Текст книги "Новые темные века"

Если коротко, сигнал Wi-Fi ухудшится, а не улучшится. При одном из сценариев подвижность почвы может снизить достоверность исходных данных, на основании которых происходят расчеты для телекоммуникации и спутниковой связи. Снизится точность, передаваемые данные начнут наслаиваться и мешать друг другу, шум вытеснит сигнал. Время и пространство нападают на системы, которые мы построили, чтобы преодолеть пространство и время.

Компьютеризация способствует изменению климата и сама становится его жертвой. В 2015 году мировые центры по обработке данных, где хранятся и обрабатываются эксабайты цифровой информации, потребляли около трех процентов всего электричества и производили два процента всех выбросов в мире. Этот углеродный след сопоставим с экологическим воздействием всей авиаиндустрии. Центры обработки данных по всему миру в 2015 году потребляли 416,2 тераватт-часа электричества, что превышает общее потребление электричества всем Соединенным Королевством, на которое приходится всего 300 тераватт-часов(18).

Считается, что из-за роста цифровой инфраструктуры и глобального потепления климата ИКТ в будущем будут потреблять значительно больше энергии. Существенное расширение инфраструктуры для хранения данных и повышения вычислительных мощностей в последнее десятилетие привело к тому, что объемы потребляемой энергии удваивались каждые четыре года, а в следующие десять лет, вероятно, утроятся. Согласно проведенному в Японии исследованию, к 2030 году потребности в электроэнергии только для цифровых услуг превысят текущие генерирующие мощности всей страны(19). Даже технологии, претендующие на радикальное преобразование общества, не становятся исключением. На проведение одной операции с биткоином, который, как задумывалось, должен был разрушить иерархические и централизованные финансовые системы, требуется столько же энергии, сколько потребляют девять домов в США; и если криптовалюты распространятся, то к 2019 году просто для их поддержания нужна будет энергия, вырабатываемая всеми Соединенными Штатами за год(20).

Более того, эти цифры отражают вычислительные мощности, но не касаются более широкой сети цифровой активности, которая стала возможной благодаря компьютеризации. Эта деятельность – рассредоточенная, фрагментированная и часто виртуальная – потребляет огромные ресурсы, и в силу особенностей современных сетей эти действия сложно увидеть и связать между собой. Непосредственные и местные потребности в электроэнергии отдельных людей, которые легко заметить и измерить, ничтожны по сравнению со стоимостью работы всей Сети, так же как объемы производимого отдельными людьми мусора, – очевидно, что на это положительно влияет этичное потребление и переработка отходов, – бледнеют по сравнению с отходами от мировой промышленности.

По подсчетам, представленным в докладе 2013 года «Облако начинается с угля – большие данные, большие сети, большая инфраструктура и большие мощности», чтобы зарядить один планшет или смартфон нужно так мало энергии, что этими цифрами легко пренебречь; за час просмотра видео такое устройство и обслуживающая его инфраструктура потребляют больше энергии, чем два новых холодильника за год(21). Этот отчет подготовлен не благонамеренной группой экоактивистов. Его запросили Национальная горнодобывающая ассоциация и Американская ассоциация за чистое угольное электричество, и отчет – это попытка лоббистов оправдать повышение потребления ископаемого топлива, чтобы удовлетворить растущий спрос.

Гиганты угольной промышленности, возможно, невольно указывают на то, что использование данных может быть не только количественным, но и качественным. Сами данные важнее того, как мы их рассматриваем, и не только для окружающей среды. Один отраслевой консультант, которого цитируют в газетах, утверждал: «Нам нужно с большей ответственностью относиться к тому, для чего мы используем Интернет <…> Центры обработки данных не виноваты – их приводят в действие социальные Сети и мобильные телефоны, а также все, что содержит изображения: фильмы, порнография, азартные игры, сайты знакомств и магазинов»(22). В большинстве случаев решения, якобы направленные на защиту экологии, включают призывы к регулированию (налог на данные), консервативные ограничения (запрет порнографии или переход к черно-белым изображениям для сокращения затрат), а также смехотворные технические решения (чудо-материал графен), – все эти идеи нелепы, не работоспособны и не сопоставимы с масштабами сетей, проблемы которых должны решить.

Цифровая культура развивается – ускоряется передача данных, увеличивается пропускная способность Сети, передается все больше «тяжелых» изображений, – и, как следствие, становится более дорогостоящей и разрушительной в прямом и переносном смыслах. Она требует дополнительных затрат и энергии и утверждает изображение, визуальное представление данных в качестве главного способа представления мира. Тем не менее, эти изображения больше не правдивы, как и наше представление о будущем. Пока в вечной мерзлоте тает наше прошлое, атмосфера сотрясает наше будущее. Изменение климата меняет наши ожидания и нашу способность хоть как-то предсказывать будущее.

Вскоре после полуночи 1 мая 2017 года самолет компании «Аэрофлот», выполнявший регулярный рейс SU270 Москва – Бангкок, попал в зону внезапной кратковременной сильной турбулентности(23). До того как экипаж успел сделать предупреждение, пассажиров подбросило так, что некоторые ударились о потолок, и раскидало по салону. На записях с борта видны лежащие в проходе окровавленные люди, разбросанные повсюду чемоданы и подносы(24). Когда самолет приземлился, 27 пострадавших немедленно направили в больницу, у некоторых были переломаны кости.

«Нас швырнуло о потолок с такой силой, что невозможно было удержаться в кресле, – сообщил репортерам один из пассажиров. – Казалось, что тряска не прекратится и мы разобьемся». Представители российского посольства сообщили новостному агентству Reuters, что «пассажиры получили травмы потому, что некоторые из них не были пристегнуты ремнями безопасности». В пресс-релизе компании «Аэрофлот» утверждалось, что самолет «пилотировал опытный экипаж. У командира воздушного судна налет свыше 23 тысяч часов, у второго пилота – свыше 10,5 тысячи часов. Однако турбулентность, в которую попал Boeing 777, невозможно было предугадать»(25).

В июне 2016 года из-за «внезапной кратковременной турбулентности» в небе над Бенгальским заливом получили травмы тридцать четыре пассажира и шесть членов экипажа на борту самолета «Малазийских авиалиний», следовавшего рейсом MH1 из Лондона в Куала-Лумпур(26). Из бортовой кухни подносы вылетали как пушечные ядра. По приземлении пассажиров выносили на носилках, некоторым потребовалась фиксация головы.

Через три месяца Boeing 767 компании United Airlines, вылетевший из Хьюстона в Лондон, в небе над Атлантическим океаном попал в зону «внезапной кратковременной турбулентности» и был вынужден совершить аварийную посадку в ирландском аэропорту Шэннон. Один из пассажиров рассказывал, что «самолет начинал падать четыре раза подряд»:

«Трясло очень сильно. На третий или четвертый раз младенцы проснулись и заплакали, разбуженные взрослые были дезориентированы. Я подумал, что это не могло быть обычной турбулентностью, – мы падали, и по ощущениям все могло закончиться катастрофой. Я никогда раньше такого не испытывал. Словно тобой выстрелили из пушки. Неведомая сила резко тянет вниз, замирает, потом тянет снова – и так четыре раза подряд. Если бы не пристегнутые ремни, пассажиры бы размозжили головы о потолок»(27).

В аэропорту самолет встречали кареты «Скорой помощи», шестнадцать человек госпитализировали.

Самый страшный известный нам случай внезапной турбулентности произошел в 1997 году с самолетом компании Unites Airlines, следовавшим рейсом 826 из Токио в Гонолулу. После двух часов полета, всего через несколько минут после того как командир получил предупреждение от экипажа другого самолета и объявил о необходимости пристегнуть ремни, Boeing 747 внезапно рухнул и так же внезапно выровнялся, и старший бортпроводник, занявший место на бортовой кухне, оказался вниз головой.

Одна из непристегнутых пассажирок ударилась о потолок и упала в проходе. Она была без сознания и потеряла много крови. Несмотря на попытки экипажа и находившегося на борту врача оказать ей помощь, женщина вскоре умерла. Вскрытие показало серьезные травмы позвоночника. Самолет развернулся и благополучно приземлился в Токио. У пятнадцати пассажиров были сломаны шейные и спинные позвонки, у восьмидесяти семи были зафиксированы гематомы, растяжения и иные повреждения. Тот самолет был списан и больше полетов не совершал.

Впоследствии в отчете Национального совета США по транспортной безопасности указывалось, что установленные на борту датчики зафиксировали пиковое ускорение в 1,814 g и минимальное ускорение в 0,824 g. Также самолет развернулся на 18 градусов, хотя пилоты не наблюдали никаких видимых признаков того, чтоˊ вот-вот должно было произойти(28).

Исследования погоды в некоторой степени объясняют турбулентность. Международная организация гражданской авиации (ИКАО) ежедневно публикует «важные погодные показатели», в том числе информацию о степени облачности и высоте облаков, скорости ветра, атмосферных фронтах и возможной турбулентности. Главным индикатором турбулентности служит «число Ричардсона», того самого Льюиса Фрая Ричардсона, который в 1920-х годах на основании вычислений вывел этот показатель в серии работ по метеорологии. При наличии данных об относительных температурах и скорости ветра в разных участках атмосферы можно определить возможную турбулентность на стыке этих участков.

Турбулентность при ясном небе заслужила свое название именно потому, что возникает как гром среди ясного неба, когда сталкиваются потоки воздуха, движущиеся с огромной разницей в скорости – при столкновении ветров образуются вихри и хаотические потоки. Несмотря на то, что это атмосферное явление – особенно в тропосфере, где летают самолеты, совершающие дальние рейсы, – довольно хорошо изучено, предвидеть или даже заметить такую турбулентность почти невозможно. По этой причине она намного опаснее предсказуемой турбулентности, наблюдаемой на границе грозового или иного атмосферного фронта, потому что пилоты не успевают среагировать и обойти ее. С каждым годом число случаев попадания в зону неожиданной турбулентности только растет.

Описанные выше громкие случаи широко обсуждаются, тем временем о многих других инцидентах, несмотря на глобальную значимость, даже не сообщается, и о них не найти никаких сведений. В опубликованном в 2006 году Федеральным управлением гражданской авиации США рекомендательном информационном письме о предотвращении травм при попадании в турбулентность говорится, что в последние годы частотность случаев попадания в зону турбулентности постепенно увеличивалась с 0,3 случая на миллион вылетов в 1989 году до 1,7 в 2003 году (29). Эти данные уже катастрофически устарели.

Причина возросших случаев турбулентности кроется в повышении содержания углекислого газа в атмосфере. Пол Уильямс из Национального центра атмосферной науки Университета Ридинга и Маноя Джоши из Школы наук об окружающей среде Университета Восточной Англии в статье, вышедшей в 2013 году в журнале Nature Climate Change, описали влияние нагревания атмосферы на трансатлантические перелеты:

«Используя симуляционные климатические модели, мы показываем, что турбулентность при ясном небе существенно меняется в трансатлантическом коридоре полетов при удвоенной концентрации углекислого газа. Измерения такой турбулентности на высоте полетов 50–75 градусов северной широты и 10–60 градусов западной долготы зимой показали увеличение частотности средней и сильной турбулентности на 10–40 %. Полученные результаты свидетельствуют о том, что изменение климата к середине текущего столетия сделает трансатлантические перелеты более неспокойными. Может увеличиться продолжительность полетов, потребление топлива и объем выбросов»(30).

Авторы исследования турбулентности в очередной раз подчеркивают существующие причинно-следственные связи и напоминают о природе наблюдаемого роста турбулентности: «Авиация отчасти повлияла на изменение климата, но, согласно полученным нами результатам, впервые изменение климата может повлиять на авиацию». Климатическое воздействие будет особо ощутимо в наиболее интенсивных воздушных коридорах над Азией и северной Атлантикой: возникнут сбои, рейсы будут откладываться, возможны повреждения. Будущее будет неспокойным, и мы теряем способность предсказывать удары.

Я вырос в спальном районе на юге Лондона, где над головой постоянно пролетали самолеты в аэропорт Хитроу и из него. Каждый вечер в 18:30 «Конкорд» из Нью-Йорка ракетой проносился над нами так, что тряслись двери и окна. К тому моменту «Конкорд» совершал полеты уже более десяти лет. Первый полет был произведен в 1969 году, регулярные рейсы начались с 1976 года. Трансатлантический перелет занял бы у вас три с половиной часа, если, конечно, вы могли бы позволить себе купить билет, стоимость которого туда-обратно начиналась примерно от 2000 британских фунтов.

В 1997 году фотограф Вольфганг Тиллманс представил серию из 56 фотографий, на которых «Конкорд» запечатлен ровно таким, каким я его запомнил, наблюдая его не из роскошного салона, а с земли: темный наконечник стрелы, с шумом проносящийся по небу. В описании коллекции для каталога выставки Тиллманc отмечал:

«Возможно, «Конкорд» – пример последнего техно-утопического изобретения эпохи 1960-х годов, которое до сих пор полноценно функционирует. Его футуристические формы, скорость и оглушительный грохот сегодня поражают воображение не меньше, чем когда он впервые оторвался от земли в 1969 году. Это экологический кошмар, задуманный в 1962 году, когда технологии и прогресс казались ответом на все вопросы и все горизонты были открыты. Для немногих избранных полеты на «Конкорде» были гламурной, немного неудобной и уже поднадоевшей рутиной, но наблюдать за взлетом, движением и посадкой самолета было удивительным бесплатным зрелищем, суперсовременным анахронизмом и символом желания преодолеть время и пространство посредством технологий»(31).

«Конкорд», совершивший последний полет в 2003 году, стал жертвой своего элитизма и ужасной катастрофы 2003 года на рейсе 4590 компании Air France, когда самолет рухнул в пригороде Парижа. Для многих конец полетов «Конкорда» стал концом определенного представления о будущем.

Современные самолеты мало походят на «Конкорд», воплощавший радикальные нововведения, и являются результатом пошагового улучшения: лучшие материалы, двигатели с повышенным КПД, более совершенная форма крыла. Последние из названных улучшений – мои любимые: концевая аэродинамическая поверхность – «крылышки» – теперь можно встретить на большинстве самолетов. Их изобрели не так давно, когда в ответ на нефтяной кризис 1973 года NASA предложило сократить потребление топлива путем постепенного совершенствования самолетов гражданской авиации. Они наводят на мысль об эпитафии на надгробии Бакминстера Фуллера в Кембридже, штат Массачусетс: «Зовите меня триммер» (позволяет поворачивать руль с минимальными усилиями). Проводить масштабирование небольших изменений нам еще под силу.

История – развитие и изменение – не всегда идет прогрессивно и правильно: не всегда мы поднимаемся по залитым солнцем холмам. И дело тут – иначе и не может быть – не в ностальгии. Скорее дело в принятии настоящего, независимо наступившего из линейной темпоральности, которая развивается важным, но запутанным образом из самой идеи истории. Больше нет и не может быть ничего ясного. Изменилась не многомерность будущего, а его предсказуемость.

В 2016 году в статье передовицы New York Times специалист по вычислительной метеорологии и бывший президент Американского метеорологического сообщества Уильям Б. Гейл привел множество примеров того, что человечество изучало на протяжении веков, но что изменилось под влиянием перемены климата: долгосрочные погодные тенденции, нерест и миграция рыб, опыление растений, циклы муссонов и приливов, случаи экстремальных погодных явлений. Боˊльшую часть летописной истории эти циклы в основном были предсказуемыми, и мы накопили огромные объемы информации, из которых черпаем знания, чтобы поддерживать устойчивость нашей все более запутанной цивилизации. На основании этих исследований мы постепенно развили свои способности делать прогнозы в самых разных сферах – от выбора посевных культур для определенного времени года до предсказания засух и лесных пожаров, динамики соотношения хищников и жертв, ожидаемых сельскохозяйственных урожаев и рыбных уловов.

Само существование цивилизации зависит от точности прогнозирования, но, к сожалению, наша способность предвидеть будущее постепенно снижается по мере того, как рушатся экосистемы, и на нас одна за одной обрушиваются бури, набиравшие силу сотню лет. Без точных долгосрочных прогнозов фермеры не будут знать, что и когда сажать, рыбаки не отыщут рыбу, экстренные службы не смогут спланировать меры по борьбе с затоплениями и пожарами, нельзя будет оценить пищевые и энергоресурсы и удовлетворить спрос. Гейл предвидит будущее, в котором наши внуки будут знать об окружающем мире существенно меньше, чем сегодня знаем мы, что приведет к катастрофическим последствиям для сложных сообществ(32). Возможно, мы уже перевалили через «пиковое знание» так же, как уже прошли через пиковую добычу нефти. Над нами нависла тень новых темных веков.

Философ Тимоти Мортон называет глобальное потепление «гиперобъектом», оно повсюду: окружает нас, обволакивает и связывает, но слишком велико, чтобы увидеть его во всей полноте. По большей части мы воспринимаем гиперобъекты опосредованно, через их воздействие на другие вещи – таяние ледяного покрова, вымирающая морская флора и фауна, проблемы на трансатлантических перелетах. Гиперобъекты проявляются везде одновременно, но мы способны почувствовать их только в определенном месте и среде. Мы можем воспринимать гиперобъекты как нечто личное, потому что они действуют на нас непосредственно, или можем представить, что они – результат научной теории. На самом деле, они выходят за рамки нашего восприятия или измерения. Они существуют без нашего участия. Они совсем рядом, но их сложно увидеть, поэтому теряется наша способность описывать их рационально, овладевать ими или преодолевать в любом традиционном понимании. Изменение климата – это гиперобъект, как атомная радиация, эволюция и Интернет.

Одна из главных характеристик гиперобъектов в том, что мы воспринимаем их только через воздействие на другие вещи, следовательно, для моделирования гиперобъектов нужно обширное вычисление. Их можно оценить только на уровне сетей, увидеть в них смысл посредством системы датчиков, эксабайтов данных и вычислений в пространстве и во времени. Ведение научных записей, таким образом, становится формой сверхчувственного восприятия: сетевое, общее, путешествующее во времени производство знания. Именно из-за этой характеристики гиперобъекты так ненавистны тем, кто придерживается определенных видов мышления, в особенности тем, кто настаивает на необходимости пощупать или почувствовать нечто нематериальное и неощутимое, и, следовательно, отбрасывает все, что не поддается такому познанию. На самом деле, споры по поводу изменения климата – это споры о пределах нашего познания.

Совсем скоро познание станет для нас недоступно. В доиндустриальный период с 1000 до 1750 года содержание углекислого газа в атмосфере равнялось 275–285 единицам на миллион – эти данные получены нами при исследовании образцов глубинного льда, того самого арктического льда, в котором хранятся, тают и утекают от нас сегодня знания. С начала промышленной революции содержание углекислого газа в атмосфере стало расти и в начале XIX века уже составляло 295 единиц на миллион, а к 1950 году достигло показателя 310 единиц на миллион. Эта все повышающаяся и ускоряющаяся тенденция именуется «кривой Килинга» в честь ученого, который в 1958 году первым в современной истории приступил к измерениям CO₂ в обсерватории на Мауна-Лоа на Гавайях. В 1970 году было зафиксировано 325 единиц на миллион, в 1988-м – 350, а в 2004-м – уже 375.

В 2015 году концентрация углекислого газа в атмосфере впервые за как минимум 800 000 лет превысила 400 единиц на миллион. Такими темпами – ведь ничто не свидетельствует о том, что они снизятся, а мы образумимся, – концентрация углекислого газа в атмосфере превысит 1000 единиц на миллион к концу текущего столетия.

При концентрации CO₂ в 1000 единиц на миллион когнитивные способности человека снижаются на 21 %(33). Если содержание углекислого газа повысится еще больше, мы вообще потеряем способность ясно мыслить. В промышленных городах содержание углекислого газа на улице часто достигает 500 единиц на миллион, а в закрытых, плохо проветриваемых помещениях часто превышает 1000 единиц на миллион. Когда в 2012 году содержание CO₂ измеряли в Калифорнии и Техасе, во многих школах были зафиксированы значения, превышавшие 2000 единиц на миллион(34).

Углекислый газ затуманивает разум, он напрямую ухудшает нашу способность ясно мыслить, а мы продолжаем вбрасывать его в атмосферу и запираемся в стенах образовательных учреждений. Кризис глобального потепления – это кризис разума, кризис мышления, кризис способности представить альтернативный способ существования. Скоро мы вообще перестанем соображать.

Ухудшение когнитивных способностей проявляется в проблемах во время трансатлантических перелетов, подрыве коммуникационных сетей, стирании биоразнообразия, таянии запасов исторического знания – все это знаки и знамения более широкой неспособности думать на уровне глобальных сетей, неспособности мыслить и действовать в масштабе цивилизации. Структуры, построенные нами как расширение собственных жизненных систем, наших когнитивных и сенсорных интерфейсов для взаимодействия с миром, – это единственные инструменты, позволяющие почувствовать мир, в котором вскоре будут господствовать гиперобъекты. Мы только-только начинаем их замечать, а уже теряем способность их понять.

Способность думать об изменении климата ухудшается из-за самого изменения климата. Как существование коммуникационных сетей подорвано из-за размягчения земли, так и наша способность договариваться и действовать в запутанных условиях экологических и технологических изменений снижается из-за неспособности людей понять, осмыслить сложные системы. И все же в центре текущего кризиса лежит гиперобъект такой системы: Интернет и образы жизни и мышления, которые она переплетает. Возможно, всемирная Сеть, этот уникальный гиперобъект – зарождающаяся культурная форма, возникшая из наших сознательных и бессознательных желаний в диалоге с математикой, электронами, кремнием и оптоволокном. То, что сейчас эта Сеть, возможно, ненамеренно, используется для ускорения кризиса, не означает, как мы убедимся в следующих главах, что она не может служить источником света.

Всемирная Сеть – это лучшая репрезентация построенной нами реальности именно потому, что ее так же сложно помыслить. Она сопровождает нас повсюду (телефоны в карманах), мы строим для нее вышки связи, дворцы для обработки данных, но она не сводится к отдельным элементам; она не привязана к конкретному месту и по природе своей внутренне противоречива – и это естественное условие существования самого мира. Сеть создается постоянно, намеренно и бессознательно. Чтобы жить в новые темные века, необходимо осознать эти противоречия и неопределенности, это состояние практического незнания. При правильном понимании Сеть может помочь осмыслить другие неопределенности, но для этого сначала необходимо сделать их видимыми. Чтобы работать с гиперобъектами, нужно верить в Сеть как в способ видения, мышления и действия. Она отрицает оковы времени, пространства и индивидуального опыта, которые характеризуют нашу неспособность постичь сложности новых темных веков. Она хочет, чтобы мы смирились с ее непостижимостью и неопределенностью. Угрозе разобщения и отчуждения Сеть вновь и вновь противопоставляет тот факт, что разделение невозможно.