Текст книги "Шелковые шпоры"

2

Хармони Харпер боролась с желанием как следует пнуть заложника. Неужели он действительно рассчитывал потихоньку улизнуть из лагеря? Такая мысль была для нее оскорблением. Он слишком опасен. Она не собиралась брать в плен этого верзилу. Просто он подвернулся под руку, когда казалось, что у них нет ни малейшего шанса на спасение.

Как забыть об ужасе, охватившем ее при виде вооруженных людей? Они могли убить ее или кого-нибудь из детей. Только теперь до нее дошло, каким опасным делом занимается банда. Никогда раньше катастрофа не казалась такой близкой. Как она смеет подвергать маленьких страшному риску? Но другого выхода не было.

Она отвечала за них. Ей пришлось взвалить на себя тяжкий крест. Несколько месяцев она делала все, что могла, но этого было мало. А теперь, когда между ними затесался заложник, она не знала, что с ним делать. Не следовало брать его с собой. И все же она сделала это. Ладно, что было, то сплыло. Нужно думать о будущем.

В одном можно не сомневаться: миндальничать с ним не следует. Она не может себе этого позволить. Всю жизнь она ненавидела богатых, самоуверенных молодчиков. Хармони оглянулась на пленника. Теперь-то он потерял спесь.

Его лицо обгорело на солнце, одежда была грязной и рваной. Он у нее во власти: хочет казнит, хочет милует. Не миловать таких, как этот тип, Хармони не собиралась. И не без причины.

Девушка стояла на коленях, помешивая тушенку. Наконец та заклокотала. Разложив варево, она раздала котелки столпившимся у костра детям и принялась пересчитывать своих подчиненных. Семь. Все целы. Ее преследовал страх забыть или потерять кого-нибудь во время налета или бегства с места преступления. Стоило одной из лошадей сломать ногу… До сих пор им сопутствовала удача, но долго ли это протянется? Сегодня прозвучал первый звонок.

Хармони положила себе тушенки и принялась было за еду, но остановилась, вспомнив о заложнике, которого тоже нужно было накормить. Она встала и подошла к пленнику.

– Сесть к нам спиной.

Нельзя было позволить ему увидеть их без масок. Впрочем, едва ли он сумеет отсюда разглядеть их лица.

– Если мне развяжут руки, я справлюсь с едой сам.

– Нет. Повернуться спиной к костру.

Она сурово и презрительно смотрела на юношу.

– Почему?

– Делай что велят, иначе не получишь еды.

Он пожал плечами и отвернулся к дереву. Удовлетворившись этим, Хармони поглядела на костер и крикнула:

– Можете снять маски!

Подростки быстро последовали совету, начали есть и тихонько переговариваться. Еще с минуту девушка наблюдала за ними. Слишком послушными были дети, слишком осторожными, слишком взрослыми для своего возраста. Но она ничего не могла с этим поделать. Пока не могла…

Она неохотно села рядом с заложником.

– Я накормлю тебя. Но только без фокусов, иначе буду стрелять. А если не я, то кто-нибудь из них. Они хорошо обучены.

– Знаю. Видел их в поезде за работой.

Хармони кивнула, набрала в ложку тушенки и поднесла ее к губам Тора. Тот смерил девушку взглядом, открыл рот, быстро прожевал и проглотил кусок мяса.

– Вкусно…

Она пыталась сохранить спокойствие и твердость духа, волей-неволей глядя в лицо мужчине, которого ей следовало ненавидеть, но не могла не заметить его чувственные губы и гладкую кожу, освещенную пламенем костра. Светлые, выгоревшие на солнце волосы отливали золотом.

– Спасибо.

В устремленных на Хармони темно-голубых глазах появилось какое-то странное выражение. Она надеялась, что маска скроет ее лицо и пленник еще не скоро догадается, что перед ним не мальчишка-подросток. Но девушка слишком долго не оставалась наедине с мужчиной, и эта близость взволновала ее. Приказав себе не распускаться, она скормила юноше остатки тушенки и поднялась на ноги.

– Воды.

Хармони ушла, проверила, едят ли дети, поставила на место котелок, налила воды в жестяную кружку и вернулась. Встав на колени, она поднесла кружку к губам Тора, невзначай коснулась его щеки и отдернула руку, как ужаленная. Ему нужно побриться. Нет! Не следует думать о нем. Он не из их шайки. У него не может быть ни потребностей, ни желаний. Он чужой и должен остаться чужим, иначе она не сможет обращаться с ним, как с заложником.

– Хватит!

Она встала.

– Я хочу поговорить с тобой.

Кивком головы Тор предложил ей сесть рядом. Она продолжала стоять.

– Ты можешь утром отпустить меня. Здесь вы в безопасности. Я не видел ни одного лица. А даже если бы и увидел, никто не собирается воевать с детьми. Их просто задержат и отошлют домой. Я обещаю молчать и уйду на рассвете. Что ты на это скажешь?

– Я не могу рисковать.

– Поверь мне.

– Нет.

Девушка отвернулась и пошла к костру. Не следует обращать внимания на его слова. Она сняла платок, закрывавший нижнюю половину лица, почувствовала дуновение прохладного ветра и села к огню.

– Кому добавки?

Разложив остатки по котелкам, Хармони принялась за еду. Казалось, после страха, пережитого в поезде, ей кусок и горло не полезет, но тут она почувствовала лютый голод.

Она ела и всматривалась в лица детей, убеждаясь, что все довольны, если не счастливы. Мысль о кличках, которые они себе выбрали, начав новую жизнь, заставила ее улыбнуться.

Три шведки, дочери иммигранта, назвали себя Фейт, Хоуп и Черити.[2]2
  Вера. Надежда. Любовь (англ.).


[Закрыть] Самая миниатюрная, мать которой была китаянкой, выбрала имя Стар,[3]3
  Звезда (англ.).


[Закрыть] имея в виду свою счастливую звезду. Тринадцатилетняя Тара, самая старшая, сделала своей кличкой название древней столицы Ирландии, откуда она приехала. Родившаяся в Индии Джесмин[4]4
  Жасмин (англ.).


[Закрыть] окрестила себя именем ароматного цветка. Самая младшая, десятилетняя Блейз,[5]5
  Пламя (англ.).


[Закрыть] французско-африканского происхождения, поклялась носить свою кличку в память о том, что толкнуло их на этот путь.

Когда котелки опустели, Джесмин собрала их и пошла к пруду мыть, чтобы не пачкать воду в роднике. Эта двенадцатилетняя девочка была самой спокойной, одной из тех натур, которые всегда видят, что надо сделать, и тут же засучивают рукава. Она привыкла к труду. Впрочем, как и все остальные. Разбой казался пустяком по сравнению с их прежней работой, но они не взялись бы за него, будь у них возможность выбирать. Выбор! Раньше у них было хоть что-то; лишившись последнего, они принялись грабить поезда и дилижансы.

Блейз негромко запела. Голосок у нее был чистый и высокий. Остальные подтянули. За долгие дни и ночи, проведенные вместе, они научились сплетать воедино и голоса, и жизни. Джесмин вернулась и присоединилась к хору.

Слушая песню, Хармони ощутила шорох за спиной. Заложник! Она натянула маску и стремительно обернулась. Парень сидел в тени и смотрел на детей. Выражения его лица было не видно, и это ее обрадовало. Значит, и он не сумеет рассмотреть в темноте девочек, освещенных причудливыми отблесками костра. Девушке хотелось как можно дольше скрывать, кто же они на самом деле. Ему вообще не следовало смотреть на них. Он не привык выполнять приказы, но где же ему было привыкнуть. Кто осмелится приказывать богатому?

Надо было встать и что-то сделать с ним. Но что? Она не знала, как следует обращаться с заложниками. Можно было навести на него пистолет и заставить повиноваться, но двигаться не хотелось. Она слишком устала. День был очень трудный, но здесь они в безопасности. Все было бы хорошо, если бы не этот чужак. В конце концов, он не пытается бежать. Пока не пытается.

А вот они убежали от своего прошлого. По крайней мере, им так казалось. Но оно шло за ними по пятам. Остались злоба, страх, заботы. Она поглядела на девочек и снова сняла маску. Все они живы, здоровы и свободны. Чего еще желать?

Много чего. Но как этого добиться… Она вздрогнула от холода и подумала, что скоро наступит зима. Правда, здешние морозы не сравнишь с чикагскими. Тут не замерзнешь до смерти. Но смерть все еще преследует их. Она таится в их грустных глазах, в памяти, является им в ночных кошмарах. В виде Айшема Торнбулла. Девушка плотнее закуталась в одеяло, прислушиваясь к слишком тихим, слишком печальным голосам. Дети выросли до срока. И не удивительно. Она опустила глаза и потрогала неровный шрам на тыльной стороне правой руки. Эта рана не зарастет никогда.

Она поскорее убрала руку, потому что ненавидела все, связанное со шрамом, и рассеянно посмотрела в костер. Уютное пламя несло свет и тепло, скрашивая холодную ночь в пустыне. Но мысли Хармони уже были далеко отсюда. Язычки огня напомнили ей жаркие, высокие пламенные столбы… Слезы наполняли ее глаза, а дым – легкие. В ушах стояли вопли.

Огонь вырвался из-под контроля и принялся пожирать все на своем пути. Женщины и девочки, матери и дочери бились за запертой дверью фабрики. Хармони звала на помощь, ее голос сливался с голосами остальных. Но помощь так и не пришла. Они сгрудились в кучу у дверей, топча друг друга и потеряв всякую надежду на спасение.

Поняв, что стоять здесь бесполезно, Хармони вырвалась из толпы и оглянулась в поисках другого выхода. Языки пламени лизали глухую фабричную стену и склады готовой одежды. Где управляющие? Где владелец, Айшем Торнбулл? Где пожарные?

Но она знала, знала, что фабрика никому не нужна, а то, что здание располагалось на южной окраине города, усугубляло дело. Даже если кто-нибудь и вспомнит об их существовании, все равно не ударит палец о палец!

Хармони было двадцать шесть лет, и она считалась здесь одной из самых старших. Это налагало на нее ответственность. Объятая страхом, она все же пыталась сохранить ясность мысли. К ней подбежало несколько девочек-учениц. Они кашляли, плакали, маленькие тельца дрожали от ужаса. Стоя посреди кромешного ада, она прижала их к себе. Спасения не было. Крики отчаяния и агонии мешали сосредоточиться.

Вдруг Хармони вспомнила об отделенной от основного помещения маленькой конторе, редко использовавшейся хозяином и приспособленной под временный склад. Только вчера она относила туда ящики, нечаянно опрокинула штабель и, подбирая рассыпанное, обратила внимание на небольшое, замазанное краской окошко. От этой мысли бешено заколотилось сердце. Она быстро собрала девочек и увела их прочь от двери.

В случае ошибки они умрут вместе, но если она права, их ждет избавление. Вбежав в контору, она поняла, что окно выше, чем казалось. Но дыма здесь было немного. Дети помогли ей соорудить кучу из ящиков. Она вскарабкалась наверх. Острые края царапали ноги. Вот и наглухо забитое окно. Открыть его нечем. Жар и крики, доносившиеся из соседней комнаты, заставили ее действовать. Хармони обмотала шалью правую руку и ударила кулаком в стекло, не обратив внимания на глубокий порез и хлынувшую кровь… Девочки одна за другой пролезали в дыру. Кое-кто пытался позвать своих матерей, оставшихся в других комнатах. Пришлось пообещать, что она сходит за ними. К счастью, это был первый этаж; тем не менее детям пришлось прыгать. Когда все выбрались наружу, она спустилась и бросилась к двери. В быстро заполнявших контору клубах дыма ничего не было видно, а нестерпимый жар не позволял сделать ни шагу.

Она закричала, но в ответ донесся только треск огня. Слезы хлынули по ее щекам. Не может быть, чтобы все погибли. Хармони крикнула снова и услышала голос девочки, звавшей маму. Встав на четвереньки, она поползла в этот ад, кашляя, плача и прислушиваясь к откликавшемуся где-то рядом детскому голоску.

Обнаружив ребенка, она крикнула снова, но больше никто не отозвался. Начали рушиться перекрытия. Медлить не приходилось. Она повела девочку с собой и помогла ей выбраться в окно.

Рухнула крыша, языки пламени взвились в темное небо. Шатаясь от слабости, обожженные, полуживые, они отбежали подальше от догоравшего здания. Стало ясно, что уцелеть удалось только им.

Огонь освещал полицейских и пожарников, толпившихся у запертых дверей. Хармони оставила детей стоять в темноте и кинулась на помощь, но тут же поняла, что фабрику уже не спасти. Пожарные пытались отстоять от огня соседние дома. Услышав голос Айшема Торнбулла, разговаривавшего с брандмейстером, Хармони побежала к ним.

Все изумленно уставились на девушку, требовавшую открыть дверь и помочь тем, кто остался внутри. Она объяснила, что вместе с семью девочками выбралась через окно, и попросила помощи врача.

Торнбулл яростно накинулся на нее, обвиняя во лжи. Все знают, что двери на его фабриках никогда не запирались. Наверно, она сама устроила пожар, иначе почему же удалось выбраться только ей и еще нескольким детям, а остальные погибли?

Ошеломленная, девушка отвергла это обвинение и продолжала упрашивать открыть дверь и послать за доктором. Она пыталась казаться твердой, но потоки слез лились по ее щекам. Торнбулл настаивал, чтобы ее и остальных арестовали за поджог. Он заявил, что Хармони из тех работниц, которые вечно недовольны условиями труда, что она профессиональный агитатор, который способен принести в жертву ни в чем не повинных женщин и детей во имя принятия закона, защищающего права рабочих.

Дрожа от потрясения, страха и гнева, еле держась на ногах, она все же не отступала и продолжала требовать помощи у полиции. Но разве кто-нибудь из них поверит словам бедной, беззащитной молодой женщины, дерзнувшей спорить с богатым бизнесменом? По выражению глаз было видно, что они сомневаются в правдивости ее слов. Обвинения Торнбулла сделали свое дело. Когда офицер полиции потребовал привести девочек, чтобы подвергнуть их допросу, но ни словом не заикнулся о врачебной помощи, Хармони поняла, что проиграла. Она резко повернулась и бросилась к детям. И они побежали.

Они хорошо знали все переулки и проходные дворы Чикаго и ушли от погони. Но с той поры они превратились в объект охоты и не могли вернуться домой и обратиться к врачу, которому, впрочем, все равно нечем было платить. Каждый помогал другому как умел, но ничто не облегчало боль потерь и ужас пережитого…

Хармони вздрогнула и с трудом вернулась к действительности. Костер догорал. Девочки улеглись спать. Лишь бы им ничего не снилось. Слишком страшными были бы эти сны. Много ночей она не смыкала глаз. Стоило положить голову на подушку, и перед ней вставала горящая фабрика. Она пытается спасти гибнущих в пламени. Это не удается, но она никогда не отступается. Никогда.

Девушка потерла шрам. Той ночью Торнбулл так и не сумел добраться до них. Ему надо было во что бы то ни стало заставить их молчать, и он не остановился бы даже перед убийством. За ними охотилась полиция и охранники Торнбулла, их травили газеты. Чикагские бульварные листки взахлеб писали о некоей бессердечной Хармони Харпер, принесшей в жертву сотню несчастных женщин и детей ради пересмотра трудового законодательства.

Хотя в ту ночь Хармони не была борцом за права рабочих, теперь она им стала. Пока лишь в глубине сердца. Сначала надо было обеспечить девочкам еду, одежду и кров. Работать они не могли. Им приходилось прятаться. Обращаться в суд не имело смысла: Торнбулл сразу же узнал бы, где их искать. Ни друзей, ни влиятельных знакомых у них не было.

Чтобы выжить, им пришлось преступить закон. Сначала они стали шарить по карманам и таскать кошельки у богачей. Несколько раз они чудом ускользали от прихвостней Торнбулла и наконец поняли, что оставаться в Чикаго слишком опасно.

Началось бегство на юго-запад. На какое-то время они обосновались в Сент-Луисе. На шныряющих в толпе девчонок никто не обращал внимания. Миниатюрная Хармони могла легко сойти за одну из них. Будь она крупнее, ей не удалось бы вылезти в крошечное окно горящей фабрики. Так что малый рост спас ей жизнь.

Но люди Торнбулла продолжали идти за ними по пятам. Бежав в штат Миссури, они решили наворовать денег и купить ранчо, где можно было бы жить до совершеннолетия. Но карманными кражами много не заработаешь. Вначале их трясло от страха, но когда за ограблением дилижанса последовало успешное нападение на поезд, они осмелели, стали самоуверенными и назвали себя «Бандой бешеных малолеток»…

Костер догорал, но пламя Чикаго все еще бушевало в груди Хармони. Она окончательно решила, что найдет надежное убежище для девочек, вернется и привлечет Торнбулла к суду. Когда это случится, ее честное имя будет восстановлено. А к тому времени примут и новое законодательство, запрещающее потогонную систему и нещадную эксплуатацию детского труда…

Но как далека от осуществления ее мечта! Она надеялась, что этот налет будет последним, но им помешали, и добыча оказалась меньше ожидаемой. И в довершение бед они связались с заложником. Что же ей с ним делать?

Она натянула маску, встала и медленно пошла к пленнику. Его голубые глаза смотрели настороженно. Как она ненавидела этого холеного, мускулистого, златокудрого красавчика! Что он знает о голодных детях, вынужденных по восемнадцать часов в сутки без выходных заниматься изматывающим и опасным трудом? Что он знает о газетах и законах, преследующих ни в чем не повинных женщин, детей и бедняков? Она в сердцах пнула его ногой.

– Что, невмоготу больше?

– Не в твоем положении шутить.

– А что еще делать в моем положении?

Хармони застыла на месте. Этот вопрос застал ее врасплох. Пожалуй, этот парень мог бы им пригодиться. Почему бы и нет? Она села рядом, не выпуская из рук пистолета.

– Ты наш заложник. Мы можем сделать с тобой все, что пожелаем.

– Вы дети. Неужели вы собираетесь добавить к своим преступлениям убийство?

Она покачала головой:

– Нам нужны деньги.

– Это я уже слышал.

– Не сомневаюсь. – Она глубоко вздохнула, понимая, какой новой опасности собирается себя подвергнуть. – Если хочешь получить свободу, придется заплатить выкуп.

– Выкуп?

– Да. Достаточный, чтобы купить и содержать небольшое ранчо.

– Понял. «Банда бешеных малолеток» решила переквалифицироваться из разбойников в ковбоев. Похоже, вы начитались романов о Диком Западе!

– Не твое дело, зачем нам ранчо… – Насмешливый тон красавчика вывел ее из себя. – Ты заложник, и если хочешь спасти шкуру, гони монету!

Тор сузил глаза и пристально посмотрел на нее:

– Я не доверяю ни тебе, ни твоей шайке.

– Мы можем вместе съездить в Лас-Крусес. Ты получишь деньги по телеграфу, передашь мне, и я отпущу тебя.

– А вдруг у меня нет таких денег?

– Ты из богатых.

– А если я не хочу выкупать свою жизнь?

– Все хотят свободы.

– Мне нужно побольше узнать о вашей банде.

– Зачем?

– Малолетние налетчики – это что-то новенькое в истории разбоя.

– Я не собираюсь ничего объяснять.

Он прислонился спиной к дереву:

– Вы затащили меня в такую даль, чтобы играть в молчанку? Ответы мне нужны для гарантии, иначе я не смогу принять решение.

Хармони встала:

– Значит, жизнь тебе не дорога?

– Дорога. Но может сложиться так что я не увижу ни денег, ни свободы.

Резко повернувшись, она отошла от него, достала из седельной сумки длинный ремень и вернулась.

– Глупый, упрямый богач! На ночь я привяжу тебя к дереву.

– Что ж, валяй, если тебе не терпится увидеть меня утром.

Привязывая юношу, Хармони вдруг ощутила запах дорогого мужского одеколона; элегантный покрой костюма и густые волосы пленника тоже произвели на нее впечатление. Она разозлилась на себя за непрошенные мысли и на холеного красавчика, туго затянула узел и поднялась на ноги. Он заложник, и ничего больше, к тому же слишком тупой и упрямый, чтобы по достоинству оценить сделанное ему выгодное предложение.

Возвращаясь к месту ночлега, она обернулась:

– Утром жду ответа. И запомни: долго церемониться с тобой я не буду.

Он кивнул:

– А ты запомни, что я заложник. Если будешь со мной плохо обращаться, я палец о палец не ударю ради того, чтобы тебе досталась пара паршивых центов.

– Ради пары центов не ударишь, но твоя шкура стоит дороже.

Она легла, сбросила маску и завернулась в одеяло…

Ночь выдалась холодная, земля затвердела, и Хармони не могла уснуть. Ей было так одиноко! Сколько бы она ни злилась, заложник задел ее за живое. Богач эксплуатировал и оскорблял их, и у нее не было причин испытывать симпатию к другому представителю этого племени. Да, но разве можно было сравнить заложника с Айшемом Торнбуллом? У них не было ничего общего.

Впрочем, какая разница? Никто из них не имеет права на ее сочувствие. Завтра мысли о заложнике вылетят у нее из головы, они разбогатеют и наконец-то обретут покой.

3

Тор спал урывками. К рассвету у него онемели руки, и юноша испугался, как бы они не отнялись окончательно Тело ныло от езды верхом, неудобной позы и пронизывающего холода. Всю ночь напролет он мечтал согреться у огня или под одеялом.

Он злился на себя. Ему казалось, что он куда выносливее. Его прозвали Викингом, но то ли учеба в университете превратила его в слюнтяя, то ли он действительно сильно переоценивал себя. Эти дети, несмотря на комплекцию и возраст, могли дать ему сто очков форы. Как же, оказывается, его избаловала жизнь!

Теперь, когда за ним перестали следить, Тор почувствовал себя беззащитным. До чего мерзко живется этим несчастным разбойникам! Черт побери, он что, сошел с ума, растерял последние мозги? Неужели он не в состоянии придумать, как освободиться? Заложник! Да он придушит этого главаря при первом же удобном случае!

Но сначала придется выложить деньги. Это приводило его в ярость. Ничего не поделаешь. Другого выхода нет. Что ж, он заплатит, но потом взыщет с них сторицей, не прибегая к помощи правосудия. Ему пришло в голову, что этим деткам самое место в приюте Флоры Маккаскар. Железная дисциплина и постоянный контроль живо собьют с них спесь. А он полюбуется, как их будут перевоспитывать.

Пока что Тору приходилось любоваться лишь рассветом и видом просыпающегося лагеря. Подростки потягивались, зевали, бросали на него короткий взгляд, быстро натягивали маски и бежали в кустики на другой конец ущелья. Тор бы с удовольствием составил им компанию, но будь он проклят, если попросит об этом!

Следовало бы поговорить с ними, попытаться наставить на путь истинный. Едва ли это даст что-нибудь, но попробовать можно. А вдруг ему удастся их убедить? Они ведь хотят жить на ранчо. Едва ли они представляют себе, как тяжела жизнь скотовода. Не дай им Бог убедиться в этом на собственном опыте.

Он следил за главарем. Тот вернулся, соорудил костер и принялся что-то варить. Только сейчас, при свете дня, Тор обратил внимание на его грациозные движения, тело больше похожее на девичье, чем на мальчишеское, и впервые заподозрил, что среди бандитов есть особы женского пола. До сих пор он считал их всех грубыми и хулиганистыми пареньками, но бандиты вели себя в удивление послушно и мирно, так что он не знал; что и думать.

Сидя под деревом, Тор смотрел на собравшихся у костра «Бешеных малолеток». Они передавали друг другу кружки с водой, кивали и тихонько переговаривались сквозь заглушавшие голоса маски. Банда девчонок промышляет на Диком Западе? Чушь, не может этого быть! Он усмехнулся и отогнал от себя идиотскую мысль.

Его умная, решительная, сильная сестра Дейдра была суфражисткой,[6]6
  Суфражистки участницы движения за предоставление женщинам избирательных прав, во второй половине XIX начале XX вв., распространившегося в Великобритании, США и ряде других стран.


[Закрыть] но это не мешало ей оставаться женственной. Невозможно представить себе, чтобы она, взрослая, отправилась грабить поезд даже во имя принятия закона о всеобщем избирательном праве. Должно быть, он ошибся. А если нет?

Что бы стало с дамами в жестких корсетах, платьях до полу и дорогих шелках, попробуй они напасть на поезд? Да в такой одежде они и бегать-то толком не смогли бы, не то что грабить! И, черт побери, уж подавно им не пришло бы в голову броситься на мужчину. Леди никогда не взяла бы в заложники ни мужчину, ни кого-нибудь другого…

Он вспомнил о женщинах, борющихся за право голоса, равенство перед законом, возможность самим выбирать себе профессию и место работы. Если им удастся добиться своего, исчезнет само понятие «дама», даже «дама сердца». Мир изменится коренным образом. С первых лет жизни мальчиков приучали к мысли, что настоящий мужчина должен держать женщин в узде. Если бы они этого не делали, то как могли бы без опаски присваивать себе все самое лучшее?

Впервые он подумал о том, что следовало бы серьезно поговорить с Дейдрой. Он бы еще понял, если бы некоторые дамы голосовали, прислушиваясь к советам мужей, но если каждая женщина в этой стране будет отдавать свой голос комy попало, начнется черт знает что. А мысль о том, чтобы соперничать с женщинами при приеме на работу, вообще не зла ни в какие ворота. Мужчинам свое, а женщинам свое. Ему нравилось ощущать превосходство, и он не собирался оставаться со своим положением, что бы там ни думала суфражистка сестра. Тор нахмурился и пришел к выводу, что не мог попасть в плен к компании девчонок. Мужское самолюбие не могло с этим смириться. Он посмотрел на главаря и крикнул:

– Эй, подойди сюда! Развяжи мне руки, а то они почернеют и отвалятся!

– Как только согласишься заплатить выкуп, тебя накормят завтраком и развяжут.

Хармони подошла к юноше, положив ладонь на торчавшую из кобуры рукоятку пистолета.

– Тебе не удастся удрать. Это же глупо. Хочешь, чтобы тебя схватили? Сыщики только и ждут, когда ты сунешь нос в Лас-Крусес, – беспечно сказал он, глядя на сидевших у костра подростков. – Слушай, я не шучу. Почему бы всем вам не вернуться домой, к друзьям и родным, которые будут заботиться о вас?

– Сладко поешь, богатей! – не скрывая насмешки, ответила Хармони. – Мы не привыкли к такой жизни. Вот получим твои денежки, тогда и подумаем, как их потратить.

– Вы же дети! Отцы и матери, наверно, с ума сходят от страха!

Хармони окаменела.

– Замолчи! Сам не знаешь, что мелешь!

Она оглянулась. Девочки тесно прижались друг к другу. Так и есть, слова этого дурака довели их до слез! Что он знает о жизни, ее боли и потерях, проклятый белоручка? В ее душе вновь вспыхнула ненависть. Она изо всех сил пнула Тора носком тяжелого ковбойского ботинка.

– Будь ты проклят! – зарычал тот, злобно глядя на девушку. – Не придумал ничего умнее, чем калечить заложника?

– Умнее всего было бы тут же всадить тебе пулю в лоб.

– Ну давай! Стреляй!

– Ни мне, ни тебе это не принесет пользы. – Она встала на колени рядом с Тором. – Если сейчас же не замолчишь, я заткну тебе рот.

– Ты хоть соображаешь, на что толкаешь остальных?

– Повторить еще раз? Ты не знаешь, о чем говоришь. А теперь заткнись, или я заставлю тебя замолчать.

Роя сухую землю каблуком «веллингтоновского» ботинка, он понял, что проиграл. С «Бешеными малолетками» каши не сваришь. Ему не переубедить их.

– О'кей. Я дам вам денег.

Тора поразило, как изменилось выражение уставившихся на него глаз. Теперь они казались не карими, и темно янтарными.

– Когда?

– Чем скорее, тем лучше. – Черт с ними, пусть сами лезут в петлю. Это его больше не касается. – А теперь развяжи ремни и дай мне поесть.

Хармони встала и отошла в сторону от заложника. Она испытала такое облегчение, что закружилась голова. Они спасены, окончательно и бесповоротно! Отныне они никому не причинят вреда и будут отнимать деньги только у богачей, которые сами обирают бедняков! Добравшись до костра, девушка от слабости опустилась на колени. Слезы навернулись на глаза, но она не дала им воли. Деньги еще не у них. Но они уже близко, совсем близко!

Хармони посмотрела на обернувшиеся к ней серьезные личики и улыбнулась под маской. Девочки уже знали о выкупе и по пути из кустов слышали слова заложника. Им было ясно, что это значит. В глазах детей читалось облегчение… и тревога. Как ей благополучно выбраться из Лас-Крусес? Пока она этого не знала.

К ней подошли Джесмин и Блейз, встали на колени и принялись гладить по спине.

– С нами все будет в порядке. Не беспокойся, – мягко сказала Джесмин. – Пока ты собираешься, мы накормим его.

– Не попадись на удочку! – предупредила Хармони, поднимаясь на ноги.

Блейз положила руку ей на плечо:

– Джесмин будет его кормить, а я возьму на мушку. Он не убежит.

Хармони кивнула. Нельзя было показывать, что она не доверяет им. С самого начала между ними существовало равенство, и теперь этого не изменить. Последние несколько месяцев девочки вели себя как рыцари без страха и упрека.

Когда они отправились кормить заложника овсянкой, Хармони взяла котелок, щедро посыпала кашу сахаром и принялась за еду. Соображала она быстро. Ей следует одеться владелицей ранчо. Это обличье действует на городских жителей как нельзя лучше. Леди. Боже, как она докатилась до такой жизни?

Мать выбивалась из сил, чтобы воспитать из нее леди, девушку, которой предстояло вырасти, выйти замуж и заниматься домашним хозяйством. Хармони умела прилично читать и писать, шить, готовить и вести беседу, но никогда не вышла бы замуж. Никогда!

С нее было достаточно воспоминаний об отце, возвращавшемся домой после очередной пьянки и вымещавшем огорчения на жене, которая и пикнуть не смела. Он бил ее – иногда до полусмерти, иногда с садистской жестокостью. Обычно мать принимала удар на себя, но стоило подросшей Хармони начать протестовать, как стало доставаться и ей.

Когда девочке исполнилось тринадцать лет, после очередного жестокого избиения мать умерла. На судебное разбирательство и помощь рассчитывать не приходилось – они были иммигрантами. После похорон Хармони ушла из дому, забрав одежду и золотой медальон с портретом матери внутри. Принять от отца что-нибудь еще она не пожелала.

Хармони пыталась работать служанкой (на лучшее место иммигрантке рассчитывать не приходилось), но когда хозяин попытался изнасиловать ее, девушка поступила на фабрику со сдельной оплатой труда. На пять долларов в неделю прожить было невозможно, и она часто голодала. Девушки постарше обычно заводили себе «друга», подкармливавшего их. Кое-кто не брезговал и прямой проституцией.

Первые годы она жила в тесной каморке, деля ее с несколькими подругами, но потом получила небольшую прибавку к жалованью и более выгодную работу. В восемнадцать лет у нее была собственная крошечная комната в пансионе, но лишь потому, что она согласилась убирать за остальными жильцами. Это был отличный приработок. И еда впридачу.

И тут на нее обратил внимание Айшем Торнбулл. Хозяин привык делать с работницами все, что хотел. У них не было выбора: или идти навстречу желаниям шефа, или выметаться с фабрики. Все они отчаянно нуждались в работе, несмотря на нищенскую плату.

Но Хармони не обременяли ни дети, ни родители, ни муж. Она оказала сопротивление. Торнбулл тут же уволил ее, угрожал пристрелить, но ничего не добился. Видимо, ее необычное поведение раззадорило хозяина. Он принял ее обратно. Хармони держалась изо всех сил. Он дал ей прибавку, повысил в должности, но и тут девушка продолжала твердить «нет». Тогда Торнбулл поклялся, что в конце концов услышит «да»…

Овсяная каша вкусом напоминала опилки. Нет, жалеть не о чем. Она дожила до двадцати шести лет, и с тринадцати ни один мужчина не избил ее, не изнасиловал и не назвал себя ее хозяином. С тринадцати лет она живет самостоятельно и сумеет обеспечить крышу над головой этим девочкам, у которых не осталось ничего и никого на свете. Отныне эти дети – ее семья, и она будет защищать их изо всех сил.