Текст книги "Игра престолов по-английски. Эпоха Елизаветы I"

Этим путем она и воспользовалась. Менее чем через час, королева, закутанная в суконный плащ и никем не узнанная, сошла с нанятого ей в городе портшеза и скрылась в маленьком чистом домике на тихой тупиковой улочке, погруженной в дремоту темного вечера. В единственной комнате этого домика ее ждал молодой джентльмен с аккуратно расчесанной бородкой, волосы которой были собраны в элегантный пучок и подвязаны шелковой синей лентой. При виде королевы джентльмен пал на колени и вскричал:

– Жизнь мне дарующая прекраснейшая из женщин! Сколько лет, нет, сколько столетий ждал я вас?! Но вот вы пришли, и сотни лет ожидания ничто по сравнению с минутой свидания с вами!

– Ах, Джордж, вы не можете обойтись без выспренности! – с досадой сказала Энни. – Почему вы не хотите говорить без затей и без надрыва? Иногда мне кажется, что ваше чувство ко мне надумано и идет не от сердца.

– О, разве я вам дал хоть малейший повод усомниться в моей любви к вам? – воскликнул Джордж. – Я любил вас, когда судьба разлучила нас, когда вы стали супругой короля и королевой, – я продолжал любить вас, не смея обнаружить свою любовь. Я погибал, видя вас, и умирал, когда был лишен этого страдальческого удовольствия! Я чахнул, как чахнет дерево с подрубленными корнями; я был обречен на смерть, лишенный солнечного света, погруженный во мрак вечной ночи, замороженный холодом нескончаемой зимы! И вдруг, о чудо, вы подали мне робкую надежду на счастье, – и воссияло солнце, и наступило утро, и благодатное тепло согрело меня, почти умершего, и жизнь вернулась ко мне! Да, я плачу от счастья, я смеюсь от радости, во мне бушует ураган чувств, извергается вулкан страстей, – как я могу оставаться спокойным? Может ли быть спокойной буря, может ли быть тихим шторм?

– Хорошо, Джордж, простите меня, я не хотела вас обидеть… Не перебивайте меня, я хочу сказать вам нечто очень важное. После давешнего праздника, после нашего решительного объяснения, я поняла, что мы были всегда предназначены друг для друга. Я едва могла дождаться удобного момента, чтобы придти сюда. Я очень соскучилась по вас. Вы и моя дочь – два единственных человека в мире, которых я люблю, – проговорив это, Энни покраснела, но не отвела взгляда от Джорджа. – Вы понимаете, что будет, если кто-нибудь узнает, что я была здесь, с вами наедине? – продолжала она. – Мы погибнем. Но мне все равно. Я не могу без вас, Джордж.

– Боже мой, ведь ваш муж – король! – закрыл лицо руками Джордж.

– Теперь нам уже нечего терять.

– А ваша няня не выдаст нас? – спросил Джордж, и глаза его забегали.

– Нет, что вы, никогда! – сказала Энни. – Она все поняла, когда я попросила ее погостить неделю у сестры и оставить мне ключи от этого домика, но ни о чем не допытывалась, лишь вздохнула и поцеловала меня… Ну что же вы стоите, Джордж? Подойдите же ко мне!

– Энни… Дорогая… – он хотел что-то возразить, и тогда Энни подошла к нему сама, обняла и закрыла ему рот поцелуем.

– Однако… как же мы… Господи! – промычал Джордж, не смея ответить на ее ласки, но она взяла его руку, положила на свою грудь, – и тут он уже не выдержал…

* * *

Король, вернувшись с охоты, принялся сильно пить, по большой части в одиночестве, но иногда из его покоев раздавались разгульные мужские голоса и порой – женский хохот и визг. Среди придворных ходили скандальные слухи о подробностях королевских попоек, вызывающие молчаливое осуждение стариков и громкое восхищение молодежи.

Сью считала своей обязанностью рассказывать королеве обо всех придворных сплетнях, но на Энни они не производили никакого впечатления. Она безучастно внимала рассказам Сью, думая о чем-то своем.

Сью заметила, что королева заметно погрустнела после возвращения короля с охоты, настроение Энни стало подавленным и нервным. Сью, как по долгу тайной государственной службы, так и из мучительного личного любопытства, решила выяснить, что происходит с королевой. С утра до вечера Сью вилась около Энни, проявляя участие, доброжелательность и сочувствие. Рано или поздно королеве захочется высказаться, думала Сью, а настоящих друзей у Энни нет; к кому же еще ей обратится, как ни к своей фрейлине, которая всей душой привязана к ней?

Расчеты Сью полностью оправдались. Скоро у Энни случилось что-то вроде лихорадки, но услугами придворного лекаря королева воспользоваться категорически отказалась и лечь в постель до выздоровления также не пожелала. Она бродила по своим покоям, закутавшись в теплую накидку из горностая и не находила себе места и занятия: то садилась в кресло, то вскакивала с него; шла прилечь на кушетку, но едва улегшись на нее, снова вставала и расхаживала по залу. Взяв какую-нибудь книгу, она начинала читать ее, но затем с досадой отбрасывала в сторону, и, усевшись за стол, размышляла о чем-то, втихомолку вздыхая. Даже присутствие дочери, раньше всегда приятное для Энни, теперь, казалось, было ей в тягость. Она как будто стеснялась Лиззи и вела себя с ней неловко.

Сгорая от любопытства, Сью в то же время всеми силами старалась ничем не обнаружить его, и терпение ее было, в конце концов, вознаграждено. Однажды вечером королева сидела в своем кресле, уткнувшись в воротник накидки и глядя в темное окно, на котором отражались всполохи светильников.

– Какая ужасная погода этой весной! – сказала она. – Хлещет дождь, некуда нельзя выйти.

– Да, ваше величество. Очень плохая погода, – согласилась Сью.

Энни надолго замолчала.

– Ты любишь меня, Сью? – внезапно спросила она, лихорадочно блестя глазами.

– О, ваше величество! Вы для меня – все! – воскликнула Сью с неподдельным чувством.

– Мне надо передать письмо одному человеку. Ты сделаешь это во имя нашей дружбы? – Энни пристально посмотрела на Сью.

– Конечно, ваше величество! – с готовность вскричала она. – Я сделаю для вас все, что угодно!

– Но видишь ли, моя милая Сью… Как бы тебе объяснить… Видишь ли, о письме никто не должен знать. Это моя тайна, – тихо сказала Энни надтреснутым голосом, избегая взгляда Сью.

– Вы можете полностью довериться мне, ваше величество, – прошептала Сью и поцеловала плечо королевы.

– Не надо, – отодвинулась Энни. – Я хочу, чтобы ты по-дружески помогла мне, а не потому, что ты мне служишь. Ты – мой единственный друг, и я сама люблю тебя; если тебе что-то понадобится, я тоже все сделаю для тебя.

– Я и так многим вам обязана, мадам. Поверьте, я помню о своем долге, – твердо произнесла Сью, присев в поклоне.

– Хорошо, я верю тебе. Сейчас ступай отдыхать, а утром приходи пораньше: письмо будет готово, – Энни все с той же лихорадочной нетерпеливостью вскочила с кресла и указала рукой на дверь.

– Но вы не сказали, кому я должна буду отдать письмо? – спросила Сью.

– Завтра, завтра я скажу! Ну, ступай же, ты меня задерживаешь! – Энни от досады даже притопнула ногой.

Сью вылетела из комнаты.

Энни подошла к бюро, вынула бумагу, перо, чернила и принялась за письмо. Она трудилась над ним долго: зачеркивала, исправляла, быстро писала целые абзацы, а после выбрасывала их и заменяла новыми. Наконец, когда письмо было готово, Энни тщательно переписала его набело:

«Мой дорогой, мой любимый Джордж! Чем дольше я вас не вижу, тем больше понимаю, как я вас люблю! Я не могу без вас жить. Я заболела, лишенная возможности хотя бы издали посмотреть на вас, услышать ваш голос; не говорю уже о таком счастье, как прикоснуться к вам, обнять вас и самой оказаться в ваших объятиях.

Мой врач пытался лечить меня какими-то снадобьями, – я едва не рассмеялась над ним: ведь для меня есть только одно лекарство – быть рядом с вами. Если бы это было возможно, я выздоровела бы сразу; моя болезнь прошла бы в одну минуту, и я была бы так счастлива, как может быть только счастлива женщина, которой Бог даровал большую любовь.

Вы упрекали меня моим замужеством и ревновали меня к моему мужу: мой дорогой Джордж, не обижайтесь, но это глупо, – я уже три года замужем, но даже не представляла, какое блаженство может принести близость с любимым человеком. Я признаюсь вам в том, в чем постеснялась бы признаться своему возлюбленному любая другая женщина. Я сгораю от желания вновь ощутить ваше крепкое мужественное тело, чтобы насладиться им, слиться в одну плоть, перестав различать, где мое естество, а где ваше.

Видите, вы можете упрекать меня за нескромность, но не за холодность!..

И прошу вас, забудьте о моем муже, как забыла о нем я. Да и в чем мы с вами виноваты? Я вышла замуж не по своей воле, я не желала этого брака, мне были не нужны корона и власть. Если бы вы были решительнее, если бы я была решительнее, мы могли бы бежать еще тогда, перед моим замужеством, вы помните?..

Но я не стану мучить вас бесполезными воспоминаниями о нашей общей слабости; давайте лучше решим, как нам быть теперь? Не знаю, что вы предложите, но я придумала следующее. Я собираюсь просить развода у короля, чтобы выйти замуж за вас.

Не удивляйтесь, это не сумасшествие, послушайте, что я вам скажу! Король сам доказал нам, что развод необходим, когда один из супругов начинает тяготиться совместной жизнью, и тем более, когда он полюбил другого. Разве Генрих не развелся с Екатериной, чтобы жениться на мне, разве не отбросил он все те условности, которые считались священными? Почему же я не могу поступить по его примеру? Я никогда не любила и не люблю короля, я люблю вас, я стала вашей женой, – если не перед людьми, то перед Богом, – мы просто должны узаконить то, что произошло.

Правильно я рассуждаю? Единственное препятствие к разводу – это упрямство Генриха, но я попробую убедить его. Несмотря на вспыльчивость и взбалмошность, он разумный человек; я почти уверена, что он поймет меня.

А если нет, что же… Мы погибнем, но погибнем честно, не тая своей любви, и Пресвятая Дева простит нас, и соединит наши души уже в ином мире. Мне горько и радостно думать о таком исходе. Горько, потому что мы не заслужили наказания; радостно, потому что наша любовь бессмертна. В последнее время я стала очень религиозной и часто вспоминаю о Боге; пусть он рассудит всех нас!

Анна Болейн в Тауэре.

Художник Э. Сибо.

Но столь же часто я думаю и о кознях судьбы… Вчера ночью я прочитала в одной книге стихи, которые будто выразили то, что происходит в моей душе. Вот они:

 
Судьба! Столь шатка ты, сколь непрочна!
Зачем так разум страждущий терзать?
Господь – свидетель, ты была вольна,
И жизнь мне дать, и в счастье отказать.
 
 
Виновного освободив от пут,
Творишь над невиновным тяжкий суд.
Невинного лишаешь всех отрад,
Храня от смерти тех, кто виноват.
Но Жребий завистью не побороть.
За все дела и всем воздаст Господь.
 

Этими стихами я заканчиваю мое письмо. Жду от вас весточки и верю, что вы поддержите меня. Прощайте, мой любимый, мой милый, мой дорогой Джордж!

Ваша Энни.

P.S. Когда напишете ответное письмо, можете передать его мне через фрейлину Сью, которая принесет вам мое послание. Ей можно доверять: она мне предана и сделает все, что я попрошу».

* * *

Утром Сью взяла письмо королевы. Имя адресата не стало для Сью неожиданностью, но любопытство ее от этого не уменьшилось; она не могла не прочитать послание Энни. Да и чего опасаться? Мастер Хэнкс был тяжело болен (говорили, что он лежит при смерти в своем имении), а его людей Сью не боялась. В конце концов, она рисковала собой на государственной службе, – имела она право на небольшое моральное вознаграждение?

Все эти доводы показались Сью очень убедительными; не в силах больше сдерживать свое любопытство, она нашла во дворце тихий уголок, сломала печать королевы на письме и принялась жадно вчитываться в послание. Очень скоро лицо Сью приняло то выражение, которое бывает у охотника, выследившего свою добычу после длительных поисков. Она даже взвизгнула от восторга и еще дважды перечитала письмо королевы, наслаждаясь таким необыкновенным трофеем.

Боже мой, Сью сейчас отдала бы десять лет жизни за то, чтобы рассказать кому-нибудь о прочитанном, но уж этого делать было никак нельзя! Увы, государственная служба чрезвычайно трудна, и надо иметь просто-таки незаурядную выдержку для того чтобы с честью нести ее тяготы! Сью вздохнула, свернула послание королевы в свиток, кое-как приладила разломанную печать и побежала к дому у ограды королевского парка, чтобы отдать письмо Энни человеку в сером, замещавшему мастера Хэнкса.

В доме у ограды Сью давно знали в лицо, поэтому ее тут же препроводили в угловую комнату, где обычно работал мастер Хэнкс, а сейчас трудился его помощник.

– Мастер Хэнкс просил вас не приходить сюда без крайней надобности, – сказал этот человек фрейлине. – У нас достаточно людей во дворце, через которых вы можете передавать свои донесения.

– Сегодня мне следовало придти именно сюда, – возразила Сью. – Прочитайте это письмо королевы, и вы поймете, почему я торопилась.

Человек в сером исподлобья глянул на девушку и принял из ее рук послание Энни.

– Печать сломана, – пробурчал он себе под нос, рассматривая письмо.

– Так получилось, – сказала Сью с большим чувством собственного достоинства.

– Как это – «так получилось»?

– Да вы читайте! – нетерпеливо воскликнула Сью. – Читайте, не пожалеете!

Человек в сером сделал непонятную гримасу и стал читать.

После первых же прочитанных фраз его лицо, и без того имевшее нездоровый цвет, приняло землистый оттенок и к тому же изменило форму: рот перекосился на левую сторону, щеки обвисли, скулы оттопырились, а уши выпятились. Сью с огромным удовольствием наблюдала за произведенным эффектом.

Дочитав письмо, он несколько секунд сидел неподвижно, не мигая, затем в горле его что-то булькнуло, и он хрипло спросил:

– Когда вы узнали? О королеве и сэре Джордже? Когда у них началось?

– Я узнала только сегодня. Клянусь вам! – горячо воскликнула Сью.

– И вы ничего не замечали раньше? Как это возможно? Как могла королева встречаться со своим кузеном так, что об этом никто не знал? Где они встречались? – выдавливал из себя вопросы человек в сером, пронизывая девушку страшным взглядом.

– Не знаю. Клянусь слезами Пречистой Девы! Мастер Хэнкс поручил мне тщательно наблюдать за ее величеством. У него были какие-то сомнения по поводу ее кузена, но и сам мастер Хэнкс точно ничего не знал. А я старалась как можно лучше выполнить его поручение, сделала все что смогла. Вот письмо королевы, а если бы не я, то кто бы вам его принес? Да королева и не доверила бы это письмо никому, кроме меня! Я так старалась, а вы устраиваете мне допрос, – всхлипнула Сью.

– Разве это допрос? – человек в сером растянул губы в жуткой улыбке. – Вы еще не знаете, как мы допрашиваем.

– Клянусь, я говорю правду! – заплакала Сью.

– Ладно, пока будем считать, что это так. Мы проверим ваши показания. Идите, и продолжайте смотреть за королевой, – сказал помощник Хэнкса, скривившись будто от зубной боли.

Сью, однако, не собиралась уходить. Она утирала слезы и тяжело вздыхала, не трогаясь с места.

– В чем дело? – раздраженно спросил человек в сером.

– Мне было обещано ежемесячное вознаграждение за мою службу, но за прошлый месяц я не получила ни гроша. Я – бедная девушка, я рассчитывала на эти деньги, – жалобно сказала она.

– Получите у нашего казначея. Комната в конце коридора, – отрывисто произнес человек в сером.

– Да, я знаю. Но помимо того мне обещали дополнительную плату за важные сообщения. Письмо королевы – это важное сообщение? – Сью попыталась заглянуть помощнику Хэнкса в глаза.

– Каждому воздастся по заслугам, – пробормотал он, потом взял листок бумаги и написал на нем несколько слов. – Отдадите казначею, он оплатит ваш труд.

– Мне было обещано также, что я смогу выйти замуж за сэра Флэтча, который недавно предложил мне руку и сердце, и к которому я испытываю самую глубокую симпатию, – прибавила Сью, продолжая просительно смотреть на человека в сером.

– Выходите за кого хотите, нас это не касается, – с ненавистью проговорил он и почти закричал: – У вас все?! Идите же к королеве!

– Ах, спасибо вам огромное! – прощебетала Сью. – Вы так любезны. Иду, и можете не сомневаться во мне, – я день и ночь готова служить королю и государству!

Оставшись один, человек в сером обхватил голову руками и принялся раскачиваться над столом, издавая сдавленные стоны. Его положение было ужасным. Он обязан был передать письмо королевы его величеству, – и страшно было даже представить себе реакцию Генриха! Король, конечно же, спросит, что делала его секретная служба: почему за Энни не проследили должным образом, почему не предотвратили ее измену?

Что можно было на это ответить? Никакие слова не исправят того, что случилось…

А как все хорошо складывалось! Человек в сером сделал блестящую карьеру на тайной государственной службе, став помощником ее руководителя. А тут еще болезнь Хэнкса и отстранение того от дел, – человек в сером уже видел себя на его месте.

«Да не выдумал ли проклятый Хэнкс свою болезнь?!» – вдруг озарило его. Странно и внезапно заболел мастер Хэнкс, и сначала это показалось подозрительным, но потом его первый помощник уверовал в свою счастливую планету и отбросил подозрения. Но теперь-то он не сомневался, что Хэнкс сделал его козлом отпущения, подставив его голову вместо своей!

Но зачем старой лисе понадобилось уничтожение королевы? Чем она ему насолила; какую опасность он видел в ней для государства? Если бы угадать мысли Хэнкса, тогда можно было бы представить это дело королю в каком-то ином виде…

Однако сколько человек в сером не думал, никакой опасности, исходящей от Энни, он найти не мог; как не поворачивай, королева была совершенно безобидным существом. Он пытался придумать, каким образом можно было бы свалить вину на Сью, но и здесь ничего не выходило. Было понятно, что фрейлина королевы и под пытками покажет, что она ничего не знала о преступных планах ее величества, и то же самое скажут все агенты, наблюдавшие за Энни.

Оставалось одно: пойти к королю и признаться в своем непозволительном упущении. Маленькая надежда оставалась у человека в сером на Хэнкса, – возможно, тот сумеет спасти его, помня о верной непорочной службе своего помощника. Если же нет, то было еще последнее слабое утешение: палач в королевской тюрьме был настоящим мастером своего дела и рубил головы осужденным одним молниеносным ударом, уверяя, что они не успевают почувствовать никакой боли, лишь приятную прохладу стали топора.

* * *

Когда Генрих прочитал письмо, он недоуменно посмотрел на помощника мастера Хэнкса.

– Это что же такое, подлог? – растерянно спросил он. – Кто-то хочет опорочить королеву?

– Нет, ваше величество. Письмо подлинное, – обречено сказал человек в сером, уже слыша хруст своих шейных позвонков под ударом топора.

– Подлинное? То есть вы хотите сказать, что его написала сама королева? – переспросил король, все еще отказываясь верить.

Человек в сером молча кивнул. Тогда лицо Генрих дрогнуло и жалобно исказилось, а из уст короля вырвался судорожный вздох, похожий на всхлипывание.

Человек в сером так испугался, что едва не потерял сознание; перед глазами у него все поплыло, и он должен был отставить в сторону ногу, чтобы не упасть. Придя в себя, он увидел, что король побагровел настолько, что, казалось, кровь вот-вот прорвет поры его лица. Генрих жадно заглатывал воздух, разрывая камзол на груди; борода короля встопорщилась, а усы вздыбились выше носа.

У помощника мастера Хэнкса вырвался нервный смешок; человек в сером перестал понимать, где находится, и что происходит вокруг.

– Шлюха! Гнусная шлюха! – завопил король, и от его крика погасли огни свечей на большом напольном канделябре. – Отдаться какому-то ничтожеству, забыв о супружеской верности; слиться с ним в похотливом порыве, презрев чистоту и женское целомудрие; нарушить клятву, данную Богу, – какую подлую душонку надо иметь, чтобы пойти на такое! И она – моя жена?! Шлюха! Гнусная шлюха!

Получается, что она три года обманывала меня?! Хотела бежать с ним перед свадьбой – значит, уже тогда водилась с этим негодяем? Может быть, и Лизи – не моя дочь? Могу ли я быть уверенным в своем отцовстве с эдакой женой? А я так ее любил; любил ее взгляд, ее голос, ее походку; любил ее тихое дыхание в ночи, пряди ее волос, рассыпавшиеся по подушке, щеки, порозовевшие от сна; я любил запах ее духов, шелест ее платья, тепло ее руки в своей руке. Я готов был простить ей холодность, равнодушие и невнимание ко мне; после одного ее приветливого слова я забывал все нанесенные мне обиды; я гордился своей женой и радовался тому, что я на ней женился! А она?! Она втоптала меня в грязь, надругалась надо мной, предала мою любовь! Мерзкая шлюха!

Она валялась в постели со своим любовником, забыв меня, заменив меня им! Она раздевалась перед ним, как передо мною, обнажала свое тело, – и он рассматривал и ласкал ее, становясь ей мужем во плоти. Он входил в ее лоно, в святая святых, в алтарь супружества, – и осквернял его своим присутствием и своим семенем! И она позволяла ему все это, и стонала от удовольствия, и страстно кусала его! Грязная шлюха!

Бог мой, ради этой потаскухи я развелся с Екатериной, которая, что ни говори, всегда была верна мне; поссорился с ее отцом-императором, который помогал нашему королевству, и я был проклят святейшим папой! Я разрушил церковь, оплот нашей жизни, я казнил моих лучших подданных; я казнил сэра Томаса! Ради нее я навеки погубил свою душу! Подлая шлюха!

И она еще пишет о разводе?! Чтобы она гордилась собой, думая, какая она умная, как ловко она одурачила мужа, – и наслаждалась страстью с тем ничтожеством на мокрых от любовного пота простынях? Ну, нет, дорогая женушка, тебе придется заплатить за обман, за подлость и за предательство! Я задушу тебя своими руками! Нет, лучше я отдам тебя палачу и буду смотреть, как он сдирает с тебя кожу и тянет из тебя сухожилия! Я прикажу поджарить тебя на медленном огне, залить твою глотку свинцом, переломать твои кости сустав за суставом! Преступная шлюха!..

Генрих задыхался от гнева; на глаза ему попался канделябр с погасшими свечами, и король с такой силой толкнул его, что тот со страшным грохотом упал, повредив красивую мозаику напольного покрытия. В дверях показалось испуганное лицо обер-лакея.

– Вон!!! – крикнул король, потрясая кулаками, и лакей моментально исчез.

Тут Генрих обнаружил человека в сером, застывшего посреди комнаты без движения и без дыхания.

– Хороша у меня секретная служба, нечего сказать! – с яростью сказал он ему. – Если уж такое просмотрела, то зачем она вообще нужна?! Как вы могли не доглядеть за королевой? А может, Энни вас подкупила? Вы пойдете на плаху!

– Ваше величество… – загробным голосом произнес человек в сером и замолк.

– Что, «ваше величество»? Я вас всех казню! И чем, интересно, занимается ваш руководитель? Наш славный мастер Хэнкс по-прежнему отдыхает в своем имении? – ядовито поинтересовался Генрих.

– Ваше величество, он серьезно болен и не встает с постели. Неизвестно, дотянет ли он до лета, – человек в сером позволил себе вздохнуть.

– Болен? Я заметил, – его все время нет, когда что-нибудь случается! То он в отъезде, то болен. Послать за ним тотчас же! И пусть его привезут, даже если над ним уже прочитали отходную молитву! – и король со злостью пнул ногой поверженный канделябр.

* * *

Однако Генрих не мог оставаться во дворце, не мог просто ждать приезда Хэнкса и ничего не делать. Он чувствовал, что если срочно не уедет отсюда, то еще до вечера убьет Энни без суда и следствия, поэтому, взяв с собой отряд гвардейцев, Генрих в сопровождении человека в сером сам поскакал в имение мастера Хэнкса.

Когда король выезжал из города, дождь прекратился, из-за облаков выглянуло весеннее солнце, но к вечеру вдруг пошел такой снег, что всадникам, скачущим позади отряда, не было видно тех, кто скакал впереди. И от людей, и от лошадей шел пар, еще более сгущавший туман, окутывавший отряд. В быстро наступивших сумерках ощущение реальности, и без того призрачное, окончательно утратилось: в серо-белесой несущейся пелене снега очертания предметов размывались, создавая бесформенные причудливые силуэты; линии сливались и обрывались, образуя то зияющие пустоты, то переплетения сложных изломанных фигур; тени вдруг переходили в свет, сразу же гаснущий во тьме.

Генриху казалось, что он видит тяжелый фантасмагорический сон; надо только проснуться, и все кошмары уйдут, – не будет этой бредовой скачки, не будет измены Энни, которая и есть самый страшный кошмар. Но запах снега, промокшей одежды, людского и лошадиного пота, но бряцание сбруи и оружия, чавканье копыт коней по грязи, – все свидетельствовало о том, что происходящее не было сном.

Для борьбы с этим кошмаром наяву Генрих знал испытанное средство, которое, хотя и на время, но помогало. К этому средству он и прибег, остановившись на каком-то богом забытым постоялом дворе, и прибег так основательно, что уже через час свалился со скамьи. Гвардейцы, оттащившие Генриха в постель, потом долго спорили о том, сколько король выпил бренди, – и пришли к выводу, что выпито было немало, учитывая количество этого напитка, которое было необходимо для приведения в бессознательное состояние такого могучего мужчины, как Генрих.

…Поместье Хэнкса находилось среди лесов и болот, где крестьянские поселения встречались так же редко, как островки пригодной для обработки земли среди мшистой, покрытой валунами лесной целины. Как ни странно, в каждой деревне откуда-то уже знали о приближении короля, и крестьяне выходили ему навстречу. А на последнем отрезке пути к отряду короля присоединились проводники, без помощи которых человеку в сером даже с его знанием маршрута вряд ли удалось бы найти поместье Хэнкса.

Там тоже уже знали о приезде короля, и его ждала надлежащая встреча, на которой хозяин имения, правда, не присутствовал, поскольку, как объяснили его люди, из-за болезни не мог встать с постели. Его величеству предложили отдохнуть с дороги, но Генрих пожелал немедленно видеть мастера Хэнкса. Короля отвели в небольшую теплую спальню, где боролся со смертью руководитель королевской секретной службы.

Мастер Хэнкс лежал в постели, укрытый пушистым шерстяным одеялом, а лицо его утонуло в громадных подушках, да еще было наполовину скрыто пологом кровати, так что король видел лишь нос да густую отросшую бороду Хэнкса.

Генрих уселся на кресло, поставленное в трех-четырех шагах от смертного одра, и тогда борода Хэнкса шевельнулась, и из подушек раздался его слабый голос:

– Рад приветствовать вас в своем имении, ваше величество. Это огромная честь для меня. К сожалению, не смог встретить вас лично, отхожу в мир иной… Вы приехали проститься со мною?

– Не хочу вас разочаровывать, мастер Хэнкс, но я скакал сюда три дня при отвратительной погоде и по мерзким дорогам вовсе не для того, чтобы с вами проститься, – нервно сказал Генрих. – Вы не вовремя решили расстаться с жизнью. В государстве предательство и измена, а ваши сотрудники абсолютно не справляются со своими обязанностями.

– Что вы говорите, ваше величество? – Хэнкс сделал попытку приподнять голову, но она тут же упала на подушки. – Предательство и измена? Это мой недогляд и моя вина.

– Никто не утверждает, что вы в чем-нибудь виноваты, – проворчал король. – Где уж вам нести службу, в таком-то состоянии! Но ваш помощник – осел и недотепа! Он проглядел измену.

– Значит, я в нем ошибся, – послышался вздох Хэнкса. – Как же он допустил такой просчет?

– Об этом вы сами его расспросите. Я привез его к вам. Может быть, и казнить его здесь? Но черт с ним, речь не о нем! – Генрих ударил кулаком по подлокотнику кресла. – Что делать с королевой – вот вопрос!

– С королевой? – борода Хэнкса повернулась в сторону короля. – А что сделала королева?

– Королева? Вы спрашиваете, что сделала королева? – сказал Генрих, растягивая слова. – Энни изменила мне, – вот что она сделала! – вдруг закричал он. – Изменила! Мне! Королю! Государю! Мужу! Мне, кто так ее любил! Мне, кто ради нее восстановил против себя целый мир, кто пролил море крови, чтобы жениться на ней! Шлюха! Гнусная шлюха! Мерзкая шлюха! Преступная шлюха!

Генрих вскочил с кресла и принялся с рычанием бегать по спальне, опрокидывая вещи на своем пути. Хэнкс молчал, его борода была уставлена в потолок.

Побегав по комнате, Генрих вернулся на свое место и упавшим голосом сказал:

– Итак, вы теперь знаете. Энни спуталась с другим мужчиной. Со своим кузеном, с ничтожеством, жалким кривлякой! Что мне с ней делать? Я к вам приехал, чтобы узнать ваше мнение на сей счет. Мне совсем не хочется беседовать на эту тему с сэром Джеймсом и с другими членами королевского Совета. Мне важно услышать вас… Эй, мастер Хэнкс, что вы молчите? Вы еще живы? Вы меня слышите? – Генрих вытянулся, пытаясь увидеть глаза Хэнкса.

– Я вас слышу, ваше величество, – борода руководителя секретной службы вновь зашевелилась. – Ответьте мне, откуда вы узнали об измене ее величества? Эти сведения достоверные?

– Откуда узнал? Да из собственного письма Энни, дьявол ее забери! Вот это письмо, – Генрих встал, достал из сумки на дорожном поясе свернутую бумагу и подошел к Хэнксу. – Вы можете читать?

– Попробую, – мастер Хэнкс вытащил руку из-под одеяла и взял письмо. – Прошу вас, ваше величество, отойдите от света, мне не видно.

– Хорошо, – Генрих вновь уселся на кресло. – Читайте, я не стану вам мешать.

Через минуту рука Хэнкса опустилась, и письмо легло на одеяло.

– Что, уже прочитали? – удивился король. – Быстро, однако. Глаза и мозг у вас еще, слава Богу, работают.

– Вы правы, ваше величество, мне еще не время умирать. Служебный долг возвращает меня к жизни. Он побеждает болезнь, как не могут победить ее доктора и лекарства, – сказал Хэнкс, и голос его прозвучал гораздо бодрее, чем в начале беседы.

– Я никогда не сомневался в вас, мой верный Хэнкс, – отвлеченно произнес король и нетерпеливо прибавил: – Но говорите же, что вы думаете по поводу наказания для королевы? Что мне с ней делать? Будь я частным лицом, я убил бы ее сразу же, как только заполучил это письмо! Но я король, – в данном случае и впервые в жизни должен добавить: к сожалению, – и как мне, королю, поступить со своей преступной женой-предательницей?

– Может быть, дать ей развод под благовидным предлогом? Например, под предлогом неспособности ее величества родить вам наследника? Как уже было с королевой Екатериной? – борода Хэнкса вновь повернулась к королю.

– Вы с ума сошли! – закричал Генрих. – Сравнили тоже: Энни и Екатерина! Екатерина была мне верна, но я сам хотел с ней разойтись, поэтому развод был оправдан. С Энни я разводиться не хотел, а она мне изменила, – какой же может быть развод? Неужели не понимаете, черт возьми!