? Ты что, в самом деле прицепил двух помощников шерифа к их собственной машине? – спросил Гидри.

– Мне достались не очень хорошие карты, капитан.

– Да, ты, наверное, их раскусил, поскольку мстить они, похоже не собираются, только дизайн окошек слегка изменили, и все. Ты хочешь их слегка прижать? Я могу позвонить прокурору, и он их, может, немного потрясет.

– Мы с Клитом хотим наведаться к Сегуре.

– Полиция нравов считает, что это их территория, – ответил капитан Гидри.

– Раз заговорили об убийстве полицейского, то теперь это наша территория, – возразил я.

– Ладно, только никаких ковбойских выходок, – согласился он. – Пока что у нас нет законных оснований там находиться.

– О'кей.

– Просто поговори с ним, чтоб он знал – мы слышали то, что нам не по вкусу.

– О'кей, капитан.

Он поскреб ногтем возле одной из вживленных прядей на голове.

– Дейв?

– Да, сэр?

– Забудь, что я сказал. Он угрожал офицеру полиции Нового Орлеана, и мы не собираемся это терпеть. Засунь его башку в унитаз. Скажи, что это и от меня привет.

* * *

Олеандр, мирт и азалия густо росли за витым железным забором вокруг огромного газона частных владений Сегуры. Садовники подстригали живые изгороди, поливали клумбы с геранью и розами, срезали сухие побуревшие листья у корней банановых деревьев. Впереди за озером я разглядел белый оштукатуренный дом в два этажа. Красная черепичная крыша сверкала на солнце, ветерок колыхал листья королевских пальм, посаженных у бассейна. Кто-то шумно плюхнулся в воду с подкидной доски.

Мускулистый латиноамериканец в широких брюках и рубашке-гольф вышел из главных ворот и склонился к окну нашей машины. Под черными волосами, покрывавшими его предплечья, виднелись выцветшие татуировки. На пальцах обеих рук были крупные кольца.

– Чем могу помочь, сэр?

– Мы офицеры полиции. Хотим поговорить с Сегурой, – ответил Клит.

– У вас назначена встреча с ним?

– Просто передай ему, что мы здесь, коллега, – сказал Клит.

– Сейчас у него гости.

– У тебя проблемы со слухом? – спросил Клит.

– У меня тут список имен. Если вы там есть, тогда входите. А если нет, оставайтесь здесь.

– Слушай, ты, чертов латинос...

Не закончив фразу, Клит выскочил из машины и что есть силы дал охраннику кулаком в живот. Тот согнулся пополам, рот у него широко раскрылся, будто ударили кузнечным молотом, глаза вылезли из орбит, как у утопающего.

– Животик болит? Прими таблетку, – бросил Клит.

– Да что это с тобой? – спросил я его.

– Уже ничего, – ответил он, толкнув железные ворота, чтобы мы проехали.

Латиноамериканец схватился рукой за забор, пытаясь отдышаться. Мы поехали по дороге к дому. Я все разглядывал Клита.

– Ты вот в полиции нравов никогда не работал. И не знаешь, что это за подонки, – сказал он. – Когда латинос попадается тебе на пути, просто перешагни через него. По-другому тут нельзя.

– А ты не перепил вчера вечером?

– Да, было дело, но мне, чтоб избить одного из этих ублюдков, повод не требуется.

– Больше так не делай, Клит.

– Мы внутри, не так ли? Вот будет сюрприз для Сегуры, как из пакетика с попкорном. Посмотри на эту группку у бассейна. Спорим, что можем всех их прижать и пришить им все дела по наркотикам, которые завели в полиции Орлеана и Джефферсона?

Около дюжины человек купались и стояли на берегу бассейна, сделанного в форме клеверного листка. Некоторые плавали на надувных матрасах по бирюзовой воде, кое-кто играл в карты, расположившись на каменных скамьях вокруг мозаичного столика, который стоял на якоре у края бассейна, где было мелко. Остальные сидели в плетеных креслах под тонкими серыми стволами пальм, а семья карликов-слуг разносила тропические напитки в высоких стаканах со льдом и фруктами.

Клит направился прямо через подстриженный газон к столику под пляжным зонтом, где сидел человек средних лет в светло-бежевых брюках и желтой рубашке с синими попугаями, а рядом с ним были двое других, темнокожих, как индусы, и тощих, как кишка. Человек в рубашке с попугаями имел самую странную внешность из тех, что мне доводилось видеть на своем веку. На треугольном лице с маленьким ротиком и чрезвычайно маленькими ушками ярко чернели глаза. Через лоб пролегли три глубокие складки, внутри которых виднелись горошинки бородавок. На запястье блестели золотые часы с черным циферблатом. Он курил дорогую сигарету в мундштуке. При нашем приближении к столу двое темнокожих мужчин начали подниматься, прикрывая третьего, но человек в желто-синей рубашке жестом остановил их. Глаза его оставались прищуренными, пока он восстанавливал в памяти лицо Клита.

– Что происходит, Хулио? – начал Клит. – Там у ворот один парень заблевал всю траву. Выглядит это очень гадко, особенно вблизи. Тебе следовало нанять охранника классом повыше.

– Персел, кажется? – спросил Сегура, наконец узнав его, что стало ясно по оживившемуся взгляду.

– Именно, – ответил Клит. – А теперь соедини точки линиями и вычисли, кто пришел со мной.

Один из охранников сказал что-то Сегуре по-испански.

– Заткнись, гнусный латинос, – оборвал его Клит.

– Что ты себе вообразил, Пёрсел? – обратился к нему Сегура.

– Все зависит от тебя, Хулио. Мы слышали, ты болтал что-то очень нехорошее насчет моего партнера.

– Это он? – спросил Сегура.

Я не ответил. Стоял и смотрел прямо ему в глаза. Он пыхнул дымом, ни вынимая мундштук изо рта, и тоже уставился на меня, не мигая, как будто разглядывал занятную штуковину, а не человека.

– Слышал шум, когда ты ввалился сюда, – проговорил он наконец. – Но я тебя не знаю. Даже не слыхал о тебе никогда.

– А я думаю, что ты лжешь, – ответил я.

– Думай, что хочешь. Что еще скажешь?

– Твои люди убили девятнадцатилетнюю девушку по имени Лавлейс Десхотелс.

– Сейчас я тебе кое-что скажу, как там тебя, – заговорил Сегура. – Я американский гражданин. Гражданин, потому что сенатор Соединенных Штатов предложил правительству принять закон, благодаря которому я тут. А еще у меня сын в Вест-Пойнте. Я не убиваю людей. Я не против, что Пёрсел и его люди иногда мне надоедают. Здесь тоже случаются la mordida,[4]4
  La mordida – убийство (исп.).


[Закрыть] как и в Никарагуа. Но не приходи больше сюда и не говори мне, что я кого-то убил. – Он кивнул своему «индусу», тот поднялся и пошел к дому. – И скажу тебе еще кое-что. Знаешь, почему Пёрсел здесь? Потому что за ним грешки водятся, а он их на других вешает. Он вытащил девчонку из массажного салона во Французском квартале и совратил ее на заднем сиденье своей машины. И эти люди говорят мне о морали.

– Л как тебе понравится, если твои зубы сейчас у тебя в глотке окажутся? – спросил Клит.

– Сейчас придут мои адвокаты. Если хочешь угрожать, хочешь драться – пожалуйста, сделаешь их только богаче. Они тебя будут обожать.

– Ну ты и скользкий тип, Хулио, – сказал я.

– Да что ты? Тоже такой остроумный, как твой напарник? – ответил он.

– Будто вазелином намазан, – добавил я. – Но послушай теперь историю моей жизни. Мой папаша был охотником и расставлял капканы на Марш-Айленд. Он часто говорил мне: «Если животное не двигается, не трогай его. Но как только оно начинает кусаться, дождись, когда оно широко раскроет пасть, и плюнь туда». Как тебе эта история?

– Ты неглуп. Зачем же притворяешься идиотом? Я тебе ничего не сделал. Уж не знаю, по каким причинам ты ищешь неприятности на свою голову.

– Вспомни самый ужасный случай в своей практике, Хулио, – попросил я.

– К чему это ты? – задал он встречный вопрос, приподняв бровь, отчего бородавки в складках на лбу побагровели.

– Слышал, на тебя работают несколько крутых ребят. Они, наверное, из прежней гвардии Сомосы, больше мастера по части удушения журналистов и убийствам католических священников.

– Ну ты и чушь городишь.

– Ну да, как же, – возразил я. – Тебе бы стоило только заглянуть в подвалы полицейских участков Сомосы, и ты сам бы увидел, как там этих несчастных подвешивают за руки с надетыми на головы холщовыми мешками, смоченными отравой для насекомых. А как они кричали – кислота разъедала глаза – и потом задыхались от ядовитых паров... После этого даже такому дерьму, как ты, снились бы кошмары. А разве ты не знаешь о том вулкане, куда гвардейцы сбрасывали сандинистов с вертолета, – прямо в горящий кратер? Даже подумать об этом страшно, а, Хулио?

– Ну и парочку к нам прислали сегодня. У одного из полиции нравов puta[5]5
  Puta – проститутка (исп.).


[Закрыть] в голове, другой рассуждает как марксист, – заметил он.

Несколько человек возле бассейна засмеялись.

– Ты не улавливаешь, – сказал я. – Подумай, что тебя ждет. Ты думал, что скрылся от своей судьбы, когда убежал из Манагуа от этого фильма ужасов, и решил, что спасен, как и Сомоса. Он вырвался из страны на «додже» со своими миллионами, а когда некто ехал через Асунсьон в лимузине с личным шофером и мотоциклетным эскортом впереди и позади машины, прямо к нему на колени приземлилась ракета трехдюймового калибра, выпущенная из базуки. Из него вышла отличная лазанья. Сечешь, Хулио?

– Не ты ли со мной разберешься, шеф?

– Нет, ты все еще не понимаешь. Послушай, это же почти прописные истины. В конце концов твой кусок пирога съест кто-то другой, и появится он, как всегда, откуда не ждешь. Может, простой коп приставит револьвер 45-го калибра к твоему уху и спустит курок, и твой череп останется без лица. Или тебя привяжут ремнями в Домике Красной Шапочки в «Анголе», где твои мозги окончательно спекутся.

– Надо бы тебе зарабатывать на жизнь сочиняя комиксы, – вставил он.

– А может, ты будешь сидеть возле своего бассейна, с охраной, девочками и этими дрессированными мартышками, и тут произойдет что-то из ряда вон выходящее... – С этими словами я схватил стакан, полный фруктов со льдом, и выплеснул ему на колени.

Он вскочил из-за стола и стал отряхивать светлые брюки, все еще не веря, что его осмелились так оскорбить. Его переполняло возмущение. Сидевший напротив него темнокожий парень, тот, что поприземистее, вскочил со стула. Клит резко усадил его обратно, хлопнув по плечу.

– Только начни – мы закончим, Пако, – сказал он.

Парень остался сидеть, сжимая железные подлокотники стула. Он не отрываясь смотрел на Клита, обернув к нему плоское, как сковородка, лицо, еле сдерживаясь от злости.

– Вот молодец, хороший мальчик, – похвалил его Клит.

– Эй, вы, ну-ка быстро убирайтесь, – выкрикнул Сегура.

– Это только начало. Следователи из отдела убийств – люди творческие, – ответил я.

– Да ты просто плевок на тротуаре, – сказал он.

– У нас с собой целая сумка отмычек к тебе, Хулио. В конце концов я добьюсь того, чтобы тебя отправили обратно на томатные плантации, – пообещал я.

– У меня есть ребята, которые каждый день будут отрезать от тебя по кусочку, – ответил он.

– Похоже на угрозу в адрес полицейского, – заметил Клит.

– Я в ваши игры не играю, maricon[6]6
  Испанское ругательство, букв. гомосексуалист.


[Закрыть], – сказал Сегура. – Вы не профессионалы, всегда проигрываете по жизни. Оглянитесь вокруг. Хотите убрать всех этих людей прямо сейчас?

В это время два человека припарковали свой канареечно-желтый автомобиль на краю дороги направились по газону к нам. Судя по виду, оба были особо приближенными к хозяину.

– Уиплэш Уайнбюргер собственной персоной, – назвал одного Клит.

– Я думал, его лишили адвокатской практики за попытку оказать давление на одного из присяжных, – сказал я.

– Это случилось с его братом. Сам Уиплэш слишком хитер, – объяснил Клит. – Он специализируется на страховом мошенничестве и обирании собственных клиентов.

– А это что за масленый бочонок рядом с ним?

– Один даго[7]7
  Даго – американское презрительное прозвище итальянца, испанца, португальца.


[Закрыть], юрист, торгует тут своей задницей уже много лет.

– Слышал, у тебя появились некоторые связи. Опасный ветер подул – этим парням надо бы свинцом ботинки набить, чтоб случайно не улетели, – сказал я Сегуре.

– Me cago en la puta de tu madre[8]8
  Испанское ругательство.


[Закрыть], – ответил он.

– Эй, вы, ищейки, у вас есть две минуты на то, чтобы убраться отсюда, – сказал адвокат.

Тощий и загорелый, он был похож на стареющего профессионального игрока в теннис. Одет он был в бежевую спортивную куртку, желтую рубашку с открытым воротом, а на нос нацепил затемненные очки с коричневатыми стеклами.

– Мы просто проходили мимо. Боюсь, мы, а не наши собеседники, сейчас быстро покатимся ко всем чертям, – ответил Клит.

– Кстати, Уайнбюргер, – обратился я, – ты плохо вызубрил закон о налогах, когда учился. Я слышал, у Сегуры не все в порядке с налоговыми декларациями.

– А у тебя что, прямой выход на Белый Дом есть? – спросил он.

– Для полиции это не закрытые данные. Так что домашние задания ты не выполнял, – сказал я.

И мы, развернувшись, пошли к нашей машине, оставив Сегуру с его адвокатом пялиться друг на друга.

* * *

Мы направились обратно по дороге вдоль озера к Понтшартренскому шоссе. Пальмы вдоль берега гнулись от ветра, по воде бежали невысокие волны с барашками, несколько яхт кренились к воде.

– Как думаешь, удалось нам воткнуть им пару шпилек? – спросил Клит, не поворачиваясь ко мне.

– Посмотрим.

– Отличное было замечание насчет налогов.

– А ты ничего не хочешь мне рассказать, Клит?

– А что, разве похоже, что я собрался сделать признание?

– Мне не нравится, когда парень вроде Сегуры пытается унизить моего напарника.

– Ну, в общем, все началось три года назад. Мы с женой тогда разошлись, и я шесть недель был сам не свой.

– И ты отпустил ту девушку?

– Она в кутузку никогда не попадала. Была моим осведомителем. И нравилась мне.

– И поэтому ты приложился кулаком в живот тому парню?

– Точно, хотя мне от этого не легче. Но клянусь тебе, Дейв, я никогда не делал ничего превышающего мои полномочия, – сказал он, обернув ко мне свое дубленое лицо со шрамами.

– Тогда я верю.

– Тогда с тебя beignet[9]9
  Beignet – оладья (фр.).


[Закрыть] и чашка кофе в кафе «Дю Монд».

Над озером Пончартрейн собиралась послеполуденная гроза. Небо на далеком горизонте стало зеленоватым, теперь уже по всему озеру вздымались волны. В редкие яхты, оставшиеся на воде, летели брызги и пена. С насквозь промокшими парусами они тяжело двигались к берегу. На землю упали первые капли дождя, когда мы свернули на шоссе, и вдруг мощно забарабанили по крыше машины.

* * *

Город вымок под проливным дождем, отовсюду текли струи воды, когда я заехал за очаровательным социальным работником по имени Энни Бэллард, которая жила у парка Одюбон. Уличные фонари высвечивали неясные очертания деревьев вдоль дорожек сквера на авеню Сент-Чарльз, мокрые трамвайные пути со старым зеленым вагоном тускло блестели во влажном свете, а размытые неоновые буквы и ярко горящие окна с дождевыми потеками в ресторанах и аптеке на углу казались фрагментом картины ночного города 40-х годов. Эта часть Нового Орлеана, похоже, совсем не менялась, и уж не знаю как, но это свидетельство прошлого в дождливый летний вечер всегда рассеивало мои страхи времени и смерти. И когда наступило это мечтательное состояние, я забыл об осторожности и не обратил внимания на машину, притормозившую позади меня, а пошел по дорожке к дому Энни в напрасной надежде на то, что только с такими людьми, как Хулио Сегура, случаются вещи, которых не ждешь.