Текст книги "Последний из могикан (адаптированный пересказ)"

9. Перед лицом опасности

– Я хочу поблагодарить тебя, Ункас, – сказал Дункан, когда бой окончился. – Ты спас мне жизнь. Теперь я твой друг навеки и никогда не забуду, чем тебе обязан.

Ункас приподнялся и протянул Хейворду руку.

В момент дружеского рукопожатия молодые люди с искренней симпатией смотрели друг на друга. Дункан совершенно забыл про общественное положение своего товарища. Однако недолго им удалось предаваться дружеским чувствам.

На расстоянии нескольких десятков метров от убежища путешественников рос старый дуб. Посреди листвы, едва прикрывавшей узловатые ветви дерева, устроился вооруженный гурон. Индеец то прятался за ствол, то выглядывал из-за ветвей, производя выстрелы из своего ружья.

– Держи его под прицелом, мальчик, пока я заряжу «оленебой», – обратился Соколиный Глаз к Ункасу. – Потом мы с тобой одновременно выстрелим в дерево с разных сторон.

Гурон стрелял беспорядочно, торопливо. Однако его пули иногда достигали цели. Внезапно рука Хейворда дернулась, а на мундире проступила кровь. Наконец гурон попытался занять более выгодную позицию на нижней ветке, чтобы прицелиться получше. Соколиный Глаз воспользовался этим и выстрелил. Тело дикаря закачалось в воздухе, задергалось в предсмертных конвульсиях, но ни один стон не вылетел из его губ. Мужество врага произвело впечатление на разведчика – да и простая человеческая жалость оказалась не чуждой суровому жителю лесов. Прогремел второй выстрел «оленебоя». Индеец рухнул в пенящиеся волны реки. Соколиный Глаз покачал головой и укоризненно пробормотал:

– Это был последний заряд пороха, последняя пуля… Я поступил, как мальчишка. Ну не все ли мне было равно, живой или мертвый он свалится в воду!.. Ункас, мальчик мой, пройди-ка к пироге да принеси оттуда большой рог. Там все остатки нашего пороха. Подозреваю, мы скоро истратим его до последней крупинки.

Крик Ункаса, спустившегося к реке, стал сигналом нового нежданного бедствия. Невдалеке от утеса виднелась легкая пирога разведчика; она неслась по реке, управляемая невидимым пловцом. В суматохе одному из гуронов удалось угнать лодку со всеми запасами Соколиного Глаза, на которые так рассчитывал разведчик.

– Да… – пробормотал разведчик, садясь на выступ скалы. – Три ружья теперь не опаснее сброшенных оленьих рогов!

– Наше положение не может быть так безнадежно! – воскликнул молодой майор. – Гуроны далеко, мы успеем укрепить пещеры и помешаем им высадиться на остров.

– А какими средствами, спрошу я вас? – задал вопрос Соколиный Глаз. – Стрелами Ункаса или слезами девушек? Вы молоды, богаты, у вас много друзей, и я понимаю, что в ваши годы тяжело умирать. Однако, – прибавил он и перевел взгляд на могикан, – не следует забывать, что мы с вами англичане. Покажем жителям лесов, что, когда наступает их последний час, белые так же бесстрашно проливают свою кровь, как краснокожие!

Дункан оглянулся. Чингачгук в гордой позе сидел на обломке скалы; он положил на камень нож и томагавк, снял с головы орлиное перо и приглаживал единственную прядь волос. Лицо индейца было спокойным; его темные глаза постепенно теряли воинственный блеск и принимали выражение бесстрастия и готовности к смерти.

– Чингачгук, брат мой, – сказал Соколиный Глаз, – сегодня мы бились вместе в по следний раз…

– Пусть жены гуронов плачут над своими убитыми! – твердо ответил индеец. – Великий Змей могикан свернул свои кольца в их вигвамах! Он отравил их победные клики плачем и стонами детей, отцы которых не вернулись домой. С тех пор как растаял последний снег, одиннадцать воинов из племени гуронов уснули навеки, и Чингачгук помог им в этом.

– Пусть они ищут своего умершего соплеменника среди рыб, – эхом отозвался молодой Ункас. – Пусть гуроны плывут, словно скользкие угри. Как гнилые плоды, они падают с ветвей деревьев, а могикане смеются.

– Ого! – пробормотал Соколиный Глаз, который с глубоким вниманием слушал речь туземцев. – Как говорится, не в бровь, а в глаз. Хотя вряд ли их насмешки услышат гуроны. Но я белый, а потому мне подобает умереть смертью белого, то есть без брани на устах и без горечи в сердце.

– Да зачем же умирать? – произнесла молчавшая до сих пор Кора. – Бегите в лес! Мы и так уже слишком многим обязаны вам.

– Конечно, – принялся вслух рассуждать Соколиный Глаз, покосившись на отважную девушку, – если бы мы поплыли вниз по реке, течение скоро унесло бы нас на расстояние, где гуроны уже не смогут нас достать. Но человеку лучше умереть со спокойной совестью, чем до конца жизни мучиться раскаянием. Что мы ответим Мунро, когда он спросит, почему мы бросили его дочерей?

– Пойдите к нему и попросите для нас помощи.

– Это весьма разумное предложение. Чингачгук, Ункас! Вы слышали, что сказала черноглазая девушка?

Чингачгук в знак согласия махнул рукой. Потом, засунув за пояс свой нож и томагавк, медленно подошел к краю скалы. Он постоял минуту, затем бросился в воду, нырнул и скрылся из поля зрения.

Разведчик задержался, чтобы сказать несколько слов Коре.

– Если вас уведут в леса, заламывайте по пути ветки кустов и деревьев и старайтесь двигаться так, чтобы оставался широкий след.

Кора кивнула головой. Соколиный Глаз на мгновение повис на скале, разжал руки и очутился в воде. Струи сомкнулись над его головой, и он исчез. Девушка обернулась к Ункасу, чтобы поторопить его.

– Ункас останется, – спокойно ответил молодой могиканин, не сводя глаз с красивого лица Коры.

– Это только усложнит ситуацию, – твердо произнесла она, опуская глаза под взглядом могиканина и смутно угадывая свою власть над ним. – Спешите к моему отцу, и станьте самым верным из моих гонцов. Просите у Мунро денег для выкупа. Я… я очень прошу вас…

Неслышными шагами Ункас пересек скалистую площадку и скользнул в бурный поток.

Кора повернулась к Хейворду.

– Я знаю, что вы тоже хорошо плаваете, Дункан. Здесь от вас не будет пользы. Мне будет легче, если я буду знать, что вы спаслись.

– А ей?

Дункан не тронулся с места, только долгим нежным взглядом посмотрел на Алису, которая с детской беспомощностью прижималась к его руке.

Кора перестала уговаривать Хейворда. Обняв сестру, она повела Алису в пещеру.

10. Магуа возвращается

Дункан завалил ветвями вход в пещеру и замаскировал его. Позади этой хрупкой преграды он повесил одеяла: таким образом во внутреннюю пещеру не проникал свет.

– Мне не по душе обычай туземцев покоряться несчастью без борьбы, – пояснил Дункан, продолжая укладывать ветви. – Наше правило: «Пока я жив, я надеюсь». Мне кажется, оно больше соответствует характеру воина. Так что попытаемся сопротивляться достойно. Вас, Кора, я не стану уговаривать. Редко встретишь более мужественную женщину. Прошу вас только поддержать бедняжку Алису…

– Я спокойна, Дункан, – ответила Алиса. – Постараюсь не быть обузой для вас.

– Вот теперь вы говорите, как подобает дочери Мунро, – широко улыбнулся Хейворд, любуясь девушкой. – И поверьте, для меня вы никогда не были и не будете обузой.

Кора поспешно отвела глаза в сторону. Дункан смутился, отвернулся, потом сел посредине пещеры и сжал пистолет. Воцарилась глубокая тишина. Свежий утренний воздух проникал в пещеру. Минуты тянулись бесконечно, ничто не нарушало покоя.

Давид Гамут сидел в стороне, совершенно безучастный к происходящему. Луч, заглянувший в отверстие пещеры, осветил его изнуренное лицо и упал на страницы томика, который певец все перелистывал навязчивым движением, точно отыскивая там песнь, наиболее отвечающую моменту.

Кора предостерегающе подняла руку, приложила палец к губам и вопросительно посмотрела на Хейворда. Поразмыслив, майор решил, что большого вреда от пения Давида не будет.

– Рев водопада заглушит голос, – сказал Дункан Коре. – Кроме того, пещера поглотит звук. Пусть он отведет душу. И сам успокоится, и нас отвлечет от грустных мыслей.

Давид послушно прокашлялся. У него был приятный голос. Тихие рокочущие звуки которого наполнили узкую пещеру, полилась чарующая мелодия. Кора облегченно улыбнулась, а Хейворд отвел напряженный взгляд от входа в пещеру, глядя то на Давида, то на Алису. Глаза последней светились восторгом. Дункан подумал, что в общем Давид не так и плох; встреться они при других обстоятельствах, Хейворд считал бы певца хорошей компанией. Его тонкий вкус и потрясающее чувство музыки были заметны даже такому далекому от искусства человеку, как молодой офицер. Хейворд поймал себя на том, что не вслушивается в слова священного гимна. Однако впервые он понял значение слов «душа радовалась»: Дункан полностью отдался во власть музыки и его не смущало, при каких странных и опасных обстоятельствах на него снизошло это просветление.

Сочувствие слушателей тронуло Гамута. Певец сделал новое усилие, и полились протяжные мощные звуки. Вдруг снаружи раздался страшный крик. Певец замолк, растерянно оглядываясь на Хейворда.

– Мы погибли! – крикнула Алиса, прячась за сестру.

– Нет-нет! – ответил ей шепотом Хейворд. – Крик донесся с середины острова. Это дикари нашли своих убитых товарищей. Они не знают, где мы прячемся. Нам надо только постараться не обнаружить себя.

Слова Дункана не пропали даром. Девушки собрались и стали молча ждать развития событий.

Вскоре послышались завывания и улюлюканье, потом с разных сторон зазвучали голоса индейцев; сначала они доносились издалека, потом стали приближаться к пещере. Хейворд понял, что их убежище обнаружено, и последний луч надежды погас в его душе.

Однако настроение майора вновь изменилось к лучшему, когда он догадался, что индейцы остановились у камня, на который Соколиный Глаз положил свое ружье прежде, чем исчезнуть в бурных водах реки. Майор прислушался. Он понимал не только отдельные слова, но и целые фразы, произнесенные на канадском жаргоне, в основу которого положен французский язык. Хор голосов повторял на все лады: «Длинный Карабин», «Длинный Карабин»!

Хейворд мгновенно вспомнил, кому принадлежало это имя. Охотник и разведчик английской армии, лесной следопыт, самый меткий стрелок американских лесов, белый воин, которого уважали и боялись индейцы, легендарный Зверобой по имени Натаниэль Бампо. Только теперь Дункан понял, кто вызвался быть его проводником, кто охранял их с девушками от опасности, в чьи руки они вверили свою судьбу.

– Сидите как можно тише, – шепнул Хейворд Коре с Алисой, – если сейчас нас не обнаружат, мы спасены. Мне удалось понять: наши проводники не попались им в лапы. Так что скоро можно ждать подкрепления.

Прошло несколько минут. Снаружи царила тишина. Хейворд догадывался, что в это время гуроны продолжают поиски. Он различал осторожные шаги индейцев, слышал, как шуршали сухие листья и с треском ломались сучки. Наконец груда ветвей, которыми Хейворд завалил вход в пещеру, слегка подалась, один угол одеяла упал, и слабый свет заиграл в отдаленном углу убежища.

Между двумя пещерами было очень узкое пространство. Дункан понимал, что убежать незамеченными из нее не удастся. Оставалось надеяться только на счастливую случайность. Стараясь ступать бесшумно, Дункан прошел мимо Давида и обеих девушек и остановился у входа. Теперь всего около метра отделяло его от преследователей. Майор прижал лицо к отверстию и с равнодушием отчаяния выглянул наружу.

Он мог бы дотронуться до мускулистого плеча высокого индейца, который, судя по его повелительным жестам и властным интонациям, командовал остальными. Индейцы скрупулезно переворачивали и перетряхивали вещи, составлявшие скромное имущество Соколиного Глаза. На том месте, где на груде веток раньше лежал Давид, осталось пятно крови. Видя это доказательство успешности своих действий, индейцы одобрительно загоготали.

Решив, что они по крайней мере опасно ранили Длинного Карабина, гуроны замолкли. Один из индейцев поднял окровавленную ветку и бросил ее на груду, наваленную Дунканом перед входом во вторую пещеру. Таким образом индеец завалил отверстие, через которое смотрел майор. Остальные дикари быстро перекидали сверху остаток веток, не предполагая, что таким образом сами же прятали людей, которых искали.

Когда под давлением новых охапок зелени одеяла подались, а ветви от собственной тяжести забились в трещины камней, образовав плотную массу, Дункан вздохнул свободно. Услышав удаляющиеся голоса, он подкрался ко второму выходу из пещеры, откуда смог увидеть, что индейцы побежали вниз к реке. Новый жалобный вопль донесся с берега. Дункан объяснил отчаяние врагов тем, что они опять собрались вокруг тел убитых товарищей.

– Кора, они ушли, – шепнул он. – Алиса, мы спасены.

– Слава Богу! – произнесла Алиса, освобождаясь из объятий Коры и опускаясь на колени.

Но едва девушка сложила на груди руки для молитвы, слова, которые она собиралась произнести, внезапно замерли у нее на устах. Алиса судорожно стиснула пальцы, указывая на плоскую скалу, своеобразный порог открытого отверстия пещеры. Хейворд проследил за ней взглядом, и молодого майора прошиб холодный пот. У самого порога стоял Магуа.

Несмотря на неожиданность, самообладание не покинуло Дункана. Хитрая Лисица бесцельно шарил взглядом по пещере, и майор понял, что Магуа еще ничего не успел разглядеть в полумраке. Хейворд решил, что благоразумнее будет отступить за выступ стены и спрятаться вместе со своими спутниками. Однако тут на лице их бывшего проводника мелькнуло выражение глубокого торжества. Дункану показалось, будто Магуа вновь переживает момент своего предательства, представляя себе, как ловко он обманул молодого майора. Это предположение вывело Дункана из себя. Забыв обо всем на свете, Хейворд прицелился и выстрелил.

Пещера загудела, все пространство заволокло дымом. С минуту четверо ее обитателей сидели, словно оцепенев. Когда же ветер, дувший из ущелья, рассеял клубы дыма, на месте, где только стоял Магуа, никого не оказалось. Хейворд бросился к выходу и увидел, как темная фигура индейца крадется вдоль низкого узкого выступа скалы. Спустя мгновение Магуа окончательно исчез из виду.

Едва прогремел выстрел, дикари как по команде замолчали и дружно обернулись в сторону пещеры, откуда донесся звук. Почти сразу же раздался крик Магуа. Его соплеменники мигом сообразили, в чем дело. Топот ног и воинственное улюлюканье стали приближаться. Дункан не успел сказать ни слова своим ошарашенным спутникам. Хрупкая преграда из ветвей рухнула. Индейцы ворвались в пещеру. Хейворда и девушек вытащили из убежища, и их окружила толпа торжествующих гуронов.

11. В плену

Краснокожие наперебой дергали за украшения мундира Хейворда. В их глазах горело неприкрытое желание немедленно завладеть золотым шитьем и галунами. Но грозные окрики предводителя – высокого индейца – остановили дикарей. Это утвердило Дункана в мысли, что его и Кору с Алисой решено пощадить для какого-то особого случая.

Пока молодые гуроны на все лады демонстрировали свою алчность, более опытные воины продолжали обыскивать обе пещеры. Тщательность, с которой они это делали, доказывала, что они не удовлетворены результатами поисков. Не находя других жертв, усердные мстители подступили к Дункану и Давиду, повторяя имя «Длинный Карабин». Чтобы потянуть время, Дункан притворился, будто он не понимает значения их вопросов. Давид же на самом деле не знал французского языка. Тон индейцев становился все агрессивнее. Хейворд подумал, что опасно раздражать победителей упрямым молчанием. Он огляделся кругом, отыскивая глазами Магуа, который мог бы перевести его ответы гуронам.

Магуа стоял чуть в стороне. Поведение его резко отличалось от образа действий его товарищей. Пока все остальные старались удовлетворить ребяческую склонность к грабежу, присваивая жалкое имущество разведчика, Хитрая Лисица спокойно разглядывал пленников. Казалось, он достиг главной цели своего предательства и вполне этим удовлетворен. Когда глаза Хейворда впервые встретили взгляд бывшего проводника, майора прошиб холодный пот. На лице Хитрой Лисицы был написан смертный приговор попавшим в его руки бледнолицым.

Хейворд лихорадочно соображал, что можно пред принять, чтобы исправить положение. Он ре шил вступить в переговоры с Магуа и попытаться переманить хитрого гурона на свою сторону.

– Хитрая Лисица очень мужественный воин, – вкрадчиво начал Дункан. – Он не откажется объяснить безоружному человеку, что говорят победители.

– Они спрашивают, где охотник, знающий лесные тропинки, – на ломаном английском языке ответил Магуа и с неприятным смешком положил руку на листья, которыми была перевязана рана у него на плече. – Ружье Длинного Карабина бьет без промаха, его глаз видит цель и ночью, но даже оно не смогло отнять у Хитрой Лисицы жизнь.

– Лисица храбр. Он сумел дать отпор Длинному Карабину. Лисица мудр. Он не обижается на раны, полученные в битве. Лисица справедлив. Он не станет объявлять войну случайным попутчикам охотника.

– А разве шла война, когда индеец отдыхал под деревом и хотел поесть хлеба? Откуда взялись в кустах ползучие враги? Чей язык говорил о мире, в то время как мысли были о кровавой битве? Разве это Магуа сказал, что томагавк вырыт из земли и что это его рука выкопала боевой топор?

Дункан не решился напомнить врагу о его предательстве, не хотел он и раздражать индейца, пускаясь в оправдания, потому попросту промолчал. Гуроны, заметив, что разговор прервался, принялись громко кричать, показывая на ружье Соколиного Глаза. По их резким жестам нетрудно было догадаться, что они жаждут крови его владельца.

– Слышишь? – равнодушно сказал Магуа. – Гуроны требуют жизнь Длинного Карабина. В противном случае они убьют тех, кто прячет его.

– Длинного Карабина нет. Его уже не догнать.

– Когда бледнолицый умирает, – Лисица холодно улыбнулся, – он думает, что для него наступила минута покоя. Но краснокожие умеют мучить даже тени своих врагов. Где его тело? Гуроны возьмут его скальп.

– Он не умер, он бежал.

Магуа недоверчиво покачал головой.

– Разве он птица и может расправлять крылья? Разве он рыба и умеет плавать, не дыша воздухом? Белый вождь, ты считаешь гуронов глупцами!

– Правда, Длинный Карабин не рыба, но он умеет плавать, – был сдержанный ответ. – Когда он сжег весь свой порох, а глаза гуронов закрыло облако, он уплыл вниз по течению.

– Почему тогда белый вождь остался? – все еще недоверчиво спросил Магуа. – Разве он камень, который падает на дно? Или скальп жжет ему голову? Или он боится плавать в воде?

– Я ничего не боюсь, это мог бы сказать твой убитый товарищ, который упал в водопад! – раздраженно ответил Дункан, не забывая, впрочем, вставлять в речь хвастливые выражения, которые могли возбудить уважение индейца. – Но я считаю, что только трусы бросают женщин.

– Где Великий Змей?

– Он тоже уплыл по течению.

– А Быстроногий Олень?

– Я не знаю, о ком ты говоришь, – ответил Дункан, пользуясь возможностью затянуть разговор.

– Об Ункасе, – ответил Магуа, произнося делаварское имя с нескрываемым отвращением.

– Ты говоришь о молодом делаваре? Он тоже уплыл по течению.

Магуа сразу поверил сказанному и этим доказал, как мало он думал о беглецах. Но его товарищам были нужны именно эти беглецы. С характерным для индейцев терпением они в полном молчании ждали, пока кончится беседа белого пленника и Хитрой Лисицы. Когда Хейворд замолчал, дикари уставились на Магуа. Лисица указал им на реку и перевел содержание разговора с майором, подкрепляя свои слова скупыми жестами.

Уяснив случившееся, дикари подняли страшный крик. Их постигло жестокое разочарование. Одни бросились к берегу реки, яростно размахивая в воздухе руками; другие принялись плевать в воду, точно мстя ей за то, что она невольно лишила их несомненных прав победителей.

Вслед за тем индейцы сообразили, что свое недовольство и раздражение удобнее излить на бледнолицых, угодивших к ним в плен. Очевидно, что ни красота, ни женственность сестер не смогли бы защитить их от ярости краснокожих. Кора и Алиса были просто легким и доступным источником скальпов. Хейворд пытался заслонить собой Алису, когда один из гуронов схватил прядь ее роскошных волос и красноречивым жестом провел ножом в воздухе вокруг головы девушки. Но едва Хейворд подался вперед, как почувствовал, что высокий индеец, который командовал дикарями, точно клещами сжал его плечо.

Дункан заставил себя сдержаться и ровным голосом сказал девушкам, что дикари часто произносят или демонстрируют угрозы, которых не выполняют. Но, стараясь хоть как-то успокоить Кору и Алису, Дункан не собирался обманывать себя. Он хорошо знал, что авторитет индейского вождя весьма условен и поддерживается скорее физическим, чем моральным превосходством. Стало быть, опасность для маленькой группы белых людей возрастала с увеличением числа окружающих их дикарей. Однако опасения майора стали слабее, когда он заметил, что вождь созывает всех воинов на совет. Их спор продолжался несколько минут – и, судя по одобрительному молчанию большей части индейцев, скоро было принято единогласное решение.

Дикари перенесли легкую пирогу к берегу, недалеко от выхода из внешней пещеры. Затем предводитель гуронов знаком приказал пленникам спуститься и сесть в пирогу.

Сопротивляться было бесполезно, поэтому Дункан показал пример послушания, направившись к пироге, и вскоре уже сидел в лодке вместе с обеими сестрами и Давидом.

Индейцы налегли на весла, и через пять минут пленники очутились на южном берегу реки, напротив той скалы, на которую они высадились накануне. Тут дикари снова принялись совещаться. Затем они вывели из леса лошадей, которых накануне привязали у берега могикане. Получалось, что гуроны все же обнаружили животных и вычислили местонахождение их хозяев.

Толпа гуронов разделилась на две части. Главный вождь оседлал лошадь Хейворда и двинулся вплавь через реку, а вслед за ним бросилась в воду и большая часть его спутников. Скоро все они исчезли из виду. Пленники остались под присмотром шести дикарей, которыми руководил Хитрая Лисица.

Видя необыкновенную сдержанность индейцев, Хейворд понадеялся было, что они отведут его к Монкальму как своего пленника. Монкальм же, со своей стороны, превратит отеческие чувства Мунро в источник шантажа и заставит старика капитулировать. Основанием к такого рода предположению была репутация Монкальма. Французский командующий обладал мужественным и предприимчивым характером, однако считалось, что он является знатоком политических интриг, которые отнюдь не требовали проявления высоких моральных качеств.

Но поведение гуронов сразу разрушило все эти соображения Дункана. Та часть индейцев, которая двинулась вслед за краснокожим вождем, направилась к Хорикэну, и Хейворд понял, что его самого и его спутников ждет плен у гуронов.

Решив прибегнуть к силе денег, Дункан обратился к своему бывшему проводнику в самом дружеском, доверительном тоне, который только мог изобразить.

– Я хотел бы поговорить с Магуа о том, что годится только для слуха такого великого вождя.

Индеец презрительно взглянул на молодого офицера.

– Говори. У деревьев нет ушей, – ответил он.

– Но гуроны не глухи, а те слова, которые пригодны для великих вождей, могут опьянить иных воинов. Если Магуа не хочет слушать, офицер короля сумеет молчать.

Магуа, казалось, заинтересовался. Он отошел в сторону и осторожным движением позвал за собой Дункана.

– Теперь говори, – сказал он.

– Хитрая Лисица доказал, что он достоин почетного прозвища, данного ему канадскими отцами, – начал Хейворд. – Я восхищен его мудростью, понимаю, как много он для нас сделал, и не забуду этого в час благодарности. Да, Лисица не только великий вождь; он умеет обманывать своих врагов.

– Что же сделал Лисица? – холодно спросил индеец.

– Разве он не видел, что лес переполнен спрятавшимися врагами? Разве он не заметил, что даже змея не могла бы незаметно проползти мимо них? Разве он не заблудился умышленно, чтобы ослепить глаза гуронов? Разве Магуа не притворился, будто он возвращается к своему племени, которое так плохо обошлось с ним и, как собаку, выгнало из своих вигвамов? – речь Дункана становилась все более витиеватой, но Магуа, по всей видимости, это было по душе. – А мы? Разве, заметив его намерения, мы не помогли ему, чтобы гуроны думали, будто белый человек счел своего друга врагом? О, когда Хитрая Лисица своей мудростью ослепил глаза гуронов, они позабыли, что когда-то сделали ему много зла и заставили бежать к мохокам! Они оставили Магуа на южном берегу с пленниками, а сами, как безумцы, двинулись к северу. Я знаю: Лисица хочет, как настоящая лиса, повернуться и отвести к седому богатому шотландцу его дочерей. Да, Магуа, я вижу все и уже подумал о том, как следует отплатить тебе за мудрость. Прежде всего глава форта Уильям-Генри даст Лисице то, что обязан дать за великую услугу: у Лисицы будет золотая медаль, его пороховницу переполнит порох, у него в сумке зазвенит столько долларов, сколько камешков валяется на побережье Хорикэна, и олень станет лизать ему руки, зная, что ему не убежать от выстрела того ружья, которое получит вождь. Я же не знаю, как превзойти щедрость шотландца… Погоди. Я… да, я тебе…

– Что же даст мне молодой вождь? – спросил гурон, едва Хейворд запнулся.

– С островов, которые лежат на Солнечном Озере, он проведет струю огненной воды. Эта жидкость потечет перед вигвамами Магуа и не остановится, пока сердце индейца не станет легче перышка, а его дыхание не сделается слаще аромата дикой медуницы…

Магуа серьезно слушал медленную речь Хейворда. Когда молодой человек упомянул о том, что ему кажется, будто индеец хитро обманул гуронов, лицо Лисицы приняло выражение осторожной сдержанности. Когда Хейворд напомнил об оскорблениях, которые изгнали гурона из вигвамов его племени, глаза индейца вспыхнули свирепым блеском. Дункан понял, что он затронул как раз ту самую чувствительную струнку, на которой следовало сыграть. Когда же Хейворд дошел до слов, где хитро подстрекал и жажду мести дикаря, и его алчность, он несомненно попал в точку. Лисица задал свой последний, вопрос, о награде, спокойно, с обычной важностью индейца, однако, судя по задумчивому выражению его лица, было ясно, что он что-то напряженно прикидывает в уме. Несколько мгновений гурон молчал, потом, положив свою руку на грубую повязку на плече, спросил:

– Разве друзья оставляют такие знаки?

Дункан уже продумал ответ на этот вопрос.

– Неужели Длинный Карабин нанес бы такую легкую рану врагу?

– А разве делавары подползают, как змеи, к тем, кого они любят, чтобы нанести удар?

– Неужели Великий Змей позволил бы услышать свое приближение тому, кого хотел бы увидеть глухим?

– А белый вождь часто жжет порох перед лицом своих собратьев?

– Промахивается ли он, если действительно намерен убить? – с хорошо разыгранной усмешкой ответил Дункан.

После этих быстрых вопросов и ответов наступило долгое молчание. Дункан заметил колебания Магуа и, желая довершить свою победу, хотел было снова приняться за перечисление наград, но Магуа остановил его выразительным движением руки.

– Довольно! – отрезал он. – Лисица мудрый вождь. Время покажет, что он сделает.

Хейворд заметил, что Лисица с опаской оглядывается на остальных гуронов, и немедленно отошел, чтобы не дать им возможности заподозрить его в сообщничестве с их предводителем. Магуа знаком велел Хейворду подсадить Кору и Алису на лошадей. Помогая девушкам, Дункан шепнул им о своих оживших надеждах.

Индейцы, которые составляли первый отряд, увели с собой лошадь Давида, а потому Гамуту и Дункану пришлось идти пешком. Однако Хейворд не особенно жалел об этом, так как, медленно ковыляя по бездорожью, он задерживал отряд. Майор ждал помощи от Мунро.

Когда сборы были окончены, Магуа двинулся вперед. За ним шел Давид, который, по мере того как рана перестала его беспокоить, постепенно начал интересоваться, где он очутился. Следом ехали сестры. Хейворд держался рядом с ними, а индейцы шагали по обеим сторонам пленников и замыкали шествие.

Путники направились к югу – в направлении, прямо противоположном форту Уильям-Генри. Несмотря на это, Хейворд все же не допускал мысли, чтобы Магуа так легко забыл о предложенной ему награде. Дункан рассудил, что гурон просто соблюдает элементарную осторожность, чтобы не навлечь на себя подозрения соплеменников.

Километр за километром двигались путники по бесконечному лесу, но конца этому утомительному переходу не предвиделось. Кора, помня прощальные наставления разведчика, при малейшей возможности протягивала руку, чтобы заломить ветку. Однако настороженность и бдительность гуронов мешали девушке выполнить свое намерение. Встречаясь глазами с полными злобы взглядами индейцев, девушка испуганно опускала руку или принималась поправлять платье. Только раз ей удалось заломить ветку; и в тот же миг ей пришло в голову уронить на землю перчатку. Этот знак, предназначавшийся для друзей, был немедленно замечен одним из гуронов. Индеец поднял с земли перчатку и грубым движением сунул ее Коре. Затем он измял и изломал остальные ветки куста, чтобы казалось, будто какое-то крупное животное, запуталось в чаще. После этого гурон положил руку на свой томагавк с таким многозначительным видом, что Коре пришлось отказаться от мысли оставлять метки на кустах.

В обоих отрядах индейцев были лошади. Так что пленникам нечего было надеяться даже на то, что их найдут по лошадиным следам.

Наконец Магуа прошел через низкую ложбину, по которой бежал ручей, и начал подниматься на гору по такому крутому склону, что Коре и Алисе пришлось сойти с лошадей. Когда путники добрались до вершины холма, они оказались на ровной площадке, поросшей редкими деревьями. Под одним из них уже распростерся Магуа.