Текст книги "Шамал. В 2 томах. Том 2. Книга 3 и 4"

– Я рад, что родился евреем, Гленн. Это настолько облегчает жизнь.

– Каким образом?

– Ты знаешь, чего тебе ждать.

На дискотеке, отель «Шаргаз». 23.52. В зале преобладали американцы, британцы и французы, было несколько японцев и азиатов. Европейцы были в большинстве – намного, намного больше мужчин, чем женщин, – возраст варьировался от двадцати пяти до сорока пяти лет: иностранцы, приезжавшие работать в странах залива, должны были быть молодыми, крепкими, предпочтительно неженатыми, чтобы выжить в этой тяжелой, лишенной женского общества обстановке. Несколько пьяных, некоторые из них вели себя шумно. Тут были люди уродливые и не слишком, страдающие от избыточного веса и не полные, большинство мужчин были поджарыми, пребывали в расстройстве и были готовы взорваться, как вулкан. Несколько жителей Эль-Шаргаза и других стран залива, но только богатые, принявшие западный образ жизни, утонченные, – все мужчины. Большинство из них сидели наверху, потягивали коктейли и плотоядно оглядывали присутствовавших женщин, а те немногие, кто танцевал на небольшой площадке внизу, выделывали па с европейками: секретаршами, сотрудницами посольств, авиакомпаний, медсестрами или сотрудницами других отелей – партнерши были нарасхват. Ни одной шаргазской или арабской женщины здесь не было.

Паула танцевала с Шандором Петрофи, Дженни – со Скраггером, а Джонни Хогг – щека к щеке с девушкой, которая была так увлечена разговором, тем разговором на террасе, медленно раскачиваясь в половину темпа.

– Как долго вы здесь пробудете, Александра? – промурлыкал он.

– До следующей недели, всего до следующей недели. Потом я должна буду вернуться к мужу в Рио.

– О, но вы так молоды, чтобы быть замужем! И вы здесь одна все это время?

– Да, одна, Джонни. Это так грустно, нет?

Он не ответил, просто чуть крепче прижал ее к себе и благословил свою судьбу за то, что поднял книгу, которую она случайно уронила в холле отеля. Пульсирующий свет на мгновение ослепил его, потом он заметил Гаваллана наверху; тот стоял у перил, мрачный, погруженный в свои мысли, и ему снова стало жаль его. Сегодня днем он с неохотой договорился для него о ночном авиарейсе в Лондон, попытавшись убедить его отдохнуть денек.

– Я знаю, что разница во времени из-за перелетов для вас – сущий ад, сэр.

– Нет, Джонни, спасибо, все нормально. Мы по-прежнему вылетаем в Тегеран в десять?

– Да, сэр. Наше разрешение, как и раньше, имеет первоочередность, и потом чартер до Тебриза.

– Будем надеяться, что там все пройдет гладко, просто туда и обратно.

Джон Хогг почувствовал, как девушка прижалась к нему низом живота.

– Поужинаем завтра? Я должен вернуться часам к шести.

– Может быть. Но только не раньше девяти.

– Превосходно.

Гаваллан некоторое время смотрел на танцующих, едва видя их, потом повернулся, спустился по лестнице и вышел на террасу первого этажа. Ночь была чудесной: огромная луна, безоблачное небо. До самой окружавшей их стены простирались акры красиво подсвеченных, прекрасно ухоженных садов, кое-где виднелись серебристые зонтики поливальных аппаратов.

«Шаргаз» был самым большим отелем в крошечном государстве, с одной стороны – море, с другой – пустыня, восемнадцатиэтажное основное здание, пять ресторанов, три бара, зал для коктейлей, кофейня, дискотека, два плавательных бассейна, сауны, хамамы, теннисные корты, оздоровительный центр, торговая галерея с дюжиной бутиков, дорогих сувенирных лавок и магазином ковров Аарона, салоны-парикмахерские, видеотека, пекарня, электроника, комната связи с телексом, печатные машинки, все номера, включая многокомнатные, как во всех современных европейских отелях, с кондиционерами, ванными комнатами с биде со входом прямо из спален и круглосуточным обслуживанием – большей частью, улыбающиеся пакистанцы, – срочная химчистка, сиюминутная глажка, цветной телевизор в каждой комнате, свой канал с кинофильмами, канал новостей фондовых рынков и спутниковая телефонная связь со всеми столицами мира.

Все верно, подумал Гаваллан, но все равно это гетто. И хотя правители Эль-Шаргаза, Дубая и Шарджи – люди либеральные и терпимые, почему иностранцы могут заказывать в отелях спиртное, могут даже покупать его, хотя да поможет вам Бог, если вы попытаетесь перепродать его мусульманину, и наши женщины могут водить машины, ходить по магазинам, гулять, нет никаких гарантий, что все это продлится и дальше. В нескольких сотнях шагов отсюда жители Эль-Шаргаза живут так же, как жили веками, а в нескольких милях, по ту сторону границы, спиртное запрещено, женщины не могут ездить на машинах или появляться на улице в одиночку, должны покрывать волосы, руки и плечи и носить просторные шаровары, а еще дальше, в настоящей пустыне, люди существуют в слое жизни, где нет места жалости.

Несколько лет назад он взял «рейнжровер» и проводника и вместе с Мак-Айвером, Дженни и своей новой женой Морин отправился в пустыню, чтобы провести ночь в одном из оазисов на краю Руб-эль-Хали. Был прекрасный весенний день. Через несколько минут после того, как они проехали аэропорт, дорога превратилась в тропинку, которая быстро сошла на нет, и они медленно покатили по каменистой земле, накрытой голубой чашей неба. Остановились, чтобы пообедать, потом двинулись дальше, иногда по песку, иногда по камням, кружа по пустыне, где никогда не падал дождь и ничего не росло. Ничего. Снова вперед. Когда они остановились и выключили мотор, тишина навалилась на них как физическое тело, солнце набросилось на них, и пространство поглотило их.

Ночь была иссиня-черной, звезды – огромными, палатки – прочными, и ковры – мягкими, и тишина вокруг стала еще глубже, пространство – еще обширнее, в голове не укладывалось, что может существовать столько пространства.

– Я ненавижу это, Энди, – прошептала Морин. – Это пугает меня до смерти.

Меня тоже. Не знаю почему, но пугает. Во все стороны от пальм оазиса пустыня простиралась до самого горизонта, дразнящая и неземная.

– Эта огромность словно высасывает из тебя жизнь. А представь, как это все выглядит летом!

Морин вздрогнула.

– Она заставляет меня чувствовать себя ничтожней самой маленькой песчинки. Сокрушает меня – каким-то образом забирает у меня мое равновесие. Ладно, парень, одного раза мне хватило. Мне подавай Шотландию – ну, щепотку Лондона, – а здесь ноги моей больше не будет.

И она так никогда и не вернулась. Как Нелл у Скрэгга, подумал он. Не кори их. И мужикам-то в заливе – не сахар, а уж женщинам… Он огляделся. Дженни выходила на террасу через высокую стеклянную дверь, обмахиваясь веером, выглядя гораздо моложе, чем в Тегеране.

– Привет, Энди. Ты, как всегда, оказался всех мудрее: внутри такая духота, и весь этот дым, брр!

– Я никогда особым танцором не был.

– Единственное время, когда я могу потанцевать, это когда Дункана нет рядом. Он такой закоснелый, все время брюзжит. – Она нерешительно помолчала. – По поводу завтрашнего рейса, как ты думаешь, я мо…

– Нет, – мягко ответил он. – Пока еще нет. Через недельку или около того. Подожди, пока пыль уляжется.

Она кивнула, не скрывая своего разочарования.

– Что сказал Скрэг?

– Да… если остальные согласятся и план будет реальным. Мы хорошо поговорили и утром еще завтракаем вместе. – Гаваллан приобнял ее и дружески прижал к себе. – Не переживай за Мака, я прослежу, чтобы с ним было все в порядке.

– У меня для него еще одна бутылка виски, ты ведь не будешь возражать, нет?

– Положу ее в свой дипломат: Иранское управление воздушным движением предупредило нас, что в запасах продовольствия на самолете не должно быть спиртного, но это не беда, я довезу ее на руках.

– Тогда, наверное, не стоит, не в этот раз. – Его мрачное настроение тревожило ее, оно было ему совсем не свойственно. Бедный Энди, всякому видно, что он места себе не находит от беспокойства. – Энди, можно мне предложить кое-что?

– Конечно, Дженни.

– Используй этого полковника и Робертса, нет, Армстронга, этих больших шишек, которых тебе приходится возить в Тебриз. Почему бы не попросить их завернуть на обратном пути в Ковисс, сказать, что тебе нужно забрать оттуда кое-какие двигатели для ремонта, а? Тогда ты сможешь поговорить с Дюком напрямую.

– Отличная мысль. Садись, пять с плюсом.

Она приподнялась на носочках и по-сестрински поцеловала его.

– Ты и сам ничего соображаешь. Ну, я возвращаюсь на поле боя, я не пользовалась такой популярностью со времен войны. – Она рассмеялась, и он тоже. – Спокойной ночи, Энди.

Гаваллан вернулся в свой отель, стоявший рядом на той же дороге. Он не заметил людей, следивших за ним, как не заметил того, что его комнату обыскивали, все его бумаги прочли и установили прослушивающие устройства в номере и в телефоне.

Суббота
24 февраля

Глава 46

Международный аэропорт Тегерана. 11.58. Дверь пассажирского салона 125-го закрылась за Робертом Армстронгом и полковником Хашеми Фазиром. В кабине пилота Джон Хогг поднял большой палец, показывая Гаваллану и Мак-Айверу, стоявшим на бетоне рядом с машиной, что все в порядке, и покатил на взлетную полосу, направляясь в Тебриз. Гаваллан только что прибыл из Эль-Шаргаза, и это был первый момент, когда они с Мак-Айвером остались одни.

– Как дела, Мак? – спросил он; ледяной ветер дергал за их теплую зимнюю одежду и подымал вокруг столбики снежной пыли.

– Проблемы, Энди.

– Это я знаю. Рассказывай быстро.

Мак-Айвер наклонился ближе к нему.

– Я только что узнал, что у нас не больше недели, потом всех посадят на землю в ожидании национализации.

– Что? – Гаваллан вдруг перестал ощущать холод и вообще все вокруг. – Талбот тебе сказал?

– Нет, Армстронг, несколько минут назад, когда полковник ходил в туалет и мы остались наедине. – Лицо Мак-Айвера перекосилось. – Этот ублюдок сообщил мне со своей гладкой напускной вежливостью: «Я бы не рассчитывал больше чем на десять дней, будь я на вашем месте. Неделя у вас, пожалуй, точно есть. И не забывайте, Мак-Айвер, в закрытый рот мухи не залетают».

– Бог мой, ему известно, что мы что-то планируем? – Порыв ветра забросал их колючими снежинками.

– Не знаю. Я просто не знаю, Энди.

– А что насчет НВС? Он о нем упоминал?

– Нет. Когда я спросил у него про эти бумаги, он сказал лишь: «Они в надежном месте».

– Он не говорил, когда мы сегодня должны встретиться?

Мак-Айвер покачал головой.

– «Если вернусь вовремя, я свяжусь с вами». Сволочь. – Он резко распахнул дверцу автомобиля.

В смятении Гаваллан смахнул снег с куртки и скользнул в приятное тепло. Стекла машины запотели. Мак-Айвер включил обогреватель стекол и поставил обдув на максимум, печка уже работала на полную, потом он пихнул в щель магнитофонную кассету, сделал звук погромче, выругался, убавил его снова.

– Что еще не так, Мак?

– Да практически все, – выпалил Мак-Айвер. – Эрикки похитили Советы или КГБ, и он торчит где-то на севере возле турецкой границы со своим 212-м, занимаясь бог знает чем… Ноггер думает, что его заставили помогать им потрошить тайные американские пункты радиолокационного слежения. Ноггер, Азадэ, два наших механика и британский капитан едва успели унести ноги из Тебриза, спасая свои жизни, они вернулись вчера и сейчас сидят у меня в квартире. По крайней мере, сидели, когда я уходил сегодня утром. Бог мой, Энди, ты бы видел их состояние, когда они появились. Капитан оказался тем же самым, который спас Чарли в Дошан-Таппехе и которого Чарли тогда подкинул до Бендер-э-Пехлеви…

– Что он сделал?

– Это была тайная операция. Парень – капитан в гуркхском полку, его зовут Росс, Джон Росс, от него и от Азадэ трудно было добиться чего-то толкового, Ноггер тоже был изрядно возбужден; сейчас они, по крайней мере, в безопасности, но… – Голос Мак-Айвера вдруг сорвался. – Извини, что приходится говорить тебе это, но мы потеряли механика в Загросе, Долбаря Джордона, его застрелили, и…

– Боже милостивый! Старик Долбарь мертв?

– Да… да, боюсь, что так, и твоего сына задело… несильно, – торопливо добавил Мак-Айвер, когда Гаваллан побледнел. – Скот в порядке, с ним все нормально…

– Насколько несильно?

– Пуля прошла навылет через правое плечо. Кость не задета, только мягкие ткани… Жан-Люк сказал, что у них есть пенициллин, медик, рана чистая. Скот не сможет завтра вести 212-й в Эль-Шаргаз, поэтому я попросил Жан-Люка его заменить и забрать Скота с собой, потом вернуться в Тегеран со 125-м, и мы перебросим его назад в Ковисс.

– Что, черт подери, там произошло?

– Точно не знаю. Сегодня утром я получил сообщение от Старка, который только что услышал обо всем от Жан-Люка. Похоже, что в Загросе действуют террористы. Думаю, та же шайка, которая напала на «Беллиссиму» и «Розу»; они, должно быть, прятались в засаде в лесу вокруг базы. Долбарь Джордон и Скот загружали запчасти в 212-й сегодня после рассвета, и по ним открыли огонь. Бедному старине Долбарю досталась б́ольшая часть пуль, а Скоту – только одна… – Увидев лицо Гаваллана, Мак-Айвер снова поспешил добавить: – Жан-Люк заверил меня, что Скот вне опасности, Энди, Богом клянусь!

– Я думал не только о Скоте, – тяжело произнес Гаваллан. – Долбарь был с нами почти с самого начала… у него ведь вроде трое детишек?

– Да, да, это так. Ужасно. – Мак-Айвер отпустил сцепление и аккуратно повел машину по снегу к зданию управления компании. – Они все еще в школе учатся, если не ошибаюсь.

– Я сделаю что-нибудь для них сразу же, как только вернусь. Продолжай про Загрос.

– Да больше рассказывать особенно нечего. Тома Локарта там в этот момент не было: ему пришлось переночевать в Ковиссе из-за пятницы. Жан-Люк сказал, что никого из нападавших они не видели, никто не видел, выстрелы были сделаны прямо из леса – на базе в любом случае царила полная неразбериха, все вертолеты работают сверхурочно, доставляя людей с буровых, разбросанных по всей округе, и потом партиями переправляя их в Шираз, все торопятся успеть до крайнего срока, который наступает завтра на закате.

– Они успевают?

– Более-менее. Мы вывезли всех нефтяников и всех наших ребят, переправили самые ценные запчасти и все вертолеты в Ковисс. Вспомогательное оборудование на буровых придется оставить, но это не наша забота. Один бог знает, что станется с буровыми и с базой без присмотра.

– Все площадки опять зарастут и одичают.

– Согласен, столько трудов коту под хвост! Полный идиотизм! Я спросил полковника Фазира, может ли он что-нибудь сделать. Этот сукин сын просто улыбнулся свой гнусной улыбочкой и сказал, что сейчас очень трудно выяснить, какого черта происходит даже в соседнем кабинете здесь, в Тегеране, не говоря уже о том, что творится так далеко на юге. Я у него спрашиваю, как насчет комитета в аэропорту, может, они смогли бы помочь? Он говорит, нет, комитеты почти ни с кем не поддерживают никаких связей, даже здесь, в Тегеране. Дословно: «Там, в горах Загрос, среди полуцивилизованных кочевников и горцев, если у вас нет автомата и вы не иранец, предпочтительно аятолла, вам лучше всего делать то, что они говорят». – Мак-Айвер закашлялся и нервно высморкался. – Этот сукин сын говорил серьезно, не смеялся над нами, Энди. При этом нельзя сказать, что он и не радовался.

Гаваллан был обескуражен: столько вопросов нужно задать, на столько ответить, все под угрозой, и здесь, и дома. Неделя до Судного дня? Слава богу, что Скот… бедняга Долбарь, жалко старикана… Боже Всемогущий, в Скота стреляли! Он угрюмо посмотрел в ветровое стекло и увидел, что они приближаются к грузовой зоне.

– Останови машину на минутку, Мак, нам лучше поговорить без свидетелей, а?

– Извини, да, я не очень ясно соображаю.

– Ты в порядке? Я имею в виду здоровье?

– О, с этим все нормально, вот только от кашля надо избавиться… Просто… просто мне страшно. – Мак-Айвер произнес это ровным голосом, но его признание вонзилось в Гаваллана, как заточка. – Все вышло из-под контроля, я уже потерял одного человека, НВС по-прежнему висит над нашими головами, старина Эрикки в опасности, мы все в опасности, S-G и все, ради чего мы работали. – Он в раздражении подергал рулевое колесо. – С Джен все хорошо?

– Да, да, с ней все в порядке, – терпеливо ответил Гаваллан, переживая за него. Он уже второй раз отвечал сегодня на этот вопрос. Мак-Айвер задал его, едва он спустился по трапу 125-го. – Дженни в полном порядке, Мак, – сказал он, повторяя то, что сообщил ему раньше. – Я привез от нее письмо, она разговаривала и с Хэмишем, и с Сарой, в обеих семьях все слава богу, а у крошки Ангуса прорезался первый зубик. Дома все хорошо, все в добром здравии, и у меня в дипломате бутылка «Лох Вэй» от нее. Она пыталась улестить Джонни Хогга и пролезть в самолет – просила спрятать ее в туалете, мол, я и не замечу, – даже после того, как я сказал ей нет, прошу прощения. – Впервые на лице Мак-Айвера появилось подобие улыбки.

– С Джен в два счета не сладишь, это точно. Я рад, что она там, а не здесь, очень рад, любопытно, однако, как начинаешь по ним скучать. – Мак-Айвер смотрел прямо перед собой. – Спасибо, Энди.

– Не за что. – Гаваллан подумал минуту. – А зачем отправлять с 212-м Жан-Люка? Почему не Тома Локарта? Разве было бы не лучше вытащить его отсюда?

– Разумеется, лучше, но он отказывается уезжать из Ирана без Шахразады… тут еще одна проблема. – Музыка на кассете доиграла до конца стороны, он перевернул кассету и включил снова. – Я не могу ее разыскать. Том тревожился за нее, попросил меня съездить в дом ее семьи возле базара, что я и сделал. Сколько ни стучал, никто не отозвался, похоже, там не было ни одного человека. Том уверен, что она ходила на эту женскую демонстрацию.

– Господи! Мы слышали про волнения и аресты по Би-би-си, и про нападения полоумных фанатиков на некоторых женщин. Ты думаешь, она в тюрьме?

– Всем сердцем надеюсь, что нет. Ты слышал про ее отца? А, ну конечно, я же сам тебе рассказывал в твой прошлый приезд. – Мак-Айвер рассеянно протер лобовое стекло рукавом. – Что ты хочешь делать? Подождать здесь, пока самолет не вернется?

– Нет. Давай съездим в Тегеран. У нас есть время? – Гаваллан посмотрел на часы – 12.25.

– О да. Тут целый груз «лишних» запчастей, которые нужно будет погрузить на борт. Время у нас будет, если поехать прямо сейчас.

– Хорошо. Я бы хотел повидать Азадэ и Ноггера… и этого парня Росса. И особенно Талбота. Мы могли бы проехать мимо дома Бакравана, попытать счастья еще раз. А?

– Хорошая мысль. Я рад, что ты здесь, Энди, очень рад. – Он отпустил сцепление, колеса с визгом крутанулись на снегу.

– Я тоже, Мак. Вообще-то я и сам никогда не чувствовал себя так хреново.

Мак-Айвер кашлянул и прочистил горло.

– Плохие новости из дома?

– Да. – Гаваллан рассеянно протер запотевшее боковое стекло тыльной стороной перчатки. – В понедельник назначено специальное заседание совета «Струанз». Мне нужно будет дать ответы по Ирану. Чертовски неприятно все это!

– Линбар там будет?

– Да. Этот ублюдок точно нацелился пустить Благородный дом по миру. Глупо расширяться в Южной Америке, когда Китай вот-вот откроется для всего мира.

Мак-Айвер нахмурился, уловив новую натянутость в голосе Гаваллана, но промолчал. Многие годы он знал об их соперничестве и обоюдной ненависти, об обстоятельствах смерти Дэвида МакСтруана и том, как все в Гонконге удивились, когда Линбар получил высшую должность. У него оставалось немало друзей в колонии, которые присылали ему вырезки с последними новостями или слухами – животворной кровью Гонконга – в Благородном доме и его соперниках. Но он никогда не обсуждал их со своим старым другом.

– Прости, Мак, – резко сказал как-то раз Гаваллан, – не хочу обсуждать подобные вещи, или то, что происходит с Иэном, Линбаром или Квилланом, или кем-то еще, кто имеет отношение к Благородному дому. Официально я больше не связан с Благородным домом. Давай на этом и остановимся.

Ну и ладно, подумал тогда Мак-Айвер и продолжал хранить молчание на этот счет. Он искоса взглянул на Гаваллана на соседнем сиденье. Годы милостиво обошлись с Энди, сказал он себе, он до сих пор выглядит все таким же импозантным мужчиной – даже несмотря на все его нынешние проблемы.

– Не о чем беспокоиться, Энди. Ничего такого, с чем бы ты не справился.

– Хотел бы я сейчас в это верить, Мак. Семь дней – это огромная проблема для нас, не так ли?

– Ну, это еще мягко сказа… – Мак-Айвер заметил, что датчик топлива замигал на нуле, и разразился проклятиями: – Кто-то, должно быть, слил бензин из бака, пока машина была на стоянке. – Он остановил машину, вышел на несколько секунд, потом вернулся и с треском захлопнул дверцу. – Замок сломал, гад проклятый. Мне придется заправиться. По счастью, у нас еще есть несколько бочек бензина, и в подземной цистерне вертолетного топлива наполовину на случай чрезвычайной ситуации. – Он замолчал, его мысли осаждали Джордон, Загрос, НВС и семь оставшихся дней. Кого мы потеряем следующим? Он уже начал чертыхаться про себя, когда услышал внутри голос Дженни, говоривший: «У нас все получится, если мы захотим, мы сможем, я знаю, что мы сможем…»

Гаваллан думал о своем сыне. Я не успокоюсь, пока не увижу его своими глазами. Завтра, если повезет. Если Скот не вернется до моего самолета в Лондон, я сдам билет и полечу в воскресенье. И мне каким-то образом нужно суметь встретиться с Талботом – может быть, он сможет мне чем-то помочь. Бог ты мой, всего семь дней…

Времени на заправку у Мак-Айвера ушло всего ничего, он вылетел с территории аэропорта и влился в поток машин. Огромный транспортный самолет ВВС США прошел совсем низко над ними, готовясь садиться.

– Они обслуживают примерно пять 747-х «боингов» в день, все еще с помощью военных диспетчеров, «под присмотром» «зеленых повязок», каждый кому не лень отдает приказы, отменяет приказы, отданные другими, и никто никого все равно не слушает, – сказал Мак-Айвер. – «Британские авиалинии» пообещали мне три места на каждом их рейсе для наших британцев – с багажом. Они надеются проталкивать сюда свой 747-й каждый второй день.

– А что они хотят взамен?

– Бриллианты короны! – сказал Мак-Айвер, попробовав немного развеять их угнетенное состояние, но шутка не удалась. – Нет, Энди, ничего они не хотят. Здешний директор БА, Билл Шусмит, классный мужик и здорово справляется со своим делом. – Он резко крутанул руль, объезжая сгоревший автобус, лежавший на боку и перекрывавший половину дороги так, словно он был аккуратно припаркован. – Сегодня женщины снова выходят на демонстрацию. По слухам, они собираются делать это каждый день, пока Хомейни не уступит.

– Если они будут держаться все вместе, ему придется.

– Я уже не знаю, что думать в эти дни. – Некоторое время Мак-Айвер вел машину молча, потом дернул большим пальцем в сторону прохожих, шагавших туда и сюда. – Эти, похоже, знают, что в мире все в порядке. Мечети забиты народом, марши в поддержку Хомейни собирают огромные толпы, «зеленые повязки» бесстрашно сражаются с левыми, левые так же бесстрашно сражаются с «зелеными повязками». – Он сипло закашлялся. – Наши сотрудники, ну, они просто кормят меня обычной иранской лестью и вежливостью, и никогда не знаешь, что у них на самом деле на уме. В одном только можно быть уверенным: все они хотят, чтобы мы убрались отсюда В-О-Н! – Мак-Айвер свернул на тротуар, чтобы избежать лобового столкновения с машиной, которая выскочила на встречную полосу и, громко сигналя, неслась на скорости, слишком высокой для скользкой от снега дороги, – потом покатил дальше. – Чертов полудурок! – выругался он. – Если бы не тот факт, что я люблю свою «Лулу», я бы махнул ее на битый-перебитый пикап и показал бы этим обормотам, где раки зимуют! – Он посмотрел на Гаваллана и улыбнулся. – Энди, я очень рад, что ты здесь. Спасибо. Мне теперь лучше. Извини.

– Нет проблем, – спокойно ответил Гаваллан, но внутри у него все кипело. – Как насчет «Шамала»? – спросил он, не в силах больше держать это в себе.

– Ну, семь там дней или семьдесят… – Мак-Айвер ловко свернул, избежав еще одной аварии, вернул встречному водителю его неприличный жест, потом опять двинулся дальше. – Давай притворимся, что все согласны и мы могли бы нажать кнопку, если бы захотели, в день «Д», через семь дней… нет, Армстронг сказал, нам лучше не рассчитывать на больше чем неделю, поэтому давай скажем, шесть дней, считая от сегодняшнего, в следующую пятницу. Пятница все равно подходит лучше всего, так?

– Потому что это их священный день, да, я тоже об этом подумал.

– Тогда, перекраивая то, что мы тут с Чарли наработали, получается следующее: фаза первая – с сегодняшнего дня мы вывозим из Ирана всех своих иностранцев и все запчасти, какие сможем, любым возможным способом, 125-м, машинами через Ирак и Турцию и как багаж и избыточный багаж через БА. Как-нибудь я добьюсь от Билла Шусмита увеличения числа мест на их бортах для наших людей и преимущественного права пользования грузовым пространством. Мы уже вывезли два 212-х «для ремонта», и третий должен вылететь из Загроса завтра. У нас остается пять птичек здесь, в Тегеране: один 212-й, два 206-х и два «Алуэтта». Мы пошлем 212-й и «Алуэтты» в Ковисс, якобы в ответ на просьбу Мастака, хотя зачем они могут ему понадобится, один бог знает. Дюк говорит, у них и те, что есть, не все задействованы. В любом случае оставим здесь два 206-х для отвода глаз.

– Оставим их?

– Нам все равно никак не удастся вывезти все вертолеты, Энди, сколько бы времени у нас ни было. Так, за двое суток до дня «Д», в следующую среду, последние из наших иностранцев, которые работают в Управлении – Чарли, Ноггер, оставшиеся пилоты и механики и я, – садятся в 125-й, у которого рейс в этот день, и со всем скарбом перебираются в Эль-Шаргаз, если только, конечно, нам не удастся вывезти кого-нибудь из них раньше на рейсах БА. Не забывай, мы должны сохранять свой численный состав, на каждого выехавшего один прибывший. Дальше мы…

– Как насчет бумаг, разрешений на выезд?

– Я постараюсь достать бланки у Али Киа – мне понадобятся несколько незаполненных швейцарских чеков: он принимает пешкеш, но он еще и член правления, он очень умен, горяч и жаден, но вот шкурой своей рисковать не любит. Если с ним не получится, значит, на 125-й будем пробираться, рассовывая пешкеш людям в самом аэропорту. Наше объяснение для партнеров, Киа или кого там угодно, когда они обнаружат, что мы исчезли, будет заключаться в том, что ты созвал срочное совещание в Эль-Шаргазе – объяснение не слишком убедительное, но это значения не имеет. На этом фаза первая заканчивается. Если нам не дадут уехать, это будет означать конец операции «Шамал», потому что тогда нас используют в качестве заложников, чтобы вернуть все вертолеты, а я знаю, что ты не согласишься пожертвовать нами. Фаза вторая: мы налажи…

– А как быть со всем твоим имуществом? И имуществом всех ребят, у которых есть дома или квартиры в Тегеране?

– Компания должна будет выплатить справедливую компенсацию – это должно стать частью расчета прибыли и убытков по «Шамалу». Договорились?

– Во что все это выльется, Мак?

– В не слишком большую сумму. У нас нет других вариантов, кроме выплаты компенсации.

– Да, да, я согласен.

– Фаза вторая: мы налаживаем бизнес в Эль-Шаргазе, где к этому времени уже произойдет несколько вещей. Ты договоришься о прибытии в Эль-Шаргаз грузовых «Боингов-747», они должны быть там в полдень в день «Д» минус один. Далее, к этому времени Старк каким-то образом тайно припрячет достаточно бочек с горючим, чтобы они могли перелететь через залив. Кто-то еще припрячет дополнительные запасы топлива на каком-нибудь богом забытом островке у берегов Саудовской Аравии или Эмиратов, если оно ему понадобится, и для Руди и его ребят из Бендер-Делама, которым оно точно понадобится. У Скрэга проблем с топливом не возникнет. Тем временем ты договоришься об английских регистрационных номерах для всех птичек, которые мы планируем «экспортировать», и ты получишь разрешения на пролет через воздушное пространство Кувейта, Саудовской Аравии и Эмиратов. Я руковожу фактическим проведением операции «Шамал». На рассвете дня «Д» ты говоришь мне «да» или «нет». Если «нет», то это решение окончательное. Если «да», то я имею право отменить приказ на исполнение, если сочту, что это будет разумно, тогда мое решение тоже становится окончательным. Договорились?

– С двумя условиями, Мак: ты проконсультируешься со мной до того, как отменишь операцию, как и я проконсультируюсь с тобой до этого по поводу «да» или «нет». И второе: если у нас не получится провести операцию в день «Д», мы попробуем еще раз в день «Д» плюс один и в день «Д» плюс два.

– Хорошо. – Мак-Айвер сделал глубокий вдох. – Фаза третья: на рассвете в день «Д», или день «Д» плюс один или плюс два – думаю, три дня – это максимум, что мы сможем продержаться, – мы передаем по радио закодированное сообщение, которое означает «Поехали!». Все три базы подтверждают получение, и тут же все приготовленные к побегу птички поднимаются в воздух и направляются в Эль-Шаргаз. Вероятно, разница во времени между прибытием машин Скрэга и последними птичками, скорее всего машинами Дюка, составит часа четыре – если все пройдет нормально. Как только машины садятся где угодно за территорией Ирана, мы заменяем иранские регистрационные номера британскими, и это дает нам отчасти законный статус. Сразу же, как только они прибывают в Эль-Шаргаз, мы загружаем 747-е и улетаем в голубую даль со всеми на борту. – Мак-Айвер выдохнул. – Все просто.

Гаваллан ответил не сразу, перебирая в уме детали плана, видя его многочисленные дыры – огромное пространство для всяческих опасностей.

– План хороший, Мак.

– Нет, Энди, он совсем не хороший.

– Вчера я виделся со Скрэгом, и у нас с ним был длинный разговор. Он говорит, что «Шамал» для него осуществим, и он согласен, если мы решим это провернуть. Он пообещал осторожно прозондировать остальных за этот уик-энд и дать мне знать, но он уверен, что в нужный день сумеет вывезти своих птичек и ребят.

Мак-Айвер кивнул, но больше не сказал ничего, просто вел машину – подмороженная дорога была опасно скользкой, – ныряя в узкие проулки, чтобы избежать основных улиц, которые, как он знал, будут запружены.

– Мы уже недалеко от базара.

– Скрэг сказал, что в следующие несколько дней у него, возможно, получится слетать в Бендер-Делам и повидать Руди, аккуратно поговорить с ним – письма писать слишком рискованно. Кстати, он передал мне записку для тебя.

– Что в ней говорится, Энди?

Гаваллан потянулся на заднее сиденье за своим дипломатом. Он нашел нужный конверт и надел очки для чтения.

– Адресовано Г. Д. капитану Мак-Айверу, эсквайру.