Текст книги "Вслед за змеями"

6
Догони меня

Кольцо катилось все дальше и дальше, и Марья едва за ним поспевала, бежала вприпрыжку, перескакивая камни и выбоины. Шарф так и остался на полу торгового центра, и ветер жгуче щипал за шею. Волосы выбились из-под капюшона, лезли в глаза, а хриплое дыхание вырывалось изо рта с белыми облачками пара, изморозью оседавшими на щеках.

Кольцо дразнило Марью: то почти замирало, позволяя сбавить шаг и отдышаться, то пускалось вперед большими скачками. Марья боялась потерять его в ночной темноте, но оно блестело, словно отражало бледный свет невидимой луны.

Вместо окон и фонарей город освещал сам себя – слабо светились стены домов, проступая из темноты, мерцали контуры деревьев, светлячками рассыпались искры. Оглядываться было некогда, Марья даже не задумывалась, в какую часть лабиринта ведет ее кольцо. Иногда краем глаза она замечала жуткие фигуры, сгорбленные или, наоборот, худые и прямые, как палка, но никто не пытался остановить ее или заступить ей дорогу. Словно торговец, передавший таким странным образом приглашение, берег ее. Словно твари видели в ней чужую жертву и не желали с хищником ссориться.

Мысли мелькали в такт бегу, дробясь на бессмысленные обрывки и исчезая прежде, чем Марья успевала обдумать их до конца. Она думала: надо было оставить записку Финисту. Она думала: не надо, я постараюсь вернуться до того, как он проснется. Она думала: а как я найду дорогу обратно?

На перекрестке у сквера она все-таки потеряла кольцо из виду. Марья остановилась, пытаясь отдышаться, и холодный воздух обжег легкие. Она запрокинула голову – дождь закончился и тучи медленно истаивали, обнажая иссиня-черное небо, усыпанное солеными кристаллами звезд. Улыбкой кота-баюна плыл хищно изогнутый месяц, и небо вокруг него расплывалось раной, взрезанное его острыми рогами. Звезды медленно вращались, словно были не далекими светилами, а рисунками на куполе планетария. Марья нашла полярную звезду – яркую, колючую, белую, как первый лед, – медленно повернулась вслед за ней, как подсолнух за солнцем.

А потом звезда исчезла, словно трещина прорезала купол и проекция звезд утонула в ее глубине. Тьма, гораздо старше и страшнее бескрайнего космоса, жадно подглядывала в эту щель и тянула щупальца, пытаясь утащить к себе больше и больше звезд.

И не только звезд.

Марья поспешно опустила голову, растерла затекшую шею. У ног блеснуло что-то – мелко и холодно, застывшей каплей лунного света. Марья подняла кольцо, и оно безжизненно осталось лежать на ее ладони – ледяной ободок из дешевого металла. Марья сжала пальцы, и мороз прострелил ладонь до костей, словно иглы в кожу вогнали. Но она давно привыкла ко всем лицам холода, чтоб выпустить свою путеводную нить.

Оглядевшись, она заметила на одной из дорог смутно знакомую фигуру в лохмотьях. Слабый ветер едва колыхал их, и края оборванной ткани перетекали в темноту. Все еще тяжело дыша после бега, Марья осторожно двинулась к нему, замирая на каждом шагу и щурясь, готовая в любой момент развернуться и броситься прочь. Но фигура блеснула знакомыми светлыми глазами и поманила пальцем.

На расстоянии в несколько шагов Марья остановилась.

– Назови цену! – хрипло потребовала она, но торговец без разговоров развернулся и прихрамывая свернул с перекрестка на одну из боковых улиц, поменьше.

Марья бросилась следом, подгоняемая уже не любопытством, а раздражением. Где-то глубоко царапалась мысль, что все как-то слишком подозрительно, слишком не к добру, но она уже не могла остановиться – если уж и получать по шее от Финиста за отлучку, то за результат, а не за пустой риск. Глупо будет развернуться в самом конце, когда и так уже нарушила правила.

Оглянувшись перед тем, как свернуть вслед за торговцем, Марья не увидела ни перекрестка, ни сквера – только темные громады девятиэтажек. Тревожно заныло сердце – как она отыщет путь обратно? Как ее отыщет Финист в этом лабиринте? Кольцо все еще кололось холодом в ладони, и Марья глупо надеялась, что оно и обратный путь укажет.

Все ведь зависит от того, на что она сторгуется, ведь так?

Надо просто быть осторожной – в словах и шагах, просто быть…

Она нырнула вслед за торговцем в покосившиеся ворота старенького деревянного дома в два этажа и тут же отпрянула обратно – во дворе клокотало что-то огромное, влажно блестящее кровью и грязью. Марья тихо попятилась, пока оно ее не заметило, и лопатками ударилась в кого-то. Когтистые ладони легли на плечи, и на ухо проскрипело:

– Разве ты передумала торговаться, прелесть моя?

Ладони сжались и когти больно впились в кожу сквозь пальто и свитер, Марья забилась молча, пытаясь вывернуться из хватки торговца. Торговца ли?

– Разве можно что-то узнать, что-то не забыв? Например, себя, – торговец мерзко хихикал над ухом, подталкивая Марью обратно к воротам. – Станешь частью черного разума, вот и узнаешь все, что захочешь… и о себе, и о сестрице, и о братце названом… Правда, воспользоваться этим знанием не сможешь, радость моя, но разве это важно?

Марья вцепилась в деревянный столб, дернулась в сторону, вырываясь из когтей, и они прочертили глубокий кровавый след на плечах. От боли перед глазами даже посветлело на мгновение, стон завяз в стиснутых зубах, и Марья бросилась прочь. Кольцо уже улетело в грязь, раны пульсировали огнем, и ткань неприятно прилипла к коже, пропитываясь кровью.

Прочь, не важно куда, прочь!

Как вообще он смог нарушить слово? Финист же говорил, что нечисть обещания держит!

…далеко от темного двора с коротким вскриком проснулся Финист, с ругательством стянул куртку и схватился за плечо, липкое от крови. Огляделся с замиранием сердца, еще не до конца веря догадке.

Очередные ругательства так и не сорвались с его губ – он уже несся вниз и дальше, в ночь, и пульсирующая нить боли указывала ему путь вернее компаса…

Снова мелькали камни под ногами, сливаясь в мерцающую темную гладь, рябую от трещин и швов брусчатки. Марья неслась, едва касаясь земли, дыхание клокотало в горле, и воздуха не хватало. Она слышала скрипучий смех за спиной, словно жуткий торговец всегда отставал на пару шагов, не больше, – но оглянуться боялась. Теперь она проклинала себя и за любопытство, и за риск, и за глупость, но быстрее бежать от этого не получалось.

Споткнулась она на ровном месте, сделала несколько заплетающихся шагов и остановилась, жадно хватая воздух ртом. Вокруг слабо мерцали стены старых домов, все в черных оспинах отбившейся штукатурки на еще сохранивших былое величие фасадах. Дороги разбегалась веточками-ниточками и исчезали в темноте – идешь, не зная куда, не зная, что за поворотом встретишь.

Израненные плечи жгло болью, и Марья глубоко дышала, пытаясь не стонать. Ей казалось, что на нее смотрят, что ее оценивают, и она оглядывалась, дергалась судорожно, но никого не замечала. Старалась вести себя тише, но собственное дыхание, отдающееся хрипом в груди, казалось оглушительным.

Но разве спасет тишина жертву, если хищники уже идут на запах крови?

Дорога окончилась маленьким сквериком в тупике – черные остовы деревьев, мерцающие ленты дорожек, в центре памятник – оплывший, бесформенный, не понять кому. За высокой чугунной оградой – абсолютная тьма. Даже спрятаться негде.

– И почему я не удивлена? – процедила сквозь зубы Марья, с неохотой оборачиваясь.

Она уже догадывалась, что увидит за спиной.

Они стекались к ней со всех сторон – и безглазые, тонкорукие твари, и подобия животных, и совсем неотличимые от людей. Огоньки глаз рассыпались разноцветными светлячками в ночи, но никто не спешил подойти, никто не спешил напасть. Марья не обольщалась – не из милосердия. За их спинами стоял торговец – и даже твари старались держаться от него в стороне.

Страха не было, только злость на себя, тоска и чувство вины, снова вцепившееся в сердце, – она не справилась, опять всех подвела. И в этот раз – гораздо страшнее, чем раньше.

Марья прижалась лопатками к гранитному постаменту, и холод тут же ужалил в спину и отступил, растворяясь в нервной дрожи. Под слоем льда шевельнулся монстр: что, мол, рискнешь меня разбудить? Марья зажмурилась, прогоняя тихий навязчивый голосок. У сердца разгоралось пламя, быстрее гнало кровь по венам, встряхивало электрическим разрядом, заставляя просчитывать варианты, искать выход там, где его не было.

– Ну раз нет, – губы сами собой растянулись в истеричной улыбке, – значит, сделаю.

Марья оттолкнулась от памятника и бросилась навстречу тварям, с каждым шагом разгоняясь все сильнее. Главное – не споткнуться, главное – не сбиться с шага, все просто, все получится, все… В последний момент Марья вильнула в сторону от дороги, не останавливаясь взлетела на ограду – опереться на чугунную завитушку, схватиться за столб, замереть, балансируя на верхней перекладине, пытаясь не напороться на острые штыри…

Она оглянулась и сама не поняла зачем. Словно что-то дернуло ее против воли, заставило замереть за миг до спасения. Марья прищурилась, часто и глубоко глотая воздух, даже не пытаясь уже успокоить дыхание, пробежалась взглядом по мордам тварей, и там, где до этого одиноко стоял торговец в лохмотьях, теперь были двое, старик и молодой высокий мужчина, оба с открытыми и спокойными лицами.

Люди.

Чертыхнувшись, Марья прыгнула вниз, в непрозрачную тьму – пусть хоть к чертям на куличики занесет, лишь бы от голодных тварей подальше! Приземлилась неудачно, отбив пятки и чудом не подвернув ногу, и выпрямилась медленно, не доверяя своим глазам. Она стояла перед озером, мелким и неподвижным, в черной воде которого отражался низкий, нереально огромный месяц. Резко пахло солью, и она, ослепительно белая в ночной темноте, хрустела под ногами. Абсолютный покой.

Марья сделала несколько заплетающихся шагов к воде, оглянулась. Пустынный берег прорезала чугунная ограда едва ли не в половину человеческого роста, изъеденная и покрытая белыми наплывами соли, за ней мерцали глаза тварей, но ни одна не осмелилась даже приблизиться к невидимой границе.

Марья счастливо расхохоталась. Ее план удался, она смогла сама выпутаться из неприятностей, она справилась! Если б еще так не болели глубокие раны на руках и если б она знала, как безопасно вернуться к Финисту…

– Будем радоваться малому. – Марья облизнула губы и медленно пошла вдоль воды, любуясь на извилистые соляные отмели.

Она не заметила, когда вокруг дрогнул мир и разбился, осыпавшись колючими снежинками.

– Нет, так не пойдет, – усталый старческий голос, смутно знакомый, раздался словно над ухом, и Марья дернулась, оглядываясь.

Конечно же, никого она не увидела – воздух мерцал, прошитый бесконечным потоком белых крупинок. Марья вытянула руку – и кожу ужалили укусы мелких белых песчинок, а очертания пальцев размылись. Теперь она не видела, куда идет, и сердце снова начало тревожно срываться в галоп. Шаг, другой, и густой запах соли ослаб, отдалился, а губ коснулось влажное дыхание близкой реки.

Марья едва не застонала от отчаяния, дернулась назад, но ноги не послушались, они уверенно и неторопливо несли ее вперед, обходя камни и кочки, словно кукловод потянул за ниточки. Покорной куклой она возвращалась обратно в город, обратно в сквер, обратно к стае голодных тварей, и ничего не могла изменить. Только скрипеть зубами и искать взглядом того, кто заманил ее в ловушку.

Воздух прояснился, словно одну за другой подняли сотни вуалей, за которыми скрывались когтистые и зубастые твари. Марья чувствовала их кислый запах и клокочущее дыхание, шла и шла мимо, все еще ведомая кукловодом, и все, что могла, – нервно сжимать и разжимать кулаки.

Пронзительно скрипнув, за ее спиной захлопнулись ворота в сквер, отрезая путь к спасению. И в тот же миг со звоном оборвались натянутые ниточки, и Марья обессиленной куклой прислонилась к ограде, безучастно глядя, как к ней подбирается одна из тварей, похожая на огромного косматого пса с глазами, светящимися гнилым зеленоватым светом. Ее когти скрипнули по брусчатке, когда тварь сжалась пружиной перед прыжком.

Сильный удар сшиб ее на землю, Марья едва успела подставить локоть, чтоб не расшибить нос, сжалась, защищая живот от когтей, но следующего удара не последовало. Она оглянулась и едва не вскрикнула от радости – над ней стоял Финист, он дышал тяжело и быстро, а перед ним на ноги поднималась тварь, выправляясь после неудачного прыжка.

Радость померкла так же быстро, как и вспыхнула, – ясно, что второй раз тварь не промахнется. Или не промахнутся все остальные. Марья с трудом поднялась на ноги, сжалась за спиной Финиста, зашарила по карманам, надеясь отыскать хоть что-то полезное, но пальцы находили только мятые бумажки, монетки и пару скрепок. Марья с раздражением швырнула их на землю, проклиная себя за то, что не приучилась держать при себе что-то действительно нужное.

С коротким рыком тварь снова взвилась в прыжке, мелькнули когти, со звоном ударили о подставленный нож. Финист ударил резко и точно, но сталь только увязла в густой шерсти твари, зашипела, словно растворяясь в кислоте. И следующий удар когтей парировать было уже нечем. Марья заорала, когда весь правый бок ошпарило болью. Она кулем повалилась на землю, жмурясь и подвывая, прижав руку к ребрам и с ужасом ощущая, как быстро становится влажной и теплой плотная ткань пальто.

Рядом сквозь зубы постанывал Финист, зажимая раны, кровь темной дробью стучала по камням, и даже Марья чувствовала ее запах – и запах своей крови. Всего один удар – и все кончится. Всего одна вспышка боли – и больше не будет ни ее, ни страха, ни вины.

Но тварь больше не атаковала.

Сморгнув пелену слез, Марья приподняла голову и огляделась – светлячки чужих глаз растекались по темным лабиринтам улиц, исчезая так быстро, словно это за их хозяевами гнались монстры из самых жутких кошмаров. Тварь тихо скулила совсем рядом, Марья могла руку протянуть и коснуться густой шерсти, переходящей в темные дымные кольца. Глаза твари медленно гасли, когти в агонии скребли брусчатку, оставляя глубокие борозды в камне.

Все звуки схлынули, словно в уши воды налили, остался только глубинный гул, успокаивающий и усыпляющий. Кажется, даже боль притупилась. Марья с трудом поднялась на ноги, сама не зная зачем, по животу щекотно стекало что-то теплое.

Кто-то шел к ней – медленно, словно издалека, и бытие покорно расползалось, позволяя ей пройти, с въедливым шелестом чешуи втянуть кольца в слишком маленький, слишком хрупкий для нее мир. Марья прищурилась, чуя, как болезненно обрывается сердце, оставляя после себя тянущую пустоту.

Лучше бы ее задрала собака.

Она осталась неизменной, такой, какой Марья видела ее в последний раз, – строгое пальто, аккуратно повязанный шарф, коса, заплетенная набок и переброшенная кольцом вокруг шеи. Закрытые глаза и неподвижное, умиротворенное лицо, в котором не осталось ничего человеческого или живого.

Снова начался дождь – монотонный, мелкий, теплый, слишком теплый для февраля, пусть и на другой стороне. Сухая горечь воздуха наждачкой прошлась по горлу, и Марья раскашлялась, но так и не смогла отвести от нее взгляда.

– Вот же… гадство, – сплюнул кровью Финист, тоже разглядев нежданную спасительницу.

Она остановилась перед корчащейся тварью, и та, жалобно всхлипнув, растеклась лужей черной воды, быстро ушедшей в щели между брусчаткой. Теплые и такие родные пальцы коснулись щеки Марьи, заботливо стерли слезы, но она только дернулась от прикосновения, словно легкое касание жглось больнее пощечины.

– Я же велела вернуться домой.

Ее голос звучал очень устало и очень знакомо, против воли возвращая Марью в то время, когда она все делала назло, а сестра только обессиленно прикрывала глаза. Но низкое, далекое, едва различимое эхо, словно идущее из-под толщи воды, не позволяло забыть о реальности.

Едва сдерживая стон, Марья шагнула вперед, вцепилась в плечи сестры, оставив на светлом пальто кровавые отпечатки.

– Ань. – Ее голос срывался, и каждое слово она выталкивала с трудом. – Проснись. Пожалуйста.

– Тшш, – неподвижные губы дернулись, изображая улыбку. – Не буди ее. Не надо. Возвращайся.

Марья всхлипнула, отстраняясь от самой жуткой твари на этой стороне, дернула головой. Медленно накатывали холод и слабость, захотелось спать. Боль медленно-медленно бледнела и растворялась в темноте.

– Нет. Ни за что. Не с тобой. – Марье хотелось кричать, но она едва шептала.

Кажется, был еще голос, зовущий ее сестру, кажется, мелькнули странные белесые огни, силуэты зверей, но дождь усилился, и его гулкий монотонный шум отгородил их троих от всего мира. Та, что заняла тело Ани, снова провела пальцами по лицу Марьи, покачала головой. Снова повторила:

– Ты должна быть в безопасности.

И весь мир затопила горькая темная вода.

7
Взаперти

По лицу скользнул солнечный лучик, щекотнул нос, запутался в волосах. Марья подставила ему ладонь и долго смотрела, как кусочек бледной до синевы кожи сделался золотым. Но луч угас еще до того, как рука, обессилев, упала на одеяло.

– Вам что-нибудь нужно, госпожа?

Приставленная к ней служанка, из крепостных, была уже не молода, но носила две косы на девичий лад. Приятное, хоть и изможденное лицо почти всегда улыбалось, но в глазах не было теплоты.

– Когда ты меня выпустишь отсюда, Аксинья? – Марья вздохнула и снова подняла ладонь. Пальцы тряслись. – Мне даже неба не видно.

– Рано еще, госпожа. Вы же на ногах едва стоите.

Аксинья помогла Марье усесться на кровати, взбила подушку под спиной, принесла тарелку с супом, поверх которой лежал ломоть белого хлеба. Марья покорно принялась за трапезу, не чувствуя вкуса: она уже несколько дней валялась в странном доме, в полупустой комнате, стены которой были выкрашены в зеленый, насыщенный и темный цвет. Кровать Марьи стояла у глухой стены, а в окна она видела только редкую прозелень деревьев и темные, словно обугленные бревенчатые стены мелких построек. Ей ничего не рассказывали; кроме Аксиньи, к ней заходил только доктор, накладывал швы, менял повязки. Строгий и молчаливый, он только повторял, что все будет хорошо и молодая госпожа скоро поправится. Аксинья же на все вопросы отмахивалась, не велено, мол, госпожу тревожить.

Один раз только обмолвилась, что на Марью якобы на охоте волки напали. Повезло, мол, что только кожу с ребер содрали.

Марья медленно жевала хлеб, бездумно размешивая суп. Любая еда здесь скрипела на зубах, а после трапезы губы стягивала сухая корка: сколько ни пей воды – легче не станет.

Аксинья ловко подхватила тарелку, когда Марья выпустила ложку из ослабевших пальцев. Марья не пыталась ее остановить – ни сытости, ни голода она не испытывала, только скуку. Большую часть времени она спала, пока раненый бок не докучал зудом и болью. Лечебные мази лишь слегка ее облегчали.

В одном Та-которая-не-Аня оказалась права – здесь было безопасно.

Разве может быть что-то безопаснее постели, с которой ты не сможешь встать без чужой помощи?

Время Марья научилась отмерять по приходам своей тюремщицы и сиделки. По вечерам Аксинья задергивала плотные шторы, насыщенно изумрудные, с вышивкой медными нитями и тяжелыми кистями, топила изразцовую печь в углу. Горячий воздух качал Марью в своих ладонях, и она постоянно утирала со лба мелкие капли пота. Она жаловалась Аксинье, что ей душно и тяжело дышать, но та только прятала ладони под передник и качала головой – доктор сказал, что Марье нужны покой и тепло.

Что хотела сама Марья, опять никого не интересовало.

Ей больше не снился ледяной терем – зачем? Она и наяву оказалась в точно такой же темнице.

Утром она попробовала встать. Ноги дрожали, как у жеребенка, но все-таки слушались. Придерживаясь ладонью за стену, Марья подошла к окну, повоевала со створками, но не смогла распахнуть их. Слабые пальцы не справились с хитрым замком – слишком хитрым для этого старого, почти сказочного дома.

Марья присела на подоконник и откинула голову назад, чувствуя, как солнечные лучи, просеянные кронами деревьев, тепло щекочут ей затылок. Сонная апатия первых дней схлынула, и теперь Марья гадала, где и как оказалась. Последнее, что она помнила, как захлебывается, как воздух вокруг превращается в горькую воду, как безучастно следит за этим чудовище в теле ее сестры.

Дыхание сбилось, и боль тут же кольнула раненый бок, но Марья отмахнулась от нее, как от мухи. Она отказывалась верить, что это все устроила Аня. Нет, это не могла быть она! В конце концов, она не настолько дура, чтоб дважды наступать на одни и те же грабли с заботой! Марья до боли стиснула пальцы, силой заставляя себя думать, что неведомая тварь вползла в мысли Ани, в тело Ани, отравила ее и притворилась ею, извратив все, что было в ней хорошего. И забота обратилась контролем, а любовь – тюрьмой.

Жаль, Марья так и не узнала, что случилось на самом деле, да и могла ли узнать? Торговец с самого начала был приманкой, такой соблазнительной, такой безопасной… Марья грустно улыбнулась – неудивительно, что она ему поверила. Может, и Финист поверил бы. Он же сам сказал – нечисть, если дала слово, всегда его держит.

Только вот ловушку Марье устроили люди.

Это была еще одна загадка, над которой Марья ломала голову со скуки, пока не проваливалась от слабости в забытье. Она пыталась вспоминать их лица, их голоса, но они ускользали, растворяясь среди тьмы и воды. Марья могла бы поклясться, что раньше их не встречала. Старик и длинноволосый юноша – весьма колоритная пара, она б точно не забыла. И они слишком много знали – и о Марье, и о сестре, и о Финисте.

О Финисте, пожалуй, даже больше, чем об остальных. Как там на площади торговец заливался? «Ни глаз, ни крыльев, взять с него нечего»? Марья поймала непослушную прядку, лезущую в глаза, накрутила на палец, дернула несколько раз. Короткие уколы боли помогали сосредоточиться. Стоит ли верить этим словам? Откуда ей знать, может, и это было красивой ложью, чтоб она не привела к ним Финиста, способного распознать западню.

Или… или за Финистом они и охотились. Ведь самый простой способ добраться до хитрой и внимательной добычи – приманить на глупую девчонку, которую он вынужден защищать.

Но с другой стороны… он ведь даже не попытался унести ее от тварей, только такой же жертвой встал между ними и ею.

Хлопнула дверь, и Аксинья негодующе воскликнула:

– Госпожа, зачем же вы встали?

Марья вздохнула, выныривая из сумрачных мыслей.

– Аксинья, сил уже нет лежать. Видишь, все в порядке со мной. Может, хватит меня тут держать взаперти?

Аксинья осторожно пристроила обед на круглом столике, подошла к Марье. Она оказалась почти на голову выше, и Марья не сомневалась – гораздо, гораздо сильнее, особенно сейчас, когда Марья еще не оправилась от потери крови и едва на ногах стоит. И все же взгляд крепостной она выдержала, упрямо сжав губы и не опуская глаз.

Наконец та отступила, вздохнула.

– Может, и вправду пора. Да как бы доктор-то не осерчал…

Марья лукаво усмехнулась.

– А ему скажем, что я сама вышла! Улучила момент и в открытую дверь выскользнула.

Аксинья улыбнулась в ответ, но глаза остались спокойными и холодными.

– Так и пойдете в нижней рубашке, госпожа? Подождите хоть, я вам домашнее платье принесу.

Марья помялась, но кивнула, хоть и подозревала, что это очередная успокаивающая отговорка, чтоб снова оставить ее одну и запереть дверь. Но Аксинья быстро вернулась с текучим зеленым шелком. Она встряхнула его, и в ее руках оказалось платье простого покроя, мягкого, приглушенного оттенка, украшенное кружевами по вороту и рукавам и вышитое цветочным орнаментом. Марья покорно позволила себя одеть, терпеливо ждала, пока Анисья застегнет все пуговки и крючки. Даже если б Марья хотела, ей не хватило б сил управиться самой. Да и запуталась бы она в сотне застежек.

Зеркала в комнате не было, и Марья поправила кружева на воротнике, глядя на размытое отражение в окне. Даже стоя у самого стекла, она не видела небо – весь дом опоясывала широкая терраса, между резных столбов вилось белое деревянное кружево. Горло снова сжалось, настолько сильно ей почудилось, что она в настоящей тюрьме.

В гостиной на диванчике с гнутыми ножками восседал Финист, закинув ноги в сапогах на стол. Заметив Марью, он с мрачной улыбкой отсалютовал ей темной бутылкой. В комнате густо пахло медом и липой, в распахнутые окна с любопытством заглядывал ветер, путался в громоздких букетах на столиках и улетал дальше. Марья подошла к одному, привлеченная синими и лиловыми звездами цветов, глубокой зеленью листьев и белыми искрами пушистых соцветий. Провела пальцем по гладким и холодным лепесткам, коснулась резного листа и с тихим вскриком отдернула руку – на подушечке пальца быстро набухала капля крови, и Марья слизнула ее.

Цветы оказались каменными.

От них шел легкий запах – нагретой земли, раскаленного металла, тлеющего угля. И от этого делалось жутко.

– Я так смотрю, моя дорогая, прошлых ран тебе оказалось мало?

Голос Финиста звучал легко и насмешливо, щедро смешивая яд сарказма с иллюзией искренней заботы. Марья уселась напротив, теперь подозрительно присматриваясь даже к мягким на первый взгляд подушечкам.

– Расслабься, – Финист в задумчивости поболтал бутылкой и посмотрел сквозь нее на просвет, но пить не стал, – камня здесь, конечно, много, но не настолько. – Он повернулся к Марье, и улыбку словно смыло с его лица, а бельма в красном воспаленном ореоле показались особенно жуткими. – Ну, довольна своей ночной прогулкой?

Прежде чем отвечать, Марья пристально вгляделась в Финиста. Он определенно выглядел лучше ее самой, если так можно сказать о мертвеце. Джинсы и куртку сменила белая рубашка, небрежно расстегнутая у горла, и короткие брюки, модные черт знает при каком царе. Высокие, почти до колен, сапоги, потертые и грязные, мало сочетались с одеждой, не лишенной некоторого изящества. И еще меньше – с окружающей обстановкой. Несмотря на бутылку в руках, голос его звучал ясно и четко. Марья принюхалась, но не ощутила запах алкоголя.

Было бы легче, если б он ругался, взывал к ее совести или здравомыслию, грозил всеми возможными карами. Если б вел себя, как Аня. Но он со спокойной благожелательной улыбкой ждал ее ответа, и от этого в груди кошки скреблись особенно больно.

– Не довольна, – как бы она ни старалась удержать лицо, ее выдал голос – слишком слабый, чтобы звучать безмятежно и весело.

Марья закинула ногу на ногу и облокотилась на подлокотник диванчика. Терпеливой улыбкой поощрила Финиста, демонстрируя всей своей позой и дальше задавать вопросы – дурацкие, несомненно. Финист резко подался вперед, каблуки сапог со стуком ударили по темному паркету.

– Надо же, – теперь в его голосе не осталось и эха участия или заботы, только клокотала едва сдерживаемая злость, – а мне казалось, ты этого и добивалась, нарушая все правила. Видимо, тебе нравятся клетки, раз ты так в нее рвалась. Может, тебе понравился бы и ошейник? Сказала бы сразу, и я с превеликим удовольствием посадил бы тебя на цепь!

– Я не рвалась!

Марья прикусила язык, но гневное восклицание уже вылетело. Недовольно скривившись, она пояснила:

– Я торговалась, как и ты. И не моя вина, что некоторая нечисть все-таки может нарушать обещания!

– Значит, это была не нечисть.

– Спасибо, что столь своевременно раскрыл мне глаза! И что бы я без тебя делала?

– Попала бы сюда гораздо, гораздо раньше, моя дорогая.

Марья опустила глаза, сделав вид, что поправляет кружева на манжетах. Наверное, их только для того и придумали, чтоб было чем заполнять неловкие паузы в диалоге.

– Раз уж об этом зашла речь… где мы?

Финист откинулся на спинку диванчика и взлохматил волосы; одно из перьев вырвалось из-под пальцев и медленно опустилось на пол. Он и внимания не обратил.

– Я думал, это ты мне пояснить сможешь. В конце концов, это твоя сестра заперла нас здесь!

– Заперла? – Марья оглянулась на распахнутое окно.

Ухмыльнувшись, Финист подошел к нему, несколько раз махнул рукой, и каждый раз она упиралась во что-то – словно проем затянуло стекло столь тонкое и прозрачное, что глаз не способен был его различить.

– Видишь, маленькая сестрица? – От его улыбки мороз продрал по спине. – Не радуйся распахнутым окнам и незапертым дверям – ты просто не сможешь в них пройти. Входных дверей нет – вообще нет, хоть весь дом обойди. Коридоры появляются там, где миг назад их не было. Исчезают прямо за твоей спиной. За одними дверями – стены, за другими – ничего. Вообще ничего. Нет ни одного зеркала. Время не двигается. Ночь не наступает. Если не задернешь шторы, так и будешь смотреть, как солнце играет в салочки с тучами. Я просидел здесь бездну времени, я досчитал трижды до трехсот тысяч, и ни разу не наступила тьма, ни разу не взошла луна.

В несколько крупных шагов он достиг диванчика Марьи, навис над ней, уперев руки с двух сторон от ее головы, продолжил хриплым и нервным шепотом:

– Ты спрашиваешь, где мы. Так вот, маленькая сестрица, я не знаю. Мы не в мире живых, мы не в мире мертвых, мы не в мире-на-пороге. Мы нигде. И я не знаю силу, столь могущественную, чтобы создать это место и заставить его жить по своим законам!

Резко оттолкнувшись от диванчика, он снова обернулся к окну и не целясь швырнул в него бутылку. Марья ожидала, что та фейерверком осколков разлетится о незримую границу, но бутылка пролетела сквозь террасу во двор и разбилась со звоном о камни. Вытянув шею, Марья заметила алое винное пятно на земле – темное, слишком похожее на кровь.

Финист медленно переводил дыхание, успокаиваясь и возвращая безмятежную и насмешливую маску.

– Итак, моя радость, может, теперь расскажешь, какая же сделка стоила того, чтобы здесь оказаться?

Марья пожала плечами, пристально рассматривая каменные цветы в букете, и, не отрывая от них взгляда, начала говорить:

– На площади ко мне подошел торговец. Предложил рассказать об Ане… О том, что ее можно вернуть. Спасти. Я хотела отправить его к тебе, но с тобой он говорить отказался. Сказал: взять с тебя нечего. Велел прийти позже и пообещал, что мне ничего грозить не будет. Потому и пошла – ты ведь сказал, что нечисть не нарушает обещания. И я действительно думала, что торговец был нечистью. А дальше ты знаешь – я попалась в ловушку. И не смотри на меня так, я не звала на помощь, а попыталась выкрутиться сама! И у меня получилось… почти. А потом старик что-то сделал и вернул меня прямо в гущу тварей.

– Старик?

Финист напрягся, снова шагнул к Марье и навис над нею. Против воли она вскинула на него глаза, но тут же поспешила снова уставиться на цветы.

– Ну да, старик. В какой-то момент вместо торговца я увидела старика и парня какого-то. Высокий, с длинными волосами…