Текст книги "Кровавое Евангелие"

Глава 11

26 октября, 18 часов 01 минута по местному времени

Месторасположение не определено, Израиль

Сидя на больничной койке, Томми потрогал трубку внутривенной капельницы, торчащей у него из груди. Он делал это скорее машинально, чем из любопытства. Он знал, зачем медсестра поставила ему капельницу. Это была уже вторая капельница. После столь частого забора крови они опасались, что вена может не выдержать и лопнуть.

Его лечащий врач – худенькая скуластая женщина в оливково-зеленой форменной одежде и с мрачным лицом – не удосужилась назвать ему свое имя, что показалось ему странным. Обычно врачи представлялись, надеясь на то, что пациент запомнит их имя. А эта женщина-врач вела себя так, словно хотела быть забытой, и как можно скорее.

Томми потянул на себя тонкое фланелевое одеяло и огляделся вокруг. Палата, в которой он лежал, казалось, была обычной больничной палатой: регулируемая кровать, внутривенные линии вливания бог знает чего ему в кровь, столик с оливково-зеленым пластмассовым кувшином и чашкой.

Ему было скучно без закрепленного на стене телевизора, хотя он и не понял бы ничего из передач израильских каналов. Но за многие месяцы, проведенные им до этого в больницах, он привык к тому, что привычное мелькание картин на мерцающих экранах оказывало на него успокаивающее действие.

От нечего делать Томми слез с кровати и, направившись к окну, потащил за собой стойку со всем, что было укреплено на ней; его голым ступням было холодно на полу, выложенном плитками из линолеума. Из окна открывался вид на освещенную луной пустыню, нескончаемые скалы и купы низкорослого кустарника. За автомобильной парковкой он увидел какое-то нерукотворное свечение. Израильтяне, вывезя его из зоны бедствия, переместили неизвестно куда.

Зачем?

Больницы, в которых он лежал, находились в городах, в людных местах, где были огни и автомобили. Но ничего этого он не увидел, когда вертолет сел на парковку, – лишь группу зданий, большинство окон в которых были темными.

В вертолете Томми был пристегнут ремнями к среднему сиденью между двумя израильскими коммандос, которые, насколько это было возможно, отстранялись от него, боясь соприкоснуться с его телом. Он мог предположить, чем это было вызвано. Еще перед полетом Томми слышал, как один американский солдат упомянул, что на его одежде и на коже в открытых местах могут сохраниться составляющие компоненты токсичного газа. Никто не осмелился прикоснуться к нему до тех пор, пока он не прошел процедуру дегазификации.

Там, в Масаде, его раздели догола и поместили в дегазификационную палатку, и его одежду тоже. Когда он был в палатке, его заставили пройти через систему химических душей и, казалось, соскребли с его кожи каждую отмершую клетку. Даже использованная при мытье вода собиралась в особые герметичные бочки.

Томми готов был держать пари на то, что именно по этой причине он и оказался в этой глухомани: стал подопытной морской свинкой, наблюдая за которой, они смогут выяснить, почему он перенес воздействие этого газа и остался живым, в то время как все остальные умерли.

В конце концов, пройдя через все это, Томми был рад тому, что больше никто и никогда не будет вспоминать о поражении кожи, вызванном меланомой, исчезнувшем с его запястья. Он рассеянно поскреб пальцем это место, все еще пытаясь выяснить, что это могло значить. Его секрет было легко сохранить. С ним практически никто и не говорил – они говорили при нем, говорили о нем, но редко говорили с ним.

И только один человек смотрел ему в глаза.

Падре Корца.

Томми помнил эти черные глаза на добром лице. Его слова были добрыми и тогда, когда он расспрашивал о его отце и матери, об ужасах того дня. Томми не был католиком, но, несмотря на это, ценил доброту преподобного.

Стоило ему подумать о родителях, на глаза тут же наворачивались слезы – но он прятал их в коробочку. Томми сам придумал эту коробочку, куда складывал свои лекарства от рака. Когда что-то причиняло ему нестерпимую боль, он откладывал это на потом. При его ухудшающемся здоровье и терминальном диагнозе[27]27
  Терминальный диагноз – диагноз опасных для жизни заболеваний, учитывающий динамику протекания болезни, физическую боль, положение в семье и прочие индивидуальные особенности больного и его жизненные обстоятельства.


[Закрыть], Томми и представить себе не мог, что будет жить долго и вряд ли ему потребуется открывать эту коробочку.

Опустив глаза, он внимательно рассматривал свое запястье.

Теперь казалось, что так оно и будет.

Глава 12

26 октября, 18 часов 03 минуты по местному времени

Масада, Израиль

Эрин опустилась на колени за саркофагом, закрыв уши руками, сразу, как только Джордан включил спусковой механизм взрывателя устройства С-4, закрепленного на стене. Взрыв буквально встряхнул все ее внутренности. Каменная пыль заполнила помещение. Посыпавшийся с потолка песок скользил по ее не прикрытой одеждой коже, словно тысячи мелких шустрых паучков.

После взрыва Джордан довольно сильно тряхнул ее и прокричал:

– Передвиньтесь отсюда!

Эрин не поняла, к чему такая поспешность, – ведь эхо от взрыва еще отдавалось у нее в ушах, мало того, оно становилось все сильнее. Она в изумлении смотрела на землю, качавшуюся под ней.

Еще один толчок.

Падре взял ее за другую руку и потянул к еще дымившейся стене. В ней зияло небольшое отверстие. Но оно было слишком маленьким.

– Помогите мне! – закричал Джордан.

Взявшись втроем, они выдернули сдвинутые, отделившиеся друг от друга блоки вдоль кромки стены. За образовавшимся в стене отверстием неясно маячил вырубленный в скале темный проход. Давным-давно люди пробили его, чтобы он выводил их куда-то, а сейчас для них переместиться хоть куда-либо было намного лучше, чем оставаться здесь.

Толчки становились все более угрожающими. Неустойчивая земля уходила из-под ног у Эрин и отбрасывала ее на стену.

– Скорее! – заорал Джордан, вытаскивая последний блок, после чего узкий лаз стал проходимым, хотя бы с трудом и впритык. – Всем уходить!

Прежде чем они смогли что-то начать, громоподобный раскат швырнул всех на пол.

Арочный потолок над их головами прорезала трещина.

Джордан вскочил на ноги, схватил Эрин и протолкнул ее в отверстие в стене. Пробираясь через него, она в кровь ободрала локти. Протащив через лаз ноги, посветила фонариком на Джордана.

– Сейчас вы, падре, – велел Джордан. – Вы тоньше, чем я.

Согласно кивнув, преподобный просунул голову в узкий проем, затем протащил свое тело; вкатившись в проход за стеной, стал на колени рядом с Эрин и сразу же обвел проход быстрым взглядом. Что он ожидал там увидеть?

Эрин снова повернулась к Джордану. Он приветствовал ее торопливой улыбкой. За его спиной весь потолок рухнул вниз одним большим куском, раскрошив на куски саркофаг.

Джордан бросился в проем. Просунув в него одно плечо, стал быстро протискиваться дальше. Лицо его побагровело от натуги. Усыпальница позади него продолжала рушиться, проседая под массой горы. Голубые глаза Стоуна встретились с ее глазами. Эрин поняла то, что они выражали. Он не сможет пролезть. Джордан кивком указал вперед в сторону темного прохода, давая понять, что она должна оставить его.

Внезапно до невозможности сильные пальцы Корцы ухватились за свободную руку Джордана и дернули ее с такой силой, что блоки по обеим сторонам лаза слетели со своих мест, освободив проход для тела. Джордан свалился на священника, задыхающийся, с лицом, выражающим что-то среднее между агонией и облегчением.

Корца поднялся и помог встать Джордану.

– Спасибо, падре, – Стоун учтиво пожал ему руку. – Хорошая работа, я даже и не пускал в ход второе плечо.

Священник жестом руки указал на темный, ведущий вниз проход. Перед ними был крутой спуск – лестница из грубо вырубленных ступеней. Гора продолжала сотрясаться, и им было ясно, что опасность еще не миновала.

– Пошли! – сказал он.

Эрин сейчас было не до возражений. Она бросилась вниз по туннелю, перепрыгивая через ступеньки, в слабеющем луче своего фонарика с трудом различая, куда поставить ногу. Гора продолжала сотрясаться. Эрин уже не ориентировалась, где право и где лево, где верх, а где низ. Она стремилась только вперед.

Оступившись, она подвернула правую лодыжку и упала бы, если бы падре не подтолкнул ее вперед и не взвалил ее тело себе на плечи, как это делают пожарные, когда переносят травмированных людей в безопасное место. Рука, обхватившая ее тело, была железной, перекатывание его мышц во время бега походило на поток расплавленной каменной массы.

Спустившись на один ступенчатый пролет перехода и оказавшись в более-менее безопасном месте, Корца внезапно остановился и поставил ее на ноги.

Переведя дыхание, Эрин ощупала лодыжку. Больно, но терпимо. Она направила вперед слабый луч своего фонарика. Луч уперся в стену, выложенную из известняковых плит и преграждающую дальнейший путь.

Джордан, догнавший их, прохрипел:

– Тупик.

18 часов 33 минуты

Рун провел рукой по плоской стене, преграждающей им дорогу, ощупал ее поверхность в поисках возможного выхода из этого смертельного тупика. Была уже ночь, но каменная кладка еще сохраняла остатки солнечного тепла.

Закрыв глаза, Рун представил себе крупный камень, который, будучи установленным в каком-то месте в стене, преграждал выход из туннеля. Он уже чувствовал, что в углах нижнего ряда кладки между блоками имеются зазоры.

Затем Корца, приложив ухо к грубой поверхности камня, прислушался к тому, что происходит в мире, расположенном по ту сторону каменной кладки. Затаив дыхание, он вслушивался в звуки, доносившиеся оттуда: мягкая поступь когтистой лапы по песку, еле слышное биение сердца шакала…

– Может, пойдем назад, падре? – спросил Джордан, его голос сопровождался гулким эхом. – Поищем другой проход?

Но этот американец, конечно же, знал, что никакого другого прохода не существует.

– Мы почти на свободе, – объявил Рун, выпрямляясь и поворачиваясь лицом к своим спутникам. – Это последнее препятствие.

Но время неумолимо текло, как песок в песочных часах.

В данном случае это соответствовало тому, что было на самом деле.

Гора над их головами не прекращала сотрясаться. И сейчас песок сыпался сверху на крутые ступени прохода, сыпался через расселины и трещины, образовавшиеся выше, и скапливался в этой, самой нижней, части туннеля. И для того, чтобы заполнить его полностью, требовалось не так много времени.

Джордан, присоединившись к Руну, тоже приложил ладонь к каменной кладке.

– Будем толкать?

Другого выбора не было.

Эрин, закинув за уши пряди своих белокурых волос, присоединилась к ним.

Рун налег всем телом на ближайший к ним каменный блок, сразу же осознал тщетность своих усилий, но продолжал давить вместе с ними на стену, пока по звуку биения их сердец не понял, что они выдохлись; кроме того, он почувствовал запах крови из их расцарапанных о камень ладоней. Этих общих усилий было явно недостаточно.

А Масада тем временем сотрясалась. Песок уже доходил до середины икр.

Его спутники, стоя по обе стороны от него, облокотились спинами на недвижные камни.

– А как насчет гранаты, висящей у вас на поясе? – Женщина кивком указала на нее. – Может, она, взорвавшись, сделает пролом в стене?

– Гранатой эту стену не разрушить, – вялым голосом ответил Стоун. – Осколки полетят прямо в нас. Даже если бы у меня еще оставалась взрывчатка из запасов Маккея, сомневаюсь, что нам удалось бы взорвать эту стену и не превратиться при этом в котлеты для гамбургеров.

Сильный толчок потряс гору. Лицо Эрин побелело. Джордан пристально смотрел на камень, словно решил попытаться сдвинуть его с места усилием воли. Гримаса отчаяния перекосила его лицо, неодолимое желание жить, хотя бы еще один час, еще один день.

Стоун, обхватив рукой женщину, привлек ее ближе к себе. Она всем своим обмякшим телом прильнула к нему, пряча лицо у него на груди. А он нежно поцеловал ее в макушку, возможно, так нежно и осторожно, что она даже и не почувствовала его поцелуя. Как легко они перешли к объятиям… Священник задумчиво смотрел на естественное успокоение и поддержку, которые обеспечивают контакт, прикосновение, утешение, обретаемое лишь при взаимном сближении.

Его пронзила сильная душевная боль, желание быть такими, как они.

Но это была не его роль. Он отвернулся и стал рассматривать большой валун, решив не мешать им своим присутствием.

Песок сыпался ему на брови и ресницы. Он, не поворачиваясь в их сторону, закрыл глаза и застыл в молитвенной позе.

Слово Твое – светильник ноге моей и свет стезе моей[28]28
  Псал. 118:105.


[Закрыть].

Строки Священного Писания всплывали в его памяти, когда надо было найти ответы на поставленные вопросы и когда надо было на чем-то сосредоточиться. Он подчинился воле Господа, отдал себя в Его руки.

Песок медленно покрывал его ноги, а он ждал – но ответа не было.

Пусть будет так.

Он обретет свой конец здесь.

Рун взял в руку нагрудный крест, и вдруг строка из Священного Писания вспыхнула золотым сиянием перед его мысленным взором: Иосиф, купив плащаницу и сняв Его, обвил плащаницею и положил Его во гробе, который был высечен в скале; и привалил камень к двери гроба…[29]29
  Мк. 15:146.


[Закрыть]

Ну конечно же!..

Глаза его широко раскрылись, и он стал внимательно рассматривать один из камней. Корца ощупал его поверхность, представил себе точно такую же поверхность этого камня с другой, наружной, стороны. Он припомнил зазоры между блоками в углах нижнего ряда кладки, припомнил, что края одного из камней были закругленными. Он представил себе, что это закругление тянется по всему периметру камня, образуя окружность.

Мысленно он видел это.

Плоский каменный диск.

Его губы шевелились в молчаливой благодарной молитве; он встретился глазами со своими спутниками.

Эрин встала и сделала шаг к нему.

– Ну, что?

Она, должно быть, заметила что-то на его лице. Вероятней всего, то, что говорило о его собственном отчаянии, которое так легко могли увидеть другие. Глаза женщины светились надеждой.

Когда к ним подошел Стоун, Рун отцепил с его пояса гранату.

– Да это не сработает, – махнул рукой солдат. – Я же только что объяснял…

– Помогайте мне.

Корца, пройдя через кучу насыпавшегося сверху песка, подошел к валуну и стал разрывать песок в углу, образованном каменной кладкой и полом. Он копал быстро и споро, но песок постоянно осыпался, сводя его усилия на нет. Одному ему было не справиться.

– Помогите мне.

Спутники стали по обе стороны.

– Докапывайтесь до пола, – приказал он.

Они дружно работали до тех пор, пока не обнажилась от песка нижняя кромка и они не увидели своими глазами небольшой закругленный и заполненный раствором зазор между каменным диском и полом туннеля. Рун нагнулся и, протянув руку вниз, запихнул гранату глубоко в расселину, закрепив ее под кромкой диска. После этого он просунул палец в кольцо и, повернув голову, произнес:

– Отойдите, насколько это возможно, назад по туннелю.

– А вы? – спросил Стоун.

Никто уже не выгребал песок, и он сыпался и сыпался, покрыв запястье преподобного, а затем поднялся до половины локтевой кости.

– Я последую за вами.

Солдат поколебался, но в конце концов кивнул и повел женщину с собой. Эрин, обернувшись, спросила:

– А вы уверены, что это сработает?

Рун не был в этом уверен. Но он должен был довериться Господу – и поверить стиху Библии, в котором сказано, что камень закрывает доступ ко гробу.

От Марка святое благовествование, 15:46.

Корца шепотом произносил его сейчас, как ответ на поставленный вопрос и как молитву.

Иосиф, купив плащаницу и сняв Его, обвил плащаницею и положил Его во гробе, который был высечен в скале; и привалил камень к двери гроба.

С этими словами он дернул кольцо на гранате, освободил руку и начал лихорадочно разгребать насыпавшийся песок.

Он сделал всего три шага.

Позади него рванула граната; раздался сильнейший, какой-то лающий хрип, вместе с которым в воздух взлетел огненный шар, окутанный облаком пыли. Когда Рун упал на пол, его голова уперлась в край стены.

В полубессознательном состоянии, не видя ничего перед собой, он перекатился на спину.

Послышался звук шагов – его спутники подошли к нему.

Он неподвижно лежал плашмя на спине.

В воздухе пахло песком и дымом – но вскоре бриз освежил воздух в проходе. Сладкая, чистая струя воздуха пустыни.

– Я потащу его.

Джордан, подхватив Руна под мышки, поволок его по засыпанному песком полу.

Женщина бежала впереди.

– Смотрите! Силой взрыва гранаты камень откатило на два фута в сторону. Как мне это не пришло в голову… Они закрыли вход сюда, как в усыпальницу Христа!

– … и привалил камень к двери гроба, – с трудом произнес Рун; его голос то звучал четко, то сходил на нет.

Конечно же, Эрин поняла теперь то, что он проделал.

Корца пролез мимо закопченного взрывом камня на воздух. Посмотрел вверх. Звезды были яркими, сияние их было пронзительным, как острие бритвы, и вечным. Эти звезды наблюдали за тем, как возводилась Масада, они же были свидетелями ее разрушения.

Мощное крещендо скрежещущего камня и грохот падающих скал слились воедино – казалось, что гора развалилась окончательно. А потом наконец-то наступила долгожданная тишина.

Эрин и Джордан все еще продолжали тащить священника дальше в пустыню, не желая больше подвергаться риску. Но в конце концов они остановились.

Теплая рука сжала плечо Руна. Он заметил блеск ее янтарных глаз.

– Спасибо вам, падре, вы спасли наши жизни.

Такие простые слова. Слова, которые ему редко доводилось слышать. Как солдату Господа, ему часто доводилось по многу дней не говорить ни с кем. Та прежняя боль – он наблюдал, как эта пара обнимается под звездами, – вернулась, только сейчас она вонзалась глубже, причиняя почти непереносимые муки. Рун пристально смотрел в эти глаза.

Чувствовал бы я что-то подобное, не будь она такой красивой?

Когда тьма скрыла его, Эрин, склонившись ближе, спросила:

– Падре Корца, а какую Книгу вы здесь искали?

Она и этот солдат сражались, убивали, теряли своих друзей – и все из-за этой Книги. Так разве они не заслужили ответа на этот вопрос? Даже по одной этой причине он должен ей сказать.

– Это Евангелие. Написанное кровью его создателя.

Ее лицо предстало перед ним в обрамлении звезд, сиявших на небосклоне за ее спиной.

– Что вы имеете в виду? Вы говорите о каком-то утраченном апокрифическом тексте?[30]30
  Апокрифический текст – сочинение, предполагаемое авторство которого не подтверждено и маловероятно или недостоверно.


[Закрыть]

Рун слышал в ее голосе страстное стремление к знанию, но она, казалось, не поняла смысла его слов. Он повернул свою еще тяжелую голову и встретился с ней глазами. Она должна видеть, что он говорит искренне.

– Это Евангелие, – повторил он; в эту минуту над миром опустилась тьма, – собственноручно написанное Христом. Его собственной кровью.

Часть II

Много сотворил Иисус пред учениками Своими чудес, о которых не написано в книге сей.

Ин. 20:30

Глава 13

26 октября, 16 часов 48 минут по местному времени

Борт вертолета над Масадой

Вертолет «Еврокоптер» набирал по спирали высоту над дымящимся вулканическим кратером, образовавшимся на том месте, где прежде возвышалась Масада. Пилот с трудом преодолевал тепловые потоки, поднимающиеся от пустыни и возникшие после того, как темная песчаная завеса песка постепенно осела, давая свободу палящему солнечному жару. Лопасти перемешивали каменную пыль, двигатели надрывно завывали, всасывая засоренный воздух.

Внезапно вертолет сильно тряхнуло, и он завалился на правый борт, едва не выбросив за борт Баторию, стоявшую перед открытой дверью отсека. Она, вцепившись в поручни ограждения, напряженно всматривалась вниз. Над разрушенной вершиной горы все еще бушевало пламя. Она лицом чувствовала его жар, словно смотрела не вниз, а вверх, на солнце. На мгновение закрыв глаза, Батория мысленно перенеслась в один из летних дней своей юности, в загородный дом на берегу реки Дравы в Венгрии; представила себя сидящей в саду, наблюдающей за младшим братом Иштваном, который своим маленьким сачком пытался ловить бабочек.

Какой-то странный гул вернул ее обратно в вертолет; воспоминания отлетели прочь, и это вызвало ее раздражение. Она повернулась к лежащему на полу молодому капралу; его бледное лицо и узкие зрачки ясно свидетельствовали о том, что он пребывает в состоянии глубокого шока.

Тарек стоял на коленях на его плечах, а его брат Рафик рисовал что-то на груди парня острием своего кинжала; по его скучному лицу было видно, что занимается он этим от скуки, вызванной бездельем. Когда ему надоело и это, он, как бы в рассеянности, облизал лезвие, как будто послюнявил карандаш, готовясь писать дальше.

– Прекрати, – приказала Батория.

Тарек посмотрел на нее тяжелым злобным взглядом, одна половина его верхней губы приподнялась, обнажив длинный клык. Рафик опустил вниз руку, державшую кинжал. Взгляд его проворных, как у хорька, глаз метался между Баторией и братом, лицо его сияло в предвкушении того, что может произойти.

– У меня есть к нему один последний вопрос, – сказала она, пристально глядя на Тарека.

Взгляд, устремленный на нее, был взглядом животного. Впрочем, для нее Тарек и Рафик во всех смыслах и были животными.

Наконец Тарек откинулся назад и дал знак брату уйти.

Батория, заняв место Рафика, положила ладонь на щеку солдату. Как он был похож на Иштвана… Именно поэтому она запретила им уродовать его лицо. А он в упор смотрел на нее, жалкий, почти ослепленный болью, едва ли понимающий, что с ним и где он.

– Я даю тебе обещание, – сказала она, опускаясь так близко к его лицу, словно желая поцеловать его в губы. – Один последний вопрос. Ответь на него – и ты свободен.

Их взгляды встретились.

– Эрин Грейнджер, археолог.

Батория решила сделать паузу, чтобы это имя проникло сквозь ступор в его сознание. Ранее он уже выболтал практически все, что знал: о том, как они избежали гибели под обвалом на охваченной огнем вершине Масады. Батории следовало бы оставить умирать его там вместе с товарищами по оружию, но ей необходимо было выжать из него все, что возможно, невзирая на жестокость, с которой это будет сопряжено. Она уже давно овладела всеми практическими аспектами использования жестокости.

– Ты говорил, что доктор Грейнджер работает вместе с группой студентов.

Батория помнила женщину, которую камера, установленная на ровере, выводила на монитор. Эта женщина-археолог не выпускала из рук мобильный телефон, было ясно, что она пытается связаться с внешним миром. Но зачем? Снимала ли она что-либо на камеру в телефоне? Нашла ли какие-либо ключевые факты? По всей вероятности, нет, но перед тем, как покинуть это место, Батория должна абсолютно удостовериться в этом.

В зрачках глаз капрала, застывших на ней, была агония – он знал, что она задумала.

– И где же они? – спросила Батория. – Где доктор Грейнджер проводит раскопки?

Слеза, вытекшая из глаза капрала, коснулась ее ладони, лежавшей на его щеке. Какое-то мгновение – мимолетное, как вдох, – она надеялась, что он все-таки промолчит.

Но он не промолчал. Его губы зашевелились. Батория склонила к ним ухо, чтобы расслышать одно-единственное слово.

Кесария.

Она выпрямилась, и в ее голове сразу начали возникать планы. Рафик сосредоточенно смотрел на нее, его глаза выражали готовность исполнить ее приказ. Он обожал такие дела. Его пальцы сжимали рукоять кинжала.

Батория, не обращая на него внимания, отвела волосы с бледного лба капрала.

Как он похож на Иштвана…

Снова нагнувшись, она поцеловала его в щеку и чиркнула зажатой в руке бритвой по его горлу. Струей хлынула темная кровь. Слабый стон донесся до ее уха.

Когда Батория выпрямилась, глаза капрала были уже пустыми и безжизненными.

Наконец-то свободен[31]31
  «Наконец-то свободен» – слова из известной песни американских негров; они же высечены на могильной плите Мартина Лютера Кинга.


[Закрыть].

– Никому не дотрагиваться до тела, – приказала она, вставая на ноги.

Рафик и Тарек удивленно пялились на нее, не понимая, как можно упустить шанс доставить себе удовольствие.

Не обращая на них внимания, Батория, опустившись на сиденье, откинула назад голову. Она не считала для себя нужным пускаться в какие-либо объяснения с ними и им подобными. Прислонившись спиной к переборке грузового отсека, она чувствовала, что там происходит какое-то движение и перемещение чего-то тяжелого. Вытянув руку, положила ладонь на переборку. Успокойся, – мысленно повторяла она, напрягая волю в попытках самовнушения. – Все хорошо.

Он успокоился, но она все еще чувствовала его волнение, отражающее ее собственное нервное состояние. Должно быть, еще совсем недавно он чувствовал болезненную тревогу, переполняющую ее сердце.

А может быть, причина была в том, что его двойник пропал.

Батория пристально смотрела в окно на пустыню.

Двойник был послан на поиски.

Она должна быть уверена.

Убивать сангвинистов было трудным делом.