Текст книги "Серебряная роза"

Цель ее поездки – небольшой домик под красной черепичной крышей, примостившийся на холмике чуть повыше дамбы. Место было довольно уединенное. В одном из окон горела лампа, и, когда Ариэль спешилась, дверь домика отворилась.

– Это ты, Ариэль? – Слепая Дженни редко ошибалась, определяя, кто именно навестил ее, и обычно сразу называла имя посетителя.

– Да. Мне нужно ваше одобрение и совет, – ответила Ариэль, обняла женщину и поцеловала в щеку. – Я только поставлю Диану под навес и зайду. Не стой на холоде.

Дженни, улыбаясь, в свою очередь поцеловала девушку и вернулась в единственную комнату домика.

– Мама, к нам приехала Ариэль. Что-то беспокоит ее.

Стоявшая у плиты женщина кивнула. Глаза ее были на редкость выразительны, но без малого тридцать лет уже никто не слышал от нее ни слова, так что все ее мысли оставались невысказанными. Дверь снова открылась, и в комнату вошла Ариэль, по-прежнему окруженная своей собачьей свитой. Собаки сразу же улеглись в дальнем углу комнаты, рядом с камином, опустив головы на вытянутые передние лапы. – Добрый вечер, Сара. – Ариэль поздоровалась с женщиной и поцеловала ее в морщинистую щеку.

Приглядевшись к Саре, любой внимательный человек понял бы, что в молодости она была очень красивой женщиной. Черты ее лица были безупречно правильными, а фигура стройной и высокой. Правда со временем глаза женщины выцвели, лицо избороздили морщины, длинные пальцы потрескались и загрубели; некогда блестящие черные волосы стали белыми как снег, а гибкая стройность юности сменилась изможденной худобой. Однако от нее исходило необычайное обаяние, а за внешним хрупким обликом чувствовалась несгибаемая внутренняя сила.

Сара протянула руку и погладила Ариэль по щеке, потом жестом указала на кресло у огня и снова повернулась к котлу.

– Ты поужинаешь с нами, Ариэль? – спросила Дженни, снимая с полки над плитой три миски.

– Похоже на тушеного кролика, – с наслаждением потянув носом аппетитный запах, произнесла Ариэль.

– Кролик – плата за то, что мама вывела бородавки, – ответила Дженни, нарезая хлеб. Нож ходил в ее руках быстро и аккуратно, словно она была зрячей. – Джинти Грини не хотела выходить замуж с руками, усыпанными бородавками, и мама их извела.

– Ах вот как! Значит, она… – Ариэль встала было с кресла, но тут же снова села.

Сара сняла с крюка над огнем котел с похлебкой и перенесла его на стол. Бросив взгляд на сидящую у огня женщину, она принялась разливать похлебку по трем мискам.

– Может быть, немного вина, Ариэль? – спросила Дженни.

– Спасибо.

Ариэль подошла к столу и заняла свое обычное место между матерью и дочерью. Ей было немного не по себе от устремленного на нее взгляда Сары: этот взгляд выражал ее мысли ничуть не хуже языка.

– Рэнальф решил выдать меня замуж, – с усилием произнесла она, зачерпывая ложкой ароматное содержимое своей миски.

– За кого? – Дженни невидящим взглядом уставилась на девушку через стол.

Ложка Сары застыла в руке.

– За графа Хоуксмура.

Рука Сары дрогнула, ложка глухо стукнула о край деревянной миски, но две молодые женщины сделали вид, что ничего не заметили. Рот Дженни от удивления приоткрылся, она на мгновение потеряла дар речи.

Ариэль, уже привыкшая к этой новости, прекрасно понимала, какое ошеломляющее впечатление производит ее известие. Она поднесла ложку ко рту и принялась жевать кусочек сочного мяса, давая своим собеседницам время, чтобы освоиться с этой мыслью. Справившись с мясом, она произнесла:

– Это из-за приданого, спорных земель и королевы.

В наступившей тишине она рассказала жадно слушавшим ее женщинам то немногое, что знала сама. Руки Сары уже не дрожали. Она спокойно черпана похлебку и время от времени прихлебывала вино, но взгляд ее не отрывался от лица Ариэль. Под конец рассказа Дженни засыпала Ариэль вопросами за двоих.

– Когда это произойдет?

– Я сама еще не знаю, но вряд ли раньше Рождества – ведь нужно будет принять две сотни гостей.

Ариэль положила ложку, подалась всем телом вперед и оперлась подбородком о сплетенные руки. Ей, разумеется, даже не пришло в голову рассказать этим женщинам – своим ближайшим подругам, – что задумал Рэнальф сделать с Хоуксмуром: это ужасало даже ее.

Сара слушала Ариэль. Лицо ее ничего не выражало, но все ее тело била крупная дрожь. Руки Сары были спокойны, движения – четки и размеренны, но мозг ее разрывался от вопросов, рвущихся наружу и замиравших на ее парализованном языке. И эти вопросы были не из тех, которые Дженни, с ее обостренными чувствами, могла бы понять и задать за нее. Нет, они были связаны с событиями, о которых Дженни абсолютно ничего не знала… и должна была оставаться в неведении.

Этот граф Хоуксмур был наследником Джеффри. Но не был ли он также и сыном Джеффри? Успела ли Клара рассказать? И знает ли что-нибудь сын Джеффри про другого ребенка?

Она никогда не надеялась услышать хоть что-нибудь про этого ребенка. Она просто передала его мужчине, который должен был взять на себя все хлопоты о нем, должен был обеспечить его будущее. Человек этот должен был сделать так, чтобы ребенка никогда не коснулся ужас, павший на его мать. И каждый раз, когда имя Хоуксмура произносилось под кровлей ее дома, Сара скрывала все свои мысли и предположения так глубоко в душе, что они вряд ли могли надеяться когда-нибудь увидеть свет.

И вот теперь Хоуксмур снова появился рядом с ней. Снова Хоуксмуры и Равенспиры встретились вместе, здесь, на расстоянии броска камня от дверей ее дома. Руки старой женщины задрожали, и она поспешила зажать их между колен.

– А что будет с твоими лошадьми? – спросила Дженни, снова вешая котел над огнем и бросая туда пучок сухой ромашки.

Она не была посвящена в планы Ариэль, касавшиеся разведении породистых лошадей, но хорошо знала о страсти своей подруги к свободе и независимости.

Губы Ариэль упрямо сжались.

– Ничто не сможет остановить меня, Дженни. Если я не смогу основать свой конный завод здесь, я возьму их отсюда. Мне надо только совершить несколько сделок и заработать необходимую сумму, чтобы иметь возможность жить своими трудами. Тогда я уйду куда-нибудь подальше и от Равенспиров, и от Хоуксмуров. Буду жить сама по себе и отвечать только перед самой собой. Меня никто не остановит.

Дженни ничего на это не сказала. Сара посмотрела на Ариэль, на ее побелевшее лицо, на котором горели яростным блеском темно-серые глаза, и жалость к девушке охватила старую женщину. Боже, это бедное дитя не осознает, на что замахивается! Ни Хоуксмуры, ни Равенспиры никогда не позволяли никому становиться у себя на пути.

Почувствовав на себе пристальный взгляд Сары, Ариэль взглянула ей в глаза и словно прочитала ее мысли.

– Не забывайте, что я тоже из рода Равенспиров, – мягко произнесла она.

Глава 3

-Мне будет не хватать тебя, Саймон. – Елена лениво потянулась всем своим обнаженным гибким телом и прижалась к любовнику. Изящно выгнув стопу, она легонько толкнула его пальцами ног в голень и обвила руками его шею – мужчина лежал на спине, заложив руки за голову. – Ты так Долго пропадал на войне, а теперь, едва вернувшись, собираешься жениться. Зачем тебе это надо?

Саймон Хоуксмур выпростал руки из-за головы и погладил свою возлюбленную по спине. Впервые за много месяцев он предавался любви с Еленой, но пальцы его не забыли удивительную нежность ее тела, и теперь, после долгой разлуки, ему казалось, что они расстались только вчера.

– Мужчине в тридцать четыре года, моя дорогая, пора задуматься о жене.

Он легко вздохнул.

– К тому же, если любовь всей моей жизни отказывается выйти за меня замуж, я поневоле должен посмотреть вокруг себя.

Елена провела языком по его щеке.

– Ты же знаешь, что я не могу снова выйти замуж, Саймон. Тогда я потеряю детей. Завещание Гарольда столь же непреклонно, как и его смерть. А я даже ради тебя не смогу отказаться от детей.

Он ничего не сказал на это, но руки его продолжали машинально гладить ее.

– Однажды ты мог жениться на мне, Саймон. Десять лет назад ты мог стать моим супругом, – продолжала Елена.

– Из воинов получаются плохие мужья, – задумчиво протянул он, поглаживая ее ягодицы. – Джон Мальборо любит свою жену, но бедняжке Саре приходится месяцами, а порой и годами, коротать время в одиночестве, дожидаясь его. Я не мог бы обречь свою жену на такую жизнь.

– Потому, что она могла бы найти утешение на стороне?

За этим вопросом последовало краткое молчание, и Елена внезапно ощутила, как напряглось тело ее возлюбленного.

– Скажем так: я не хочу, чтобы у нее была причина поддаться искушению. Я не смог бы перенести неверности своей жены, даже если бы очень любил ее.

От его спокойных слов повеяло ледяным холодком, уже знакомым Елене. Она уже хорошо изучила темные стороны характера Саймона Хоуксмура, знала и его беззаботный смех, и самозабвенную любовь. Познакомившись в раннем детстве, они поверяли друг другу свои мечты. Потом, повзрослев, они вместе познали радости плотской любви. А потом Саймон отправился на поля сражений, а Елена вышла замуж за виконта Келберна, много старше ее годами. Когда тот скончался, оставив ее вдовой с тремя детьми на руках, в его завещании обнаружили пункт, согласно которому в случае ее нового замужества опека над детьми переходила к брату ее покойного мужа.

– Смотри, как бы не пришлось страдать от измены юной жены, – сказала она.

Саймон мягко отстранил от себя любовницу и сел на постели. Лицо его потемнело, глаза смотрели холодно и жестко.

– Нет, я не хотел бы этого, Елена. Я просто не потерплю неверности в моем браке.

Елена натянула на себя простыню и посмотрела на сидящего Саймона.

– И сам ты будешь вести себя так же?

– Да, – кратко ответил он.

– И когда же твоя свадьба? – Голос ее звучал безжизненно и невыразительно.

– Завтра я отправляюсь в дом моей невесты.

Саймон Хоуксмур поставил ноги на пол. Красный, едва заживший шрам вился по его ноге от колена почти до живота, напоминая тонкую огненную змейку.

– Так скоро?! – Она повернула голову на подушке, глаза ее стали испуганными. – Мы с тобой не видели друг друга целый год, а ты уже покидаешь меня! – Она крепко зажмурила веки и едва слышно произнесла: – Так, значит, это прощание… навсегда.

– Да, – так же тихо ответил он. – Прощание с нашей любовью, но, надеюсь, не с нашей дружбой.

– Черт тебя побери, Саймон Хоуксмур! – Елена открыла глаза, и он увидел в них слезы, которые она поспешила смахнуть рукой. – Черт тебя побери! Почему же ты не предупредил меня раньше?

– Я думал, ты понимаешь, – ответил он и тяжело встал, опираясь на спинку кровати. – Я думал, что ты должна знать, как это бывает, Елена.

– Ты никакой не пуританин, Саймон. И никогда им не был, несмотря на твои ужасные костюмы и стремление к безупречной семье! – заявила она, сердито фыркнув.

– Но ведь ты знаешь историю моей семьи. И ты знаешь, что я не хочу повторять ее. – Он посмотрел на нее сверху вниз, и в его взгляде сожаление смешивалось с раздражением, – Как ты думаешь, для чего еще я затеваю этот брак?

Елена села в постели, прижимая простыню к груди.

– И на ком же ты женишься, Саймон?

– Ты не знаешь?! – Он взглянул на нее, не веря своим ушам.

– Откуда я могу знать? При дворе я не бываю и никого не принимаю, кроме тебя, – воскликнула она. – Мне ты сказал только, что женишься. Даже не упомянул, что это означает конец нашим отношениям. Ничего не сказал про то, когда состоится свадьба и кто твоя невеста.

Он вздохнул.

– Я женюсь на леди Ариэль Равенспир, Елена.

– Равенспир! – воскликнула она. – Великий Боже! Но ведь они убили твоего отца!

– За последние годы я видел довольно пролитой крови, Елена. И я устал от нее, устал от ненависти, от войны. Моя семья слишком долго враждует с Равенспирами, и каждое поколение только растравляет эту рану то страстью, преступной в глазах общества, то жестокостью. – Он склонился к любовнице, пронзая ее взглядом. – И положить конец этой вражде может только брак.

– Но они же убили твоего отца!

– А я положу начало миру между нашими семьями.

Елена отвела взгляд в сторону. Ей был знаком этот взгляд, внезапно задвигавшиеся на щеках желваки, решимость и твердая воля, звучащие в произнесенных тихим голосом словах. Когда Саймон Хоуксмур впадал в такое состояние, переубедить его становилось совершенно невозможно. В нем было множество подобных странностей. Он был воином, который ненавидел разлад в своей семейной жизни, человеком неимоверной силы, любовные ласки которого были так нежны и осторожны, что не смяли бы даже лепестков розы. Но прежде всего он был человеком, преданным своим убеждениям. Он всегда держался в стороне от пустых разговоров. Ни одна из партий не считала его своим членом; он терпеть не мог жизни за чужой счет. Именно за это его так уважали и даже боялись: ведь его нельзя было купить.

Елена лежала молча, слушая его и наблюдая, как он неловко двигается по комнате, одеваясь. Услышав легкий звон шпаги, пристегиваемой к поясу, она поняла, что Саймон вот-вот уйдет.

– А что, если Равенспиры примут тебя не с миром? – Она перекатилась на бок, чтобы не упускать любовника из виду. Темные глаза ее казались особенно глубокими по контрасту с белизной подушки.

– Рэнальф согласился на этот брак… хотя, надо признаться, не без некоторого нажима со стороны королевы, – ответил он. – К тому же, судя по количеству разосланных приглашений, он собирается выдать свою сестру замуж, не скупясь на расходы.

Он присел на кровать рядом с любовницей и взял ее за руку.

– Елена, если кто-нибудь и может понять то, что я делаю, так это ты.

– Ты питаешь какую-то странную для военного человека привязанность к миру, – сказала она, сжимая пальцы в кулачок, который тут же потонул в его громадной ладони. – Но Равенспиры известны своей склонностью к предательству. Почему ты думаешь, что им можно верить?

– Если Рэнальф хочет сохранить свое положение при дворе, то о предательстве не может быть и речи. Как я сказал, тебе, любимая, сама королева хочет этого брака.

– Пусть так. – Елена приподнялась на локте. Она уже оправилась от первого потрясения. Чувства все равно не смогли бы ничем помочь, а ей, как умной женщине, не хотелось навсегда рвать отношения со своим другом и любовником. – Рэнальф Равенспир может не задумываясь предать своего лучшего друга, если это ему понадобится. К тому же он известен как человек, который ничего не забывает. Про него говорят, что он будет носить в душе злобу до конца своих дней… или до конца дней своего врага.

Саймон улыбнулся:

– Для женщины, не бывающей при дворе, ты чересчур хорошо осведомлена о придворных сплетнях, любовь моя.

– Но ведь ты не сможешь отрицать этого!

Он покачал головой.

– Я просто не могу этого сделать. Но вряд ли стоит задумываться об этом, если мы собираемся стать одной любящей семьей. К тому же через месяц после свадьбы я увезу леди Ариэль в Хоуксмур, и Рэнальф и его братья никогда больше не увидят меня. Но этот брак раз и навсегда положит конец нашей вражде.

– Ты совершенно невероятный человек, Саймон Хоуксмур, – сказала Елена, гладя его по щеке одной рукой и осторожно прикасаясь другой к едва зажившему шраму.

Он накрыл ее руку своей. Во взгляде его появилась неуверенность, которую ей было так странно в нем видеть.

– Как ты думаешь, эта молодая девушка не сочтет мою внешность отталкивающей, Елена?

– Как тебе могут приходить в голову такие мысли? – воскликнула она, садясь на кровати и обхватывая его лицо обеими руками.

– Мое лицо и тело покрыты шрамами, – со смешком произнес он, – и ходить я могу только с тростью. К тому же мне тридцать четыре года, а ей всего двадцать.

– Ты прекрасен!.. – сказала она.

– А красота, как тебе прекрасно известно, существует только тогда, когда ты хочешь ее видеть, – снова засмеялся он, взял руку Елены, перевернул ее ладонью вверх и поцеловал. – Но я благодарен тебе за комплимент, дорогая моя.

– Если леди Ариэль Равенспир не сможет разглядеть твой истинный облик, я открою ей глаза, – пообещала Елена.

– Ты так добра ко мне, – сказал он, беря ее лицо в ладони и крепко целуя в губы. – Но мы должны попрощаться, любовь моя. Ты останешься моим самым близким другом.

Она соскользнула с кровати, провожая его до дверей.

– Будь начеку, Саймон. Не верь им безоглядно.

Он засмеялся, но на этот раз смех его прозвучал жестко, странно контрастируя с теми мягкими и нежными словами, которые он произносил всего несколько секунд назад.

– Я отправляюсь под кровлю Рэнальфа Равенспира отнюдь не в одиночку, Елена. Со мной будут надежные люди, да и сам я еще могу постоять за себя.

– Ах, – она издала вздох облегчения, – на какое-то мгновение я испугалась! Подумала, что ты потерял всякую осторожность, увлекшись своим замыслом. – Поднявшись на цыпочки, она поцеловала его. – Но ведь ты будешь навещать меня как друг, даже после своей женитьбы?

– Конечно, – просто ответил он. – Ты навсегда останешься в моем сердце, Елена.

– Да, не похоже на то, что это будет брак по любви, – пробормотала она, отступая назад, когда он открыл дверь.

Повернув голову, он посмотрел на нее через плечо потемневшими глазами.

– В моем сердце никогда не будет места для Равенспиров, Елена. Но я буду выполнять свой долг по отношению к этой девушке, и, если Ариэль ответит мне тем же, она обретет всю преданность и заботу, на которые я только способен.

Дверь за ним закрылась. Елена подошла к окну, дожидаясь, когда он появится на улице. Ей хотелось увидеть, как он повернется и бросит взгляд на ее окно, – так он делал каждый раз. Однако на этот раз все было по-другому. Выйдя из ворот постоялого двора, который был их постоянным местом свиданий, он зашагал по переулку, тяжелее обычного наваливаясь на трость. Холодный, пронизывающий ветер трепал на нем широкий плащ.

Елена отошла от окна; ее терзали смутные опасения. Она пыталась убедить себя, что боится не за Саймона, что это только лишь страх перед грядущим одиночеством. Елена была женщиной в расцвете лет, слишком молодой, чтобы обречь себя на затворническую жизнь, сменить вихрь любви и страсти на безмятежность дружбы…

– Нет, – твердо произнесла Ариэль. – Я не стану надевать подвенечное платье, если жениха пока даже не видно.

Лицо Рэнальфа потемнело.

– Ты сделаешь так, как тебе говорят, сестричка! Ваше венчание назначено на полдень, и ты должна быть готова к нему.

Он показал рукой на кровать, на которой возвышалась гора светлой блестящей материи.

– Одевайся и спускайся к гостям. Нельзя допустить разговоров, что Равенспиры не держат своего слова.

Ариэль покачала головой, решив настоять на своем.

– Только когда граф Хоуксмур приедет за своей невестой, Рэнальф, она должна надеть подвенечное платье, приготовиться к такой жертве.

– Ах ты, упрямая, непослушная… – Гневные слова замерли у Рэнальфа на языке, и он отступил на шаг назад со все еще занесенной рукой – волкодавы заслонили собой Ариэль и смотрели на него, оскалив зубы и вздыбив шерсть на загривках.

– Убери их! – сдавленным голосом потребовал он.

– Не уберу, пока ты не опустишь руку, братец. Его угрожающе занесенный кулак опустился. Ариэль тихо произнесла: «Сидеть!» – и волкодавы послушно опустились на задние лапы, но остались перед ней, не сводя глаз с графа.

– Я требую, чтобы ты немедленно оделась для венчания! – процедил Рэнальф сквозь стиснутые зубы. – Хоуксмур вполне может заявиться в часовню прямо к полудню. И я не желаю, чтобы он застал нас врасплох. Мы не должны дать ему ни малейшего сомнения в нашей готовности к свадьбе. Королеве будет доложено, что Равенспиры вели себя безукоризненно, и если кого и можно будет упрекнуть, то только Хоуксмура.

– Но почему, как ты думаешь, он до сих пор не появился? – попробовала сменить тему разговора Ариэль. Она повернулась и подошла к окну, которое выходило во внутренний двор. – Ведь по договоренности он должен был прибыть сюда еще вчера вечером.

– Я не знаю, – все тем же сдавленным голосом произнес Рэнальф. – Возможно, он что-то задумал. Но я не позволю ему переиграть нас, Ариэль. Если он решил смутить нас, то пусть не думает, что преуспел в этом. Мы ничем не должны показать, что его позднее прибытие хоть как-то нас уязвило.

– Значит, ты по-прежнему думаешь, что он появится? – Ариэль щелчком сбила соломинку, приставшую к юбке во время недавнего посещения конюшни.

– Конечно же, он появится! – Рэнальф буквально выплюнул эти слова; темно-серые глаза его метали гневные молнии. – Он появится, потому что именно он затеял все это. Он подал королеве эту идею.

– Но почему?

– Да не знаю, черт побери! Но что бы он ни задумал, ему это не удастся. И у него не будет ни малейшего повода почувствовать, что он как-то унизил нас. Ты должна сейчас же приготовиться к венчанию, ждать его у алтаря с улыбкой на устах и дать ему обет повиновения, когда бы он ни появился.

Хлыст Рэнальфа для верховой езды со свистом рассек воздух и обрушился на столешницу маленького инкрустированного столика. Собаки вскочили на нога с глухим урчанием.

Ариэль нечасто приходилось видеть, чтобы ее брата захватывали врасплох, но сейчас ей стало совершенно ясно, что именно позднее прибытие Саймона Хоуксмура на бракосочетание стало причиной беспокойства Рэнальфа. Повернув голову, Ариэль бросила взгляд вниз, во двор замка. Двор был пустынен, холод и влажный воздух февральского дня не соблазняли приехавших на свадьбу гостей на прогулки под открытым небом.

– А на башне поставлен дозорный?

– Стоит, – ответил Рэнальф неуверенно.

Он не знал, как добиться повиновения сестры, раз эти чертовы псы не дают ему возможности вплотную подойти к ней. Ариэль получила их в подарок два года назад еще щенками. Поначалу они мало досаждали Рэнальфу, когда он своими обычными методами добивался ее покорности, но за последние двенадцать месяцев они превратились в громадных бестий и вставали у Рэнальфа на пути всякий раз, когда сестрица выводила его из себя. «Надо что-то делать с этим», – мрачно подумал он.

– Когда дозорный увидит Хоуксмура – а на наших болотах он сможет заметить его миль за пять, – только тогда я оденусь. – Ариэль повернулась к брату лицом. – Думаю, это устроит всех, Рэнальф.

Тот бросил сердитый взгляд на собак, не сводивших с него своих громадных желтых глаз. Ничего не сказав, он повернулся на каблуках и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Ариэль слегка улыбнулась, поглаживая собак по головам.

– Интересно, понимаете ли вы, как порой выручаете меня, ребята?..

Соскользнув с подоконника, она подошла к кровати. Деньги Рэнальфа были потрачены с размахом. Пусть это была только пародия на брак, но Ариэль решила, что она должна выглядеть так, словно все происходит совершенно серьезно. Подвенечное платье из кремового шелка, отделанное лентами чуть более темного цвета, было только одним из приобретенных ею туалетов. Она накупила достаточно разных материй, чтобы вызвать жалкие, завистливые улыбки на лицах кембриджских модниц и чтобы загрузить работой целую армию белошвеек на всю неделю.

Но больше всего Ариэль радовал новый костюм для верховой езды. Подойдя к гардеробу, она достала из него камзол, жилет и длинную юбку малинового шелка, затканную серебряной нитью, погладила пальцами обшлага на рукавах и украшенные богатой вышивкой карманы.

Повинуясь мгновенному порыву, Ариэль сбросила с себя старый костюм и швырнула на пол просторные одежды из простой зеленой ткани. Затем быстро надела новый наряд, в спешке путаясь пальцами в застежках и едва справляясь с крючками. Повязав шею белым муслиновым шарфом, она надела новую треуголку, отделанную серебряным галуном, и посмотрела на себя в высокое зеркало.

Что ж, придраться было не к чему. Раньше она не уделяла особенного внимания своей внешности; жизнь в этих краях предписывала определенные стандарты поведения, и к тому же Рэнальф отнюдь не отличался щедростью в тратах на содержание сестры. Во время ее походов по окрестным деревушкам в качестве доктора роскошные туалеты только мешали, а когда подобных забот у Ариэль не было, она с охотой проводила время в конюшне, на прогулках верхом или на соколиной охоте – для таких занятий ее старый просторный костюм для верховой езды подходил как нельзя лучше. Увидев себя в зеркале такой привлекательной и элегантной, Ариэль ощутила прилив наслаждения. В ближайшие дни, пока гости графа Равенспира будут развлекать себя всеми возможными видами спорта, у нее будет много прекрасных возможностей продемонстрировать им свои роскошные наряды. Разумеется, до тех пор, пока свадебные торжества не подойдут к внезапному концу задолго до конца месяца. Рэнальф больше не обмолвился ни словом о своих планах в отношении ее жениха, но Ариэль достаточно хорошо знала своего братца, чтобы понимать – тот не отказался от своих намерений.

Однако сейчас Ариэль надо было спешить. Рэнальф, безусловно, ни за что не смирится с поражением, но если она не будет путаться под ногами и дразнить его, то он просто ничего не сможет поделать с этим. Она свистнула собак, и те послушно потрусили за ней.

Наверху каменной лестницы Ариэль приостановилась. Большой зал внизу был полон гостей. Кое-кто из них, стоя у длинных столов перед каминами, заканчивал поздний завтрак, другие уже были изрядно навеселе – слуги обносили всех желающих вином и пивом. Замок Равенспир был огромным строением и не раз в прошлом принимал в своих стенах королевские кортежи с множеством сопровождающих. Две сотни гостей, приглашенных на праздник, тоже разместились без особого труда, поскольку в таких обстоятельствах никто не стал возражать против того, чтобы спать по двое-трое в одной кровати, а юные холостяки, к их восторгу, были устроены на ночь в бывших помещениях для солдат.

Ариэль не знала почти никого из приглашенных. Разве только кое-кого из тесного круга друзей своих братьев, которые и раньше появлялись в стенах замка Равенспир. Этих она знала как раз даже больше, чем хотела бы. Ее отношения с Оливером Беккетом давали ей доступ в их общество, за исключением, ночных оргий, когда мужчины отправлялись за девушками, а ее присутствие среди них становилось нежелательным.

Ариэль не хотелось спускаться в зал, пробираться через толпу гостей. Она повернулась и, по-прежнему в сопровождении собак, стала спускаться по узкой лестнице, прорубленной в мощной каменной стене. Этой лестницей, ведущей в кухню, пользовались обычно слуги.

В кухне, на взгляд непосвященного наблюдателя, царил полный беспорядок. Судомойки, поварята и вспотевшие ливрейные лакеи сновали в нескольких сообщавшихся между собой помещениях под сводами, покрытыми вековой копотью от громадных плит, над которыми раскрасневшиеся от жара углей поварята вращали на вертелах молочных поросят, бараньи туши и крупные куски говяжьей вырезки.

Пробираясь с собаками сквозь это скопление людей, которые были чересчур заняты, чтобы обращать на нее внимание, она вдруг услышала за спиной взрыв смеха. Оказалось, что Ромул приметил на одном из разделочных столов остывающий после вертела кусок свинины, чересчур аппетитный, чтобы пес мог устоять перед таким искушением. Громадные челюсти распахнулись, огромный язык прошелся по выскобленной до блеска сосновой столешнице, и кусок в мгновение ока исчез в собачьей пасти.

– Ах, негодник! – воскликнула потерявшая на секунду бдительность кухарка, на которой красовались целых два фартука.

Ромул, не выпуская кусок мяса из пасти, рванулся к двери, женщина, размахивая в воздухе скалкой, устремилась за ним.

– Ох, извини его, Гертруда! – ринулась на защиту своего друга Ариэль.

Кухарка выбежала на улицу, парок от ее дыхания таял в холодном воздухе. Ромула нигде не было видно, Рем тоже, видимо, убежал за ним.

– На самом-то деле он вовсе не вор, – продолжала оправдываться Ариэль.

– Все собаки – воришки, миледи, – убежденно заявила Гертруда. – Это у них от природы, если только скверные привычки не выколотить из них. Их сиятельства это хорошо знают.

– Да-а… – протянула Ариэль.

Братья ее действовали весьма примитивными методами, когда необходимо было добиться повиновения от животных – не говоря уже о сестре.

– Это не повторится, обещаю тебе.

Кухарка с сомнением посмотрела на Ариэль, потом добродушно усмехнулась.

– Ладно, ничего страшного. Подумаешь, жалкий кусок свинины. В конце концов сегодня день вашей свадьбы.

С этими словами она повернулась и скрылась в кухне.

«День свадьбы, если жених все же появится», – поправила ее про себя Ариэль, направляясь к конюшне. Будет в высшей степени неприлично, если граф Хоуксмур не приедет на свою собственную свадьбу. Подобное оскорбление могло вызвать новую волну кровавой мести.

Но, возможно, именно в этом и заключался его план. Он вынудил своих врагов согласиться на крайне неприятное им предложение и теперь останется стоять в сторонке, смеясь над их публичным унижением. Странно, но сама Ариэль не чувствовала бы себя ни в малейшей степени униженной при подобном повороте событий. Вероятно, потому, что это будет куда менее противно, чем изображать любовь перед алтарем, будучи на самом деле всего только наживкой в руках своих братьев.

Когда Ариэль вошла в конюшню, Эдгар сидел на перевернутой бочке для дождевой воды и возился со старой уздечкой.

– Оседлай чалую, Эдгар. Я хочу дать соколенку возможность размяться.

– Сейчас, миледи. – Эдгар поднялся на ноги. – Я буду готов через минуту. Или вы предпочитаете Джошуа?

– Пожалуй, я возьму Джошуа. Мне бы хотелось, чтобы ты остался в конюшне… приглядывать за жеребенком.

Ариэль нахмурилась. Ей не очень хотелось снова вызывать гнев Рэнальфа, отправляясь в одиночестве на верховую прогулку, но куда больше она беспокоилась о том, что ее аргамаки останутся без присмотра. Если братья начнут проявлять к ним повышенный интерес, она должна сразу узнать про это от своего человека.

Девушка вошла в помещение для соколов, расположенное рядом с конюшней. Здесь было темно, в воздухе висел тяжелый запах крови маленьких птичек, которыми кормили соколов, и кислый запах птичьего помета. Соколы сидели на насестах, глаза их горели в темноте.

Она подошла к третьему насесту и осторожно погладила хохолок из перьев на голове сокола. Тот тут же поднял на нее острый, недобрый взгляд и почти коснулся хищно изогнутым клювом ее пальцев.

– Ах ты, мой противный! – восхищенно прошептала она, не убирая, однако, руку.

– Вы берете сегодня Колдуна, миледи? – Из темноты появился сокольничий, двигаясь быстро и бесшумно, как и его птицы. В руках он держал колпачок и короткие кожаные путы.

– Да, проедусь с ним вдоль реки.

Она взяла с полки толстую кожаную рукавицу и надела ее себе на правую руку; сокольничий тем временем надел колпачок на голову сокола, закрепил на его лапах путы и снял птицу с насеста.