Текст книги "Последний из могикан (адаптированный пересказ)"

Фенимор Купер
Последний из могикан

© Родин И. О., текст, 2016

© Родин И. О., дизайн и название серии, 2014

1. Вместо предисловия

В середине восемнадцатого века в Америке шла затяжная война между французами и англичанами за новую огромную колонию – американский континент. Многочисленные индейские племена оттеснялись белыми в глубь страны. Те, кому гордость не позволила покинуть землю предков, поневоле оказались во влечены в конфликт, по сути своей чуждый им. Индейцы к этому времени уже не осмеливались открыто вступать в борьбу против хорошо организованных и отлично вооруженных белых. Краснокожим приходилось мириться с присутствием чужаков на своей земле и вступать в союз со своими «канадскими отцами», которые снабжали верных им индейцев оружием и порохом.

Племя делаваров, потомков Унамис-Черепахи, которое еще называло себя ленапами, раскололось на две части. Одна часть присоединились к французскому генералу Монкальму. Однако с обычной сдержанностью, свойственной индейцам, они отказались помогать чужеземцам в тот самый момент, когда те особенно нуждались в этом. Делавары сообщили посыльным Монкальма, что томагавки их притупились, и необходимо время, чтобы их заново отточить. Канадский командующий, тонкий политик, решил, что полезнее иметь пассивных друзей, чем открытых врагов, которых он вполне мог получить, принуждая делаваров воевать с англичанами.

Другая часть племени делаваров ушла в глубь страны. Вдали от родных мест, от привычных мест охоты род Унамис стал быстро угасать. Но до многих индейских племен время от времени доходили слухи о том, что и спустя несколько десятилетий где-то в бескрайних лесах все еще живут потомки великих вождей ленапов. Слава о воинских подвигах этих людей – могикан – вызывала уважение не только среди их друзей, но и среди врагов. В племени гуронов, исконно считавшихся противниками ленапов, ходили легенды о доблести и мудрости последнего вождя могикан – Чингачгука, что в переводе означало «Великий Змей». Ни один гурон не выиграл в единоборстве с этим загадочным человеком, предпочитавшим уединенную жизнь в лесах власти над своим племенем. Поговаривали, что у Чингачгука растет сын, не уступающий уважаемому вождю (по-индейски – сагамору) в смелости и рассудительности. Чингачгук назвал сына Ункасом – в честь своего отца, который, собственно, и увел часть племени ленапов с исконных земель, не желая подчиняться законам белых завоевателей. Те же, кому довелось встретиться с Ункасом на поле битвы или на охоте, дали юноше прозвище Быстроногий Олень – за врожденное благородство и за то, что никто не мог сравниться с ним в скорости бега. Никогда враги не видели спины Ункаса в битве, но тот, за кем Быстроногий Олень бросался в погоню, не мог уйти безнаказанным.

Чингачгук и Ункас снискали уважение не только среди краснокожих. Разведчик английской армии Натаниэль Бампо чувствовал себя чужаком в рядах своих соотечественников. Кристально честный, благородный и скромный человек, двадцатилетним юношей он стал охотником в североамериканских лесах. Натаниэлю не было равных в меткости. Пули его били без промаха, хотя оружие того времени было далеко от совершенства. Разведчик и следопыт, он с глубоким уважением относился к индейцам, был желанным гостем в племени делаваров, которые даже дали ему прозвище Соколиный Глаз. Особенно высоко ценил Соколиный Глаз Чингачгука, который стал разведчику верным другом и спутником в его многолетних скитаниях по лесам Америки. Ункас рос на глазах Натаниэля и тоже был безгранично ему предан. Соколиный Глаз учил юношу стрелять, передавал ему секреты своего охотничьего мастерства, и сам многое перенимал у индейцев. Гуроны боялись встречи с разведчиком и называли его Длинным Карабином.

Троих друзей связывали тесные узы. Это была особая мужская дружба – которая не требует наград и за которую каждый, не задумываясь, отдал бы жизнь. Пока Соколиный Глаз, Чингачгук и Ункас были вместе, они верили, что им не грозит беда. Однако судьба распорядилась по-иному.

2. В путь

Там, где сливаются хрустально чистые воды озера Хорикэн с водной гладью Шамплейна, тянущегося с канадской территории, на возвышенностях строились небольшие крепости. В это неспокойное время то французская, то английская армии поочередно овладевали ими.

В английскую крепость Эдвард пришли известия о появлении близ Шамплейна французов под предводительством опытного военачальника, генерала Монкальма. Весть принес индеец, посланный комендантом форта Уильям-Генри, полковником Мунро. Досужие болтуны добавили, что генерал движется с отрядом, «в котором солдат что листьев в лесу». Мунро просил немедленно выслать ему подкрепление. В форте под его командованием стоял один регулярный полк и небольшой отряд колонистов. Это был слишком малочисленный гарнизон для борьбы с подступавшими силами Монкальма.

Должность коменданта крепости Эдвард, исполнял генерал Вебб. Под его командованием находились пять тысяч человек. Вебб мог бы выставить достойное сопротивление Монкальму. Однако напуганный своими прежними неудачами, Вебб не спешил встретиться с неприятелем, дать сражение и остановить французов. Тем не менее вскоре прошел слух, что утром полуторатысячный отряд отправится на помощь форту Уильям-Генри.

На рассвете сон солдат нарушил оглушительный грохот барабанов. Несложные сборы скоро закончились, и солдаты построились в боевые отряды. Королевские наемники красовались на правом фланге; добровольцы из числа поселенцев заняли места слева. Вперед выступили разведчики, колонна тронулась в путь. Лесная чаща расступилась, и скоро отряд исчез.

Однако не только те люди, что составляли отряд, собирались в путь. Перед домом генерала Вебба стояло несколько оседланных лошадей. Две из них предназначались для женщин высокого звания, а в седле третьей красовались офицерские пистолеты. На почтительном расстоянии стояли праздные зеваки, любовавшиеся лошадьми.

В их числе был человек, резко выделявшийся из толпы. Он был высок, но его фигура казалась донельзя нескладной. Голова у него была большая, плечи узкие. Худые длинные ноги контрастировали с массивными коленями. Странный костюм человека довершал картину. Камзол был слишком коротким, желтые узкие брюки доходили до колен, где были перехвачены большими истрепанными бантами. Серые чулки и покрытые грязью башмаки довершали костюм незнакомца. На одном его башмаке красовалась шпора из накладного серебра, а голову венчала высокая треугольная шляпа, вроде тех, какие в начале восемнадцатого века носили священники. Вел человек себя довольно смело и непринужденно, вслух расхваливая достоинства стоявших у крыльца коней. Внезапно он оборвал свои рассуждения и остановил взгляд на неподвижной фигуре индейца-скорохода, который принес в лагерь невеселые вести.

Хотя индеец стоял точно каменный и, казалось, не обращал внимания на происходящее вокруг, черты его лица выражали угрюмую свирепость. Индеец был вооружен томагавком и ножом, на лице его красовалась боевая раскраска, а в глазах горела дикая злоба. Поймав на себе удивленный взгляд незнакомца, индеец тотчас отвернулся и безразлично уставился куда-то в пространство.

Отступив к своей собственной низкорослой, худой лошади, которая пощипывала неподалеку траву, высокий незнакомец оперся локтем на шерстяное одеяло, заменяющее ему седло, и принялся наблюдать за отъезжающими. Сбоку к его лошади подошел жеребенок и принялся сосать молоко.

Скоро юноша в офицерском мундире подвел к лошадям двух девушек, которые, судя по их костюмам, собирались в путь. Обе были очень молоды. У первой было ослепительно белое лицо, золотистые волосы и блестящие синие глаза. Молодой человек помог ей сесть в седло, и она наградила его очаровательной улыбкой. Офицер с таким же вниманием отнесся и ко второй всаднице. Она казалась немного старше первой и была чуть полнее. Волосы этой девушки были цвета воронова крыла, а ее черты отличались тонкостью, благородством и поразительной красотой.

Затем сам молодой человек легко вскочил в седло. Все трое поклонились генералу Веббу, вышедшему на крыльцо, повернули лошадей и двинулись к выезду из лагеря. Несколько нижних чинов поехали следом. Ехали они в полном молчании, лишь однажды первая девушка от неожиданности слегка вскрикнула, когда мимо нее проскользнул индеец-скороход. Старшая из сестер (а девушки были именно сестрами) не проронила ни звука.

3. Учитель пения

Оправившись от испуга, светловолосая девушка засмеялась и сказала ехавшему рядом офицеру:

– Скажите, Дункан, такие привидения час то встречаются в здешних лесах?

– Этот индеец не последний человек в своем племени, Алиса, – отозвался молодой офицер. – Он вызвался проводить нас до озера по тропинке, которая сильно сокращает путь. Поэтому мы будем на месте быстрее, чем отряд.

– Он мне не нравится. Вы хорошо знаете его, Дункан?

– Я знаю этого индейца, иначе я не выбрал бы его проводником. Его зовут Магуа. Говорят, он уроженец Канады. Мне рассказывали, что он попал сюда по какой-то странной случайности, имевшей отношение к вашему отцу. Кажется, генерал жестоко поступил с этим индейцем… Впрочем, это неважно. Достаточно того, что теперь он наш друг.

– Если он был врагом отца, тем хуже для нас, – заметила девушка, не на шутку встревожившись. – Майор Хейворд, может следует по говорить с ним и разузнать о нем побольше?

– Это ни к чему не приведет, – проговорил Хейворд. – Мне кажется, Магуа понимает по-английски, но делает вид, что не знает нашего языка… Смотрите, наш проводник остановился. Наверное, здесь начинается тропинка, на которую нам придется свернуть.

Всадники подъехали к индейцу и разглядели вьющуюся в зарослях тропу, настолько узкую, что по ней можно было двигаться только гуськом.

– Как ты думаешь, Кора, может, лучше было ехать с отрядом? – спросила сестру золотоволосая Алиса.

– Алиса, вы плохо знаете обычаи дикарей, – возразил Хейворд. – Чтобы добыть большее количество скальпов, они, скорее, начнут преследовать большой, хорошо вооруженный отряд, а не одиноких путников. К тому же наш путь пока для всех тайна, так как мы выехали всего с час назад.

– Неужели ты думаешь, Алиса, что не стоит доверять проводнику только потому, что его повадки не похожи на наши, а цвет лица темнее? – холодно спросила Кора.

Алиса потупилась. Казалось, она перестала колебаться и даже первая двинулась вслед за скороходом. Слуги, повинуясь полученному приказанию, отправились догонять отряд. Хейворд объяснил девушкам, что это было сделано по совету проводника. Осторожный индеец хотел уменьшить количество следов, оставленных на дороге.

Внезапно сзади послышался стук копыт. Офицер остановил коня. Кора и Алиса тоже натянули поводья.

Через минуту они увидели жеребенка, бегущего между соснами. Следом появилась нескладная долговязая фигура верхом на лошади. Незнакомец приближался со всей скоростью, на которую была способна его тощая кляча. Он то и дело пришпоривал лошадь одной ногой, но ее хромая рысь не делалась от этого быстрее. При каждом ее шаге незнакомец то приподнимался в стременах, то, наоборот, сгибался, что усиливало впечатление какой-то неправильности, непропорциональности всей фигуры.

Хейворд при виде наездника слегка улыбнулся. Алиса не сдержала смеха. Даже в темных задумчивых глазах Коры блеснула усмешка.

– Вы к нам? – спросил Дункан, когда странный всадник подъехал ближе. – Надеюсь, вы не привезли нам дурных известий?

– Говорят, вы едете в форт Уильям-Генри, – ответил незнакомец, обмахиваясь своей треугольной шляпой. – Я направляюсь туда же, а потому решил, что нам лучше совершить этот переезд вместе.

– Похоже, вы присвоили себе право решающего голоса, – холодно заметил Хейворд.

– Конечно. Ведь главное – это понять свои собственные желания, затем остается лишь выполнить намерение.

– Если вы едете к озеру, то ошиблись дорогой, – заявил Дункан. – Вам следовало отправиться вместе с отрядом.

– Человек моей профессии вряд ли может запросто держаться с людьми, которых он должен поучать. Именно по этой причине я не поехал за отрядом. Еще я думаю, что такой джентльмен, как вы, лучше других сумеет руководить путниками. Кроме того, с вами мне будет веселее, мы сможем беседовать о высоких материях.

– Какое необдуманное решение! – ответил Хейворд, не зная, сердиться ему или смеяться. – Но вы говорили о поучениях и о профессии. Кто вы?

Незнакомец с удивлением посмотрел на Хейворда, а потом смиренно ответил:

– По милости божьей, я посвящаю себя светлому искусству псалмопения и вознесению хвалы господу. Этому искусству я обучаю солдат английской армии.

– Не иначе это ученик самого Аполлона! – смеясь, воскликнула Алиса. – Я принимаю его под свое покровительство!.. Хейворд, перестаньте хмуриться. Позвольте этому чудаку остаться с на ми. Кроме того, – прибавила она, искоса взглянув на ехавшего следом мрачного индейца, – в случае нужды у нас будет лишний союзник.

– Неужели, Алиса, вы действительно думаете, что нам грозит какая-нибудь опасность?

– Нет, просто певец псалмов в этой глуши… Он забавляет меня, давайте не будем прогонять его.

Алиса знаком подозвала к себе незнакомца.

– Я рада, что встретила вас. Родственники утверждают, что я неплохо пою дуэтом, – шутливо сказала она. – Мы вполне могли бы скрасить путешествие пением. Кроме того, было бы приятно услышать ваше мнение о моем голосе.

– Действительно, ничто на свете так не успокаивает душу, как пение псалмов, – ответил певец. – Однако для полной гармонии нужны четыре голоса. Если у вас сопрано, а я тенор, то нам не хватает контральто и баса. Впрочем, судя по тонам, звучавшим в голосе офицера, он вполне мог бы петь басовую партию…

– Внешность обманчива, – возразила девушка. – Поверьте, его обыкновенный голос гораздо ближе к тенору, чем к тому басу, который вы слышали. Кроме того, Хейворд отдает предпочтение светским песням. Солдатская жизнь, знаете ли, мало располагает к степенным занятиям. А вы занимаетесь только духовным пением?

– Только. Псалмы превосходят все другие поэтические произведения. А мелодии, на которые они положены, стоят выше всех светских песен. Где бы я ни путешествовал, я никогда не расстаюсь с любимой книгой «Псалмы, гимны и священные песни Ветхого и Нового завета».

С этими словами чудак вынул из кармана книжку и, нацепив на нос очки, открыл томик с таким почтением, которого требует обращение только со священными предметами. Вложив в рот какой-то странный инструмент, он издал с его помощью пронзительный, высокий звук. Вслед за тем взял голосом ноту октавой ниже и – запел.

 
О, как отрадно это —
Жить в братстве и труде,
Как будто благовония
Текут по бороде!
 

Певец все время отбивал такт правой рукой. Его рука не переставала двигаться, пока не замер последний звук.

Магуа повернулся к Дункану и пробормотал несколько слов на ломаном английском языке, а Хейворд, в свою очередь, обратился к незнакомцу:

– Сейчас пока не предвидится опасности, но все же нам следует ехать без шума. Алиса, мне придется лишить вас удовольствия и просить этого джентльмена отложить пение до лучших времен.

– Как жаль! – с лукавой усмешкой ответила девушка. – Право, мне еще никогда не случалось слышать, чтобы так превосходно пели такие бессмысленные слова.

– Увы, но вашей безопасностью и безопасностью Коры я дорожу несравненно больше, нежели всей музыкой самого Моцарта!

Офицер замолчал и покосился в сторону чащи. На минуту ему показалось, что он увидел фигуру человека, но свет и тень ложились под пологом леса так причудливо, что очень скоро майор успокоился и вернулся к прерванному разговору.

Едва путешественники проехали несколько шагов, как ветви кустов у них за спиной осторожно раздвинулись, и оттуда выглянуло свирепое лицо индейца в грозной боевой раскраске. Злобное торжество осветило темные черты жителя лесов, провожавшего взглядом маленький беззаботный отряд. Легкие всадницы то исчезали, то появлялись среди ветвей; за ними двигался отважный майор на своей превосходной лошади, а позади всех – нескладный учитель пения. Наконец и его фигура скрылась среди темных стволов глухого леса.

4. История вождя могикан

В нескольких километрах к западу от того места, где проходил путь наших путешественников, на берегу небольшой, но быстрой реки сидели два человека. Было похоже, что они ждут кого-то. Ветви деревьев свешивались над водой, бросая на нее темную тень. Солнце уже не жгло с прежней силой, дневной зной спал. Тишина, царившая вокруг, лишь временами прерывалась постукиванием дятла или криком сойки.

Один из сидящих на берегу был краснокожим. Его почти обнаженное тело было расписано черной и белой краской, что придавало человеку сходство со скелетом. На бритой голове индейца виднелась только одна прядь волос, украшением служило орлиное перо, спускавшееся на левое плечо. Из-за пояса торчали томагавк и нож английского производства для снятия скальпов. На мускулистом колене небрежно лежало короткое солдатское ружье, какими англичане вооружали своих краснокожих союзников.

Его собеседник был одет в очень простое и грубое платье, однако по цвету лица в нем можно было узнать потомка европейских переселенцев. Он был худощав и мускулист, все говорило о том, что в жизни этому человеку сопутствовали риск и тяжелый труд. Одет он был в охотничью рубашку зеленого цвета; голову прикрывала летняя кожаная шляпа. За поясом у него торчал нож, кожаные штаны были зашнурованы по бокам, а выше колен перевязаны оленьими жилами. Кожаная сумка и рог с порохом довершали его снаряжение. К стволу соседнего дерева было прислонено длинное ружье. Во время разговора бледнолицый то и дело внимательно оглядывался по сторонам.

Беседа велась на индейском наречии, широко распространенном в племени делаваров.

– Предания ленапов, Чингачгук, говорят, что твои отцы пришли из страны заходящего солнца, переправились через большую реку, сразились с местными жителями и завладели их землями. Мои предки пришли от утренней зари, переплыли через Соленое Озеро и поступили точно так же. Не будем спорить об этом.

– Мои предки сражались с краснокожими, – сурово отозвался индеец. – Скажи, Соколиный Глаз, неужели ты не видишь разницы между стрелой и свинцовой пулей, при помощи которой белые посылают смерть?

– Я неученый человек и не скрываю этого, – сказал белый, покачав головой. – Но, судя по тому, что я видел во время охоты на оленей и белок, ружье в руках моих дедов было менее опасно, чем лук и стрела, которую послал в цель зоркий глаз индейца.

– Все это ты слышал от поколения своих отцов, – холодно ответил краснокожий. – Но о чем рассказывают ваши старики? Разве бледнолицые, когда появились здесь, были встречены краснокожими в боевой раскраске и с томагавками в руках?

– Хотя я и чистокровный белый, – ответил охотник, – я не одобряю многих поступков своих соотечественников. Впрочем, я не отвечаю за других. Скажи, Чингачгук, что говорят предания краснокожих о первой встрече твоих дедов с моими?

Индеец долго молчал; наконец торжественно начал рассказ:

– Мы пришли оттуда, где солнце вечером прячется за необъятные равнины. Дойдя до великой реки, мы вступили в борьбу с племенем аллигевов и бились, пока земля не покраснела от их крови. От берегов великой реки до Соленого Озера мы не встретили никого, только одни макуасы издали следили за нами. Мы сказали, что весь этот край наш, и мужественно завоевали его. Мы прогнали макуасов в леса, полные медведей, и они добывали соль из пересохших источников. Эти псы не выловили ни одной рыбы из Великого Озера, и мы бросали им только кости… Соленое Озеро давало нам рыбу, леса – оленей, воздух – птиц. У нас были жены, которые приносили нам детей. Мы поклонялись Великому Духу, и макуасы боялись наших победных песен. Первые бледнолицые приплыли в большой пироге… Это были голландцы. Они дали моим праотцам огненную воду, и те стали пить ее; пили с жадностью, пили до тех пор, пока им не почудилось, будто земля слилась с небом. И они решили, что увидели наконец Великого Духа. Скоро моим отцам пришлось расстаться с родиной. Шаг за шагом их оттесняли от любимых берегов. И вот теперь я, вождь великого племени, вижу лучи солнца только сквозь листв у деревьев и не могу подойти к могилам моих предков. Весь мой род погиб. Могикане, один за другим, отошли в страну духов. Когда же и Ункас уйдет вслед за мною, истощится кровь племени: ведь мой сын – последний из могикан!

– Кто упомянул об Ункасе? – послышался голос.

Из зарослей показался молодой индеец. Бесшумно проскользнув между двумя собеседниками, он сел рядом. Чингачгук перевел взгляд на лицо сына и спросил:

– Не осмелились ли гуроны оставить следы своих мокасин в этих лесах?

– Я шел по отпечаткам их ног, – ответил молодой индеец. – Их число равняется количеству пальцев на руках. Но они трусы и прячутся в засадах.

– Ничего, мы выгоним их из кустов, как оленей… Соколиный Глаз, сегодня надо поесть, а завтра мы сразимся с макуасами.

– Согласен. Но для того чтобы поесть, нужно добыть зверя… Да вот он! Внизу в кустах бродит крупный олень. Ункас, – обратился разведчик шепотом к молодому индейцу, – ставлю три мешка пороха против фунта табака, что попаду ему между глаз, причем ближе к правому, чем к левому.

– Не может быть! – воскликнул молодой индеец. – Ведь над кустами видны только кончики его рогов!

– Мальчишка, – усмехнулся Соколиный Глаз, обращаясь к Чингачгуку. – Он думает, что настоящий охотник не может сказать, где тело оленя, если видны кончики рогов.

Разведчик прицелился и уже собирался нажать на курок, когда Чингачгук внезапно ударил рукой по стволу ружья.

– Ты что, хочешь сразиться с гуронами, Соколиный Глаз?

– И то верно, – вздохнул охотник, опуская ружье. – Ункас, убей оленя стрелой, не то, пожалуй, мы действительно завалим животное для воров-ирокезов.

Чингачгук кивнул головой. Ункас опустился на землю и стал осторожно подползать к оленю. Очутившись в нескольких ярдах от кустов, молодой могиканин натянул тетиву лука. Еще секунда – и тетива зазвенела. Через мгновение раненое животное выскочило из зарослей. Ункас ловко увернулся от взбешенного оленя и, подскочив к нему сбоку, пронзил его шею ножом. Олень ринулся к реке и упал, окрашивая воду кровью.

– Дело сделано с ловкостью индейца, – с одобрением сказал Соколиный Глаз. Однако Чингачгук поднял руку, призывая всех к тишине, и прислушался, наклонившись к земле.

– Я слышу звуки шагов, – сказал он наконец.

– Может, волки гнали этого оленя и теперь бегут по его следам? – предположил охотник.

– Нет. Приближаются кони белых, – ответил индеец. – Соколиный Глаз, это твои братья. Поговори с ними.

– Хорошо. Я обращусь к ним с такой изысканной английской речью, что самому королю было бы не стыдно ответить мне, – произнес охотник по-английски. – Но я ничего не слышу: ни топота лошадей, ни… Ага! Теперь и я разобрал, как зашелестели кусты. А вот и люди.