Текст книги "Вторжение"

Глава 8

– Как он себя чувствует? – спросила Кэт, как только доктор Рейнольдс появилась в дверях лазарета.

Клер был погружена в свои мысли и, казалось, не сразу поняла обращенный к ней вопрос. Она выглядела очень усталой и озабоченной. Тем не менее, прислонившись к двери и привычным жестом засунув руки в карманы халата, она слабо улыбнулась.

– Не волнуйтесь. Он выкарабкается.

Кэт подумала, как же должно быть тяжело этой женщине: ведь она отвечает за них за всех и старается помочь каждому.

– Калвер получил совсем небольшую дозу. Полагаю, что это никак не отразится на его здоровье.

Клер вынула из кармана пачку сигарет и протянула Кэт.

– Я что-то не заметила, вы курите?

Кэт отрицательно покачала головой.

– Весьма похвально, – сказала доктор Рейнольдс, сделав глубокую затяжку.

Было совершенно очевидно, что курение доставляет ей большое наслаждение. Она даже прикрыла глаза от удовольствия. Кэт заметила, что, несмотря на усталость, нервозность и даже резкость, доктор Рейнольдс держится довольно элегантно, ее жесты не лишены изящества – и то, как она вынула сигарету из пачки, и как протянула пачку Кэт, и как выдохнула тонкую струйку дыма.

– Спасибо вам, Кэт, вы очень помогли мне в эти дни.

– Что вы, доктор! Это вам спасибо. Если бы я сидела без дела, то, наверное, сошла бы с ума.

– Да, вы правы. Это большая проблема для всех. Почти весь персонал станции ничем не занят. Это очень плохо действует на людей. Некоторые впадают в состояние глубокой апатии. Другие, наоборот, сходят с ума от беспокойства. Конечно, люди не могут все время думать о смерти близких, о свершившейся катастрофе, о своем собственном конце. Долго этого не выдержит никто.

– Мистер Фарадей пытается всех хоть чем-нибудь занять.

– А что со связью? Есть ли какие-то изменения?

– Насколько мне известно, нет. Может быть, вообще выжили только мы одни.

Во время разговора доктор Рейнольдс внимательно наблюдала за девушкой. Безусловно, сейчас она выглядела лучше, чем в тот день, когда появилась в убежище. Конечно, страх и тревога не покинули ее, хотя внешне она казалась немного спокойнее. Но доктор Рейнольдс понимала, что это было такое неустойчивое равновесие, из которого выбить ее могло любое незначительное волнение, да и в глубине ее глаз все еще таилось смятение.

У Кэт были длинные светлые волосы. Свою разорванную блузку она поменяла на мужскую рубашку, к карману которой, как и у всех обитателей убежища, был приколот дозиметр. В подземном комплексе был свои радиологический отдел, который занимался обработкой показании дозиметров. Доктор Рейнольдс, правда, не совсем понимала необходимость этой процедуры, потому что как в самом убежище, так и вокруг него было размещено достаточно приборов, регистрирующих радиационное излучение, они должны были срабатывать в критической ситуации. Она считала, что дозиметры оказывают на человека скорее психологическое воздействие, как успокоительные таблетки.

Правда, дозиметр может сработать и с прямо противоположным эффектом, это своего рода мина замедленного действия: если они вдруг начнут зашкаливать, то после той информации, которую люди получили от нее, Клер не берется предсказать их поведение.

– Хотите кофе, Кэт? – спросила Клер. – Я бы с удовольствием выпила, и тогда мы с вами могли бы поговорить немножко.

Кэт согласно кивнула, и они пошли в столовую.

– Со Стивом все будет в порядке? – снова спросила Кэт, по-видимому, неудовлетворенная предыдущим ответом доктора.

Один из сотрудников станции вынужден был прижаться к стене чтобы они могли разойтись в узком коридоре, и доктор Рейнольдс благодарно улыбнулась ему.

– Не беспокойтесь, Кэт. Я думаю, у Калвера все будет нормально. Радиационная доза, как я уже говорила, была столь невелика, что самым тяжелым последствием, кроме тошноты и головокружений, может оказаться потеря потенции на короткое время. Но думаю, что в его положении вряд ли это имеет такое большое значение. Лично меня беспокоит, что воздействие радиации снизило сопротивляемость организма. Я имею в виду крысиный укус. К счастью, у нас есть противоядие от этой болезни.

Кэт остановилась.

– Болезни?

Доктор Рейнольдс взяла ее под руку и повела дальше.

– Несколько лет назад, когда появились эти крысы-мутанты, каждый укушенный заболевал тяжелой формой лептоспироза. Лечение было найдено довольно быстро, но все-таки специалисты не были до конца уверены в его полной эффективности, и поэтому было разработано лекарство на самый крайний случай. Вот его-то я и обнаружила в нашей аптеке.

– Но почему же я не заразилась? И Алекс Дили?

– У вас не было таких глубоких укусов. Вы были в основном исцарапаны. Но вам я тоже ввела это лекарство, чтобы избежать возможных осложнений. А Дили крысы вообще не тронули.

– Как странно. Но ведь Алекс тоже был болен.

– Да, но это была лучевая болезнь. Они с Калвером получили примерно одинаковую дозу. Слава Богу, не смертельную, но достаточную для того, чтобы уложить их в постель на день-два. Сейчас Дили в полном порядке.

– Вы имеете в виду, что от этой болезни они уже избавились?

– Да, у них обоих сейчас все в норме. Правда, болезнь носит волнообразный характер и может возобновиться в течение последующих двух недель. Однако при такой дозе она в любом случае неопасна и протекать будет в легкой форме.

Из генераторной до них донесся ровный гул трансформатора. Почему-то этот звук действовал успокаивающе, будто свидетельствовал о том что цивилизация не погибла полностью и что техника так же, как и люди, хоть частично уцелела. Они прошли мимо вентиляционного отсека, и доктор Рейнольдс помахала рукой инженерам, которые там работали. Но только один из них помахал ей в ответ.

– Надеюсь, они не замышляют ничего криминального, – устало пошутила доктор Рейнольдс.

Когда они пришли в столовую, Клер разлила по чашкам кофе из автомата. В комнате было еще несколько человек, которые переговаривались о чем-то вполголоса. Кэт и Клер сели за свободный столик у стены. Кэт налила себе сливок, а доктор Рейнольдс с наслаждением пила черный кофе и курила, стряхивая пепел в безупречно чистую пепельницу. Они сидели друг против друга, и Кэт пыталась разглядеть глаза своей собеседницы, скрытые темными стеклами очков.

– Сколько еще Стив проболеет? – настойчиво спросила она.

Доктор Рейнольдс глубоко затянулась, затем выпустила сигаретный дым и слегка отвернулась от пронзающего ее насквозь взгляда Кэт.

– Он вам в самом деле настолько небезразличен? Мне казалось, что вы не были знакомы до Дня Страшного суда.

– Страшного суда?

– Вы разве не слышали? Так кто-то из обитателей убежища назвал прошлый вторник. Теперь многие с напускной легкостью произносят это вслух, скрывая тот чудовищный смысл, который стоит за этими словами.

– Он спас мне жизнь, – как бы невпопад сказала Кэт, но в ее словах прозвучала предельная искренность.

Доктор Рейнольдс посмотрела на муху, ползающую по сахарнице, и на какое-то время позавидовала ей. Счастливое насекомое, наверное, ничего не знает о катастрофе, постигшей мир. Она махнула рукой, и муха улетела.

Клер снова посмотрела на Кэт.

– У вас кто-то остался наверху?

Кэт потупилась. Ресницы ее дрожали. Клер подумала, что она сейчас заплачет, но та ответила бесцветным голосом:

– Родители и два брата. Я думаю, они погибли.

Доктор наклонилась вперед и дотронулась до ее руки.

– Может быть, и нет, Кэт. Может быть, они живы. Все-таки какой-то шанс есть.

Кэт с сомнением покачала головой, лицо ее еще больше помрачнело.

– Нет, мне не хотелось бы, чтобы они страдали. Мне легче думать, что они погибли и смерть их была не слишком мучительна.

Доктор Рейнольдс погасила окурок и закурила вновь. – Может быть, вы правы. По крайней мере, когда ожидаешь худшего, то непредвиденной может оказаться только радость. А возлюбленный у вас был или, может быть, друг?

– Да, был, – ответила Кэт довольно равнодушно, – но мы с ним расстались несколько месяцев назад.

Несмотря на нарочитую безразличность тона, доктор Рейнольдс видела на ее лице хорошо знакомую ей гримасу страдания, которую читала на лицах многих обитателей убежища, в том числе и на своем собственном, когда она мимоходом видела себя в зеркале. Можно было подумать, что все они натянули на себя одну и ту же маску.

– Вы знаете, что интересно, – сказала Кэт, – я не могу вспомнить его лицо. Каждый раз, когда я пытаюсь это сделать, я вижу перед собой как бы плохо сфокусированную картину или размытую фотографию, на которой ничего нельзя разобрать. А во сне я вижу его очень ясно.

Она грустно улыбнулась.

– Вы знаете, Кэт, а ведь Калвер одинок, у него никого нет. До Кэт, казалось, не сразу дошел смысл этих слов: она вся была во власти своих воспоминаний.

– Откуда вы знаете? Он сам рассказал вам об этом?

– Нет. Не совсем так.

Клер снова закурила и сказала, как бы забыв о предмете разговора:

– Я давно уже пыталась бросить курить, но, кажется, сейчас в этом нет особенного смысла. Вряд ли курение в нынешних обстоятельствах представляет какую-то опасность. Да, так вот о Калвере. Пару ночей назад, когда у него был сильный жар, он плакал во сне и звал кого-то. Но это был все-таки бред, и я не очень хорошо поняла, кого он имел в виду.

– Может быть, это тот, кого он потерял во время катастрофы?

– Нет, у меня создалось такое впечатление, что все, о чем он вспоминал, произошло давно. Он без конца повторял одну и ту же фразу:

“Я не могу спасти ее, она тонет... она погибла, погибла...” По-видимому, эта женщина, невеста или жена, утонула, и все это время его преследует чувство вины. Причем мне кажется, что его бред, так же как и его сны, классическое проявление невроза – синдром вины. Возможно, они поссорились, и его не было рядом в тот момент, когда она утонула. А чувство вины преследует его до сих пор. Может, потому он спас вас в туннеле, рискуя своей жизнью.

– Из-за чувства вины перед той женщиной? – удивленно переспросила Кэт.

– Ну не совсем так прямолинейно. Или он пытается каким-то образом искупить свою вину, которой, быть может, и не было, или совершенно не дорожит своей жизнью, что, впрочем, безусловно вытекает одно из другого. Вы ведь, наверное, знаете, что после взрыва бомбы он пытался спасти ослепшего Дили. А когда увидел вас в туннеле, то тут уж явно поставил на карту собственную жизнь, потому что шансов вам всем втроем спастись практически не было. Он вполне мог сделать вид, что не заметил вас.

– Может быть, он просто очень смелый человек?

– Очень может быть. Хотя, признаться, я не часто встречала настоящих смельчаков. Однако, насколько я поняла, вас больше беспокоит болезнь Калвера. Я думаю, что через пару дней он будет в норме. Сейчас он спит. На вашем месте я бы вечером навестила его. Мне кажется, он очень обрадуется. Вообще я думаю, вам надо почаще встречаться.

– Нет, нет, мы слишком мало знакомы для этого. И так много всего случилось за эти дни. Вряд ли что-то может у нас получиться.

– Я вовсе не это имела в виду. Я подумала, что вы можете поддержать друг друга. Вы оба нуждаетесь в этом. Но если хотите знать мое мнение, то я не понимаю, почему вас так пугает близость с Калвером. По-моему, в нашей ситуации довольно нелепо говорить о том, что вы недавно знакомы или плохо знаете друг друга. Для того чтобы спать с мужчиной, вообще не обязательно знать его очень хорошо. Зато вы с Калвером вместе пережили такое потрясение. И вообще я посоветовала бы вам, Кэт: живите минутой, не думайте о том, что будет, когда мы выйдем из этого убежища. Потому что... неизвестно, выйдем ли мы отсюда когда-нибудь.

– Я вообще не хочу ни о чем думать, тем более о будущем.

– Это не зависит от вашего желания, всем нам придется думать о будущем. Может быть, мы единственные, кто выжил в этой катастрофе.

– Доктор Рейнольдс...

– Давай не так официально, Кэт. Называй меня по имени.

– Да, Клер, спасибо. Ты не думай, я все понимаю. То, что произошло там, наверху, ужасно. Это действительно катастрофа. Последствия ее будут трагическими. Я знаю, что теперь уже ничего не будет, как прежде. Но сначала мне все было безразлично. Я слушала вас и ничего не слышала. А сейчас что-то изменилось. Я не только переживаю все происходящее, но и хочу выжить. Я хочу выжить. Я хочу жить, несмотря ни на что. Мне надо только немного прийти в себя. А потом я буду помогать тебе. Конечно, из меня не выйдет хорошей медсестры: я ужасно боюсь крови. Но я постараюсь. Я буду делать все, что в моих силах.

Клер улыбнулась и похлопала Кэт по руке.

– Вот и отлично, – сказала она.

Некоторое время они молча пили кофе.

Доктор Рейнольдс думала о том, что ожидает каждого из них, когда они выйдут из убежища. Она понимала, что если не все, то большая часть городских больниц разрушена, а из медицинского персонала в живых осталось, видимо, немного, если вообще кто-то остался. Какая же колоссальная нагрузка ляжет на плечи тех, немногих, если в городе возобновится какая-то жизнь или какое-то подобие жизни. Это будет непосильная нагрузка.

Едва ли удастся осуществить какую-то “сортировку” раненых, чтобы как-то систематизировать оказываемую помощь. Видимо, раненых придется условно разделить всего на три категории: на тех, кто обречен, на тех, у кого есть какой-то шанс выжить после оказания помощи, и тех, кто может обойтись без медицинской помощи. Это очень жестокая система, потому что помощь не получат страдающие от тяжелых ожогов, а также от самой острой формы лучевой болезни. Кстати, в бесконечных дискуссиях, проводимых в мирное время, в этом вопросе не было достигнуто соглашение. Одни считали, что на таких больных вообще не надо тратить силы и медикаменты, а другие – что из соображений милосердия, нужно, чтобы они получали хотя бы минимальную дозу морфия. Доктор Рейнольдс, безусловно, была сторонницей второй точки зрения, но тем не менее понимала, что в реальной ситуации вообще ни о каком милосердии даже речи не будет. Если в обычное время ожоговые центры Великобритании не были приспособлены для оказания одновременной помощи более чем ста серьезным больным, на что можно рассчитывать теперь, когда разразилась катастрофа.

Невозможными окажутся и массовые переливания крови при кровотечениях, вызванных тяжелыми ранениями или лучевой болезнью, потому что в Лондоне в расчете на экстремальные ситуации хранилось всего лишь около пяти тысяч пинт крови. Уцелело ли что-то из этих запасов после взрывов? А запасы морфия, аспирина и пенициллина, сделанные министерством здравоохранения, – сохранилось ли все это?

Она старалась не думать обо всех этих проблемах. Ведь она ничего не могла изменить. Все будет так, как будет. Но эти мысли тем не менее не оставляли ее ни на минуту.

В ближайшее время возникнут новые проблемы, ничуть не менее опасные: миллионы разлагающихся трупов людей и животных на улицах и под обломками зданий не только пища для грызунов, но и источник инфекции, бороться с которой будет невозможно. Клер содрогнулась, подумала о крысах, которых в Великобритании было больше ста миллионов, то есть их численность в два раза превышала численность населения. Их истреблением занимались специальные службы, но сейчас будет не до того.

– Клер, что случилось? – Кэт смотрела на нее с беспокойством. – Ты вдруг ужасно побледнела.

– Что? Прости. Я просто задумалась, непрерывно размышляю о том, какая страшная беда обрушилась на нас.

Она закурила новую сигарету и в сердцах сказала:

– Черт, я скоро вынуждена буду бросить курить, потому что сигареты кончатся.

– Ты не хочешь поделиться своими мыслями со мной? Может быть, тебе станет легче.

– Честно говоря, мне не хотелось бы морочить тебе голову. Но, с другой стороны, это наше общее будущее... – Она потерла руками шею и покрутила головой, отгоняя усталость. – Я думала о тех болезнях, которые поджидают нас за стенами убежища. Я не имею в виду лучевую болезнь. Я сейчас о другом. При полном отсутствии гигиенических мероприятий разлагающиеся трупы в таком огромном количестве могут вызвать не только кишечные инфекции, но и перерасти в тяжелые эпидемии. Вслед за кишечными инфекциями возникнут дыхательные: пневмония, бронхит и другие. Возможны также гепатит, дизентерия, туберкулез. Наверняка появятся тиф и холера. Кроме того, возможны случаи бешенства. В таких условиях любая, даже самая безобидная болезнь может перерасти в тяжелую форму и вызвать новую вспышку эпидемии, которая унесет тысячи, а может быть, и миллионы жизней. Менингит, энцефалит, вызываемые воспалением мозга, даже венерические заболевания... Этот список можно продолжать до бесконечности, Кэт. И я не думаю, что в чьих-нибудь силах предотвратить все это. Ни правительство, ни медицинские работники ничего не смогут сделать. Хотя, конечно, о каком правительстве, о каких медицинских работниках мы говорим. Мы все погибли. Один умрет сегодня, другой – через неделю, но мы все обречены. В аду нет надежды на спасение.

Все это было сказано таким бесцветным, таким невыразительным голосом, что Кэт содрогнулась от ужаса. Она подумала, что если бы Клер плакала или даже билась в истерике, это бы не произвело на нее такого чудовищного впечатления. Кэт обратила внимание, что люди, которые находились в комнате, повернулись в их сторону, и она с опаской подумала о том, что кто-нибудь из них мог слышать то, что говорила Клер.

– Клер, но, может быть, у нас все-таки есть шанс? Ну, например, если нам удастся выбраться в другую часть страны. Клер тяжело вздохнула.

– Я уже об этом думала. Только ведь никому не известно, сколько бомб сброшено на нашу страну и уцелело ли хоть что-нибудь. А если даже что-то уцелело, то там вполне могли выпасть радиоактивные осадки, занесенные ветром. О Кэт, мне бы тоже хотелось надеяться хоть на какой-то благоприятный исход, и, конечно, как врач, я не имела право тебе все это рассказывать – тебе и без того нелегко. Моя задача – облегчить твое состояние, а не усугубить его. Но я чувствую такое оцепенение, такое отчаяние, такую бездонную пустоту, что просто нет сил держать все это в себе.

Кэт посмотрела в глаза Клер и содрогнулась. Ее взгляд не выражал никаких эмоций: ни страха, ни раздражения, ни боли – ничего. Кэт почувствовала, что вся дрожит: она вдруг ясно поняла, что кошмар не кончился. Самое страшное еще впереди.

Глава 9

Калвер, лежа на кровати, оглядывался по сторонам. Ему хотелось поговорить с кем-нибудь. Но все пациенты лазарета мирно спали под действием успокоительных лекарств. Калвер чувствовал себя одиноким узником.

Все его соседи попали сюда в результате нервного срыва. Один из инженеров убежища, молодой парень лет тридцати, перерезал себе бритвой вены, и его спасло только то, что кто-то вовремя увидел лужу крови под дверью туалета. Женщина, которую Калвер увидел в первый день на собрании в синей форме чиновника Королевского контрольного управления, выкрав из аптечки флакон каких-то таблеток, пыталась отравиться. Прошлой ночью он проснулся, когда ей зондом промывали желудок.

Он лежал, подложив руки под голову, и думал о том, что все-таки ему повезло, несмотря на то, что, по словам врача, он пять дней провалялся без сознания, в бреду из-за последствий лучевой болезни и не обошедшей его инфекции от рваной раны на бедре, которой наградила его одна из этих гнусных тварей. Но все же дозу он получил небольшую, и сейчас слабость почти прошла. А что касается инфекции, то доктор Рейнольдс нашла у них в аптечке какое-то сильное противоядие. Она все объяснила ему про инфекцию, которая распространяется в результате крысиных укусов, и в качестве меры предосторожности сделала всем в убежище специальные прививки. Доктор Рейнольдс также сказала, что здесь, в убежище, они все в безопасности, но, когда выйдут наверх, их подстерегают всевозможные трудности. Калвер подумал, что, возможно, так перепугавшие их крысы окажутся не самой страшной проблемой.

Он приподнял простыню и посмотрел на свою рану. Она не была забинтована, поэтому он сумел рассмотреть ее как следует. Не очень приятное зрелище. Но все же не смертельно. И болит намного меньше. Он будет жить.

Снова накрывшись простыней, Калвер еще раз осмотрел помещение лазарета и, как часто бывает после тяжелой болезни, увидел все по-новому. И мрачные стены показались не такими уж мрачными, и неоновые лампы – не такими тусклыми, и пружины матраца на верхней кровати блестели как-то весело. Даже тяжелый воздух лазарета казался свежим. Он с трудом мог припомнить все, что произошло за эти дни, и о своем состоянии знал в основном со слов доктора Рейнольдс. Она рассказала, что в первые дни он был желтым как китаец. Его мучили сильные мышечные спазмы, частая рвота. У него была высокая температура, и он почти непрерывно бредил. Все это усугублялось воздействием радиации. К счастью, противоядие сработало быстро, и большая часть токсинов была выведена из его организма за первые два дня. Но все же в результате всего этого он был сильно истощен, и единственным лечением для него сейчас был полный покой.

Калвер чувствовал себя вполне прилично, лишь легкая слабость напоминала о перенесенной болезни. Но он был уверен, что это пройдет, как только он поднимется. Если бы он знал, куда спрятали его одежду, то встал бы, ни у кого не спрашивая разрешения.

Калвер откинул простыню и осторожно спустил ноги на пол. В это время открылась дверь, в лазарет вошла Кэт, и он поспешно забрался обратно. Заметив его маневр, девушка улыбнулась и, подойдя поближе, сказала:

– Вы сегодня хорошо выглядите. Он кивнул, довольный.

– Я и чувствую себя вполне прилично. Она присела на край его кровати, немного пригнувшись, чтобы не задеть головой верхнюю койку.

– Первое время мы очень беспокоились за вас. Я никогда не думала раньше, что столь непродолжительная болезнь может изнурить человека до такой степени.

– Давайте не будем об этом. Я только хотел бы знать: вы что, ухаживали за мной? Откуда вам известны эти подробности? – спросил он.

– Доктор Рейнольдс и я, мы ухаживали за вами по очереди. Вы совсем ничего не помните? Все время, пока у вас был сильный жар, она не отходила от вас. Потом ее сменила я.

Он потер ладонью лоб, будто помогая себе вспомнить.

– Кое-что я помню, но очень смутно. Мне кажется, я помню ваше лицо, склоненное надо мной. По-моему, вы плакали. Или это было в бреду?

Она старалась не смотреть ему в глаза, явно смущенная его словами.

– Мне было очень жалко вас. Вы так ужасно выглядели. Я думала, что вы умрете.

– Вас это огорчало?

Кэт придвинулась поближе и слегка коснулась пальцами его светлых волос.

– У вас какой-то странный блеск в глазах.

– Я думаю, что в этом виноваты витамины, которыми пичкает меня доктор Рейнольдс.

– Кстати, она говорит, что вам, как это ни странно, повезло больше, чем всем остальным.

Он засмеялся.

– Да, я это уже слышал. Только что-то никак не пойму, в чем мое везение.

– Насколько я понимаю, ваше тяжелое состояние одновременно оказалось вашим спасением. У вас был сильный жар, вы бредили, и, таким образом, ваш мозг отключился от стрессовой ситуации, которую пережили в эти дни остальные. В таком состоянии организм интенсивнее работает на самосохранение. И еще Клер, то есть доктор Рейнольдс, – поправилась она, – говорит, что, поскольку вы находились в бессознательном состоянии, вам проще было воспринять все случившееся.

Все это время Кэт гладила его по волосам. Калвер нежно взял ее руку и прижал к своей щеке.

– Проще? – переспросил он. – Почему?

– Потому что, хоть вас так же, как и всех нас, мучили кошмары и галлюцинации, у вас это было как бы во сне, а мы переживали то же самое наяву, и многие, как вы сами видите, не выдержали.

Она показала рукой на соседние кровати.

– Вы, наверное, знаете, что эти люди пытались покончить с собой. Да и тем, кто этого не сделал, очень нелегко. Он сжал ее руку и спросил:

– А вы как?

– Не знаю. Сначала думала, что не выдержу. А теперь – не знаю. Что-то во мне изменилось. Даже не верится, что человек в состоянии пережить такое и каким-то образом с этим свыкнуться. Я не имею в виду, что ядерная война будет когда-нибудь принята нами как нормальное явление, но тем не менее обстоятельства вынудят нас жить, несмотря ни на что. Это будет какая-то иная, неизвестная нам форма жизни.

Кэт напряглась, и Калвер испугался: ему показалось, что она опять, как в те первые часы в убежище, близка к шоковому состоянию. А ему так хотелось узнать, какой она была прежде, до всего этого кошмара. Он погладил ее по щеке.

– У меня такое странное ощущение, что все это с нами однажды было.

– И у меня тоже, – отозвалась Кэт. – Наверное, мы оба вспомнили первый день, проведенный в этом убежище. Вы тогда пытались меня успокоить.

– А вы меня.

Она грустно улыбнулась:

– Вы мне помогли.

– И вы мне тоже.

Она поморгала ресницами, стряхивая с них слезы. Калвер снова погладил ее.

– Нам надо идти. Нас ждут, – сказала Кэт.

– Кто? – удивленно спросил он.

– Алекс Дили. Он просил передать, что ждет вас в центре оперативного управления.

– О, значит, он уже нашел место для своей группы?

– Вы знаете, это вообще какое-то удивительное заведение. Даже постоянные сотрудники станции, которые давно работают здесь, не имеют полного представления об убежище. По-видимому, большая часть комплекса незнакома даже им. Все же это правительственное убежище, и здесь есть свои тайны.

– Да, вы правы. И в этом есть определенный смысл. Если бы персонал имел доступ ко всем помещениям комплекса, то сведения о специально оборудованном подземном убежище обязательно распространились бы среди населения города. Люди плохо умеют хранить секреты. Такие подробности могли бы вызвать определенные подозрения и даже панику, а власти в этом, разумеется, никоим образом не были заинтересованы.

Калвер вдруг ни с того ни с сего улыбнулся и несколько игриво спросил Кэт:

– Значит, никто не удивится, если я встану с этой проклятой постели, а доктор Рейнольдс не отшлепает меня?

– Даже более того, – в тон ему ответила Кэт, – она больше не простит вам симуляцию.

– Наконец-то она сменила гнев на милость. Теперь у меня только одна проблема: мне идти на встречу с Дили голым или соорудить себе набедренную повязку из простыни?

Кэт рассмеялась.

– Эту проблему мы решим. Сейчас я дам вам ваши вещи. Она прошла к двери, расположенной в другом конце лазарета, открыла ее и ненадолго исчезла. Он услышал, как в соседней комнате дважды щелкнул замок, и почти тут же в лазарет снова вошла Кэт.

– Все чистое, но неглаженое, – сказала она и добавила: – Я очень старались, когда зашивала дыру на джинсах. Получилось, правда, некрасиво, но все же носить их можно.

Он посмотрел на нес с благодарностью и нежностью.

– У вас было много хлопот из-за меня.

– Да нет, что вы. Я ничего особенного не сделала. – Она помрачнела и добавила: – Больше мне нечем было заняться. А без дела можно сойти с ума.

Калвер немного смущенно спросил:

– Кэт, вы не хотите подождать за дверью, пока я оденусь? Кэт рассмеялась, на сей раз по-настоящему весело.

– Вы такой смешной, Калвер. Я ведь вас мыла и вытирала... Так что теперь уж поздно стесняться.

Еще больше смутившись от ее слов, он спустил ноги на пол, но все-таки не решался откинуть простыню и, густо покраснев, сказал:

– Ну, это все же совсем другое дело. Вы сами сказали, что я тогда был без сознания.

Кэт отвернулась, продолжая улыбаться.

– Хорошо, я обещаю не подглядывать. Может быть, вы еще не так хорошо себя чувствуете, как вам кажется. Вдруг вам понадобится моя помощь.

Встав с постели, Калвер сразу же понял, что Кэт была права – него так сильно закружилась голова, что он едва успел ухватиться за верхнюю койку, чтобы не упасть. Кэт сразу же подбежала к нему.

– Не волнуйтесь. Стив. Все будет нормально. Вы же поднялись первый раз после тяжелой болезни.

Он стоял, опираясь на ее плечо, пряди ее волос скользили по его руке, он чувствовал свежий запах ее тела и тепло ее руки, обнимающей его за талию, – все это волновало его и усиливало головокружение.

– Спасибо, – пробормотал он, – мне следовало с самого начала сделать так, как вы говорили. Сейчас, правда, мне полегче. Но станет совсем хорошо, если вы просто прижметесь ко мне на минуту.

Она мгновенно откликнулась, и оба замерли, счастливые.

* * *

– Да, здесь вполне можно заблудиться, – заметил Калвер, когда Кэт вела его по длинным серым коридорам.

Он был еще слаб, и голова слегка кружилась, но ему казалось, что жизненная сила возвращается к нему с каждым шагом. Интересно, каким образом доктору удалось так быстро поставить его на ноги. А может быть, всему причиной Кэт: когда она рядом, он чувствует себя гораздо увереннее.

– О да, это огромный комплекс, – сказала Кэт, – я тоже еще не вполне освоилась здесь. Кроме того, я не настолько хорошо разбираюсь в технике, чтобы понять назначение всего оборудования, которое здесь находится. Один инженер пытался объяснить мне это, но я, конечно, сразу не смогла все запомнить. Знаю точно, что здесь есть радиостанция, а также распределительные системы и селекторная связь. Кстати, в этих вещах я кое-что смыслю. Вообще жутковато видеть все это электронное оборудование в таком состоянии. Впечатление такое, что оно тоже заболело какой-то странной болезнью после катастрофы и может выжить, но может и погибнуть. Не знаю почему – оно напоминает мне спящего динозавра, который ждет, что кто-то разбудит его.

– Я думаю, что все это не имеет для нас такого большого значения. В ближайшем будущем, скорее всего, вся эта техника нам просто не понадобится.

– Я не знаю, как вы, но я не представляю себе зиму без электроодеяла.

– Боюсь, что вам придется пользоваться бутылкой с горячей водой. – Он улыбнулся и добавил: – Или каким-нибудь другим теплым телом.

Кэт отвернулась, и Калвер почувствовал, что сказал глупость и пошлость. Он мысленно ругал себя за это и за ту неловкость, которая возникла между ними из-за его дурацкой шутки. Кэт молчала. Боясь, что пауза слишком затянется, Калвер спросил первое, что пришло в голову:

– Насколько я понимаю, установить связь с каким-нибудь убежищем или вообще с кем-нибудь не удалось.

– Нет, не удалось. Хотя они использовали все возможные средства, в том числе и телекс. Но все безрезультатно. Поэтому мы до сих пор не знаем, что происходит наверху.

– Возможно, сейчас это даже к лучшему.

На повороте они неожиданно столкнулись с невысоким широкоплечим мужчиной, вынырнувшим из-за какой-то установки, возвышающейся почти до потолка. Мужчина был чисто выбрит и аккуратно причесан.

– Привет, – сказал он бодрым голосом и, обращаясь к Калверу, спросил: – Ну как вы себя чувствуете? Вам уже лучше?

– Да, спасибо, все в порядке.