Текст книги "Жена моего мужа"

Глава 12. Карла

– Можно я вылижу миску? Пожалуйста, ну пожалуйста! – просила Карла, поднеся ко рту деревянную ложку с вкусно пахнущей смесью яйца, муки, масла и сахара. Мама никогда не позволяла ей пробовать, пока не будет готово, но что-то подсказывало Карле, что Лили уговорить можно. Иногда мы сразу угадываем верную линию поведения с человеком.

– Ну пожалуйста-а-а-а-а!

– Конечно. – Лили стояла в розово-белом, в горошек, фартуке. – Мы с братом всегда так делали.

– М-м-м! Вкусно!

– Не так много, затошнит! – Лили мягко придержала руку Карлы.

Карла надула губы, как делала мама, если Ларри говорил, что снова может опоздать. Но затем вспомнила, что иногда это Ларри раздражало. Лили она раздражать не хотела.

– А как зовут вашего брата? – спросила девочка в надежде сменить тему.

Лили промолчала, ставя пирог в духовку. Карла чувствовала появившееся напряжение, как ритмичное потрескивание, словно иглу звукоснимателя поставили на пластинку, а музыка еще не началась.

Эд, сидевший по-турецки на полу с альбомом, отложил уголь для рисования. Лили долго возилась у духовки, выравнивая пирог, а когда повернулась к столу, лицо у нее было красным, будто раскаленным.

– Его звали Дэниэл.

Карла знала этот монотонный голос. Он появлялся у мамы, когда она говорила что-то важное, но не желала, чтобы начались расспросы. «Твой дедушка не хочет меня больше видеть» или «Возможно, когда-нибудь ты вернешься в Италию одна. Бабушка будет рада с тобой познакомиться».

Английский язык очень странный, но Карла, при всей своей ненависти к школе, весьма внимательно относилась к грамматике. Грамматика ей нравилась. Это как стихи или колыбельные, которые мама пела ей на итальянском. Сейчас они проходят времена – настоящее, прошедшее, будущее. «Она идет по улице, он шел по улице». «Моего брата зовут Дэниэл, моего брата звали Дэниэл».

Значит, брат Лили сменил имя. В школе они читали рассказ о человеке, который так поступил.

– А как его теперь зовут?

Эд снова быстро заскрипел углем по бумаге. Лили отвернулась к духовке и сказала неожиданно сердито:

– Я не хочу о нем больше говорить.

У Карлы пересохло во рту. Сладость масла, муки и сахара пропала. Одновременно по телу пробежал трепет острого любопытства, как бывает, когда случается что-то плохое, но не с тобой.

– Его кто-то обидел? – В памяти Карлы живо возник бедный Чарли с распоротым мехом и написанное с ошибкой слово «Варовка».

– По-моему, на сегодня хватит вопросов. – Эд встал. – Поди сюда, Карла, посмотри. Что скажешь?

Девочка на листе выглядела совсем как Карла! Она поднимала ложку со смесью для пирога к губам, и ее глаза сияли. Но в то же время в ее облике было что-то печальное. Как Эд понял, что в глубине души Карла до сих пор скорбит по Чарли? Его заместитель пах не так, как Чарли. И не любил ее так, как настоящий Чарли, Карла это чувствовала.

– А где Лили? Почему ее нет на рисунке?

Смех, донесшийся от плиты, прозвучал ниже обычного. Лили всегда смеялась серебристо, как колокольчик.

– Не обращай внимания, Карла, я уже привыкла.

Карле стало неловко. Мама так говорила, когда Ларри опаздывал или вообще не приходил: «Я уже привыкла. Я прекрасно знаю, что на первом месте у тебя жена. Обо мне не волнуйся».

– Прекрати, – повысил голос Эд. – Не перед ребенком же!

– Я не ребенок, – начала Карла, но Эд сунул рисунок ей в руки:

– Оставь себе, если хочешь.

Правда? Это ей? Карла положит его в особую коробку, где уже лежит первый набросок. Значит, она Эду правда нравится?

– Отчего же нет? Так будет лучше, чем держать его здесь. Моя дорогая жена может и к нему приревновать.

– Ты же вроде сам сказал: «Не перед ребенком!»

Лили сердито мыла посуду – мыльные брызги летели во все стороны. Один попал Карле на туфлю. Туфли уже стали малы, но деньги маме заплатят только в следующем месяце. «Я не могу просить у Ларри больше», – сказала она.

Зато Карла могла. После того как она застала Ларри с красногубой тетей, в девочке крепла уверенность, что теперь она сможет попросить у Ларри очень многое. Новый Чарли – это только начало.

– А давайте пойдем гулять? – попросила она, взяв Эда за руку левой рукой, а Лили – правой. И добавила то, что слышала через стенку, когда мама танцевала с Ларри: – Очень большое пожалуйста!

До конца дня Карла получила в подарок еще пять рисунков: Карла в парке на качелях, Карла кормит уток, Карла бегает, Карла думает, подперев подбородок рукой, Карла ест купленный Лили десерт «Слава Никербокера»[11]11
  Ироническое прозвище жителя Нью-Йорка.


[Закрыть] с густым клубничным сиропом.

– А почему ты Лили не рисуешь? – спросила она Эда. И сразу поняла, что зря не промолчала. Но она ведь только хотела узнать, отчего та рассердилась.

У Лили вырвался странный смешок:

– Потому что я недостойна быть запечатленной на бумаге.

Эд ничего не ответил, но когда в следующее воскресенье Карла снова пришла к ним в гости, у стены стояла новая картина: Лили выглядывает из окна. Она была совсем как живая, словно вот-вот шагнет с листа в комнату.

В тот момент Карла поняла: мама ошибается. Пусть Лили другая, но она все равно красивая. Добрая. И любящая. Сердце Карлы переполняли эмоции. Она ее так любит!

– Как прекрасно! – выдохнула она.

Эд был польщен, как, очевидно, и Лили. Они обнялись, и вид у них был гораздо счастливее, чем в прошлый раз. От этого на душе у Карлы тоже стало хорошо. Если бы не воскресенья, ей бы не выдержать долгой недели. Понедельник, вторник, среда…

Мама уже не подсовывала записок под дверь: по молчаливому соглашению, по «дням Господним» Карла шла к Эду и Лили, а мама отправлялась на работу.

– Скоро, – пообещал Эд, когда Карла вдоволь налюбовалась портретом Лили. – Скоро я тебя снова нарисую, но сейчас мне нужно идти.

– Вот как? – подняла голову Лили. – Куда?

Эд пожал плечами:

– Просто выйду пройдусь. Наберусь вдохновения.

Карла не возражала против того, чтобы Эд ушел. Ее любимицей была Лили. У Лили всегда находилось для нее время – она не рисовала, уткнувшись в альбом, даже во время прогулок.

Но сегодня и Лили оказалась занята.

– Мне нужно поработать кое с какими документами, – сказала она. – А ты почитай немножко!

Карла выпятила нижнюю губу (обычно этого хватало, чтобы настоять на своем).

– Я книжку дома оставила!

– А ключ у тебя имеется?

– Ключ лежит на карнизе над дверью.

– Сама достанешь? – спросила Лили, не поднимая головы.

– О’кей.

– Спасибо. – Лили с улыбкой взглянула на Карлу, и девочка вдруг ощутила прежнее тепло. – Помочь тебе?

– Нет, вы заняты. – Карле очень хотелось угодить. – Я сама.

Вставляя ключ в замок, Карла услышала за дверью стон. Кто-то стонет от боли! Неужели мама заболела и вернулась с работы? Стоны доносились из ее комнаты.

Карла открыла дверь и остановилась как вкопанная. На полу лежала шляпа Ларри. А сам Ларри лежал на маме. Только мама была непохожа на себя: лицо было красным, волосы – влажными, а глаза так широко открыты, словно лезли из орбит. Неужели Ларри мучает маму? Но мама вовсе не казалась обиженной. Она вообще не походила на маму.

Карла повернулась и выбежала.

– Где же книга? – спросила Лили, когда девочка вернулась.

– Не нашла.

– Ты в порядке? Что-то ты притихла.

– Можно я телевизор посмотрю?

– Конечно.

– А можно у вас остаться? Один разок?

Лили обняла Карлу.

– Куколка, у нас же всего одна комната.

Куколка? Лили уже ее так называла. Карла не знала, что это значит, но звучало красиво.

Лили закрыла свои книги.

– Вот что, я это и после сделаю. Хочешь, снова сделаем сливочную помадку? Отнесешь половину маме, когда она вернется с работы.

Но в дверь позвонили, и у щели для писем и газет раздался воркующий голос:

– Piccola? Это я.

У Карлы упало сердце. Она так и знала, что мама дома, она видела ее в комнате, хотя ей полагалось быть на работе. И хотя сейчас она говорила ласково, потом наверняка будет ругаться.

– Однако, – весело сказала Лили, – кажется, сегодня она освободилась пораньше.

Глава 13. Лили

Я бегу за Давиной по парку. Она что-то держит, а мне нужно отобрать это у нее, иначе мой брак с Эдом развалится. Давина замедляет бег, но стоит мне приблизиться к ней, как она уносится вперед. Вдруг она начинает чихать – так громко, что роняет то, что держит. Я наклоняюсь, чтобы подобрать этот предмет, но он выскальзывает у меня из пальцев. Наконец, при свете луны, мне удается поднять потерянную Давиной вещь. Это обручальное кольцо – в точности такое, как мне подарил Эд. Оно принадлежало его прабабке. Вдруг кольцо начинает крошиться у меня в руке. Я пытаюсь сложить его заново, но ничего не выходит – кусочки рассыпаются в пыль. Давина заливается высоким визгливым смехом…

– Можешь выключить? – раздается сонный голос Эда с другой стороны кровати.

До меня медленно доходит (несказанное облегчение!), что смех Давины – это сигнал будильника. В окно действительно светит луна, но мне пора вставать. Шесть утра. Надо успеть на первый автобус, потому что у меня назначена встреча с Тони Гордоном. С человеком, который, возможно, поможет вытащить Джо Томаса из тюрьмы.

– Давайте еще раз пройдемся по фактам.

Тони Гордон высокий и представительный. Ему бы на широкий экран – уверена, там Тони чувствовал бы себя столь же непринужденно, как и в «Линкольнс-Инн». И дело не только в ширине плеч или уверенности, с которой он носил темно-серый костюм, но и во властном, немного сиплом голосе. Тони не ходит, а ступает. Шествует. На нем всегда безукоризненно свежие, дорогие на вид сорочки (сегодня – в светло-розовую полоску; на ком-то другом такая выглядела бы чересчур женственно). Спокойная, размеренная речь – даже по телефону, даже в самых напряженных ситуациях. Готова спорить на что угодно, это мгновенно успокаивает и ободряет собеседника – меня-то точно ободряет.

Чем дольше я работаю с Тони Гордоном, тем больше убеждаюсь: этот человек знает, что делает, садится ли он за руль автомобиля, вешает ли картину, борется ли за освобождение приговоренного за убийство или занимается любовью.

Откуда взялась последняя мысль? Пока Тони повторял статданные – количество бойлеров и время «инцидентов», я невольно вернулась мыслями к Эду, щеки которого едва коснулась губами, прощаясь с ним сегодня утром.

Я уже боюсь возвращаться домой к мужу. С виду у нас все прекрасно: по пятницам мы вместе ходим в супермаркет, смотрим любимые телесериалы, устроившись на диване, по воскресеньям приглядываем за маленькой Карлой. Я не мешаю Эду рисовать на досуге, потому что это все, чего он хочет. Как он возмущается, что всю неделю вынужден работать на «идиотов»! Однако нельзя не заметить, что его два бокала вина за ужином превратились уже в три или четыре и что ко мне он практически не прикасается. Мы женаты всего два месяца. Чем все это кончится?

– А вы что думаете? – обратился вдруг ко мне Тони Гордон.

Меня бросило в жар от стыда. Передо мной знаменитый судебный адвокат, возможно, наш единственный шанс спасти невиновного (интуиция подсказывает мне, что Джо невиновен, пусть я его и недолюбливаю), а я сижу и думаю о своем неудачном браке.

– Я не уверена. – Ответить этой фразой было безопаснее всего.

– Все, Лили, не отвлекайтесь. В новом отчете психолога, который я заказал, говорится, что у нашего парня есть признаки синдрома Аспергера[12]12
  Одна из форм аутизма.


[Закрыть], а также отмечается его обсессивное поведение. – Тони Гордон взглянул в свои записи. – Это популярные термины, которые можно понимать по-разному. У нашего подзащитного есть такой пунктик: ему комфортно, когда все вокруг чисто и опрятно. Его нервирует, если вещи не на своих местах. Он понимает сказанное чересчур буквально, не всегда реагирует на ситуации так, как другие, испытывает трудности в общении. Еще он недолюбливает перемены и свободно оперирует цифрами.

– У меня брат точно такой же, – услышала я свой голос и лишь секунду спустя поняла, что надо было сказать «был». Но я часто так поступаю: легче делать вид, что Дэниэл по-прежнему жив.

– Правда? – Я почувствовала, как растет интерес Тони Гордона. – А это побуждает его к странным поступкам?

– Когда он был ребенком, нам лишь сказали, что он не такой, как все. Диагноз нам не назвали. С людьми он был то мил и очарователен, то вдруг становился груб и резок. Он не любил перемен… – Я мысленно провела рукой по гладкой коже седла. Почувствовала запах дерева. Покачала на руках Амелию… Нет…

– Лили, с вами все в порядке?

Я посмотрела на свои трясущиеся руки.

– Да.

Да, это толкало Дэниэла на странные поступки. Нет, со мной не все в порядке. Но Тони Гордон уже говорил о другом.

– Надо это учесть, – пробормотал он себе под нос. – Будем делать упор на факты и цифры, а не на эмоции, – по-моему, в прошлый раз защита с этим не справилась. Хорошо бы жюри состояло из людей, которые понимают статданные: нужны присяжные, которые подчиняются разуму, а не сердцу. Еще нам надо подчеркнуть, что, хотя у людей с синдромом Аспергера есть похожие привычки и особенности, каждый из них уникален и характер влияет на их поведение не меньше самого синдрома. Согласно проведенному мною исследованию, холодное, неэмоциональное, обсессивное поведение, зафиксированное в документах, – необязательно следствие Аспергера. Хитроумный вывод. Особенно если у кого-то из присяжных окажется личный опыт, который не согласуется с поведением Джо, или если наше описание его личности кого-то покоробит.

Я начала думать, нужна ли я здесь вообще. В конце концов, я ввела адвоката в курс дела; теперь все зависит от него.

– Пожалуйста, попросите руководство вашего бюро обеспечить ваше присутствие на моей встрече с клиентом, – сказал Тони. – Ваш опыт может оказаться очень полезным. Общественный резонанс этого дела обещает быть огромным. – Он снова посмотрел на меня с теплотой, почти отечески. – Нас никто не любит, – добавил он. – Мы же дьяволы, вы и я. Убийца в глазах общественности всегда убийца, даже если доказано, что он невиновен. Нам досталось дело общенациональной важности. Если разрешат пересмотр и мы выиграем, откроются шлюзы для всевозможных исков. Нам необходимо соблюдать осторожность.

– Знаю, – сказала я. На самом деле я этого не знала, но не показывать же ему свое невежество! Я хочу быть взрослой, хочу быть успешной в своей профессии и в своем браке. Но, кажется, просто не знаю, как это сделать.

Выйдя из «Линкольнс-Инн» – позади остались его прекрасные кирпичные стены и сочно-зеленый после дождя газон, – я пошла по городу, пробиваясь через толпы туристов. Я люблю пройтись по Лондону, подышать воздухом после душного офиса и спокойно подумать.

Подойдя к Вестминстерскому мосту, я на минуту остановилась, чтобы полюбоваться линией горизонта. «Нет зрелища пленительней! И в ком не дрогнет дух бесчувственно-упрямый…»[13]13
  Строка из «Сонета к Вестминстерскому мосту» У. Вордсворта (пер. В. Левика).


[Закрыть]

Дэниэл любил поэзию, его восхищал порядок, в котором слова попадали точно на свои места. Когда он бывал чем-то расстроен – потерявшимся кусочком головоломки или ботинком, которого не оказалось на обычном месте, – я иногда читала ему стихи. Причем стихи требовались с четкой структурой и легкой, но отчетливой странностью. Беспроигрышным вариантом всегда был Эдвард Лир.

– Простите, – сказала я, когда на меня кто-то налетел, и мрачно потерла локоть. Всю жизнь я извиняюсь за чужую грубость. Я постоянно извинялась за Дэниэла. А этот грубиян даже не остановился. Я оглянулась, но он уже исчез в толпе.

И тут я спохватилась – сумка! Не на плече, а другая, которая была под мышкой. Там все документы по Джо Томасу, цифры, которые он мне дал, записи, сделанные во время сегодняшнего разговора с Тони Гордоном. Теперь бумаги пропали.

Я сразу направилась в офис, думая о словах Тони: «Нам досталось дело общенациональной важности. Если разрешат пересмотр и мы выиграем, откроются шлюзы для всевозможных исков. Нам необходимо соблюдать осторожность».

Тогда я поняла это так, что нам нужно действовать осмотрительно, если мы хотим победить. Теперь я задумалась, не о личной ли безопасности он говорил. Возможно ли, что меня ограбили неспроста и человек на мосту, лица которого я не разглядела, толкнул меня специально, чтобы украсть важнейшие улики?

Я почти бежала по Хай-Холборн. Ушибленный локоть разболелся не на шутку. Необходимо срочно сообщить о случившемся моему начальнику, и Тони Гордону тоже…

Взбежав по элегантной викторианской лестнице с перилами красного дерева, я едва не столкнулась с одной из секретарш.

– У меня для вас два сообщения.

Первое было от Тони. Вскоре после того, как я ушла, ему позвонили из комитета по пересмотру уголовных дел: наше дело передано в апелляционный суд. Отлично. Все, что нам теперь нужно, – согласие суда, а затем, с Божьей помощью, повторный процесс.

– Не сейчас, пожалуйста, – сказала я секретарше, помахивавшей передо мной вторым сообщением.

– Это срочно. – Она сунула мне в руку листок бумаги. – Позвоните ей немедленно.

Сара Эванс. Откуда мне знакомо это имя? И тут я вспомнила. Так звали покойную подружку Джо Томаса.

Глава 14. Карла

Карла висла на маминой руке и тянула ее назад, подальше от автобусной остановки. Подальше от того, что приведет ее в школу. Подальше от издевательских взглядов и насмешек, от которых Карла казалась самой себе еще глупее. А тут еще новый Чарли упорно молчал.

– Поторопись. – Мамин голос звучал на высоких нотах. Так бывало, когда она готовилась запеть или едва сдерживала истерику (сегодня – явно последнее). – А то мы опоздаем.

При этих словах из-за угла показался автобус.

– Вон автобус! – Прекрасное мамино лицо стало старым из-за тревожных морщин. – Быстро!

Карла неохотно зашаркала по тротуару. Шарк, шарк по размокшим опавшим листьям черными кожаными туфельками, за которые заплатил Ларри. Выходные без Лили и Эда прошли скучно.

– Нельзя же ходить к ним каждое воскресенье, – сказала мама, будто и не сама все это устраивала.

Карла прекрасно понимала настоящую причину: она застала маму и Ларри дома, когда маме полагалось быть на работе. Мама чувствовала себя виноватой. Сначала это казалось удачным стечением обстоятельств, потому что можно было заставить маму сделать то, что она, Карла, хочет. Но потом все стало плохо, потому что мама отменила воскресенья у Лили. Они больше не будут вместе печь пироги, и Карле не достанется вылизывать миску, не будут делать человечков из каштанов и булавок и помпоны из шерстяной пряжи, как Лили научили еще в детстве. Не сидеть больше Карле перед Эдом, упиваясь собственной исключительностью, не бегать в парке и не качаться, схватившись одной рукой за руку Эда, а другой – Лили.

Остается только сидеть дома с мамой и ждать Ларри, хотя в прошлое воскресенье он вообще не пришел, а они специально для него сделали лазанью.

– Залезай. – Мамин голос стал спокойнее: они все-таки успели на автобус.

Карла забралась по ступенькам и уселась на обычное место впереди.

С недавних пор Лили с ними не ездила.

– Мне теперь надо раньше выезжать на работу, – объяснила она.

Зато на остановке напротив стоял Эд, увлеченно рисуя что-то в альбоме. Может, он опять рисует ее? Карла неистово забарабанила по стеклу.

– Карла! – В голосе мамы слышалось раздражение. – Я запретила тебе так делать!

Но Эд услышал и помахал ей альбомом. На душе у Карлы стало теплее. Эд ее любит! Она угадывала это по тому, как он рассматривал каждую черточку ее лица. Иногда он позволял ей посмотреть рисунки. Он сделал ее густые брови красивыми. Вот бы другие дети в школе тоже увидели в них красоту! Тогда не вели бы себя так отвратительно.

Автобус отъехал, Эд остался стоять на остановке. Карла почувствовала пустоту внутри.

– Не хочешь поднять своего Чарли? – сказала мама, указывая на грязный пол автобуса, усыпанный конфетными фантиками. Оброненный Чарли лежал рядом с пустой жестянкой.

– Он не Чарли, а просто гусеница, – сказала Карла таким тоном, как говорили другие дети в классе, если ей случалось сказать что-то глупое.

Мама очень удивилась:

– Ты же его так любила!

Как прежнего Чарли, хотела сказать Карла, которого она взяла у школьного хулигана и которого так жестоко зарезала та противная девчонка. Но Карла промолчала. Чарли, которого купил Ларри, пах иначе, был слишком молчаливым и не слушал ее секретов.

– Вот и приехали! – бодро сказала мама, когда впереди показалась школа. Словно ей не терпелось избавиться от Карлы, чтобы пойти на работу, смеяться, приятно пахнуть и увидеться, если получится, с Ларри за ланчем.

Карла смотрела через стекло, как ученики синей рекой текут в школьные ворота. У мальчишек лица были, как твердые орехи. Девчонки скалили на нее зубы, как крысы.

– Пожалуйста, Карла! Пожалуйста! – Мама тянула Карлу вниз по ступенькам автобуса.

Чарли, зажатый под мышкой, не сопротивлялся.

– Я пойду, только если ты попросишь Лили взять меня на воскресенье.

Глаза матери сверкнули.

– Ты хочешь пойти к чужим людям, вместо того чтобы побыть с родной матерью?

– Они не чужие, они мои друзья. Я хочу к ним так же, как ты хочешь к Ларри.

– Вы сходите или нет? – заорал водитель. Женщина с хозяйственной сумкой смотрела на них в упор, как и девчонки в коричневой форме, ходившие в школу получше, через одну остановку от этой. Там не было мальчишек, никто не плевался и не ругался. Мама говорила, это монастырская школа, где преподают монахини. Она пыталась устроить туда Карлу, но ее не приняли, потому что они с мамой редко посещают мессу.

– А нельзя ли начать ходить сейчас? – спрашивала Карла.

– Я сказала, что мы бы начали. Но монахини ответили – слишком поздно.

Карла надеялась, что еще не слишком поздно хотя бы вернуть воскресенья с Лили и Эдом.

– Я спрошу у них, – со вздохом сказала мама. Она вздохнула как-то необычно, словно воздух входил в ее полные красные губы, а не выходил. – Но ты должна пойти в школу сию же секунду. Обещаешь?

– Обещаю.

Мама подставила ей щеку для поцелуя, но Карла отвернулась и направилась к школьным воротам навстречу новому дню унижений.

– Италь-я-я-я-янка!

– Чего ты так смешно слова выговариваешь?

– Чего у тебя руки волосатые, как у мужика?

– И волосы на руках густые, как твои брови!

Насмешки летели градом.

– Что ты теперь стащишь? Папа говорит, что все итальяшки воры. Они в Риме у моей тети сумку украли.

Это заявил самый толстый мальчик в классе с лицом, как у собаки, которую Карла видела в парке. Эд сказал, что это бульдог.

– Я ничего не стащиваю!

– Не тащу, Карла, – пронзительный голос учительницы с тонким хрящеватым носом врезался в разговор. – Правильно говорить «не тащу». И что это за разговоры о краже?

– Карла у моего друга украла пенал, я вам говорила! Только мне никто не поверил, потому что он ей мячом врезал!

Дело принимало плохой оборот. Карла чувствовала, как краска предательски заливает щеки.

– Это неправда!

Учительница прищурилась:

– Действительно неправда?

Карла выпрямилась.

– Полностью.

– Понятно, – кивнула учительница и пошла к следующему столу.

– Врушка! Врушка! – начали скандировать дети.

Будь с ней Чарли – настоящий Чарли, – он бы посоветовал Карле не обращать внимания. Но с ней был самозванец (Карла уже дошла до буквы «С»), который просто сидел у нее на коленях и ничего не делал.

– Врушка! Врушка!

– Если ты не прекратишь, тебя Бог накажет! – Карла сверкнула глазами на Джин, сидевшую рядом и оравшую громче всех. – Он поразит тебя смертью, и ты умрешь!

Наступила тишина. Все ошеломленно замолчали. Карла и сама удивлялась себе – она даже не знала, откуда взялись эти слова.

– Карла Каволетти! Немедленно выйди из-за стола!

Прекрасно. Это то, чего она хотела. С высоко поднятой головой Карла прошагала из столовой в коридор.

– И будешь здесь сидеть до конца уроков!

Ну и отлично. Если ее не будет в классе, ее не будут травить. И тут Карлу осенило. Теперь она точно знала, что еще попросить у Ларри.

– Ненавижу школу, – твердила Карла вечером.

Учительница, конечно, рассказала маме о проступке Карлы. Девочка пыталась объясниться, но мама только рассердилась.

– Я тебе уже говорила, cara mia, надо научиться уживаться с этими англичанами…

Впервые в жизни Карле не терпелось увидеть Ларри, чтобы приступить к осуществлению своего плана. Мама явно ждала его сегодня: она надела свое розовое платье и пшикнула «Яблоневым цветом» в вырез на груди. Но зазвонил телефон, и оказалось, что Ларри понадобился жене. Мама очень расстроилась, и Карла тоже.

На следующее утро, когда она нехотя вошла в школьные ворота, на площадке стояла странная тишина. Ученики кучковались, с ужасом поглядывая на нее. Карла расслышала несколько раз произнесенное шепотом имя «Джин».

– Что случилось? – спросила Карла одну из одноклассниц, сидевшую на первой парте и не такую вредную, как остальные.

Но та отшатнулась от нее, как от бешеной собаки:

– Не подходи ко мне!

Когда все собрались и построились, Карла наконец узнала, в чем дело.

– К сожалению, сегодня у меня печальная новость, – начала директриса. Глаза у нее были красные, как у мамы после звонка Ларри. – Вчера вечером Джин Уильямс сбила машина, когда она возвращалась с собрания скаутов. Джин в больнице и, боюсь, в крайне тяжелом состоянии.

В больнице? Джин Уильямс? Девчонка, которая вчера громче всех обзывалась? Которой Карла сказала, что она умрет?

Карле стало неуютно оттого, что вокруг образовалась пустота. Стоявшие впереди одноклассники оборачивались и с опаской посматривали на нее. В тот день никто не старался ее задеть, никто с ней не заговаривал.

К концу недели Карла потеряла сон и аппетит. Стоило ей задремать, как она видела Джин, падающую под колеса блестящей машины Ларри, и с криком просыпалась.

– Что случилось, cara mia? – спрашивала мама, гладя ее по густым бровям. – Это из-за той бедняжки?

О происшествии уже знали все родители: из школы разослали письма, призывавшие к повышенной бдительности на дорогах.

Это я виновата, готова была признаться Карла, но что-то ее удержало. Пока мама ее жалеет, ее план удастся.

– В классе ко мне так плохо относятся, – пожаловалась она. – Только Джин была со мной добра. – Ложь так легко слетела с языка, что ей самой показалась правдой.

– Маленькая моя. – Мамины глаза наполнились слезами. – Чем же тебе помочь?

И Карла не упустила свой шанс:

– Я хочу ходить в другую школу, где носят коричневую форму и куда не берут мальчишек.

– Я же уже говорила тебе, piccola, монахини нас не примут.

Карла взглянула на мать из-под длинных ресниц:

– А ты попроси Ларри, он все может.

Мама покраснела до корней волос.

– Даже ему это не под силу. Но, возможно, он согласится отправить тебя в частную школу…

В тот вечер, когда Ларри приехал на ужин (хотя была всего только суббота), Карлу не пришлось отправлять спать дважды. Приложив ухо к стене, она вслушивалась в приглушенный разговор.

– Я понимаю, что многого прошу, но…

– Это невозможно! Что скажет моя жена, если обнаружит, что с нашего счета каждые три месяца исчезает такая солидная сумма?

Снова забубнили голоса.

– Однако кое-чем я, вероятно, смогу помочь… Тот монастырь, о котором ты говорила… У нашей фирмы есть отдельный годовой счет для пожертвований. Обещать ничего не могу, но наш директор может повлиять на монашек, и они согласятся даже на таких нерадивых католичек, как ты, дорогая…

Музыка закончилась раньше, чем Карла смогла расслышать что-нибудь еще. Дверь в спальню со щелчком закрылась. Вскоре Ларри выйдет и направится в ванную.

Он вышел. Карла соскочила с кровати и выглянула в гостиную.

– Ларри… – прошептала она. И в ужасе осеклась.

Вместо костюма на Ларри была только расстегнутая рубашка, а под ней… Фу-у-у!

Ларри беспомощно попытался прикрыться руками. По его лицу было видно, что он шокирован не меньше Карлы.

– Ты же давно должна спать! – раздраженно сказал он.

Карла взглянула на закрытую дверь в спальню.

– Если ты не поможешь мне со школой, где носят коричневую форму, я расскажу маме о тете в машине.

Лицо Ларри исказилось:

– Ах ты, маленькая…

– Ларри! – позвала мама из спальни. – Ты где?

Карла сверкнула на него глазами:

– И второй раз повторять не буду!

Так сказала одна из учительниц, когда Карла прослушала объяснение. Теперь ее очередь проявить жесткость.

За завтраком улыбка не сходила с маминого лица.

– Доченька, представляешь, я рассказала Ларри, как тебе не нравится в твоем классе, и он согласился помочь перевести тебя в монастырскую школу! Разве это не чудесно?

Да! Карла твердо посмотрела на Ларри.

– Спасибо, – тихо сказала она.

– Разве ты не поцелуешь его в щечку в знак благодарности?

Карла заставила себя подойти и коснуться губами старой, сухой кожи.

– Мамочка, – ласково начала она, вернувшись на свое место, – ты подумала о моей просьбе? Чтобы ты вышла в воскресенье на работу, а я побуду с Лили и Эдом?

Мать и Ларри переглянулись.

– Ты бы этого хотела? – В мамином голосе слышалось еле сдерживаемое ликование.

– Да, очень!

– Тогда я спрошу, не против ли они.

Против? Конечно же, они не были против. Карла услышала голос Лили из коридора:

– Мы ее очень любим. Приводите, когда пойдете на работу.

Что-то изменилось – Карла почувствовала это, едва войдя в квартиру к соседям. Эд почти не разговаривал с Лили. А Лили, вместо того чтобы встретить Карлу с новым рецептом пирога или клубком шерсти для нового помпона, сидела за кухонным столом среди книг.

– Она работает над делом, – сказал Эд, усадив Карлу на диван и попросив повернуться определенным образом. – Ей лучше сейчас не мешать.

– Тебе тоже лучше не мешать, когда ты рисуешь, – парировала Лили.

Карле стало неловко, и она сказала:

– Я думала, дело – это когда что-то делают.

Эд отпил из стоявшего перед ним стакана, где была налита темно-коричневая жидкость, пахнувшая, как виски, который мама наливала Ларри.

– Поверь мне, дел у нас тоже хватает.

– По-моему, достаточно, можно и помолчать, – Лили говорила ласково, но ее взгляд оставался холодным.

– Пожалуйста. – Эд повернулся к Карле: – А теперь не двигайся и думай о чем-нибудь приятном.

Так Карла и сделала. Она представила, как будет ходить в новую школу, где ее не обидят. А еще подумала об открытке с лондонским двухэтажным автобусом, которую они с мамой написали нонно в Италию, хотя и не ждут ответа. А вдруг…

Под дверью что-то заскреблось. Конверт! Желая услужить, Карла соскочила с дивана, подняла конверт и подала Лили. Эд раздраженно засопел: модель должна сидеть неподвижно!

– Эд! – Голос у Лили стал как у мамы, когда Ларри недавно не смог приехать. – Взгляни.

Лицо Эда сразу стало напряженным.

– Надо звонить в полицию. – Он посмотрел на Карлу. – Давай проверим, не пришла ли твоя мама с работы.