Текст книги "Шарады любви"

Тлевшее в камине сырое полено вдруг вспыхнуло ярким пламенем, осветив взлохмаченные локоны Даниэль и придав розоватый оттенок ее спутанной прическе «под мальчика». Граф глубоко вздохнул, как будто о чем-то вспомнив.

– Вы дочь Луизы Рокфорд? – в упор спросил он.

Даниэль чуть заметно кивнула головой и прошептала:

– Да. Это моя мама.

– Таким образом, вы – Даниэль де Сан-Варенн, внучка Антуана, герцога Сан-Варенна. Так?

– Была ею.

Даниэль опустила взгляд в стоявшую перед ней тарелку. Граф же, посмотрев на нее с удивлением, вновь наполнил свой бокал.

– Была? Как это понимать?

– Мой дед умер.

– Насколько я помню, Луиза вышла замуж за его старшего сына. Таким образом, вы являетесь дочерью герцога де Сан-Варенна?

– Мой отец также умер.

Граф задумчиво потягивал вино из бокала. Итак, герцог умер. Тем не менее, Линтон не сомневался, что история девушки только начинается. Теперь надо было дать Даниэль возможность отдохнуть, прежде чем она сможет или захочет рассказать все остальное. Блеснувшие в ее глазах слезы не ускользнули от внимания графа. Но почему же, во имя чего дочь одного из старейших и знатнейших семейств Франции вынуждена вести жизнь голодного оборвыша в темных переулках Парижа?

– Вы научились говорить по-английски у своей матери?

Граф пододвинул к себе вазу с фруктами, взял одно яблоко и, изящно разрезав его на мелкие дольки, размешал в розетке с малиновым вареньем. «Интересно, когда эта девчушка в последний раз пробовала подобный десерт?» – подумал он. Линтон предложил такую же розетку Даниэль, но та отрицательно покачала головой.

– Хорошо. Закончите трапезу чуть позже. Может быть, аппетит проснется, когда вы освободитесь наконец от накопившегося в душе страшного груза.

Линтон вдруг поймал себя на странном желании: посадить эту несчастную оборванку к себе на колени, убаюкать, как маленького ребенка, и постараться утешить. Тогда, возможно, она ему все расскажет. Но – нет! Что бы Даниэль де Сан-Варенн ни испытала в своей жизни, это произошло, когда она уже стала взрослой. И выведать у нее что-либо простыми ласками или утешениями не удастся. Кроме того, не стоит форсировать события. Граф Линтон задумался.

Прошло несколько минут. И вдруг в наступившей тишине раздался тихий голос Даниэль.

– Говорите по-английски, дитя мое, – прервал ее Линтон. – Это поможет взглянуть на все происшедшее с вами со стороны и более беспристрастно.

Даниэль чуть заметно кивнула головой в знак согласия. Когда же заговорила вновь, голос ее звучал нерешительно и дрожал. Но мало-помалу девушка успокоилась. И тогда перед графом Линтоном начала развертываться фантастическая история, полная невероятных кошмаров, предвещавших в будущем нечто еще более страшное…

Глава 2

– Я выросла в имении своего дедушки в Лангедоке. Надеюсь, для вас не секрет феодальные порядки, все еще господствующие в провинции?

Даниэль украдкой бросила быстрый взгляд на графа. Тот утвердительно кивнул головой. Девушка глубоко вздохнула и продолжила свой рассказ:

– Земельные и прочие налоги, которые приходится платить крестьянам, устанавливаются самими владельцами. К тому же сюзерены имеют право в любое время пользоваться и без того мизерными наделами своих вассалов. Дедушка в этом отношении не составлял исключения. Мой отец с его братьями – также. Они не гнушались и принуждать к сожительству крестьянских девушек. Равно, как их матерей, если несчастные мужья и отцы осмеливались вступаться за своих домашних.

Даниэль облокотилась обеими руками о стол, положив подбородок на сплетенные пальцы. Она смотрела отсутствующим взглядом куда-то вдаль, а ее мягкий голос звучал грустно и монотонно. Только иногда в нем слышались саркастические нотки, хотя лицо девушки оставалось бесстрастным. Граф сидел неподвижно и внимательно слушал, ожидая дальнейшего развития описываемых событий. Правда, пока ничего нового для себя он не открыл. Все это было донельзя знакомо…

– То, что я родилась девочкой, просто обескуражило отца и дедушку, – продолжала Даниэль. – В то время мои дядья тщетно пытались доказать родителям девушек из мало-мальски знатных семей, что достойны стать мужьями их дочерей. Попутно они продолжали плодить в имении внебрачных детей. В том числе и мужского пола. Но вряд ли кто-либо из этих несчастных мальчишек имел шансы стать со временем законным наследником поместья и герцогского титула.

На мгновение в лице девушки снова мелькнуло бесовское выражение, похожее на то, которое граф заметил у нее во время их первой утренней встречи.

– Вас, возможно, все это шокирует, милорд? – спросила Даниэль, не в силах сдержать насмешливой улыбки.

– Нет, дитя мое. Прошу вас, продолжайте.

Губы графа чуть дрогнули. Он отлично понимал, что за этим шаловливым вступлением последует нечто ужасно серьезное. Возможно, даже трагическое.

– Я… я… была всего лишь внучкой, – на мгновение запнулась Даниэль. – Поэтому все права стать наследником Люсьена, моего отца, естественно, принадлежали Филиппу. – И девушка с некоторым раздражением пожала плечами. – Вы ведь знаете, милорд, как устраиваются все эти дела. Предполагалось, что в подобной ситуации я должна была выйти замуж за какого-нибудь вдовца с видами на наследство. А потому требовалось срочно подыскать мне соответствующую партию. Причем – непременно в аристократических кругах…

Горькая нотка разочарования проскользнула в спокойном тоне Даниэль. Линтон про себя отметил, что в обществе, где вращался он сам, такого рода истории далеко не редкость. И все же сейчас речь шла о дочери Луизы Рокфорд. Поэтому граф пока воздержался от каких-либо замечаний и продолжал внимательно слушать.

– Маман считала меня умнее своих сверстниц, – рассказывала Даниэль. – А потому настаивала на более утонченном и тщательном воспитании.

Девушка заметила, как при этих словах граф нервно повел плечом.

– Все же признайтесь, милорд, что мой рассказ вас немного шокирует, – уверенно сказала Даниэль.

– Немного, пожалуй, – признался Линтон. – Но я ни на минуту не забываю, что вы – дочь Луизы Рокфорд.

– Вы были знакомы с моей мамой?

– Немного. Она ведь значительно старше меня.

Его светлость не мог позволить себе признаться, что восемнадцать лет назад разочаровавшаяся в своей семейной жизни Луиза Рокфорд, которой шел тогда двадцать второй год, посвятила его, шестнадцатилетнего юнца, в тайны и радости любовных наслаждений.

И Линтон погрузился в воспоминания. Сейчас Луизе должно быть около сорока лет. После краткого пребывания в Лондоне, а затем при французском дворе она уединилась в Лангедоке. Семейство Сан-Варенн вообще считалось семейством отшельников и неудачников. Они старались держаться в стороне от грандиозных кутежей и оргий, столь частых при дворе короля Людовика XVI. Они предпочитали предаваться более дешевым, но одновременно более доступным удовольствиям в собственном имении. Все члены семейства были убежденными пьяницами, не слезали с лошадей, славились наследственной бессмысленной жестокостью.

Луизе шел восемнадцатый год, когда Люсьен, виконт де Сан-Варенн, похитил ее сердце, а затем и невинность. Отец, граф Марч, уступил мольбам любимой дочери и дал свое согласие на свадьбу, которую грязные слухи и сплетни превратили в омерзительный фарс. Но время шло. И к тому времени, когда юный граф Джастин Линтон пал жертвой чар Луизы де Сан-Варенн, та уже успела преподнести своему мужу подряд двух мертворожденных сыновей. С необычными для женщин ее круга смелостью и решительностью Луиза изгнала Люсьена с супружеского ложа, заявив, что должна отдохнуть духовно и физически перед очередной беременностью. Это повергло того в полнейшее отчаяние. Во-первых, потому что Люсьен все еще желал обладать прекрасным, гибким телом законной супруги.

А во-вторых, не меньшее значение имело то, что наследник титула и имения Сан-Варенн просто не привык к подобному обращению. Однако угроза Луизы покончить с собой, отправив заодно на тот свет и самого Люсьена, если тот попытается взять ее силой, заставила супруга смириться.

Укрощенный де Сан-Варенн начал вывозить Луизу в свет, надеясь этим умиротворить свою супругу и сделать уступчивее. Но та предпочла предаваться плотским утехам не с мужем, а с юным графом Линтоном. Результатом этой связи стало изгнание Луизы в Лангедок. Впрочем, сама она не очень против этого протестовала.

Размышления графа внезапно были прерваны вопросом Даниэль:

– Я вижу, милорд, что вам стало скучно меня слушать?

Линтона несколько покоробил тон девушки, но он сдержался и мягко ответил:

– Напротив, мой интерес к вашему рассказу растет с каждым сказанным словом, и я с нетерпением жду продолжения. Кстати, мадам Луиза, насколько мне известно, всегда несерьезно относилась ко всякого рода условностям. Судя по открытому выражению вашего лица, вы унаследовали от нее эту черту характера.

Граф вдруг увидел, как две крупные слезинки скатились по щекам Даниэль. Она смахнула их ладонью, но тут же зашмыгала носом. Его светлость вынул из-за кружевного обшлага изящный батистовый платок и протянул через стол девушке:

– Не смущайтесь. Мы не на улице. Вытрите слезы и ваш очаровательный носик.

Влажные глаза Даниэль на мгновение вспыхнули, но она послушно взяла платок, вытерла нос и еле слышно сказала:

– Моя мама умерла.

Тонкие пальцы девушки сначала конвульсивно комкали платок, потом зажали его в кулаке. Даниэль подняла голову и с вызовом посмотрела на графа. Линтон понял этот взгляд и мягко сказал:

– Извините меня, Даниэль. Но я все же хотел бы знать, когда, где и как это произошло.

Было прекрасное морозное утро. Лучи бледного февральского солнца пробивались сквозь тонкие занавески на окне и падали на пол. Даниэль де Сан-Варенн спрыгнула с кровати, ощущая во всем теле бодрость и бьющую через край энергию юности. В комнате было прохладно. Но несмотря на ранний час, кто-то уже позаботился зажечь огонь в камине. Кто именно – Даниэль не знала. Но не все ли равно? Важно, что камин пылал, постепенно заполняя комнату теплом и уютом. А растопила его, наверное, старая нянька Даниэль, которая заботилась о ней чуть ли не с пеленок. Или кто-нибудь из таких же добрых слуг ее матери, всегда старавшихся сделать жизнь господ в доме приятной.

Как-то раз в темном углу одного из бесчисленных и вечно продуваемых сквозняками коридоров Даниэль случайно наткнулась на своего дядю Эдуарда. При слабом, с трудом проникавшем из длинного узкого окна свете она увидела за его могучим плечом два широко раскрытых, полных ужаса глаза. Даниэль узнала одну из молоденьких служанок своей матери. Из-под ее высоко задранной крестьянской юбки белели голые, в спущенных до колен чулках, ноги.

– Не надо, сеньор! Не время! – умоляла она жалобным голосом. – Прошу вас, отпустите меня!

Но дядя Эдуард не слушал этих жалоб. Даниэль с ужасом и отвращением смотрела на его конвульсивно дергавшиеся над спущенными охотничьими бриджами голые ягодицы. Не обращая никакого внимания на племянницу, Эдуард вдруг захрюкал от наслаждения и, закончив свое грязное дело, пошел прочь, на ходу застегивая штаны.

Даниэль бросилась искать мать. Конечно, ей было кое-что известно об интимных отношениях мужчин и женщин, не было для нее секретом и таинство деторождения. Но сам процесс полового акта и возможного зачатия она наблюдала впервые. Хотя, пожалуй, не совсем так: ей и раньше приходилось видеть, как спаривались животные. Тем более что совсем рядом, на принадлежавших Сан-Вареннам лугах, паслись стада лошадей, коров, овец и прочей домашней живности. И все же то, чему она стала свидетелем сейчас, выглядело каким-то совершенно другим… Или?

Разыскав Луизу, Даниэль с ходу задала ей именно этот вопрос. Та кратко, по-деловому разъяснила своей двенадцатилетней дочери, что принципиальной разницы между совокуплением животных и людей нет. Таким образом, Даниэль получила очень интересный и жизненно важный урок…

Впрочем, все это вполне соответствовало бытовавшим тогда в аристократических семьях представлениям о том, что должна знать девушка, становясь совершеннолетней.

Свой вклад в физическое воспитание дочери внес и Люсьен. Как-то раз, когда Даниэль было всего два года, он посадил ее на спину считавшейся очень спокойной кобылы. Однако животное неожиданно проявило строптивость, и девочка тут же шлепнулась на землю. Хорошо еще, что все обошлось для нее благополучно. Хотя сама Даниэль, наверное, решила, что она совершила полет с самой высокой горной вершины. Ее тут же снова посадили на кобылу, но теперь Люсьену хватило ума усесться на спине лошади позади дочери и подстраховать малютку.

К тому времени, когда Даниэль де Сан-Варенн исполнилось шесть лет, в конюшне поместья не было лошади, на которой она не покаталась бы верхом. Лишь бы кто-нибудь помог ей взобраться в седло.

Дядя Арманд научил свою маленькую племянницу стрелять. Марк – фехтовать. А дедушка посвятил ее в секреты виноделия и помог постичь искусство шахматной игры.

Однако все это внимание к подраставшей девочке носило очень бестолковый и совсем непродуманный характер. В результате ребенок превратился в озорного и непослушного сорванца. Впрочем, юная Даниэль очень рано поняла, что этот интерес взрослых родственников не вечен. И будет продолжаться лишь до тех пор, пока они видят в ней возможную наследницу поместья Сан-Варенн и герцогского титула.

Луиза заставила своих родственников по мужской линии признать за ней право воспитывать дочь так, как она воспитывала бы сына, то есть дать Даниэль самое блестящее образование, соответствовавшее ее острому, пытливому уму и рано проявившимся редким способностям. Деревенский кюре – мягкий, трезвомыслящий и высокообразованный человек – с готовностью стал обучать девочку древним языкам, математике и философии. От своей матери Даниэль узнала также о роли женщины в этом суровом, управляемом мужчинами мире, роли, которая предназначалась и ей.

Когда Даниэль исполнилось семнадцать лет, это была красивая, любознательная и разносторонне развитая девушка, вполне готовая к самостоятельной жизни. В том числе – и семейной. Она резко выделялась на фоне своих сверстниц и даже сверстников. Никто из них не мог соперничать с ней в искусстве верховой езды или фехтования. А исключительно быстрый ум и образованность, в сочетании с природными способностями хозяйки, позволяли надеяться, что в недалеком будущем имение и родовой замок семейства Сан-Варенн попадут в умелые руки.

В то раннее февральское утро, последовавшее за ее отмеченным накануне семнадцатилетием, Даниэль натянула на себя бриджи для верховой езды, умылась ледяной водой и направилась в конюшню. Ее любимый Дом был уже оседлан. Красивый, стройный конь гордо гарцевал на вымощенном булыжником конюшенном дворе, высоко задирая голову и принюхиваясь к свежему запаху утреннего ветерка. Из его ноздрей валил пар. И вообще он был готов с места пуститься в галоп. Девушка ступила одной ногой на подставленную ладонь конюха и, перекинув другую через спину коня, уселась в седло.

Даниэль рысью спустилась по посыпанной гравием дорожке, пролегавшей меж аккуратно подстриженных лужаек. Позади остался огромный замок. Высокий, со множеством окон, таинственный и мрачный, он казался символом незыблемости образа жизни хозяев…

Даниэль скакала уже около часа, когда до ее слуха донесся громкий собачий лай. Видимо, где-то неподалеку проходила охота. Девушка пришпорила коня, пустив его в галоп. Быстрая езда в это морозное утро доставляла ей неописуемое наслаждение. Кроме того, Даниэль рассудила, что ее появление на месте охоты, явно организованной дядьями, не вызовет с их стороны неудовольствия. Ибо все установленные строгие правила верховой езды по территории, на которой велась охота, племянница соблюдала безукоризненно.

Скоро Даниэль выехала из леса на широкую поляну и… Нет, ее поразило не то, что свора собак и егеря дяди Арманда осадили маленький кирпичный домик. Своеволие дядьев уже давно перестало удивлять девушку. И даже когда хозяина какого-нибудь дома хотели в угоду господам уморить голодом, это тоже не было чем-то из ряда вон выходящим. Такое нередко случалось и раньше. Но то, что Даниэль увидела сейчас, заставило девушку содрогнуться от ужаса и омерзения.

Среди толпы егерей, в окружении собачьей своры стоял старый, совершенно голый человек. Несколько охотников держали его за руки, другие, стянув старику запястья толстой веревкой, пытались привязать его к низко склонившейся ветви росшего рядом дуба. Старая женщина, стоя на коленях, о чем-то умоляла дядю Арманда. Тот коротким ударом тяжелого сапога свалил ее на землю.

Судя по сузившимся глазам Арманда, багровому от напряжения лицу и вырывавшемуся сквозь сжатые тонкие губы звериному рычанию, дядя был вне себя от бешенства. Он казался олицетворением неукротимой потомственной жестокости всего рода Сан-Варенн. А что в подобных случаях нужно держаться подальше от своих ближайших родственников, Даниэль прекрасно усвоила с детства.

Неожиданно над головой пленника взвился бич. На его голой спине тут же выступила кровавая полоса. Не думая о возможных последствиях, Даниэль спрыгнула с коня и бросилась к окружавшей несчастного старика толпе.

– Прекратите сейчас же! – закричала она. – Пожалуйста, дядя, остановите это бесчинство! Вы же убьете его! Прошу вас!

И Даниэль впилась ногтями в руку Арманда. Над ней склонилось страшное, искаженное яростью лицо дяди.

– Какого черта?! – заорал он на племянницу. – Что ты тут делаешь, щенячье отродье? И почему суешься не в свои дела?! Убирайся домой! Или хочешь увидеть все до конца?

Арманд схватил Даниэль за руку и стиснул с такой силой, что девушка закричала от боли. Еще раз взглянув в горящие звериной злобой глаза дяди, она прочла в них страшную решимость заставить ее, еще ребенка, стать свидетельницей варварского убийства беззащитного старого человека. А в том, что сейчас здесь произойдет убийство, сомневаться не приходилось: старик был слишком слаб и беспомощен, чтобы пережить новые издевательства, уготованные ему.

Поняв свое бессилие, Даниэль вырвалась из рук дяди и бросилась назад к своему коню. Она заливалась слезами и, закрыв глаза и уши, старалась не видеть происходившее под дубом, не слышать несущихся ей вслед звуков бича и страшных криков жертвы…

Остаток дня девушка как безумная носилась верхом по полям и прилегавшей роще. И только когда Дом совсем выдохся, а сама Даниэль уже была готова без сил свалиться наземь, она вернулась в замок.

Даниэль знала, какими жестокими бывают порой ее родственники, какими беспощадными к совершенно беззащитным в глазах закона крестьянам. Но такого она еще не видела никогда. Хотя не раз слышала отчаянные вопли деревенских девушек, доносившиеся из залов замка, где дядья Даниэль устраивали дикие оргии. Мать в таких случаях уводила ее наверх или отсылала к кюре. Поэтому оставаться до конца свидетельницей творившегося в стенах дома дикого варварства ей еще не доводилось…

…Уже несколько часов Луиза де Сан-Варенн ходила из угла в угол по выложенному мраморными плитами залу, с тревогой посматривая через открытые узкие окна на улицу. День уже клонился к вечеру, а дочери все не было. Луиза догадывалась, что Даниэль чем-то глубоко обидела своего дядю Арманда. И это привело в бешенство ее отца. Поэтому мать хотела перехватить девушку, прежде чем та встретится с Армандом или Люсьеном. Так было лучше всего. Тем более что тот и другой накануне напились как скоты. В подобном состоянии от них можно было ожидать чего угодно. Поэтому Луиза попросила дворецкого не только исполнять любые капризы обоих братьев, но также накрыть ужин для себя и дочери наверху.

Но куда пропала Даниэль? Не пора ли ей повзрослеть и прекратить подобные прогулки без сопровождения взрослых и в столь неприличном костюме? Правда, первая же попытка Луизы заставить девушку ездить в дамском седле вызвала у дочери вспышку гнева. Люсьен же, которому без конца во всем вторили его братья, разразился неудержимым хохотом и сказал, что ребенок уже и так давно превратился в сорванца. А поэтому мужское седло подходит Даниэль как нельзя лучше…

Луиза горестно вздохнула. В тысячный раз она думала о том, как трудно будет найти подходящего мужа для ее не по годам развитой непутевой дочки, только однажды побывавшей за пределами родового поместья. Нужно еще раз попытаться убедить герцога и Люсьена вывезти Даниэль в следующем году в свет и представить ко двору. Но сумеет ли дочь достойно вести себя там, соблюдая все строгости принятого при версальском дворе короля Людовика XVI этикета?

Именно эти невеселые размышления стали причиной необычного раздражения, с которым Луиза встретила появившуюся наконец в дверях Даниэль. И, не обращая внимания на уныло опущенные плечи и подкашивающиеся ноги дочери, набросилась на нее:

– Ты что, с ума сошла? Где тебя целый день носило? Боже мой, да она насквозь пропахла конюшней! Сейчас же иди к себе и прими ванну! Только если тебе дорога шкура, не попадайся на глаза отцу или дядьям!

Луиза вытолкнула девушку за дверь на широкую, ведущую наверх лестницу. И только когда Даниэль поднялась на второй этаж и заперлась изнутри, Луиза задумалась, почему сегодня ее дочь выглядит такой необычно кроткой и послушной.

…Даниэль медленно погрузилась в стоявшую напротив горящего камина ванну. И сразу почувствовала, как оживает ее вконец уставшее тело, а настроение начинает понемногу улучшаться. Обидные речи Луизы остались за дверью. Впрочем, почти все слова матери дочь пропустила мимо ушей…

Даниэль так никогда и не смогла понять, что именно заставило ее гладкое тело вдруг покрыться «гусиной кожей». Скорее всего это была загадочная, напряженная тишина, вдруг повисшая над домом. И в этой тишине вдобавок чувствовалось не просто что-то недоброе. Она таила в себе угрозу какого-то неотвратимого, ужасного несчастья…

Девушка выбралась из ванны и набросила на голые мокрые плечи халат. Если бы она только знала, что в следующий раз ей доведется по-настоящему помыться лишь через много недель! И это произойдет в номере парижской гостиницы, по настоянию английского графа, о существовании которого Даниэль сейчас даже не подозревала!..

…Девушка стояла у окна и смотрела во двор замка, не в состоянии понять, что там происходит. Со стороны парка к замку медленно двигалась какая-то большая темная масса. Прямо по газонам, топча любимые цветы Луизы и ломая маленькие, только что посаженные деревца, шли люди. Много людей… Но казалось, что все они были на одно лицо. И вдруг волосы Даниэль зашевелились от ужаса, а тело охватил могильный холод. Сквозь закрытые рамы окна донесся какой-то зловещий звук, напоминавший рокот морского прибоя, накатывающего на покрытый галькой пологий берег. Она напрягла слух и вдруг явственно расслышала хором повторяемые слова: «Сан-Варенн! Сан-Варенн!»

Внезапно широкие парадные двери замка распахнулись, и все разъяренное семейство со старым герцогом во главе бросилось по каменным ступенькам вниз – навстречу толпе. Конечно, каждый из Сан-Вареннов отличался жестокостью, завидовал более удачливым и преуспевающим аристократам, но в трусости никого из них обвинить было нельзя.

Даниэль, как загипнотизированная, с ужасом следила за тем, как ее дед что-то кричал толпе. Его лицо было искажено бешенством, сквозь которое все же проступало недоумение. Видимо, патриарх Сан-Вареннов просто не мог поверить, что его древнему роду осмелились угрожать какие-то жалкие людишки, которых все его семейство привыкло считать своей собственностью. Он сделал энергичный знак рукой. Тотчас несколько человек из челяди Сан-Вареннов выскочили вперед и направили на толпу заряженные мушкеты. На несколько мгновений воцарилось общее молчание. Даниэль затаила дыхание. Она понимала, что теперь события могут принять самый неожиданный оборот. Численный перевес был, несомненно, на стороне восставших. Однако свойственное крестьянам с рождения чувство покорности господам и страх, охвативший их при виде вооруженного отряда, давали немалое преимущество хозяевам замка.

В этот момент на ступенях внезапно появилась Луиза. Она оттолкнула своего супруга и, бросившись вперед, вырвалась за шеренгу вооруженных слуг. Люсьен попытался удержать жену, но Луиза с презрением оттолкнула его руку. Такое она позволила себе впервые за все двадцать лет совместной супружеской жизни. Ступив на гравийную дорожку, Луиза остановилась и обратилась к толпе. Даниэль не могла разобрать слов, но голос ее матери звучал спокойно и надменно. Кончив говорить, она простерла обе руки к толпе и пошла по направлению к ней. Человек огромного роста, размахивая толстой суковатой палкой, тоже сделал шаг вперед. Были ли у него агрессивные намерения или нет – этого сейчас уже никто не может сказать. Так или иначе, но тут же раздался залп мушкетов слуг Сан-Вареннов…

Даниэль с ужасом смотрела на расплывавшееся на спине матери кровавое пятно. Пораженная нерасчетливо пущенной пулей, Луиза сначала тихо опустилась на колени, а затем навзничь упала на гравий дорожки. Но не она одна стала жертвой трагедии. Увидев гибель хозяйки дома, вооруженные слуги Сан-Вареннов открыли беспорядочную стрельбу по толпе. Первый ряд стоявших был буквально сметен. И тогда глухой ропот толпы сменился грозным, сокрушающим ревом: «Смерть аристократам! Смерть! Смерть им!»

Больше Даниэль уже ничего не видела. В ее памяти остались лишь кровь на платье матери и распростертые на гравийной дорожке тела. Девушка повернулась и бросилась прочь от окна. В этот момент дверь распахнулась, и в комнату вбежала старая няня. Лицо ее было бледнее полотна, а близорукие глаза полны ужаса. Схватив Даниэль за руку, она сунула ей сверток с поношенными бриджами и старой рубашкой:

– Переодевайся! Быстро, быстро! Тебе надо бежать, дитя мое! – зашептала она, с трудом переводя дыхание. – Спустись через черный ход и беги к кюре! Он поможет! Только, ради Бога, не медли! – И нянька потащила девушку за руку из комнаты.

– Подожди же! – упиралась Даниэль. Вырвав руку, она остановилась посреди коридора. С первого этажа донесся звон разбиваемой посуды. Его тут же сменил вырвавшийся из десятков глоток удовлетворенный вопль. «Они убили моего деда!» – подумала Даниэль со странным чувством отрешенности от всего происходящего.

– Ну скорее же, прошу тебя! – продолжала твердить нянька, вновь хватая ее за руку. – Пойми же, нельзя медлить ни минуты! Иначе – смерть!

Даниэль снова высвободила руку и, не отвечая, бросилась по коридору к комнате матери. Там, в дальнем углу, на завешенной любимыми платьями Луизы полке, хранился сундучок со всеми ее вещами. С лихорадочной быстротой девушка распахнула дверь в комнату, подбежала к длинному ряду вешалок и раздвинула их. Встав на цыпочки, она нащупала на полке сундучок и, взявшись за ручку, потянула его на себя. Он был не столько тяжел, сколько велик. Поэтому тащить его оказалось очень неудобно. Все же Даниэль сумела обхватать сундучок обеими руками и выскочила из комнаты на ведущую вниз черную лестницу. Она пробежала через кухню, где уже никого не было и пахло подгоревшим мясом, продолжавшим жариться на вертеле. Поваренок, который должен был следить за ним, поворачивая время от времени над огнем, тоже куда-то исчез.

Противоположная дверь кухни выходила на улицу. Даниэль выбежала во внутренний дворик и инстинктивно прижалась к окружавшей его высокой стене. Почему-то именно здесь она вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего дня. Пустой желудок громко напомнил о себе, как бы предупреждая: бегство будет долгим, опасным, и одному Богу известно, когда и где оно закончится. Конечно, хорошо было бы прихватить на кухне что-нибудь из съестного, но времени для этого не оставалось. Добежав до калитки, Даниэль открыла ее и очутилась на узкой тропинке, ведущей в лес…

До дома кюре было примерно пять миль или больше. Даниэль предстояло преодолеть их с громоздким сундучком в руках. И как можно быстрее. Конечно, сейчас, когда толпа упивалась убийствами и разрушениями, эти потерявшие человеческий облик люди могли и не заметить исчезновения младшей из семейства Сан-Варенн. Но попасться им на глаза и напомнить о своем существовании было бы равносильно самоубийству. Девушка отлично понимала это. Единственным путем к спасению было бегство. Надо бежать! Бежать так быстро, как только возможно…

Хорошо еще, что Даниэль, молодая и сильная, имела прекрасную физическую закалку благодаря постоянному пребыванию на свежем воздухе и занятиям всякого рода спортом. Поэтому эти пять с лишним миль она сумела пробежать чуть ли не на одном дыхании.

Вот и убогая хижина кюре. Даниэль осторожно постучала в дверь. Ответа не последовало. Она постучала снова, на этот раз громче. Внутри хижины послышалось какое-то движение, но дверь открывать не спешили. Прижимаясь к стенам, девушка обошла кругом всю хижину, стараясь через грязные стекла маленьких окошек определить, есть ли кто-нибудь дома. Но так и не смогла ничего разглядеть. Одновременно ее поразила мертвая тишина, окутавшая селение. Казалось, даже животные боялись потревожить это гробовое молчание своим ржанием, мычанием, лаем или блеянием. Все как будто вымерло. Или обитатели деревни также присоединились к толпе, неистовствовавшей в замке?

Даниэль вернулась к запертой двери и принялась колотить в нее изо всех сил:

– Господин кюре! Это я, Даниэль! Откройте!

Наконец заскрипел старый проржавевший засов, и дверь медленно приоткрылась. Из-за нее выглянула голова священника.

– Слава Богу, вы живы! – с облегчением шепнул он. – Скорее входите!

Схватив девушку за руку, он быстро втащил ее в свою хижину…

Даниэль плохо помнила, как прошел остаток той страшной ночи. Она разделила с кюре его нехитрый ужин, состоявший из овощей, куска солонины и черного хлеба. Хозяин дома согласился оставить у себя на хранение ее сундучок. Затем пошарил ладонью под матрацем старенькой деревянной кровати, вытащил оттуда небольшой узелок и дрожащими руками протянул девушке. Там оказалось несколько монет – все деньги, полученные им от Луизы де Сан-Варенн за обучение ее дочери. Кюре предложил Даниэль взять эти деньги. Но девушка решительно отказалась, согласившись принять только четыре небольшие монеты.

– Не могли бы вы, падре, сохранить драгоценности моей матери? – попросила Даниэль, с мольбой глядя в глаза кюре. – Когда-нибудь я вернусь за ними. И тогда щедро вознагражу вас. Обещаю.

Кюре молча кивнул головой. Даниэль не стала отказываться от ломтя черного хлеба и бутылки вина, которые он предложил ей взять в дорогу. Прошептав «спасибо», она осторожно приоткрыла дверь хижины, вышла наружу и при тусклом свете занимавшегося рассвета направилась по дороге, ведущей в Париж…