Текст книги "Заледеневший"

3

– Подождите своей очереди, – сказал Грейтер, обращаясь к людям, сидевшим перед его кабинетом.

Письменный стол представлял собой массивный реликт из 1950-х и занимал добрую половину кабинета. Отвернувшись от Халли, начальник станции в быстром темпе принялся тыкать в компьютерную клавиатуру тонкими негнущимися указательными пальцами.

Она решила найти приятный способ начать разговор:

– У моего дедушки был «бьюик» размером с половину вашего стола.

Уловка не подействовала. Второго стула в кабинете не оказалось, да и смотреть было не на что. Обшарпанные стены цвета зеленой лимской фасоли были практически голыми, если не считать серого металлического шкафа, подвешенного позади рабочего места хозяина кабинета, и цветной, формата восемь на десять, фотографии женщины, прикрепленной к стене напротив стола. Снимок и стена вокруг были утыканы дротиками для игры в дартс, причем сам портрет выглядел так, словно по нему выпустили заряд дроби № 8 для охоты на птиц. Грейтер закончил печатать и повернулся к Халли:

– Вы ведь должны были прибыть завтра.

Ему, очевидно, даже в голову не пришло обменяться рукопожатием. Лиленд предстояло самой решить, был ли Грейтер озабочен тем, чтобы защитить ее от микроорганизмов, или это просто грубость с его стороны.

Он и выглядел грубо, если так можно сказать. В его внешности не просматривалось ничего, кроме мускулов, прилегающих к костям скелета и обтянутых белой кожей. Стального цвета волосы, напоминающие шерсть, высокий лоб; скулы, похожие на шары для гольфа. Тонкие поджатые губы образовывали выпуклую дугу с направленными вниз концами. Брюки и рубашка цвета хаки жестко накрахмалены, черные ботинки и медная бляха ремня начищены до блеска.

«Готова съесть этот кожаный галстук, – подумала Халли, – если Грейтер не окажется бывшим служащим ВМФ».

– Из «Мак-Медро» отправлялся борт, в котором оказалось свободное место. Я решила, что еще один день здесь может оказаться полезным, поскольку зима совсем близко. Но…

Начальник станции отмахнулся от ее объяснений:

– Не люблю, когда люди прибывают не по расписанию. Сегодня я не смогу провести вам инструктаж по технике безопасности.

«Совсем недавно умерла женщина от кровотечения, а мы говорим о какой-то рутине?»

– А что здесь только что произошло?

– В обеденном зале? – уточнил Грейтер.

– Может быть, кто-то еще умер в другом месте, но это мне неизвестно.

Эта реплика привлекла к Халли чуть больше внимания собеседника.

– Сдается мне, доктор Харриет Ланеэн погибла от смертельной кровопотери. Она была специалистом по ледниковым образованиям. Из Соединенного Королевства. А пробирками руководит Мерритт.

Лиленд ждала, что он скажет дальше.

Хозяин кабинета тоже ждал. Он явно желал услышать следующий вопрос.

– И все-таки что это такое?

– Если вам известно что-то большее, пожалуйста, просветите.

– Меня как раз беспокоит именно то, что я не знаю, в чем дело. Первое – как это произошло? И второе – меня поразило ваше самооб… то, что вы практически не волновались.

– Мне известно, что такое самообладание, мисс Лиленд. Аннаполис – это не Гарвард, но и не чертов провинциальный колледж. Первое: мы не узнаем, как это могло произойти, пока медицинский эксперт в Крайстчёрч не произведет вскрытие и не представит свой доклад. Второе: этот случай не является для меня первым. – Он смерил Халли таким взглядом, которому больше всего подходило определение «начальственный». – Если вы еще не заметили, вы находитесь на Южном полюсе. И умереть здесь очень легко.

Сцепив пальцы, Лиленд огляделась вокруг, словно пытаясь найти объяснение странному поведению этого человека, но видела лишь грязные стены, продырявленную фотографию и подвесной шкаф для документов.

Грейтер вздохнул, разведя поврежденными руками:

– Или вы предпочли бы видеть меня плачущим, бьющим себя в грудь и вырывающим остатки волос?

Говорить с ним – все равно что колотить кремнем по железу. Но ведь место, где Халли сейчас находится, – это терра инкогнита. И станция, и ее начальник, и сам Южный полюс. Весь континент, если на то пошло. Пока Халли не разберется во всем досконально, она будет прилагать максимум усилий, чтобы держаться в рамках приличий, быть вежливой и учтивой.

– Скажите, а эта женщина болела? Были какие-либо симптомы того, что такое может произойти? Имелись ли предпосылки? Ведь здесь же есть врач, верно?

– К чему все эти вопросы? Вы ведь даже не знали ее.

– Во-первых, она человеческое существо. Во-вторых, я – следователь Центра контроля заболеваний, ведущий расследование на месте происшествия. И занимаюсь именно патогенами, то есть болезнетворными организмами. В-третьих, если слухи об этом просочатся, репортеры замучают нас расспросами. И моему боссу на этот случай было бы неплохо иметь наготове хоть какие-то ответы. Да и вы, держу пари, тоже хотели бы кое-что узнать.

В глазах собеседника Халли увидела новый блеск – удивление или раздражение, а может, и то, и другое.

– Будь она больна, Агнес Мерритт была бы в курсе. Ведь она ведущий научный сотрудник. Ланеэн была пробиркой и работала под ее руководством. Если были какие-либо симптомы, доктор должен был знать о них. – Брови Грейтера взметнулись, он поднял вверх костлявый указательный палец. – Теперь для протокола: я не собираюсь тратить ни одной секунды ради чьих-то боссов, и моя должностная инструкция не предписывает мне функции специалиста по психологии катастроф или психотерапевта. Не стану утомлять вас перечислением своих должностных обязанностей, но поскольку до начала зимовки остается четыре с половиной дня, я, скажу вам откровенно, простите мой французский, затрахан донельзя. А вы усугубляете это мое состояние, не позволяя мне хоть чуточку расслабиться.

– Очень жаль об этом слышать. Но если вспомните, именно вы просили меня зайти.

– А если вы вспомните, то я просил вас зайти не для того, чтобы поговорить о докторе Ланеэн.

– А что у вас с руками? – поинтересовалась Халли. Внешняя сторона ладоней начальника станции была сплошь в покраснениях, трещинах и опрелостях.

– Полярные руки. Ведь здесь нулевая влажность. Кожа постоянно на ветру.

«Полярное горло, полярная простуда, полярные руки, – подумала Халли. – Что еще? Полярные мозги? Возможно и такое».

– Наверное, они болят?

– Только поначалу. А потом нервы отмирают.

– Хорошо, что вы не играете на рояле.

– Вообще-то играю. Правда, темп аллегро уже не для меня.

Девушка попыталась представить начальника станции услаждающим музыкой слух гостей на вечеринке с коктейлями, но не смогла – воображение отказывало.

– Такое со всеми случается?

– Практически да. Вы и сами выглядите не очень хорошо, мисс Лиленд. Быть может, вам следует подумать о том, как выбраться отсюда следующим рейсом.

4

Раннее утро понедельника. Дональд Барнард никогда подолгу не залеживался в постели, вот и сейчас он уже сидел с чашкой кофе в кабинете своего дома в Силвер-Спринг. Это был мощный мужчина, набравший двадцать фунтов веса за тридцать пять лет, прошедших с тех пор, как он играл крайним нападающим в команде по американскому футболу за Вирджинский университет. Его волосы и усы поседели, а кожу на лице изрезали глубокие морщины, из-за того что он постоянно щурился, плавая по Чисапигскому заливу под ярким солнцем. Его жена Лусьена еще спала.

Барнард взглянул на часы, стоявшие на письменном столе: 5 часов 12 минут. 5 часов 12 минут утра понедельника было в это время и на Южном полюсе. В той точке, где сходились все меридианы, не существовало собственного исчисления времени: Южный полюс пребывал как бы вне времени. Но после того как Национальный научный фонд, расположенный рядом с Вашингтоном, взял под свое управление проводимые там работы, время ННФ стало временем полюса. Не только привычка вставать рано заставила Дональда покинуть постель в это утро. Он проснулся по меньшей мере за час до того, как встал, с мыслями о Халли. Уже на протяжении двух дней он время от времени терзался этими раздумьями.

Дональд Барнард, доктор медицины, был директором Ведомства по развитию и продвижению передовых биомедицинских исследований – БАРДА, – созданного президентом Джорджем У. Бушем в 2006 году в ответ на угрозу применения биологического оружия. Кроме того, БАРДА проводит секретные операции под кодовым названием «Проект «Биощит». Таким образом, работы, к которым имел отношение Барнард, требовали соблюдения секретности, причем практически постоянно. Однако он не принадлежал к категории людей, которые не в состоянии быть откровенными даже с самими собой. Единственный ребенок у родителей, отец которого умер, когда мальчику исполнилось семь, Барнард всегда завидовал своим приятелям из многодетных семей. Как ему хотелось иметь большую разновозрастную семью! Когда-то Барнарду доставляло удовольствие представлять себя дряхлым, впавшим в детство стариком, устроившимся в кресле-качалке перед камином; на его коленях сидит целый рой правнуков, а рядом стоят сыновья и дочери, потягивая вино и подшучивая друг над другом.

Но после получения степени, во время научной стажировки в Страсбурге, он встретил Лусьену, а потом в Соединенных Штатах они поженились. Это было в 1979 году. Все понимали, что Земля – это спасательная шлюпка, заполненная миллиардами бесконтрольно размножившихся людей и погрузившаяся из-за этого по самый планшир. Они с Лусьеной согласились, что иметь одного ребенка будет самым правильным шагом в жизни; результатом этого соглашения стал Николас. Барнард никогда не чувствовал себя неловко по отношению к сыну. Он знал сам, что в положении единственного ребенка есть и недостатки, и преимущества. Причем последних – как моральных, так и материальных – больше.

Было и еще одно тайное желание, в котором Барнард не стеснялся себе признаться. Он очень мечтал о дочери, особенно такой, как Халли Лиленд. Многое в ней приводило его в восторг, но, пожалуй, больше всего восхищало то, что она была исследователем без страха и упрека. Иногда Дональд в шутку говорил, что Халли, едва появившись на свет, наверняка засыпала вопросами принимающих роды акушерок, проверяя их профессиональную состоятельность. Она не принимала на веру ничего, рефлекторно подвергая сомнению любые авторитеты во всех формах и проявлениях. Барнард в свое время встречал немногих подобных ей личностей и мог буквально по пальцам перечесть тех, кто обладал подобным интеллектом и здоровым скептицизмом, – иными словами, тех редких и бесценных людей, которых можно назвать прирожденными учеными.

Для того чтобы понимать таких людей, надо самому быть таким. Только другой ученый мог понять, почему они, особенно в молодости, буквально вибрируют от нетерпеливого ожидания того, как остальные недоумки наконец постигнут то, что они давным-давно открыли. Ведь и сам Барнард был таким в начале своей карьеры. А Халли такая сейчас. Окружающим нелегко было с ним тогда, а она сейчас такая же.

Но все это было чуть раньше, а в этот понедельник Барнард имел дело с чем-то совсем новым. Халли улетела в четверг днем. Рано утром в пятницу она позвонила ему из международного аэропорта Лос-Анджелеса, а в субботу послала электронное письмо из Крайстчёрча. После этого от нее не было никаких вестей, и Дональд даже не знал, прибыла ли она на Южный полюс.

Но отсутствие связи с Халли было не главной причиной беспокойства. В основном Барнарда волновала сама командировка на Южный полюс, в которую он ее отправил. Ему было приказано направить ее, причем приказано его непосредственным начальником, директором Центра контроля заболеваний. Разумеется, он мог не подчиниться приказу. Он давно работал в этой структуре, и приобретенные авторитет и уважение позволяли ему пойти на такой шаг. Директора Центра контроля заболеваний были политическими назначенцами – их ставили, потом снимали, – начальство сменялось чаще, чем он желал помнить. Но тогда он не видел причины возражать против назначения Халли. Ведь ее буквально трясло от желания проявить себя, она была уверена, что ей это удастся, если представится удобный случай. Большинство микробиологов в течение всей своей карьеры так и не могли попасть на Южный полюс, одно из наиболее экстремальных и желанных для исследователя мест на Земле.

Но к середине пятницы Барнард вдруг почувствовал необъяснимое и непонятное волнение; его как будто беспокоила засевшая в мозгу заноза, которую он сразу не смог вытащить. Он последовательно просмотрел все возможные причины, способные вызвать такое состояние. Южный полюс и вправду был опасным местом, но не более опасным по сравнению с теми точками, куда прежде заносила Халли ее работа. В прошлом году, например, она чуть не погибла в одной из гигантских мексиканских пещер, где ее буквально на каждом шагу подстерегала какая-нибудь ловушка. Жидкая трясина из помета летучих мышей, кишащая болезнетворными микроорганизмами. Кислотные озера. Отвесная скала высотой пятьсот футов. Затопленные тоннели. Южный полюс, по крайней мере, расположен на поверхности земли, это обустроенное и цивилизованное место. Так что, скорее всего, проблема заключается не в том, куда он ее направил.

Сама работа – подледный промышленный дайвинг – также таила в себе немало опасностей, но опять-таки не более серьезных, чем прежние задания, выполняя которые, Халли приходилось совершать погружения и в пещерах, подобных обширному Мексиканскому лабиринту, и в глубоких проемах, где тоже существовала опасность биологического заражения. Достаточно вспомнить хотя бы эти два эпизода. Нет, дело не в задании.

Барнард ведь знал, куда направляет ее, и знал, что она там будет делать. То, что он поручает ей такую необычную работу, хотя и не делало его счастливым, но все-таки вселяло в душу уверенность, что и само задание, и место, где его придется выполнять, ей по плечу. И только спустя некоторое время директор БАРДА понял, что тревожное состояние не связано ни с местом, куда направилась Халли, ни с порученным ей заданием.

Он припомнил свой звонок директору Центра.

Лорейн Харрис получила ученую степень в университете Тулейна и все еще сохраняла сочный и певучий луизианский акцент. О чем бы она ни говорила, Барнард готов был слушать ее хоть целый день, получая удовольствие от звучания ее голоса.

– Я хотел спросить вас об Эмили Дьюрант, – сказал он.

– Она была научным работником и, к сожалению, умерла, – напомнила Харрис.

– Все правильно. Когда вы рассказывали мне об Эмили, я, насколько помнится, не спросил, как именно она умерла. Возможно, вам об этом известно из каких-либо источников?

Даже если Лорейн Харрис и нашла его вопрос странным, по ее тону это было незаметно.

– Я обратилась с этим вопросом в ННФ.

– И что они ответили?

– «Простите, эта информация недоступна». Буквально это я и услышала.

– И вам это не кажется… – Барнард сделал паузу, подыскивая нужное слово, – необычным?

– Разве что только отчасти. Но мой запрос исходил не от официального лица и не от ближайшего родственника. Да они и сами могли не знать этого.

В этом была доля правды. Связь с Вашингтоном была сложной и сопряженной с не меньшей, чем японская чайная церемония, уймой условностей. Лорейн тогда описала лишь одно из негласных правил. Если кто-то сказал, что информация недоступна, необходимо отступить и изменить тактику. Лобовой штурм этого ведомства редко приносит результаты. Куда лучше найти и использовать какую-либо брешь в обороне или прореху на фланге.

Они распрощались, и Барнард устремил пристальный взгляд в окно, перед которым сидел. Вид из окна кабинета нельзя было назвать красочным: обширная парковка, почти пустая на исходе дня пятницы. Ее окружали опустевшие здания и склады, за ними виднелись ласкающие взор зеленые леса. Но сейчас в Вашингтоне стояла обычная зимняя погода, и вместо леса директор БАРДА видел только завесу серого смога.

Он вдруг обратил внимание на большую скрепку для бумаги, которую вертел в пальцах и разгибал, пока говорил по телефону. Отложив ее в сторону, Барнард взял белую пеньковую трубку, которую не раскуривал целых шестнадцать лет, а затем отложил и ее. Сосредоточенно глядя на чистый листок бумаги в блокноте, лежащем на столе справа, взял авторучку, торчащую из блокнотной петли, и написал одно слово:

«Бауман».

Поставил в конце слова вопросительный знак:

«Бауман?»

«Пока еще нет, – подумал Барнард. – Подожду, вдруг Халли позвонит. Но не слишком долго».

5

– Спасибо за заботу. Я и правда чувствую себя неважно, – сказала Халли Грейтеру. – Да это и неудивительно, ведь мне придется провести здесь всего четыре дня и четыре ночи, а я не могу припомнить, когда по-настоящему спала в последний раз. Впрочем, не волнуйтесь. Мне приходилось бывать в горах на высоте двадцать четыре тысячи футов и спускаться в пещеры глубиной почти в две мили.

Начальник станции ухмыльнулся.

– Вы находите это забавным?

– Здесь нам приходится совершать бессчетное количество восхождений, и каждое имеет свои особенности. «Я одолел восхождение на Рамдудл» или еще на что-то, – передразнил Грейдер кого-то и покачал головой. – Ну сколько вы находитесь на покоренной вами вершине? Неделю-две? И что там, лютый мороз и скорость ветра – пятьдесят-шестьдесят узлов? А на полюсе люди находятся по году. А средняя температура зимой здесь сто пять градусов ниже нуля. Ураганные ветры со скоростью в сотню узлов дуют, не ослабевая, неделями. Расселины в ледниках такие, что в них легко может въехать локомотив. Так что, да, меня забавляет невежество типичного фунджиса.

Халли спокойно ждала продолжения, понимая, что Зак рисуется перед новичком и наслаждается ситуацией.

– Поверьте, вы почувствуете себя еще хуже, – продолжал он. – Здесь проявляется некий симптом, называемый синдромом Т-3. Ваша щитовидная железа сжимается, словно усыхает. Память отказывает. Случаются приступы буйства. Некоторые люди начинают галлюцинировать.

– Нечто похожее происходит в глубоких пещерах. Там подобное состояние называют «вознесением». Это…

– Помните фильм «Сияние»? Где Николсон начинает преследовать свое семейство, бегая за ними с топором.

– И что?

– Это и есть синдром Т-3. Вам, очевидно, не придется пробыть здесь достаточно долго, чтобы стать свидетелем тяжелого обострения. Но подобное наблюдали многие. Ну это для сведения.

Халли хотела еще что-то сказать. А может, и о чем-то спросить. Но о чем? Неразбериха, возникающая в голове на большой высоте, ведет к помутнению сознания. Надо выиграть время. Указав кивком головы на три стоящие в рамках на столе фотографии молодых людей в белой военно-морской форме, она спросила:

– Ваши сыновья?

– Нет.

Девушка снова стала ждать.

Зак тоже взял паузу. Да черт с ним, с этим разговором, в самом-то деле.

– Вам наверняка уже известно, – сказала Халли, – но как бы для протокола повторю: я временно откомандирована сюда Ведомством по развитию и продвижению передовых биомедицинских исследований, БАРДА, являющегося одной из структур Центра контроля заболеваний в Вашингтоне. По согласованию с Национальным научным фондом и для оказания помощи доктору… хм… – Как же, черт возьми, его фамилия? Язык сломаешь.

– Фидо Муктаподхай, – подсказал Грейтер. – Мук-та-пóд-хай. Но все называют его Фидо по вполне понятным причинам.

– Все верно. Для оказания помощи в завершении его исследовательского проекта. Центр контроля заболеваний срочно послал меня сюда. Мне сказали, что Фидо и Эмили Дьюрант вместе изучали образцы льда из глубоких слоев и обнаружили нечто необычное. Они были вынуждены спешно закончить работы до начала зимовки.

– И у них оставался какой-то нерешенный вопрос?

– А вам известны подробности об их исследованиях?

– Нет. Но более важно то, что вы не были проинструктированы относительно этого места.

– Я разговаривала с…

– Вы не прошли мой инструктаж.

– Может это дело подождать, пока я хоть чуточку посплю?

– Объясняю коротко и просто. Здесь командую я. Я как капитан на судне. Могу на вас жениться, а могу и продать вас. Единственным законом на полюсе являются ПВРС, а я привожу их в жизнь.

– ПВРС?

– А вы что, не читали об этом в инструкциях перед приездом сюда?

– Никто не давал мне никаких инструкций.

– Господи боже мой! ПВРС – это «Правила внутреннего распорядка станции». Им необходимо следовать неукоснительно. Их несоблюдение приводит людей к травмам и несчастьям. А то и к смерти. Ясно?

Халли молча кивнула. Она предпочитала на удар отвечать ударом – по возможности, более сильным, чем полученный. Это качество она унаследовала не только от своего отца-солдата, но и от матери, которая была инструктором верховой езды. Взросление в окружении двух старших братьев только отточило этот навык. И вот теперь, стоя в затхлом вонючем кабинете, полусонная и донельзя раздраженная, Халли считала невозможным не ответить на брошенный вызов… Да будь она проклята, эта неведомая земля!

Но тут Грейтер решил, очевидно, немного ее взбодрить. Открыв ящик письменного стола, он вынул черный кожаный чехол для удостоверения и пистолет, в котором она опознала полуавтоматический «ЗИГ-Зауэр». Не отрывая глаз от Халли, он открыл чехол и продемонстрировал латунную эмблему в форме звездочки, затем поместил его на стол, положив рядом пистолет дулом в сторону.

«Может, он собирается покрутить пистолет на манер «бутылочки»?» – подумала Лиленд, но тут же признала эту мысль безумной. «Будь же серьезной, – приказала она себе. – Он просто хочет посмотреть, как я реагирую на оружие».

– Вам необходимо усвоить кое-что еще, – сказал Зак. – Начальник станции по положению считается помощником федерального маршала США. Я принял присягу и прошел соответствующую подготовку. А значит, здесь я и есть закон. Понимайте это буквально.

Сильнейшая усталость похожа на опьянение – она снимает ограничения и провоцирует на шалости, Халли. Слова вырвались сами собой:

– Позвольте мне?

Прежде чем Грейтер успел что-либо возразить, Халли схватила пистолет. Выщелкнув обойму, поймала ее левой рукой на лету, затем передернула затвор, выбросив патрон из ствола, и поймала его, крутящегося в воздухе, той же ладонью, где уже лежала обойма. Ей было очень приятно наблюдать, что Грейтер едва сдерживается, пытаясь не показать свое удивление.

– Вы предпочитаете сороковой калибр триста пятьдесят седьмому?

– Итак, вы знакомы с оружием, – спокойно констатировал начальник станции. – Отлично. Теперь положите-ка мой пистолет на стол.

– Выросла на ферме в Вирджинии. Мне больше по душе дульная скорость «магнума». – Лиленд вставила на место магазин, защелкнула фиксатор ствола, сняла пистолет со взвода и положила его на стол, поставив рядом пузатый патрон. – Не люблю оставлять патрон в патроннике. На «ЗИГе» нет предохранителя, – пояснила она.

– Сороковой калибр – это то, чем мы располагаем. Предохранители – для «перфораторов». Хотя в деле несколько медленный. – Грейтер убрал со стола чехол для удостоверения и пистолет. – Итак, можно закончить разговор, поскольку все ясно. Мерритт продолжает исследования. Я слежу за тем, чтобы все остались живы. Ваша задача – продержаться положенное время и убраться отсюда.

Впервые в его голосе послышалось удовлетворение. И это переполнило чашу терпения Халли.

– Мистер Грейтер, что я такого сделала, чтобы за столь короткое время нашего знакомства так сильно вас взбесить?

Выражение его лица не изменилось. Да и был ли у этого человека на лице хоть один мускул?

– Меня взбесило само ваше появление здесь.

– Но почему? Я же здесь для того, чтобы помочь. Ведь до этого мы никогда не встречались.

– В моем отношении к вам нет ничего личного. Полюс – это такое место на земле, где проще простого умереть по причине неосторожности и неосведомленности.

Зак уставился на Халли долгим тяжелым и пристальным взглядом, а потом посмотрел на фотографии на столе.

– Но я-то человек опытный. И, по большей части, весьма осведомленный.

Если Грейтер и понял всю иронию ее высказывания, то не подал виду.

– Рад это слышать. Постоянно держите в памяти: наша станция – что-то вроде сторожевого поста на Марсе, только здесь холоднее и темнее.

– Я это понимаю. Поверьте, понимаю.

Сейчас Халли просто хотелось хоть немного поспать.

– И последнее: не подходите к подвалу и «Старому полюсу».

– А что это?

– Почитайте инструкцию по пребыванию на станции.

– У меня нет никакой инструкции по пребыванию на станции.

– Боже милостивый! – Закрыв глаза, Грейтер всплеснул руками. – Вас хотя бы снабдили всем необходимым в Центре?

– Центр контроля заболеваний в Вашингтоне? Вы его имеете в виду?

– Центр по снабжению одеждой. На «Мак-Мердо». Вы же там получали обмундирование для экстремально холодных погодных условий.

– Да.

– Постойте. – Зак открыл серый шкаф, висевший позади его письменного стола.

Десятки ключей покачивались на небольших пронумерованных крючках. Он взял один. Ключи на всех остальных крючках были с дубликатами. А на крючке, с которого Грейтер снял ключ, дубликата не было.

– А где же запасной ключ? – спросила Халли, указав на пустой крючок.

Впервые она увидела на лице начальника станции неловкость, чуть пригасившую озлобленность.

– Утерян. – Закрыв шкаф, Зак положил снятый ключ на стол и подтолкнул к собеседнице. – Спальный корпус, крыло «А», второй этаж, номер «237». – Он объяснил ей, как туда пройти. – Вы верите в призраков, мисс Лиленд?

– Верю.

Халли с удовлетворением отметила про себя, что услышанный ответ оказался совсем не таким, какого Грейтер ожидал.

– Отлично. Значит, у вас будет хорошая компания. Это комната Эмили Дьюрант. Вас это не беспокоит?

– Ничуть. Мы были близкими подругами. Надеюсь, она меня навестит.

«Ха-ха, – подумала Халли. – Снова ты попался».

– Вы знали Эмили Дьюрант?

– Она до перехода в БАРДА работала в Центре контроля заболеваний. Над многими проектами мы трудились вместе. Однажды она спасла мне жизнь, когда мы попали под лавину при восхождении на гору в Денали. Это было несколько лет назад. А вы сами верите в призраков, мистер Грейтер?

Его взгляд снова остановился на снимках в черных рамках.

– Нет, – ответил он, однако Халли ясно видела, что сидящий перед ней мужчина говорит неправду.

Возможно, ей предстоит выяснить почему, а сейчас она слишком устала, чтобы этим заниматься. Но одно обстоятельство она все-таки хотела выяснить.

– А почему именно эта комната?

– Зимовка вот-вот начнется. Полевые станции закрываются, и весь персонал – и пробирки, и обслуга – уже перебрался на станцию. Прочие комнаты заняты. Комната Дьюрант освободилась, когда она умерла. Жду вас завтра в полдень. На сегодня все.

– Вообще-то не все. Никто в Вашингтоне не располагает подробными данными о смерти Эм. Как это произошло?

Выражение лица Грейтера изменилось так стремительно, словно его заморозил ледяной порыв ветра.

– Поговорите с Мерритт. Я ведь упоминал, что Дьюрант работала под ее началом. Она и обнаружила тело.

– Возможно, но вы ведь начальник станции. Мне очень хочется услышать…

– Я же сказал – поговорите с Мерритт. На Военно-морском флоте не повторяют дважды, мисс Лиленд.

– Доктор Лиленд. И мы сейчас не на Военно-морском флоте.

Халли ожидала, что Грейтер вспылит, раскричится. Обычно по мере того, как собеседник вроде него впадал в раж, сама она становилась все более спокойной и уравновешенной: трудно сражаться, если ты ослеплен яростью.

Но Зак ответил ровным и спокойным голосом:

– Да, мы не на Военно-морском флоте. Но мы в моем кабинете, и у меня много работы. Так что идите поговорите с Мерритт. – Легкий наклон головы. – Прошу вас.

Повернувшись на стуле, Грейтер застучал по компьютерной клавиатуре.

Халли остановилась, держась за ручку двери и глядя на висевшую на стене фотографию. У женщины были каштановые волосы до плеч. Две верхние пуговицы красной блузки расстегнуты, и в вырезе видна пышная грудь. Чистая кожа, вздернутый нос. Ее скорее можно принять за привлекательную девушку из группы поддержки спортивной команды, чем за красавицу-фотомодель. Но обведенные подводкой глаза, толстый слой теней на веках и яркая помада на губах старили это лицо, сводя на нет первоначально возникающий в сознании образ девчонки из группы поддержки.

Халли знала подобный тип женщин. Они имелись во всех слоях и группах. Картинная красота, твердая хватка – такие девушки только смеялись, когда мужчины от них уходили. Она не знала, как подобных девиц называют на флоте. В армии их называли «резервистками».

– Бывшая жена, верно?

Вопрос буквально соскочил у нее с языка. Как и фокус с пистолетом.

Грейтер согласно кивнул.

– Интересно, что с вашей фотографией делает она.

Начальник станции отвернулся, морщинистая кожа на затылке побагровела. Он снова начал печатать, и удары его пальцев по клавишам зазвучали, как пулеметная очередь.