Текст книги "Невинные"

Джеймс Роллинс, Ребекка Кантрелл
Невинные

© Филонов А.В., перевод на русский язык, 2013

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

* * *

От Джеймса: Кэролин Маккрэй – за подаренное вдохновение, ободрение и безграничную дружбу

От Ребекки: моему мужу, сыну и кошке Твинкл

Вот, Бог принял вашу жертву от рук священников, то есть служителей заблуждения.

Евангелие от Иуды 5:15

Лето 1099 года от Рождества Христова

Иерусалим

Голоса гибнущих возопили к пустынному солнцу, и белые, как кость, персты Бернарда стиснули висящий на шее крест. Прикосновение освященного серебра опалило его мозолистую от меча длань, отпечатавшись на окаянной плоти, будто тавро. Не обращая внимания на зловоние обугленной кожи, он лишь усилил хватку, принимая боль.

Ибо боль сия имела свое предназначение – служение Господу.

Вокруг него пехотинцы и рыцари хлынули в Иерусалим кровавой волной. Не один месяц крестоносцы пробивались через вражеские края. Девять из десяти простились с жизнью, так и не достигнув стен Священного града, – положившие живот в битвах, полегшие в беспощадной пустыне, сраженные языческими хворями. Выжившие же плакали, не скрывая слез, когда узрели Иерусалим впервые. Но вся сия кровь была пролита не втуне, ибо ныне град будет возвращен христианам сызнова, и суровую победу ознаменуют смерти тысяч неверных.

По убиенным – и по уже полегшим, и по тем, коих сия участь постигнет вскорости, – Бернард вознес торопливую молитву.

На большее времени у него не было.

Укрывшись за конной повозкой, он надвинул капюшон своего грубого рубища еще дальше на глаза, укрыв белоснежные волосы и бледное лицо еще дальше в тени. А затем ухватил жеребца под уздцы, погладив теплую шею животного и чуя биение его сердца не только кончиками перстов, но и слухом. Ужас бурлил в крови коня, испариной исходя с его блестящих от пота боков.

Однако же в крепкой узде животное шагнуло вперед обок него, потащив деревянную повозку по омытым кровью камням мостовой. В повозке находилась только железная клетка – достаточно просторная, чтобы уместить человека. Снаружи клетка была укутана толстыми кожами, скрывая то, что внутри. Но он-то знал. Как и конь, в ужасе закладывавший уши, тряся нечесаной черной гривой.

Выстроившись тесной фалангой, перед Бернардом шли его темные братья – рыцари Ордена сангвинистов, силой оружия прокладывая тропу. Каждому из них эта миссия была куда дороже собственного существования. Тягаться с ними силой и решимостью в сражении не дано было ни одному человеку на свете. Один из братьев вдруг взмыл высоко в воздух с мечами в обеих руках, изъявив свою нечеловеческую природу не только молниеносным сверканием стали, но и зловещим блеском острых зубов. Все они некогда были богомерзкими тварями, подобными запертой в клетке, лишенными душ и покинутыми на погибель, – доколе Христос не посулил им путь к спасению. Каждый заключил темный договор более не утолять свою жажду кровью людской, но лишь освященной кровью Христовой; сие благословение дозволило им ходить наполовину в тени, наполовину под солнцем, балансируя на острие клинка между благодатью и геенной огненной.

Ныне же, присягнув Церкви, каждый служил Богу и воителем, и священником.

Именно сие служение и повлекло Бернарда и прочих к вратам иерусалимским.

В окружении воплей и бряцания сражений деревянная повозка катила ровно и неуклонно. Чувствуя мучительный страх, Бернард жаждал, чтобы колеса крутились еще хоть чуть-чуть быстрее.

Надобно поспешать…

Однако и другая нужда донимала его столь же остро. Кровь капала со стен вокруг него, бежала ручейками по камням под ногами. Железная солоноватость пульсировала у него в голове, туманом наполняла сам воздух, пробуждая грызущий, нестерпимый голод. Он облизал сухие губы, будто пытаясь ощутить вкус того, что ему возбранено.

Страдал не только он.

Из темной клетки раздался вой вурдалака, учуявшего кровопролитие. Его клич воззвал к такому же чудищу, до сей поры таящемуся в Бернарде, – вот только узилище его упыря не из железа, но из обетов и благословений. И все же в ответ на этот вопль зверского голода кончики зубов Бернарда стали длиннее и острее, а жажда – неотступнее.

Слыша эти вопли, его братья устремлялись вперед с умноженной силой, будто убегая от своего прежнего естества.

О лошади сказать того же было нельзя. Как только тварь завыла, жеребец буквально окаменел.

Еще бы.

Демона Бернард изловил и заключил в клетку десять месяцев назад в брошенном деревянном хлеву под Авиньоном во Франции. За века подобным анафемским тварям давали разные имена. Хотя некогда они и сами были людьми, теперь же обратились в напасть, подстерегающую в темных местах, питая себя кровью людей и животных.

Едва заточив нечисть в клетку, Бернард обернул новое узилище толстым слоем кож, дабы внутрь не пробилась даже искорка света. Пелены защитили упыря от испепеляющего света денницы, но за эту защиту ему пришлось расплачиваться. Бернард держал его впроголодь, давая довольно крови, чтобы он выжил, но далеко не достаточно, дабы утолить аппетит.

Сего дня этот глад послужит Господу.

В такой мучительной близости от цели Бернард попытался снова заставить коня тронуться, утешительно поглаживая ладонью покрытый пеной нос животного, но оно не успокаивалось в попытке освободиться, наваливаясь на постромки то одним боком, потом другим.

Вокруг них сангвинисты кружили в знакомой свистопляске сечи. Вопли умирающих эхом отражались от равнодушных камней. Тварь в клетке билась о кожаные стенки, как в барабан, вереща от жажды включиться в резню, вкусить крови.

Заржав, конь в ужасе затряс головой.

Из окрестных улочек и переулков уже потянулись тучи дыма. Ноздри жег смрад горелой шерсти и плоти. Крестоносцы подпалили этот район города. Бернард начал опасаться, что они сотрут с лика земли единственную часть Иерусалима, куда ему надобно пробиться, – ту часть, где можно сыскать священное оружие.

Уразумев, что от коня больше проку не жди, Бернард вытащил меч и несколькими искусными ударами перерубил кожаную упряжь. Понукать почуявшего свободу жеребца не требовалось. Покинув постромки одним скачком, он отпихнул сангвиниста в сторону и устремился сквозь сечу.

«С Богом!» – мысленно проводил его Бернард.

И двинулся к задку телеги, понимая, что никого из братьев отвлекать от боя нельзя. Последние шаги он должен сделать в одиночку.

Как Христос со своим тяжким крестом.

Спрятав меч в ножны, Бернард плечом навалился на задок повозки. Оставшееся расстояние он будет сам толкать ее. В другой жизни, когда сердце еще билось, он был сильным, энергичным человеком. Теперь же наделен мощью, много превосходящей силу любого смертного.

Он порывисто передохнул, ощутив привкус крови, напоивший волглый воздух. Жажда подернула взор алой пеленой. Ему хотелось испить из каждого мужчины, женщины и ребенка в городе. Богомерзкое вожделение буквально раздирало его.

Но вместо того он вцепился в свой обжигающий крест, дозволяя священной боли наставить его на путь.

Он сделал медленный шаг, заставив колеса повозки совершить один оборот, за ним другой. И каждый приближал его к цели.

Но и грызущий страх возрастал на каждом шагу.

Не опоздал ли я уже?

Когда солнце уже клонилось к горизонту, Бернард наконец углядел свою цель. Он уже трепетал от изнеможения, почти исчерпав даже свою неистовую мощь.

В конце улицы, за последним рубежом, на коем яростно сражались защитники города, к равнодушным синим небесам возносился свинцовый купол мечети. Ее белый фасад замарали темные потеки крови. Даже с такого расстояния Бернард слышал испуганное биение сердец мужчин, женщин и детей, укрывшихся внутри толстых стен мечети.

Навалившись на повозку, он внимал молитвам о милосердии, возносимым их чуждому божку. Тварь в повозке им его не пожалует.

Равно как и Бернард.

Их ничтожные жизни суть прах по сравнению с наградой, каковую он алчет обрести, – с оружием, сулящим изгнать с лика земного все зло и нечисть.

Отвлеченный сим упованием, он не сумел помешать переднему колесу повозки попасть в глубокую трещину на мостовой, крепко засев между камнями. Дернувшись, телега остановилась.

Будто ощутив свое преимущество, неверные прорвали оборонительную фалангу вокруг повозки. Худой мужчина с всклокоченными черными волосами ринулся к Бернарду со сверкающим на солнце изогнутым клинком, намереваясь защитить свою мечеть и семью ценой собственной жизни.

Бернард принял цену, разрубив его молниеносным взмахом стали.

Жаркая кровь оросила священнические одеяния Бернарда. Хоть сие и возбраняется, за исключением крайней нужды, он, коснувшись потека, поднес пальцы к губам. И слизнул с их кончиков алую влагу. Он понесет епитимью после, хоть сотню лет, буде понадобится.

Начавшись с кончика языка, огонь разбежался по всем его членам, воспламеняя их новой энергией, сужая поле зрения до булавочного острия. Навалившись плечом на повозку, Бернард мощно толкнул, и колеса снова покатились по мостовой.

На устах его затрепетала молитва – просьба даровать силу, чтобы продержаться, и прощение за сей грех.

Он погнал повозку вперед, и братия расчистила для него дорогу.

Двери мечети показались прямо перед ним. Ее последние оборонщики погибали на пороге. Бросив повозку, Бернард одолел последние шаги до мечети и пинком распахнул запертую на засовы дверь с силою, каковой не сумел бы выказать ни один человек на свете.

Изнутри докатился единодушный вскрик ужаса, эхом отразившись от расписных стен. Сердца собравшихся бились в унисон от страха – слишком многие, слишком часто, дабы различить отдельные. Они сплавились в единый звук, подобный реву бурного моря. Искристая россыпь устрашенных взглядов воззрилась на него из мрака под куполом.

Бернард встал в дверном проеме, дабы они могли узреть его силуэт на фоне пожаров, охвативших город. Они должны признать его одежды священнослужителя и серебряный крест, дабы уразуметь, что их завоевали христиане.

Но что важнее, они должны осознать, что исхода для них нет.

Собратья-сангвинисты пробились к нему, встав плечом к плечу позади него у входа в мечеть. Не улизнет ни одна живая душа. Запах ужаса переполнял просторное вместилище – от плиточных полов до циклопического купола над головами.

Одним скачком Бернард вернулся к повозке. Стащил с нее клетку и повлек по ступеням к двери под визг железного днища, пропахивающего в каменных ступенях длинные черные борозды. Стена сангвинистов разомкнулась, дабы принять его, и снова сомкнулась у него за спиной.

Дотащив клетку, Бернард поставил ее на полированные мраморные плиты. Одним молниеносным движением его меч рассек запор клетки. Отступив, распахнул ржавую дверцу. Скрежет петель заглушил и биение сердец, и дыхание.

Тварь, освободившись впервые за многие месяцы, ступила вперед. Длинные конечности ощупывали воздух, будто нашаривая давно знакомые прутья.

По виду вурдалака Бернард едва угадывал, что тот некогда был человеческим существом, – кожа побелела, как у трупа, золотистые волосы отросли и сбились колтунами на спине, а конечности стали тонкими, как у паука.

В ужасе толпа попятилась от взора упыря, прижимаясь к дальним стенам, в страхе и панике давя оказавшихся в задних рядах. От них потянуло дыханием крови и страха.

Занеся меч, Бернард подождал, когда тварь повернется к нему лицом. Демон не должен вырваться на улицы. Он должен принести зло и богохульство в сии священные стены. Он должен попрать малейшую крупицу святого, какая могла здесь сохраниться. Лишь тогда сие пространство можно будет заново освятить во имя Бернардова Бога.

Будто услышав его мысли, упырь обратил морщинистое лицо к Бернарду. Оба глаза сверкнули млечной белизной. Он уже давно чурался солнца и был стар, когда состоялось обращение.

В помещении впереди захныкал ребенок.

Устоять перед этим искушением подобный монстр не мог.

Взмахнув костлявыми членами, он извернулся и ринулся на жертву.

Бернард опустил меч, более не потребный, дабы удержать чудище в повиновении. Посул крови и боли какое-то время удержит его в этих стенах.

Он понудил свои стопы следовать за смертоносной тварью. Ступив под купол, оградил свой слух от воплей и молитв, отвратил взор от растерзанных тел, через которые переступал. Он отказывался откликаться на удушливый зов крови, зависшей в воздухе.

И все же закрывать глаза на чудовище внутри его, только что подкрепленное парой капель алого, было невозможно. Оно алкало присоединиться к этому другому, кормиться, забывшись, безоглядно отдавшись сему простому позыву.

Дабы насытиться, утолить свою жажду по-настоящему впервые за годы и годы.

Бернард зашагал быстрее, опасаясь утратить волю, поддаться этому вожделению, – пока не достиг лестницы в дальнем конце.

И был остановлен безмолвием.

Позади него всякое биение сердец прекратилось. Эта недвижность парализовала его, и он замер, не в силах шелохнуться, пронзенный осознанием собственной вины.

А затем от купола отразился противоестественный визг – это сангвинисты наконец-то прикончили тварь, осуществившую свое предназначение.

Боже, прости меня…

Избавившись от этого зловещего безмолвия, Бернард побежал по ступеням и через петляющие коридоры под мечетью. Путь вел его в самые недра города. Насыщенная вонь резни преследовала его по пятам, таясь в тенях духами усопших.

И наконец повеяло новым ароматом.

Вода.

Упав на четвереньки, Бернард пополз в тесный туннель и узрел впереди мерцающий свет, манивший его, будто мотылька. В конце туннеля распахнулась пещера – достаточно высокая, чтобы выпрямиться во весь рост.

Выбравшись в нее, он встал на ноги. На одной стене висел тростниковый факел, бросавший мерцающие отблески на поверхность водоема с черной водой. Высокий потолок покрывал толстый слой копоти, скопившийся за многие поколения.

Едва Бернард ступил шаг вперед, как из-за валуна поднялась женщина. Сверкающие волосы цвета эбенового древа рассыпались по плечам, ниспадая на ее простую белую сорочку, гладкая и безупречная темно-коричневая кожа сияла. С изящной шеи свисал металлический осколок длиной с ее ладонь, подвешенный на золотой цепочке, покоясь между грудей правильной формы, проглядывающих сквозь полотняное одеяние.

Бернард стал священником уже давно, но его тело отреагировало на ее красоту. С громадным усилием он заставил себя встретиться с ней взглядом. Ее сияющие глаза глядели на дно его собственных оценивающим взором.

– Кто вы? – вопросил Бернард. Он не слышал биения ее сердца, но нутром знал, что она иная, чем тварь, сидевшая в клетке, иная даже, чем он сам. Даже издали он ощущал тепло, исходящее от ее тела. – Хозяйка Колодца?

Это прозвище он нашел выписанным на древнем листе папируса вкупе с картой того, что лежит внизу.

Она пропустила вопрос мимо ушей.

– Еси не готов к тому, что ищешь, – просто сказала она. Слова прозвучали на латыни, но акцент показался ему архаичным, древнее его собственного.

– Я ищу лишь знания, – парировал он.

– Знания? – Это единственное слово прозвучало горестно, как панихида. – Здесь обрящешь лишь разочарование.

И все же, должно быть, она осознала его решимость. Отступив в сторону, смуглой рукой с длинными, изящными пальцами указала на водоем. Плечо ее опоясывала тонкая золотая полоска.

Бернард шагнул мимо нее, едва не соприкоснувшись с ней плечами. Окружающий ее теплый воздух был напоен благоуханной свежестью лепестков лотоса.

– Совлеки ризы твои, – повелела она. – Да внидешь в воду такоже наг, якоже пришед на свет.

Остановившись у колодца, Бернард принялся теребить одеяния, отгоняя постыдные мысли, зароившиеся в сознании.

Она не пожелала отвести взор.

– Ты принес в сие священное место тьму смертей, слуга крестов.

– Оно будет очищено, – промолвил он в стремлении умиротворить ее. – Посвящено единому Богу.

– Лишь одному? – В ее бездонном взоре плеснулась скорбь. – Еси столь уверен?

– Аз есмь.

Она пожала плечами. От этого незначительного движения тонкая сорочка соскользнула с ее плеч, с шелестом опустившись на грубый каменный пол. Свет факела показал тело столь безупречное, что Бернард, позабыв об обетах, уставился во все глаза, упиваясь изгибами полных грудей, живота, длинных мускулистых ног.

Повернувшись, она нырнула в темную воду почти без всплеска.

Оставшись в одиночестве, он поспешно расстегнул пряжку пояса, сбросил окровавленные сапоги и сорвал одежды. Оставшись нагишом, прыгнул следом, устремляясь вглубь. Ледяная вода смыла кровь с его кожи, очистив от грехов.

Бернард выдохнул воздух из легких, ибо, будучи сангвинистом, в нем не нуждался. И стремительно погружался, плывя за ней. Далеко под ним нагие члены на миг серебристо сверкнули, а затем она проворно, как рыба, метнулась в сторону – и исчезла.

Он забил ногами, устремляясь глубже, но ее и след простыл. Коснувшись креста, он помолился о наставлении. Следует ли искать ее или продолжить свою миссию?

Ответ был прост.

Повернувшись, Бернард поплыл вперед, через петляющие коридоры, следуя карте у себя в голове, затверженной по обрывкам этого античного папируса, навстречу тайне, сокрытой глубоко под Иерусалимом.

Со всею скоростью, на какую отважился, он двигался в бездонной тьме по сложным переходам. Смертный скончался бы уже не единожды. Ведя одной рукой по камню, Бернард подсчитывал коридоры. Дважды его заносило в тупики, и приходилось возвращаться. Он подавил панику, твердя себе, что просто неправильно понял карту, и теша обещанием, что искомое место существует.

Его отчаяние уже дошло до пика, когда мимо него в ледяной воде вдруг скользнуло тело, что он ощутил течением, пробежавшим по коже, направляясь туда, откуда он приплыл. В испуге Бернард хотел схватиться за меч, но слишком поздно вспомнил, что оставил его в груде своих одежд.

Протянул руки к ней, но понял, что она уже скрылась.

Повернув в направлении, откуда она приплыла, он забил ногами с приумноженной энергией, продираясь сквозь набирающий силу страх, что придется плавать во тьме до конца света, так и не найдя искомое.

Наконец Бернард добрался до большой пещеры, стены которой расступились далеко в стороны.

Даже не видя, он понял, что нашел нужное место. Вода здесь казалась теплее, обжигая святостью, от которой кожа зазудела. Подплыв к стене, он поднял трясущиеся руки и начал ощупывать камень.

Под ладонями угадывался вырубленный в скале рисунок.

Наконец-то…

Его кончики пальцев ползли по камню в стремлении постичь высеченные там образы.

Образы, которые могут стать спасением.

Образы, которые могут привести к священному оружию.

Под пальцами он ощутил рельеф креста, нащупал распятую на нем фигурку – и возносящуюся над ним, того же человека с лицом, обращенным горе́, с руками, простертыми к небесам. А между телами протянулась линия, связывающая эту возносящуюся душу с распятым внизу телом.

Пока Бернард следовал по этой тропе, кончики его пальцев жгло огнем, предупреждая, что сделана эта линия из чистейшего серебра. От креста огненная дорожка текла по вогнутой стене пещеры к соседнему барельефу. Здесь Бернард обнаружил скопление людей с мечами, пришедших арестовать Христа. Ладонь Спасителя касалась головы одного из людей.

Бернард знал, что означает этот образ.

Исцеление Малха.

Это последнее чудо, явленное Христом перед воскрешением.

Плывя вдоль стены, Бернард вослед за серебряной линией прошел по череде чудес, явленных Иисусом за время жизни: насыщение народа пятью хлебами, воскрешение из мертвых, исцеления прокаженных. Он видел их мысленным взором, как въявь. И старался уберечь надежду, не растерять энтузиазм.

Наконец, он добрался до сцены, изображающей брачный пир в Кане, где Христос обратил воду в вино. Это было первое известное чудо Спасителя.

Однако серебряная тропа тянулась от Каны дальше, пылая во тьме.

Но куда? Откроет ли она неведомые чудеса?

Бернард двинулся вдоль нее – лишь затем, чтобы наткнуться на широкую проплешину камня, крошащегося под пальцами. Он принялся лихорадочно водить ладонями по стене все более и более широкими дугами. Обрывки скрученной серебряной проволоки, врезанные в камень, обожгли кожу огнем. Боль отрезвила его, заставив взглянуть в лицо величайшему из своих страхов.

Эта часть барельефа уничтожена.

Он распростер руки по стене, пытаясь нашарить еще какие-нибудь барельефы. Согласно этим древним кускам папируса, история чудес Христа должна открыть тайник, где хранится священнейшее оружие из всех – способное уничтожить даже могущественнейшую окаянную душу одним прикосновением.

Он повис в воде без движения, постигнув истину.

Секрет уничтожен.

И он знал кем.

Ее слова эхом повторились у него в голове.

Знания? Здесь обретешь лишь разочарование.

Должно быть, найдя его недостойным, она отправилась прямиком сюда и стерла священный образ, прежде чем Бернард успел его отыскать. Его слезы мешались с холодной водой – и оплакивал он не утрату, а более суровую истину.

Я потерпел крах.

Все эти смерти сегодня были напрасны.