Текст книги "Три ипостаси Божества"

– Не беспокойся обо мне, дорогой Михаил!

Она открыто пародировала манеру Николаса называть их обоих.

– Что ты сделала? Кто убил нашего Великого Хозяина?

Михаил прошел мимо нее и приблизился к столу, на котором лежала шкатулка с лекарством. Александра коснулась края черной материи, которая укрывала квадратный объект – так же, как плащ укрывал тело Николаса. Михаил содрогнулся. Через запах уксуса пробивался другой запах. Запах смерти. Второй раз за последний час он ощущает этот запах!

– Он никогда не был нашим хозяином. Может быть, он и управлял тобой как куклой, но моим хозяином всегда была судьба.

Одним размашистым движением Александра сорвала черную материю со стеклянного куба. Внутри находилась голова.

Михаил закашлялся. Воздух покидал его легкие с такой скоростью, что остановить его поток Михаил не мог. Голова Николаса. Глаза бывшего Бога смотрели мимо Михаила ужасающим, совершенно пустым взглядом.

– У тебя его голова? – спросил он. – Но зачем? Хотела произвести на меня впечатление?

Михаил, отвернувшись от Александры и того, что осталось от Николаса, вдохнул и задержал дыхание, после чего выдохнул. И все – по три секунды.

Александра подошла к Михаилу и с любовью тронула его за плечо. Правда, любви в ее душе не было.

– Если ты считаешь, что это сделала я, ты ошибаешься. Это сделали принципы. Они его убили.

Михаил отстранился от прикосновения, в очередной раз содрогнувшись от запаха уксуса. Нет, дворец – несмотря на обилие этой жидкости – никогда не станет чистым, и она никогда не станет истинной Богиней. Такой, каким был Николас.

– Принципы…

Михаил отлично знал эти принципы. Они были вплетены в его мозг и прочно осели там – несмотря на все проблемы с головой. Но чего он не мог понять, так это то, каким образом Александра с помощью принципов может оправдать убийство. Николас создал триединство Божества на основе трех истин:

Терпение во всем.

Честность и последовательность во всех делах.

Вера в силу судьбы.

Михаил повернулся и встал лицом к лицу с Александрой, достаточно близко, чтобы до ее ноздрей дошел запах гниющей плоти, увязший в складках его плаща.

– Ты ведь даже ничего не планполагала из того, что Николас…

– Планполагала? – переспросила Александра и рассмеялась. Она постоянно исправляла его ошибки. А то, что Михаил соединил в одном слове два слова с похожими значениями, говорило лишь о том, что она, Александра, одарена гораздо богаче, чем он, Михаил. Вряд ли у этого бывшего шиза хоть когда-нибудь получится так говорить с народом Аляски, как говорит она, Богиня Александра!

Но у Михаила были более обстоятельные планы. Войны ведутся не словами, а оружием, и он это хорошо знал.

Он держал Александру за плечи, полностью уверенный в том, что она ощущает запах смерти, все еще держащийся в складках его плаща. Он хотел, чтобы она почувствовала к своему преступлению такое же отвращение, какое чувствовал он.

– То, что ты совершила, невос…

Он подождал, пока его мозг найдет нужное слово.

– Невосполнимо. Неисправимо.

Он подождал – не поправит ли его Александра, но она промолчала.

Наконец она сбросила его руки.

– Да, – произнесла она. – Эволюцию не остановить. Ты прав.

Но Михаил имел в виду другое, и она знала об этом. Взглядом он следовал за Александрой, когда она подошла к шкатулке, щелкнула замками и открыла ее. Он знал: сейчас она достанет ампулу с кровью Ньюта и примется, держа ее перед его глазами, нудеть про свою Эволюцию. Он вдохнул. Задержал дыхание. Выдохнул. На каждый этап упражнения – по три секунды.

Поглаживая ампулу кончиками пальцев, она явно дразнила Михаила.

– Мы же можем это сделать вместе, – сказала она. – Ты и я.

– Я никогда не стану таким, как ты, – глухо отозвался Михаил.

Он подошел близко, достаточно близко для того, чтобы одним движением разбить, уничтожить эту ампулу – если захочет. Захочет или нет? Позволит ли той части мозга, где поселилось безумие и хаос, выиграть битву у здоровой части?

– Ты просто не понимаешь суть процесса и… – начал он и сделал паузу, дожидаясь, пока по вагонам его мыслей рассядутся пассажиры – слова.

Александра же не собиралась проявлять терпение и дожидаться.

– Вера в судьбу – вечный принцип, – заявила она таким тоном, будто искусство манипулирования, которым она владела, и было рукой этой самой судьбы.

– А что ты сделаешь с теми, кто не будет соответствовать твоим стандартам? Что произойдет с теми, чье состояние с каждым днем будет ухудшаться – даже если сегодня они и годятся для Эволюции?

Несколько лет подряд он пытался убедить Александру, что те изменения, которые в ней произошли после коррекции ДНК, изменили ее не в лучшую сторону. Те последовательности в цепях ДНК, которые она импортировала из крови Ньюта, сделали Александру высокомерной, и ее высокомерие входило в помещение задолго до того, как на пороге появлялась она сама. То, что она приобрела, она называла даром. Для него же это было проклятие. Жажда власти, которую проявляли ученые прошлых поколений.

Но Александру было не смутить.

– У каждого свой дар, и они различаются, – сказала она. – Только потому, что твой дар…

Он вдруг закричал:

– Жизнь есть главный дар! Я вернул себе свою жизнь. А то, что ты делаешь… это чистый эгоизм. Половину населения ты оставляешь за пределами своих планов.

Он замолк, увидев, как Александра вновь достает из шкатулки ампулу и вновь принимается вертеть ее в пальцах, словно это – игрушка. Если только…

Если только в ампуле нечто иное. Нечто из того, что он не вполне понимает, но, с другой стороны, понимает на все сто. Его мысли воспарили – он словно прозрел. Двинувшись к двери, избегая встретиться глазами с Александрой, Михаил сказал:

– Прости. Я немного не в себе. Переживаю из-за Николаса. Я, пожалуй… я отправлюсь в паломничество, чтобы все обдумать. А когда я вернусь, мы поговорим.

– Паломничество? Паломничество – это когда ты исчезаешь на целые недели, не сказав, где ты и что с тобой?

Она вернула ампулу в шкатулку. Похоже, даже усмехнулась. Но выражение превосходства на ее лице не смутило Михаила. Он понял, как мало она знает, да еще и не догадывается об этом.

– Николас был замечательным человеком, который спас мою жизнь, и я должен чтить его память – так, как могу.

Потом поднял капюшон и спросил:

– Ты будешь обращаться к людям?

– А разве не я это делаю всегда? – парировала Александра.

Жители Нью-Петербурга любили эту женщину. Доверяли ей. Боготворили ее. Но они были дураками – все, без исключения. Хотя и она не так уж ловко ими манипулировала, как ей казалось. Она быстро оглянулась на шкатулку из красной кожи, в которой содержалась ампула с начертанным на ней именем Ньюта, хотя число… число принадлежало совсем другому человеку. А4.

Номером А4 был дорогой Чак, как его звал Николас.

А4 не был лекарством, обеспечивающим Исцеление.

Александра не знала того, чего не знала.

Глава шестая. Огонь погас

1

Садина

Чем ближе они подходили к берегу, где оставили корабль, тем больше Садина волновалась и тем меньше спала. И дело было совсем не в травяном матрасе. Она ворочалась с боку на бок и видела старину Фрайпана, который в свете луны сидел у костра и подбрасывал топливо в умирающий огонь. Обычно кусок полена длиной в пол-дюйма горел целый час, но теперь они были совсем близко от побережья, и растущий здесь кустарник сгорал значительно быстрее. Садина была благодарна Фрайпану за то, что тот не спал, и не только потому, что сберегал тепло, но и потому, что она могла задать ему вопросы, на которые никто, кроме него, ответить был не в состоянии.

Стараясь не шуметь, Садина встала со своего матраса и подошла к старику.

– Не спится? – прошептала она.

– Доживешь до моих годков, поймешь, что сон не так уж и важен. С каждым днем я все ближе к Последнему Сну, и вот тогда-то я уж точно отдохну.

Когда Фрайпан отвернулся от костра, чтобы прихватить очередную охапку сучьев, Садина увидела у него на шее часть татуировки от ПОРОКа: А8.

– У моей бабушки была такая же отметина, – сказала она. – Цифра была другая, но… Ну, ты понимаешь, что я имею в виду…

У Сони были длинные волосы, которыми она прикрывала шею, но старина Фрайпан носил свой номер открыто, словно это была кривая ироничная ухмылка. Постоянное напоминание всем и вся, где он сумел побывать. Садина вздохнула и сказала:

– Никогда не понимала того, через что вам всем пришлось пройти. И сейчас не понимаю. Но, как мне кажется, это было великим делом.

Ее несколько неуклюжая попытка выразить Фрайпану благодарность от всего молодого поколения действительно выглядела неуклюже. До последнего времени те истории, которые им на острове рассказывали о Лабиринте и попавших туда сверстниках Фрайпана, казались затертыми до банальности. Даже выдуманными! Но, как оказалось, шизы и смерть были вполне реальными! И хотя Садину пока никто не колол шприцами и никто у нее не брал мазки, она чувствовала себя объектом исследований.

– Как ты думаешь, – спросила она у Фрайпана, – они заставят меня пройти…

Она не могла найти слов для обозначения того, что боялась. Испытания и тесты – это не все, что ее заботило.

– Да нет! Они просто возьмут у тебя кровь. Несколько ампул, и все!

– А у тебя они тогда тоже брали кровь?

– Тогда у нас много чего брали.

Фрайпан нахмурился, и в его морщинах отразились тысячи мыслей и чувств, вызванных воспоминаниями о юности.

Воцарилась тишина. Садина почти физически ощущала груз жизненного опыта, который всего в двух словах передал ей Фрайпан.

Слева, из тени деревьев, появилась фигура.

– Сидите здесь, вдвоем, развлекаетесь, без меня!

Сонная Триш подошла и уселась рядом с ними.

– Луна слишком яркая, не заснуть, – солгала Садина. Триш опекала Садину даже в мелочах. Садина глубоко вздохнет, Триш тут же спросит – а что случилось? Впрочем, это не надоедало. Садина взяла в руку ладонь подруги и крепко пожала. Она любила Триш, любила сильно и искренне. Просто ей так не хватало той простоты и легкости, что освещали их отношения на острове, где самое плохое, что могло случиться – это получить взбучку от старших за то, что заплыла слишком далеко. Здесь же из-за каждого угла выглядывала смерть, и после того, как ее похитили, Триш, похоже, так и ждет, что случится что-то плохое. Может быть, даже хочет, чтобы это плохое случилось, чтобы не мучиться неопределенностью.

– Прости, что разбудили, – сказал старина Фрайпан.

– Я почувствовала, что Садины нет, и испугалась. А потом увидела тени у костра.

Триш пыталась говорить спокойно, но даже здесь, в темноте, Садина видела, как та волновалась, и это волнение передалось самой Садине.

– Все в порядке, – сказала она, пытаясь успокоить подругу. – Мне просто не спалось.

Фрайпан же вытащил карманного формата книгу. Это была Книга Ньюта.

– Если хочешь заснуть, почитай на ночь, – сказал он.

– Ты, наверное, читал это миллион раз, – предположила Триш. – Странно, что не запомнил наизусть.

– Я запомнил, – отозвался Фрайпан. – Почти все.

– Мне стыдно признаться, – сказала Садина, – но хотя Ньют мне двоюродный дед, я читала эту книгу только в начальной школе.

Фрайпан пожал плечами и похлопал по обложке ладонью.

– Видишь ли, – начал объяснять он, – Ньют не был богом, и книга совсем не об этом. Он был человеком. Храбрым, на которого всегда можно было положиться. Он всегда чувствовал ответственность за свою группу, точно так же, как вы чувствуете ответственность за свою. У тебя больше сходств с твоим двоюродным дедом, чем различий.

Но жизнь Садины, как она это чувствовала, настолько отличалась от жизни Ньюта, что слова Фрайпана показались ей дикими и нелепыми.

Тот же между тем продолжал:

– Я читаю это для того, чтобы не дать своим мыслям отправиться туда, где им не место. Когда я читаю эту книгу, я слышу голос Ньюта, и это чертовски успокаивает.

Садина всегда думала о Ньюте как о герое мифологической легенды, и она была благодарна Фрайпану – он помог ей понять, что ее двоюродный дед был таким же подростком, каким и она когда-то.

– Ты действительно считаешь, что я похожа на Ньюта, или же просто хочешь меня успокоить? – спросила она.

Фрайпан покачал головой.

– У тебя есть его доброта, его инстинкты. Все будет хорошо. Не думай, что кровь, которая течет в тебе, это какое-то тяжкое бремя. Нет! Для тебя это возможность осуществить свое предназначение. Это – основа жизни для будущих поколений.

Триш склонилась к Садине и поцеловала ее в щеку.

– Спасибо! – сказала Садина. – И все-таки ты зря беспокоилась.

– Я иду баиньки, – сказала Триш. – Целый день таскаться по лесам, а потом еще и ночью глаз не смыкать – это не по мне.

Она вновь поцеловала Садину и прошептала:

– Я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.

Садина кивнула.

– Я за тобой. А то Доминик, как петух, запоет свою утреннюю песню при первых лучах солнца.

Она подошла к костру и подложила в огонь несколько веток, сложив их там наподобие каркаса юрты.

– А ты будешь спать? – спросила она Фрайпана.

– Может, буду, а, может, и нет, – отозвался старик.

Он выпрямился и посмотрел Садине в глаза.

– Держись, детка, – сказал он. – Все будет отлично!

Услышав слова Фрайпана, Садина порывисто обняла старика: больше всего ей было нужно именно это – чтобы кто-то сказал ей, что все будет отлично. И Фрайпан, этот легендарный Глэйдер, который видел в своей жизни куда больше страшных опасностей, чем любой обычный человек, говорит ей это с искренностью, на которую способны лишь великие и чистые души!

– И у тебя все будет отлично! – сказала она. – Мы вместе идем на Аляску.

Обнимая старика, она чувствовала в его объятии силу всех тех, кто прошел с ним через Глэйд – Ньюта, Томаса, Минхо, Терезы… Они все словно стояли сейчас перед Садиной.

– Аляска… – коротко рассмеялся Фрайпан, отстраняясь. – Не говори мне про Аляску. Аляска не для меня.

Садина всмотрелась в лицо Фрайпана, не уверенная, что поняла его правильно.

– Ты не…

– Не в этой жизни, – сказал старик и покачал головой.

– Но…

Слова изменили Садине. Может быть, разбудить всех в лагере и закричать, что Фрайпан оставляет их? Но это убьет его. А если не сказать, это убьет ее, Садину.

– Но как же так… – наконец выдавила она из себя. – Я не смогу без тебя!

– Прости, детка. Мне очень жаль, – отозвался Фрайпан и, отвернувшись, занялся костром.

2

Александра

Она пристально смотрела на стеклянный ящик, в котором покоилась голова Николаса, поглаживая его ребра кончиками пальцев. Как ей хотелось, чтобы этот ужас навсегда оставил ее, ушел из ее жизни! Можно вызвать Маннуса и приказать ему забрать голову и похоронить в океане. В конце концов, ведь это именно он убил Николаса, а в обязанности наемного убийцы входит и утилизация тела убитого. А можно отдать голову Флинту, и пусть он скормит ее диким свиньям, живущим в окрестностях города, хотя этот тип просто по определению не способен хранить секреты, а если он видит мертвеца, у него просто коленки подкашиваются. Нет, пожалуй, лучшее место для захоронения – глубоко под землей, в развалинах Лабиринта.

Она сама отправится туда глубокой ночью, при свете Авроры Гиперборейской. Закапывать голову она не станет. Оставит на виду – как предостережение Михаилу. Пусть помнит, куда бы ни понесли его ноги, об этой гниющей плоти. Помнит, где бы ни оказался во время этих своих многонедельных отлучек. Александра видела Михаила, который, подобно сорвавшемуся с цепи безумцу, скитается в закоулках Лабиринта. Ей не всегда был понятен его маршрут, но то, что он упорно нарезает круги по Лабиринту, было очевидно. Хотя, может быть, он просто странствует в лабиринтах своего сознания. Несмотря на то, что Александра была способна дистанционно контролировать сознание Михаила, его безумие временами блокировало эту способность, и на табло ее внутреннего взора, словно зияющие дыры, возникали темные пятна.

– Богиня! – в дверях появился Флинт. Появился без обычного стука. Александра укрыла ящик сукном. Флинт быстро загорался, и зажечь его не составляло большого труда. Но, несмотря на эту способность слуги реагировать на все излишне остро, Александра умела направлять вспыхивающий во Флинте огонь в нужную сторону.

– Во имя Вспышки! Что произошло на этот раз?

Она сурово посмотрела на Флинта.

– Ты вошел, даже не постучавшись.

Она отчитывала его так, как строгая мать обычно отчитывает ребенка.

– Николас!

В глазах Флинта застыл ужас.

Александра замерла. Кровь в ее венах, казалось, обратилась в лед.

– Он…

Она ждала, что он покажет пальцем на стеклянный ящик, но Флинт по-прежнему метался, нервно переставляя ноги, на узком пространстве ковра, лежащего на полу перед Александрой.

– Его нашли мертвым, в его кабинете. Тело… Вернее, часть тела.

В лице Флинта не было ни кровинки, как будто это он обнаружил бездыханное тело погибшего Бога.

Александра быстро пришла в себя.

– Да, я знала, что он исчез, – сказала она, изобразив на лице приличествующее случаю сочетание горя и ужаса. – Жуткая новость. Кто же мог поднять руку на одного из Богов?

Она ждала, что Флинт поведает ей о существующих на этот случай слухах.

– Увы! Нет никаких намеков, Богиня Романов!

Флинт стоял перед ней, и в глазах его застыла полная покорность. Он ждал дальнейших слов своей повелительницы. Может быть, она найдет для него слова утешения. А может быть, утешить Богиню должен он, Флинт?

– Что я должен сделать? – спросил он наконец.

– Мне нужно время, чтобы подумать. Сейчас уходи. Я подготовлю заявление, с которым обращусь к Пилигримам Лабиринта в воскресенье. Приготовь все, как положено.

– А что с Михаилом?

В голосе Флинта сквозила крайняя озабоченность. Александре в голову пришла неожиданная мысль – а если повесить всю историю на Михаила? Тот отправился в очередное паломничество, правда, в неизвестном направлении. Но она запросто организует народное возмущение, натравит на Михаила людей, и уж тогда, на волне всеобщего гнева, утвердится как единственная и неоспоримая Богиня.

Правда, это может стать причиной войны в городе, а война – последнее из того, чего она желала. Война отличается низким уровнем вибрации, Эволюция же призвана поднять ее интенсивность. Воскресное обращение Александры к народу должно послужить добру; она не станет указывать пальцем на тех, кто достоин порицания, не будет провоцировать жестокость. Это не входит в ее планы.

Смерть Николаса она использует для продвижения своих намерений – она должна возродить веру в сердцах тех, кто потерял ее, когда увидел новые огни на небесах. Открывающиеся перед Александрой возможности взволновали ее – в ушах стоял звон, лицо пульсировало волнами жара. Она дотронулась до темени, и кончики ее пальцев замерзли. Тронула кончики ушей, и звон усилился. Александра закрыла глаза и увидела всполохи красного цвета. Ярко-красного – так, будто в комнате зажглось солнце. Она вспомнила, как один из Пилигримов говорил, будто перед Вспышкой небо вдруг покраснело.

Красный цвет. А вдруг ее собственная, личная эволюция все еще продолжается? Нет. Это чистое безумие. А Александра опасалась безумия. О, как она его опасалась!

– Богиня! – откуда-то издалека раздался голос Флинта. – Так что с Михаилом?

Александра принялась декламировать числа, отбивая ритм кончиками пальцев и стараясь, чтобы каждая ее мысль, каждое действие, каждая вибрация обрели плоть в этой последовательности священных чисел. Что с Михаилом? Заданный Флинтом вопрос эхом отозвался в ее сознании, но красные пятна, танцевавшие перед ее внутренним взором, обратились в черноту. Колющее тепло распространилось по поверхности ее тела. Тепло сменилось жаром, и Александра почувствовала, что падает.

– Богиня! – раздалось единственное слово, явившееся, казалось бы, из страны грез.

3

Минхо

Старина Фрайпан обычно вставал рано, но это не означало, что вставал он быстро. Минхо проследил за очередным неторопливым походом Фрайпана в кусты, собираясь расспросить чудного старика, что хуже – Лабиринт и испытания, доставшиеся на долю Глэйдеров прошлого, или же невидимые лабиринты и испытания, которые живут теперь в сознании каждого из них. Сирота по имени Минхо слишком хорошо знал, что такое тюрьма – жить с Остатками нации и означало жить в тюрьме, пусть и без тюремных стен и решеток. Правда, у них не было гриверов, но зато у них не было и дружбы, и это было причиной, по которой он завидовал Фрайпану. Дружба! Что это значит – дружить и иметь друзей? Минхо лишь предстояло это узнать.

Пока остальные члены группы ждали возвращения Фрайпана, Айзек подошел к Минхо.

– Можно с тобой поговорить? – спросил он.

– Конечно!

Миндо не пошевелился, но что-то в лице Айзека заставило его крепче ухватиться за ружье.

Все были заняты своими делами. Миоко и Оранж собирали растения, которые выглядели как цветы, Джеки осматривала руку Доминика в том месте, где его ужалил шершень, Садина и Триш с отстраненным видом разговаривали о чем-то своем.

– Пойдем-ка…

Айзек показал рукой в сторону, туда, где их не услышат. Отойдя подальше, они остановились в тени деревьев.

– Что случилось? – спросил Минхо, держась настороже. Он всегда держался настороже.

– Мне нужно… я даже не знаю, что мне нужно…

Айзек явно нервничал, и его нервозность оказалось заразной.

– Ясно! – сказал Минхо. – Что-то не так.

И, вскинув брови, он готов был сам предположить, что же все-таки случилось, но Айзек спросил:

– Какие у Вспышки симптомы?

Минхо, увы, не знал. Его познания в медицине относились к очень узкой сфере: как без лишнего звука убить человека, да как обработать раны, полученные в бою.

– У Вспышки? – переспросил он. – А почему тебя это волнует? У тебя ведь иммунитет, так?

Минхо внимательно изучал лицо Айзека, но тот продолжал нервничать. Откуда у этих островитян, проживших на своем острове почти идеальную жизнь, желание беспокоиться по любому поводу? Минхо воочию видел, как они играют в мяч на берегу, плавают на байдарках, каждый вечер танцуют и поют.

Айзек почесывал кожу на ладони. Что-то определенно случилось.

– Я хотел сказать… – вновь заговорил он. – Если мы встретимся или встретились с кем-то, у кого есть болезнь, как мы узнаем, что заразились? Может, это просто, скажем, аллергия?

Минхо направил ствол ружья на Айзека.

– У тебя симптомы? – спросил он.

Айзек поднял руки.

– Стоп! Стоп! Я не заражен. Мне просто любопытно.

Страх, отразившийся на лице Айзека, дал понять Минхо, что тот ни малейшего представления не имеет о том, что такое огнестрельное оружие. Пальцы Минхо были далеко от спускового крючка, а приклад – от плеча. Оранж сразу бы сказала, что поза Минхо демонстрирует само дружелюбие. Но островитяне устроены иначе – покажи им ружье с расстояния в сто метров, и они решат, что ты хочешь их убить. Минхо решил использовать эту особенность островитян в свою пользу.

– Ну-ка, скажи, почему ты спрашиваешь? – приказал он. – Только не лги!

– Хорошо! Это миз Коуэн. У нее какая-то сыпь. Просто сыпь.

Айзек помедлил и закончил:

– Пока…

– Она кашляла, я помню, – кивнул головой Минхо. – Еще говорила, что от пыли. Черт побери!

Минхо изо всех сил сжал ствол ружья, направив его вниз, на землю.

– Точно! Кашель, – повторил Айзек, шумно выдохнув. – Я совсем забыл про кашель.

Минхо очень не понравилось то, что он узнал. Члены группы принялись звать их – они были готовы двинуться дальше, вдоль берега, к кораблю. Минхо с ненавистью посмотрел на Айзека. Он вспомнил, сколько раз ему приходилось убивать людей, более здоровых, чем миз Коуэн, людей, которых подозревали в том, что они бывали там, где видели какого-нибудь типа, инфицированного Вспышкой. А у миз Коуэн были три симптома: сыпь, кашель и признаки начинающейся летаргии.

– Нельзя никому говорить, – произнес Айзек. – Больше никто не знает.

Минхо размышлял.

– Я думал, у нее тоже волшебная кровь, или что-то в этом роде. Пошли, нас ждут.

– Ты ведь не станешь ее убивать, верно? – спросил Айзек, стараясь не отстать от Минхо, который быстрыми шагами двинулся к группе.

– Конечно, нет, – ответил Сирота.

Он действительно никого больше не собирался убивать, хотя, если возникнет необходимость… Но как все стало сложно, когда в его жизни появились те, кого принято называть друзьями! В городе, где жили Остатки нации, его наказали бы, если бы в сходных обстоятельствах он не убил того, кого следовало убить. Здесь же – наоборот! Если бы он убил, он бы стал им всем врагом! Он даже представить не мог, как бы отреагировали другие члены группы, особенно Садина. И Рокси – она бы уж, точно, спустила на него собак! Было так много новых правил, которые следовало выучить, и он попытался быстро продумать все открывающиеся возможности.

– Что будем делать? – спросил Айзек.

– Убивать ее я не стану, – ответил Минхо. – Но на корабле ей тоже нет места. Без вариантов.

Даже если бы корабль, к которому они приближались, был самым большим в мире судном, плыть на нем с инфицированным человеком (пусть это даже и не Вспышка!) было плохой идеей. Миз Коуэн повезло: если бы она жила среди Остатков нации, жизнь свою она бы закончила в Аду, среди шизов.

– Но мы же не можем оставить ее одну… – предположил Айзек.

– А она одна и не останется.

Минхо внимательно посмотрел в глаза Айзеку, и в них загорелось понимание. Айзек хотел было замахать головой, но Минхо кивнул и твердо сказал:

– С ней останешься ты. Отведешь ее на Виллу, и там ей помогут. Только так.

– Схема мне понятна, – сказал Айзек. – И она мне не нравится.

– Послушай, – сказал Минхо. – Если с миз Коуэн что-то не так, это может быть либо вирус, либо генетическая реакция.

Он сделал паузу, чтобы понять, убедительно ли он говорит. Так всегда поступал старина Фрайпан. И тут же продолжил:

– Если бы решать выпало мне, я бы застрелил ее за ближайшими кустами, и все. И она была бы в безопасности, и все остальные. Но вы же все участвуете в этом маленьком эксперименте, и, если миз Коуэн больна, это означает, что кровь Садины, по крайней мере наполовину, не такой уж ценный материал, как все думают.

Минхо отпустил ствол ружья, и оно повисло у него на боку. Иногда ружье просто не способно решать проблемы.

– Об этом-то я и не подумал, – пробормотал, замедлив шаг, Айзек. Открытие действительно было ужасным.

Айзек и Минхо вернулись к группе. Пока их ждали, Триш и Садина принялись исполнять какой-то нелепый танец, а все остальные нестройно им хлопали. Подойдя, Минхо украдкой оглядел миз Коуэн. Вся его подготовка, его отшлифованные тренировками инстинкты кричали в нем: убей ее! Но он не мог, просто не мог! Друзей не убивают. Минхо посмотрел на Оранж, на Рокси, на старика Фрайпана. Достойна ли дружба с этими людьми того, чтобы предать забвению власть инстинкта?

– Кстати, – проговорил за его спиной Айзек. – Ничего не говори. Я не должен ничего никому говорить.

По какой-то причине последние слова Айзека обеспокоили Минхо больше, чем все остальное.

Слабак, подумал он. Эти люди – слабаки.