Текст книги "Честнее не бывает"

Дж. Х. Чейз
Честнее не бывает

JHAVE A CHANGE OF SCENE

Copyright © Hervey Raymond, 1973

All rights reserved

© А. С. Полошак, перевод, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020

* * *

Глава первая

Проблемы начались через месяц после аварии. Запоздалый шок. Доктор Мелиш сказал по-другому, но в его профессиональном жаргоне сам черт ногу сломит. В любом случае он имел в виду запоздалый шок.

За месяц до аварии я, считайте что, не ходил, а летал. С какой стороны ни глянь, жизнь удалась. Взять, к примеру, мою работу. Я трудился как проклятый и наконец получил свое: стал главным по продажам в компании «Льюс и Фремлин». Это, если кто не знает, лучший ювелирный салон в Парадиз-Сити. Мы играем в той же лиге, что «Ван Клифф и Арпельс». Или «Кэрриерз». У нас в городе любая контора – магазин, галерея, бутик драгоценных камней – стремится к званию самой лучшей. Ведь сюда съезжаются на отдых миллионеры. Здесь кинозвезды, толстосумы, снобы и хвастуны всех мастей выставляют напоказ свое богатство.

Итак, «Льюс и Фремлин» – лучшие в своем деле, а я был их ведущим специалистом по бриллиантам. Получал шестьдесят тысяч в год. Городок наш – самый дорогой на побережье Флориды. Но даже здесь шестьдесят тысяч – это вполне себе деньги.

Ездил я на «мерседесе» с откидным верхом, жил в трехкомнатной квартире с видом на море, имел внушительный банковский счет и восемьдесят тысяч в акциях и облигациях.

У меня был полный шкаф одежды, вся отменного качества. Сам я человек рослый, и наружность у меня, по словам окружающих, приятная. А еще я лучше всех в «Кантри-клубе» играл в гольф и сквош. Теперь вы, наверное, понимаете, что стоит за фразой «не ходил, а летал». Хотя стоп. В довершение ко всему у меня была Джуди.

«С чего бы говорить о женщине так, словно она вишенка на торте?» – спросите вы. И я отвечу: Джуди была (обратите внимание на прошедшее время) важнейшим моим приобретением. Черноволосая красавица, смышленая и покладистая. Мы познакомились в «Кантри-клубе». Оказалось, она неплохо играет в гольф. Будь у нее в запасе шесть ударов, она бы меня обставила. Мой обычный результат – «минус один», так что я знаю, о чем говорю. Джуди приехала в Парадиз-Сити из Нью-Йорка собрать материал для жизнеописания судьи Сойера. Она мигом освоилась у нас и завела нужные знакомства. Не прошло и пары недель, как Джуди влилась в жизнь клуба. Через месяц, сыграв с ней партий тридцать, я понял: вот она, женщина моей мечты. Потом она рассказывала, что увидела во мне мужчину своей мечты значительно раньше. Мы обручились.

Мой босс, Сидни Фремлин, был одним из тех необычайно отзывчивых гомосексуалистов, чья доброта не знает границ. Конечно, если вы ему по душе. Услышав о помолвке, он заявил, что закатит вечеринку в нашу честь. Сидни обожал вечеринки. Сказал, что возьмет финансовую сторону вопроса на себя. Вечеринка будет в клубе, и на нее приглашены решительно все. Я не видел смысла устраивать торжество, но Джуди эта мысль понравилась, и я согласился.

Сидни знал, что я разбираюсь в бриллиантах лучше любого ювелира. Без меня котировки конторы просядут: так падают высокие стандарты мишленовского ресторана, когда увольняется шеф. Клиентам я нравился, они обращались ко мне за советом, и Сидни меня ценил. А если Сидни кого-то ценит, он готов сделать для этого человека что угодно.

Это было месяц назад. Вспоминать о том вечере – все равно что, обезумев от боли, расшатывать ноющий зуб.

Часов в семь вечера Джуди пришла ко мне в квартиру. Вечеринка начиналась в девять, но мы договорились встретиться пораньше. Хотели обсудить, какой дом купим после свадьбы. Вариантов было три: особнячок с большим садом, пентхаус и деревянное шале за городом. Я настаивал на пентхаусе, но Джуди склонялась к особнячку. Ей хотелось сад. Где-то час мы взвешивали все «за» и «против». Наконец Джуди убедила меня, что сад необходим.

– Когда появятся детишки, Ларри, без сада не обойтись.

Я тут же набрал номер нашего риелтора Эрни Траули и сказал, что завтра внесу залог за особнячок.

Окрыленные, мы вышли из квартиры и поехали в «Кантри-клуб». В миле от города мой уютный мирок треснул по швам. Вылетев с поворота на шоссе, потрепанный «кэдди» врезался в наш «мерс», как эсминец в подводную лодку. Я видел машину с перепуганным парнишкой за рулем, но не мог ничего сделать. Удар отбросил нас на обочину. Я подумал, как там Джуди, и отключился.

Придя в сознание, я снова подумал о Джуди. Оказалось, я в больнице Джефферсона: лежу в шикарной палате, за которую платит Сидни Фремлин. А вот и он – сидит у моей кровати и рыдает в шелковый носовой платок.

Раз уж мы заговорили о Сидни, надо бы его описать. Это был высокий и стройный мужчина, длинноволосый блондин, а возраст – от тридцати до пятидесяти. Экспрессивный добряк, Сидни всем нравился. Был очень талантлив и умел создавать необычные украшения. Финансовой стороной дела занимался его партнер, Том Льюс. Этот не смог бы отличить бриллиант от горного хрусталя, но знал, как сделать из одного доллара два. Считалось, что Фремлин и Льюс – богачи. А если в Парадиз-Сити вас сочтут богачом, извольте соответствовать. Пока дородный пятидесятилетний Льюс с лицом, похожим на бульдожью морду, орудовал за кулисами, Сидни сидел у себя в кабинете, придумывая новые безделушки, а в свободное время порхал по торговому залу. Всех старых клуш я направлял к нему. Эти дамочки были без ума от Сидни. Но молоденькие богачки, состоятельные бизнесмены в поисках уникального подарка, наследники, желающие оценить бабушкины камни или вставить их в новую оправу, – такие шли прямиком ко мне.

Гомосексуалисты – странное племя, но я с ними уживаюсь. На самом деле они гораздо более талантливы, приятны в общении и надежны, чем большинство «настоящих» мужчин нашего процветающего городка. Разумеется, есть и неприглядная сторона медали: вспышки ревности, сумасбродный характер, любовь к сплетням и такая стервозность, что ни одной женщине и не снилась. У Сидни был полный набор достоинств и недостатков, свойственных любому гомику. Он мне нравился, и мы неплохо ладили.

Так вот, макияж Сидни размыло слезами, а глаза его были как озера, полные отчаяния. Дрожащим голосом он сообщил мне новости: Джуди умерла на операционном столе.

По его словам, мне повезло. Я отделался сотрясением и некрасивой ссадиной на лбу. Через несколько дней снова буду здоров как лошадь.

Так и сказал: «Здоров как лошадь».

Уж такая у него была манера выражаться. В свое время Сидни учился в английской частной школе, но получил под зад коленом, когда надумал соблазнить физрука.

Значит, он сидит рядом и рыдает. Я и сам бы не прочь заплакать, да не могу. Когда я влюбился в Джуди, то решил: буду рядом с ней отныне и во веки вечные. И в этот миг во мне поселилось счастье, хрупкое, словно куриное яйцо. Такие штуки всегда хрупкие. Но я надеялся, что счастье еще не скоро сменится горем. Когда Сидни сказал, что Джуди умерла, я почувствовал, что скорлупа моего счастья треснула и разноцветный мир вмиг сделался черно-белым.

Через три дня я встал на ноги, но слова «здоров как лошадь» были не про меня. Похороны дались мне тяжко. Проводить Джуди явились все члены «Кантри-клуба». Из Нью-Йорка приехали ее родители, мать с отцом. Их я почти не помню, но люди вроде милые. Мать оказалась похожа на Джуди, и это меня сильно расстроило. Я был рад вернуться домой. За мной увязался Сидни. Я молил всех богов, чтобы меня оставили в покое, но Сидни никак не уходил. Когда вспоминаю тот момент, думаю, что его присутствие мне, пожалуй, помогло. Наконец около десяти вечера он со свойственным ему изяществом поднялся на ноги и сказал, что пойдет домой.

– Возьми месяц отпуска, Ларри, – добавил он. – Поиграй в гольф. Съезди куда-нибудь. Приди в себя. Джуди уже не вернешь. Что поделать, нужно жить дальше. Поезжай в отпуск. Потом возвращайся и ныряй в работу.

– Вот завтра и нырну, – сказал я. – Спасибо за все.

– Никаких «завтра»! – Он даже ногой топнул. – Вернешься через месяц, и это приказ!

– Ни хрена! Я намерен работать, и попробуй мне помешать! Завтра увидимся.

Такое решение казалось разумным. Какой тут гольф, если в голове ничего, кроме Джуди? Даже если пройду пар-3 с одного удара, мне будет плевать. За время пребывания в больнице я все обдумал.

Счастье мое разбилось, как куриное яйцо. Чем раньше вернусь к продаже бриллиантов, тем лучше. Я был само благоразумие. Говорил себе: такое бывает сплошь и рядом. Любимые умирают. Люди строят планы, городят воздушные замки. Даже звонят риелтору, собираясь купить особнячок. А потом что-то идет не так, и все планы рушатся в хлам. И это случается каждый божий день. С какой стати себя жалеть? Я встретил женщину своей мечты, мы строили планы на будущее, она умерла. Мне тридцать восемь лет. Если в меру повезет, еще полжизни впереди. Убеждал себя: нужно собраться, работать дальше. Может, потом встречу кого-то вроде Джуди. Женюсь.

В глубине души я знал, что тешу себя напрасными надеждами. Никто не сможет заменить Джуди. Она была одна такая. Отныне мне суждено сравнивать с ней всех остальных девушек, и у них попросту не будет шансов.

В любом случае я заклеил лоб пластырем и явился в торговый зал, делая вид, что ничего не случилось. Все остальные тоже делали вид, что ничего не случилось. Друзья – а их у меня было немало – пожимали мне руку чуть крепче обычного. Вели себя в высшей степени тактично и делали вид, что никакой Джуди никогда не было.

Хуже всего мне давалась работа с клиентами. Они говорили со мной вполголоса, отводя взгляд. Никто не развлекал себя попытками сбить цену; напротив, любое мое предложение принималось как должное.

Вокруг порхал Сидни, изо всех сил стараясь отвлечь меня от мрачных мыслей. Выбегал из кабинета с эскизами и спрашивал, что я думаю (раньше такое за ним не водилось). Выслушивал мои соображения и снова убегал с глаз долой. А через час все повторялось по новой.

Вторым менеджером торгового зала был Терри Мелвилл. Отучившись в лондонском филиале «Картье», он стал крупным специалистом по ювелирным делам. Невысокий, поджарый гомик с длинными волосами, выкрашенными в пепельный цвет, темно-синими глазами и заостренным узким носом. Рот у него был как резаная рана. Какое-то время назад Сидни запал на Терри и привез его в Парадиз-Сити, но теперь чувства Сидни поостыли. Терри терпеть меня не мог: ведь я лучше его разбирался в бриллиантах. Ну а мне действовал на нервы его злобный завистливый нрав и мелочные попытки увести моих клиентов. А еще Терри бесился, что Сидни балует меня своим вниманием, хоть я и натурал. Они постоянно ругались. Уверен, что Сидни давно бы выгнал Терри, если бы тот не был высококлассным специалистом. Допускаю также, что у Терри был компромат на Сидни.

Я пришел через несколько минут после того, как ночной сторож Сэм Гобл открыл магазин. Терри уже был на месте.

– Какая жалость, Ларри. Но могло быть и хуже. Ты тоже мог умереть, – сказал он.

Глаза его злорадно блеснули, и мне сильно захотелось его стукнуть. Я видел: он рад моему горю.

Кивнув, я прошел на рабочее место. Джейн Барлоу, моя секретарша – полная, но изящная женщина сорока пяти лет, – принесла почту. Мы переглянулись. Взгляд ее был печальным. Она попыталась улыбнуться, и меня пронзила боль. Коснувшись ее руки, я сказал:

– Бывает, Джейн. Ничего не говори. Тут нечего сказать. И спасибо за цветы.

Итак, вокруг меня увивался Сидни, клиенты говорили вполголоса, а Терри со своего места прожигал меня злобным взглядом. День оказался непростой, но я справился.

Сидни приглашал меня поужинать, но я отказался. Рано или поздно придется встать лицом к лицу с одиночеством. Чем раньше, тем лучше. Последние два месяца мы с Джуди всегда ужинали вместе: то у меня, то у нее. Теперь же все резко оборвалось. Я задумался, не поехать ли в «Кантри-клуб», но решил, что хватит с меня безмолвного сочувствия. Купил бутерброд, пришел домой и сидел один, вспоминая Джуди. Конечно, не лучший вариант. Но выход в люди дался мне труднее, чем я рассчитывал. Я сказал себе, что через пару-тройку дней все наладится. Однако ничего не наладилось.

В той аварии разбилось не только мое счастье. Поймите правильно: я не ищу оправданий. Лишь пересказываю выводы мозгоправа, к которому мне пришлось обратиться. Я верил, что смогу выбраться из этой ямы, но психика моя серьезно пострадала. Это стало понятно не сразу, а мозгоправ объяснил: такое поведение обусловлено психологической травмой.

Не вижу смысла вдаваться в подробности.

Суть в том, что за следующие три недели я очень сдал: и физически, и духовно. У меня пропал интерес к вещам, до поры до времени заполнявшим мою жизнь. Работа, гольф, сквош, одежда, общение с людьми, даже деньги… все потеряло смысл.

Хуже всего, конечно, обстояли дела на работе. Я начал допускать ошибки: поначалу мелкие, а потом все более серьезные. Оказалось, меня совершенно не волнует, что Джонсу нужен платиновый портсигар с рубиновыми инициалами новой любовницы. Портсигар я устроил, а про инициалы забыл. Еще я забыл, что миссис Ван Слай хотела подарить своему шалопаю-племяннику золотые часы с календарем. Часы я ему отправил, но без календаря. Миссис Ван Слай влетела в магазин, словно галеон на полном ходу, и осыпала Сидни такой бранью, что бедняга чуть не разрыдался. Рассказываю это, чтобы вы поняли цену моих ошибок. За три недели я наделал их множество: можете назвать это рассеянностью, или как вам угодно. Из-за меня Сидни получил нагоняй, а Терри тихо злорадствовал.

И еще одно: Джуди всегда следила за чистотой моей одежды. Теперь я забывал ежедневно менять рубашку. Кому какое дело? Раньше я стригся раз в неделю. Теперь же, впервые за долгое время, у меня на загривке появился пушок. Кому какое дело? И так далее и тому подобное.

Я перестал играть в гольф. Кому, черт побери, охота запускать белый мячик в голубое небо, а потом идти следом? Разве что безумцу. Сквош? О нем я почти забыл.

После аварии прошло три недели. Я сидел на месте и тупо пялился на крышку стола. Тут из кабинета появился Сидни. Он подошел ко мне и спросил, есть ли у меня минутка.

– Одна минутка, Ларри… Не больше.

Я почувствовал угрызения совести. В лотке входящих с самого утра лежала кипа писем и заказов. Было три часа, а я на них даже не взглянул.

– Мне нужно просмотреть почту, Сидни. Что-то важное?

– Да.

Поднявшись на ноги, я глянул в другой конец торгового зала – туда, где сидел Терри.

Он не сводил с меня глаз. На его красивом лице застыла презрительная ухмылочка. Лоток входящих у него на столе был пуст. Как ни крути, а Терри работящий парень.

Сидни направился к себе в кабинет. Я пошел следом. Сидни прикрыл дверь так, словно она была сделана из яичной скорлупы.

– Садись, Ларри.

Я сел.

Сидни заметался по огромной комнате, словно мотылек в поисках свечи. Я решил ему помочь:

– Что тебя тревожит, Сидни?

– Ты. Ты меня тревожишь. – Он резко остановился и устремил на меня печальный взгляд. – Хочу попросить о необычной услуге.

– О какой?

Он снова заметался по кабинету.

– Бога ради, сядь! – велел я. – Что такое?

Сидни метнулся к столу и уселся. Вынув шелковый носовой платок, он начал вытирать лицо.

– Что такое? – повторил я.

– Не получилось, Ларри. Ведь так? – спросил он, глядя куда-то в сторону.

– Что не получилось?

Спрятав платок, он взял себя в руки, поставил локти на полированную столешницу и старательно заглянул мне в глаза:

– Хочу попросить тебя об одолжении.

– Ты повторяешься. Что за одолжение?

– Будь добр, сходи к доктору Мелишу.

Ударь он меня по лицу, я бы удивился меньше. Отпрянув, я растерянно смотрел на Сидни.

Доктор Мелиш – самый популярный в городе психотерапевт. И самый дорогой. Если учесть, что у нас на полсотни горожан приходится один мозгоправ, это о многом говорит.

– Что ты имеешь в виду?

– Сходи к нему, Ларри. Я оплачу счет. Думаю, тебе нужно с ним побеседовать. – Я начал было протестовать, но он предупреждающе поднял руки. – Погоди. Дай я кое-что скажу. – Помолчав, Сидни продолжил: – Помнишь, я говорил, что ты будешь здоров как лошадь? Так вот, я ошибся. Знаю, каково тебе пришлось. Знаю, что утрата оставила ужасный след в твоей душе. И все понимаю. Я бы такого не пережил. Здорово, что ты сделал над собой усилие и вернулся на работу. Но ничего не получилось. Сам же понимаешь. Верно, Ларри? – Он с мольбой смотрел на меня. – Ведь понимаешь?

Я потер подбородок тыльной стороной ладони и оцепенел от скрежета щетины. Черт возьми! Забыл побриться! Вскочив, я подошел к большому зеркалу, в которое так любил смотреться Сидни. Взглянул на свое отражение, и мне сделалось дурно. Посмотрел на манжеты, затем перевел взгляд на туфли, которые не протирал уже пару недель.

Медленно вернувшись к креслу, я сел. Сидни пристально смотрел на меня. На его добром лице читалась тревога, и я понял, как сильно он волнуется. Я еще не совсем рехнулся и мог поставить себя на его место. Вспомнил все свои косяки последних недель. Задумался о своем внешнем виде. Несмотря на самоуверенность и напускную храбрость, здоровым как лошадь я не был.

Сделав медленный, глубокий вдох, я произнес:

– Слушай, Сидни. Не пойду я к Мелишу. Лучше уволюсь. Ты прав. Что-то пошло не так. Уйду, к чертовой матери, из конторы, и Терри получит свой шанс. Он нормальный парень. Обо мне не беспокойся. Бери с меня пример: я же перестал о себе беспокоиться.

– Ты лучший специалист по бриллиантам, – тихо сказал Сидни. Теперь он полностью владел собой и перестал метаться. – Я не позволю тебе уйти. Мне это не по карману. Тебе нужна помощь, и доктор Мелиш сможет тебя подлатать. Теперь послушай, Ларри. В прошлом я много для тебя сделал. Надеюсь, ты считаешь меня своим другом. Настало время вернуть должок. Я хочу, чтобы ты сходил к Мелишу. Уверен, за пару-тройку месяцев он тебе поможет. Да хоть за год, мне без разницы. Место останется за тобой. Ты же знаешь, как я тебя ценю. Повторю: ты лучший специалист по бриллиантам в ювелирном бизнесе. Пережил жуткое потрясение, но это можно исправить. Сделай для меня хоть такую малость. Отправляйся к Мелишу.

И я отправился к Мелишу. Сделал для Сидни «хоть такую малость».

До первой консультации я не верил, что доктор Мелиш, тощий лысеющий коротышка с проницательным взглядом, способен мне помочь. Сидни ввел его в курс дела, так что доктору было известно, что со мной приключилось. Он знал о Джуди и моей реакции на ее смерть.

Вдаваться в подробности незачем. После трех консультаций доктор вынес вердикт: мне требуется полная смена обстановки. Нужно уехать из Парадиз-Сити по меньшей мере на три месяца.

– Насколько я понимаю, после той аварии вы не в состоянии ездить на автомобиле, – сказал Мелиш, протирая очки. – Вам необходимо снова сесть за руль. Проблема в том, что вы рассматриваете свою потерю как нечто уникальное. – Я собрался возразить, но он поднял руку. – Знаю, вам не хочется это признавать, но дело обстоит именно так. Советую пообщаться с людьми, чьи проблемы посерьезнее ваших. Сможете взглянуть на ситуацию под новым углом. В Люсвилле у меня живет племянница. Она занимается социальной работой с малоимущими, и ей нужна помощь волонтеров. Поезжайте в Люсвилл, поработайте с беднотой. Я уже обо всем договорился. Буду предельно честен. Когда я сообщил о вас племяннице, она сказала, что не готова работать с психически нестабильным человеком. Да, ей очень нужен помощник, но сносить чужие жалобы она не намерена. Я заверил ее, что вы готовы помогать ей. И не добавите проблем. Убедить ее было непросто. Теперь решение за вами.

Я покачал головой:

– От меня ей такая же польза, как от лишней дырки в голове. Нет, это дурацкая идея. Я что-нибудь подыщу. Хорошо, уеду на три месяца. Я…

Мелиш покрутил в руках очки.

– Племяннице нужна помощь, – повторил он, пристально глядя на меня. – Разве вы не хотите помогать другим людям? Или решили, что отныне люди обязаны помогать вам?

Вопрос был поставлен так, что не отвертишься. В конце концов, чем я рискую? Пока буду поправлять здоровье, Сидни продолжит платить мне зарплату. Убраться из торгового зала, подальше от негромких сочувственных фраз, от Терри с его злорадной ухмылкой… Может, это и правда мысль. По крайней мере, что-то новенькое. Как же мне хотелось чего-нибудь новенького!

– Но я ничего не смыслю в социальной работе, – беспомощно сказал я. – От меня будет больше вреда, чем пользы.

Мелиш взглянул на часы. Я понял, что его мысли заняты следующим пациентом.

– Если племянница говорит, что найдет вам применение, не сомневайтесь: так оно и будет, – терпеливо произнес он. – Ну как, попробуете?

Почему бы и нет? Пожав плечами, я сказал, что поеду в Люсвилл.

Для начала я купил «бьюик» с откидным верхом. Поездка домой далась мне непросто. Добравшись до места, я весь дрожал и обливался потом. Минут пять просидев за баранкой, я заставил себя снова выехать на оживленный проспект, прокатился по Морскому бульвару, а потом снова вернулся к дому по главной улице. На этот раз я не дрожал и не потел.

Сидни пришел проводить меня.

– Через три месяца, Ларри, – сказал он, пожимая мне руку, – ты вернешься. И останешься лучшим специалистом по бриллиантам. Удачи, и да хранит тебя Бог.

Итак, я набил чемодан одеждой и отправился в Люсвилл, не зная, что меня ждет.

Доктор Мелиш может собой гордиться: уж что-что, а обстановку я сменил в полной мере.

Люсвилл находится в пяти сотнях миль от Парадиз-Сити. Оказалось, это крупный промышленный город, всегда окутанный облаком смога. По большей части там перерабатывают известняк. Если вдруг не знаете, из него делают известь, цемент и материалы для строительства дорог. Так уж вышло, что во Флориде это основная промышленная отрасль.

Ехал я не спеша и через два дня добрался до города. Оказалось, я начал нервничать за рулем. Вздрагивал каждый раз, когда мимо проносилась машина. Но тем не менее не останавливался. Переночевал в убогом мотеле. Наконец около одиннадцати я въехал в Люсвилл, совершенно измотанный и весь на нервах.

Едва я оказался в городских предместьях, как на кожу начала оседать цементная пыль. Я тут же почувствовал себя немытым и каким-то шершавым. Пыль запорошила ветровое стекло автомобиля. Солнца не было. Никакое солнце не способно одолеть то цементное облако смога, что висело над городом. По обеим сторонам дороги, ведущей в центр, стояли известковые фабрики. Из-за шума камнедробилок казалось, что вдалеке грохочет гром.

Доктор Мелиш советовал остановиться в «Бендикс-отеле». Сказал, это лучшая гостиница в городе. «Бендикс-отель» располагался в переулке рядом с главной улицей и выглядел весьма печально. Стеклянные двери были покрыты цементной пылью, в фойе стояли продавленные бамбуковые кресла, а стойкой регистрации служил обыкновенный стол. За ним на доске рядком висели ключи.

За столом восседал чудовищно толстый высокий мужчина с внушительными бакенбардами. Казалось, он побывал на поле боя и теперь зализывал раны.

Не суетясь и не выказывая интереса, он записал мое имя в журнал регистрации. Цветной парнишка печального вида, схватив чемодан, проводил меня на третий этаж, в номер с видом на многоквартирный дом. Когда мы поднимались, лифт страшно скрипел, дрожал и дергался. Я уж думал, не доедем.

Четыре стены, потолок, туалет и душ – вот и все, что было в номере.

Ничего не скажешь: смена обстановки.

Люсвилл отличался от Парадиз-Сити, как раздолбанный «шеви», побывавший в руках у пары-тройки хозяев, отличается от «роллса». И это, пожалуй, еще мягко сказано.

Разобрав чемодан, я развесил одежду в шкафу, разделся и принял душ. Вступив с собой в жесткую борьбу, надел чистую белую рубашку и один из лучших своих костюмов. Глянул в засиженное мухами зеркало и почувствовал едва заметный прилив уверенности в себе. По крайней мере, я снова стал похож на человека с положением, пусть слегка измученного, но определенно имеющего вес в обществе. Просто удивительно, как дорогой костюм, белая рубашка и хороший галстук способны изменить облик мужчины. Даже такого, как я.

Доктор Мелиш дал мне телефон своей племянницы и сказал, что ее зовут Дженни Бакстер. Я позвонил, но мне никто не ответил. Слегка раздраженный, я минут пять походил по комнате, а потом позвонил еще раз. И снова мне никто не ответил. Шагнув к открытому окну, я выглянул на улицу. Там суетилась целая толпа народу: бедного и по большей части весьма неопрятного вида. В основном женщины, бегающие по магазинам. Еще на улице было полно детей, и всем им не помешали бы водные процедуры. Многочисленные машины были покрыты цементной пылью. Позже я узнал, что пыль занимает первое место в списке злейших врагов города, опередив даже скуку, которой пришлось сдвинуться на вторую строчку.

Я снова набрал номер Дженни Бакстер. На этот раз в трубке раздался запыхавшийся женский голос:

– Алло?

– Мисс Бакстер?

– Да.

– Это Лоренс Карр. Ваш дядюшка, доктор Мелиш… – Я помолчал. Она или знает обо мне, или нет.

– Да, конечно. Где вы?

– В «Бендикс-отеле».

– Прошу, подождите часок. Я приеду.

Хоть женщина и не могла отдышаться, словно только что взлетела на шесть лестничных пролетов – а позже я узнал, что так и было, – говорила она звонко и энергично.

У меня не было настроения торчать в унылом номере.

– Может, я сам приеду? – спросил я.

– Да, замечательно. У вас есть адрес?

Я сказал, что есть.

– Тогда приезжайте, когда вам удобно. – Она повесила трубку.

С третьего этажа на первый я спустился пешком. Нервы все еще были ни к черту, и я опасался, что скрипящий лифт меня доконает. Чернокожий паренек рассказал, куда ехать. Мэддокс-стрит находилась в пяти минутах ходьбы. Возле гостиницы был дефицит парковочных мест, так что я решил прогуляться.

Шагая по главной улице, я понял, что все взгляды прикованы к моей персоне. Постепенно до меня дошло, что люди дивятся на мой наряд. На главной улице Парадиз-Сити у дорогого костюма полно конкурентов. Вы попросту обязаны хорошо выглядеть. Здесь же навстречу мне из смога выползали какие-то оборванцы.

Дженни Бакстер была у себя в кабинете: в крошечной комнатушке на шестом этаже ветхого строения без лифта. Я с трудом взобрался по лестнице, чувствуя, как цементная пыль натирает кожу под воротничком. Смена обстановки? Да, Мелиш подобрал мне просто волшебный вариант.

Дженни Бакстер было тридцать три года. Высокая, под шесть футов, смуглая, с неряшливой копной черных волос, собранных в пучок на макушке; казалось, этот пучок может развалиться в любой момент. И худенькая. Я привык к красоткам Парадиз-Сити, и по моим стандартам фигура Дженни была малопривлекательной. Вместо груди – два крошечных холмика, вряд ли способные взбудоражить мужской интерес. Казалось, Дженни недоедает. Одета она была в тусклое серо-коричневое платье. Думаю, сшитое собственноручно: крой был ужасный, и висело оно на ней, как на швабре. Черты лица у нее были приятные. Нос и губы – так вообще замечательные. Но что меня зацепило, так это ее глаза: искренние и проницательные, как у дядюшки. Интересные глаза.

Когда я вошел в комнатку, Дженни заполняла какой-то желтый бланк. Оторвавшись от писанины, женщина внимательно посмотрела на меня.

Я неуверенно топтался в дверях. Что я, черт возьми, здесь забыл?

– Ларри Карр? – Голос у нее был низкий, глубокий. – Проходите.

И тут зазвонил телефон. Указав на единственный свободный стул, Дженни сняла трубку. Ее реплики по большей части состояли из холодных, отрывистых «да» и «нет». Похоже, она была мастерица осадить собеседника и направить разговор в нужное русло.

Наконец Дженни положила трубку, воткнула карандаш в пучок волос, взглянула на меня и улыбнулась. Улыбка превратила ее в совершенно другого человека. Открытая, чудесная, теплая – не улыбка, а сама доброта и дружелюбие.

– Простите. Все звонят и звонят. Значит, хотите мне помочь?

Я уселся.

– Если смогу. – Неужели я говорю серьезно?

– Тогда наденьте что-нибудь попроще.

Я вымученно улыбнулся:

– Простите, я не виноват. Ваш дядюшка меня не предупредил.

Дженни кивнула:

– Он замечательный человек, но о мелочах не думает. – Отодвинувшись, она еще раз смерила меня внимательным взглядом. – Он все мне рассказал. Не вижу смысла юлить. Мне известно о вашей беде, и я вам сочувствую. Но у меня множество собственных проблем, и о чужих переживать некогда. Дядя Генри сказал, что вам нужно привести в порядок голову. Это ваша проблема, так что решать ее будете сами. – Она улыбнулась, положив ладони на истертый гроссбух. – Прошу, поймите меня правильно. В этом жутком городе есть чем заняться. И полно людей, которые нуждаются в поддержке. Мне требуется помощь, и у меня нет времени на сострадание.

– Я приехал помочь. – Как я ни старался, голос мой прозвучал негодующе. За кого она меня принимает? – Можете меня нагрузить.

– Говорите, приехали помочь? Что-то мне не верится, – заметила она.

– Да, именно так. Приехал помочь. Чем мне заняться?

Дженни достала из стола мятую пачку сигарет и предложила мне закурить.

Я вынул золотой портсигар – подарок от Сидни на мой прошлый день рождения. Обошелся в полторы тысячи долларов. Я гордился этим портсигаром. Он вызывал оторопь даже у некоторых моих клиентов. Специфическая вещица. Можно сказать, символ статуса.

– Покурим мои? – спросил я.

Дженни взглянула на блестящий портсигар, а потом снова на меня:

– Он и правда золотой?

– Этот? – Я повертел портсигар в руках, чтобы женщина как следует его рассмотрела. – Ах да, конечно.

– Но он же стоит бешеных денег.

Цементная пыль под воротничком сделалась чуть более шершавой.

– Полторы тысячи долларов. Это подарок. – Я протянул ей портсигар. – Угощайтесь.

– Нет, спасибо. – Выудив сигарету из мятой пачки, она с трудом отвела взгляд от портсигара. – Вы с ним поосторожнее. Могут украсть.

– А что, здесь воруют?

Кивнув, Дженни прикурила от золотой зажигалки. Ее мне подарил какой-то клиент.

– Полторы тысячи долларов? За такие деньги я могла бы целый месяц кормить десяток моих семей.

– У вас десять семей? – Я убрал портсигар в задний карман брюк. – Правда?

– У меня две тысячи пятьсот двадцать две семьи, – невозмутимо ответила Дженни.

Достав из выдвижного ящика план городских улиц, она положила его на потертый стол, прямо передо мной. Карта была расчерчена фломастером на пять секторов. Каждый сектор помечен своей цифрой.

– Чтобы вы понимали, во что ввязываетесь, – продолжила Дженни. – Сейчас все объясню.

Оказалось, в социальной службе работают пять человек. Каждый отвечает за свой сектор. Дженни достался худший. Взглянув на меня, она улыбнулась:

– Никто не хотел сюда соваться, поэтому пришлось взять на себя. Работаю здесь уже два года. Моя задача – помогать, но только если помощь действительно необходима. В моем распоряжении скудный фонд, но денег вечно не хватает. Хожу по семьям. Пишу отчеты. Данные из отчетов наносят на карту. – Она хлопнула ладонью по сектору номер пять. – Вот мой участок. Почти четыре тысячи человек, включая детей. Ну как, детей… после семи лет они уже детьми не считаются. Вот. – Карандаш переместился от сектора номер пять к границе города. – Здесь женская тюрьма штата Флорида. Место сложное: условия невыносимые, клиенты буйные. В основном сидят подолгу. Почти все – закоренелые преступницы. Посетителей туда стали пускать только три месяца назад, когда я убедила руководство, что смогу быть полезной.