Текст книги "Архивы Дрездена: Ведьмин час"

Глава 10

Я завез девочек домой к Майклу и Черити. Не прошло и трех секунд, как Майкл вызвался присмотреть за Мэгги, пока я не разберусь с делами. С учетом того, что дом отставного Рыцаря Креста представляет собой крепость, неприступную для сверхъестественных сил, Мэгги будет здесь в большей безопасности, чем где-либо в Чикаго.

Единственный недостаток ангельского агентства безопасности Майкла заключается в том, что оно никоим образом не способно защитить как его самого, так и его семью от смертных. Потому-то Молли втайне купила дом, выставленный на продажу на другой стороне улицы – через три двери по диагонали от жилища Карпентеров, – и разместила там контингент фэйри Зимнего двора. Так что теперь любому обычному агрессору, рискнувшему напасть на дом Майкла и Черити, предстоит встретиться с боевым подразделением взбешенных и нечеловечески выносливых сидхе – в полной броне, со штурмовыми винтовками и с несметным подкреплением на подходе.

Когда речь идет о защите семьи, у нас с Молли примерно одинаковый подход.

Кстати, раз уж речь зашла о защите семьи…

Уже скоро Карлос и весь Совет узнают о том, что случилось. Я нисколько не сомневался, что они захотят встретиться и обсудить далеко идущие последствия попытки убийства Этри, совершенной Белой Коллегией в преддверии мирных переговоров. После этого мне, вне всяких сомнений, выдадут ряд поручений – а поэтому сейчас самое время поискать способ спасти моего брата.

Вот я и отправился к Жюстине.

Я довольно часто наведывался к брату домой, так что консьерж узнал меня, кивнул и открыл дверь. Томас и Жюстина жили в одном из фешенебельных домов в элитном районе Голд-Кост, и вид здания полностью соответствовал размеру арендной платы.

Я поднялся к квартире Томаса, постучал, и меня встретили теплой улыбкой и объятиями. От Жюстины пахло земляникой.

– Привет, Гарри.

– Жюстина, – отозвался я.

Такие сногсшибательные красавицы встречаются разве что на журнальных обложках. Среднего роста, длинные волосы, ставшие серебристо-белыми примерно на сорок лет раньше обычного, огромные темные глаза, бледная кожа, да и все остальное тоже там, где мы любим. Мужская пижама из тонкого хлопка окутывала ее уютными складками, а прическа представляла собой наспех заплетенную косу со множеством выбившихся тут и там локонов.

Пока ничего не было заметно, вот только… Что ж, немало слов сказано о том сиянии, которым лучатся беременные. Ясное дело, в буквальном смысле никакого сияния нет, но женская аура зачастую усиливается благодаря присутствию нерожденного ребенка. Становится более яркой и зримой для тех, кто способен ее видеть. Я не прилагал никаких усилий, чтобы воспринять энергии, о которых идет речь, и не отношу себя к особо чувствительным парням, но даже мне были очевидны мерцающие, призрачные, эфемерные огоньки, неуловимо танцующие близ головы и плеч Жюстины.

Когда консьерж позвонил и сказал, что я поднимаюсь, она была в постели, но заспанность не помешала ей сообразить, что гонец принес дурные вести. Жюстина долгое время выживала в мире монстров, будучи гораздо умнее, чем показывала окружавшим ее опасным существам. Кроме того, ей пришлось стать очень-очень наблюдательной. Бросив на меня единственный взгляд, она оцепенела и заговорила не сразу – я видел, что ей пришлось взять себя в руки, чтобы сохранить нейтральное выражение лица. Когда она все же заговорила, голос прозвучал сдержанно – так, чтобы не выдать эмоций:

– Что случилось?

Жюстина – очень добрая, благовоспитанная и ранимая женщина. Мне совсем не хотелось делать ей больно. Но рассказать о случившемся, не причинив боли, было невозможно.

Поэтому я выложил все, что знал. Короткими предложениями. Жюстина смотрела на меня, ошеломленно раскрыв глаза.

– Я… – Она сглотнула. – Лара знает?

Я выгнул бровь. Неглупый вопрос, но я не ожидал услышать его от Жюстины – вот так, сразу. Узнав, что жизнь любимого человека находится под угрозой, люди зачастую реагируют иррационально: сперва испытывают страх, провоцирующий всплеск эмоций, и лишь затем в свои права вступает логика. Томас попал в беду, и спасти его можно было несколькими способами. Политическое решение ситуации выглядело бы наиболее изящным и действенным – а в политике у Лары такой вес, которого мне никогда не достичь.

Брат частенько ссорился со старшей сестрой по каким-то разногласиям насчет авторитетных персон. Каким именно? Понятия не имею. Хотя в последнее время его отношения с Белой Коллегией – и, соответственно, с Ларой – заметно улучшились. Отчасти ее работа состоит в том, чтобы ограждать своих подданных от неурядиц на политическом уровне, и идея попросить ее о подобной защите выглядит вполне естественной.

Но еще Лара – монстр. Хищник. Пусть она весьма привлекательна, приятна в общении, вежлива и обладает изысканными манерами, но надо быть конченым идиотом, чтобы хоть на секунду забыть, кто она такая. Нельзя демонстрировать слабость хищнику. Нельзя просить его о помощи. И для испуганной девушки этих факторов должно быть достаточно, чтобы в списке возможных помощников имя Лары оказалось никак не выше второго места.

Но… Пожалуй, обратиться к Ларе – и впрямь наиболее разумная мысль. Хотя я ожидал, что Жюстина поймет это спустя несколько минут бесстрастного анализа ситуации. Как видно, ошибся. Бездумно предположил, что красавицам вроде Жюстины не свойственен острый ум и что она настолько любит Томаса, что какое-то время не сможет мыслить рационально.

Но с предположениями надо быть поосторожнее. В моей сфере деятельности они могут оказаться смертельно опасными.

– Если она еще не в курсе, то скоро все узнает, – ответил я. – Первым делом я поехал к тебе.

Жюстина коротко кивнула.

– Как он?

– Жить будет. – Я видел его и в худшем состоянии. Однажды. Но незачем терзать Жюстину подробностями. – И свартальвы строго следуют протоколу. Они не могут просто взять и убить Томаса. Действовать будут в соответствии с Неписаным договором.

– Точно? – спросила Жюстина.

– Знай ты их, такой вопрос тебе и в голову не пришел бы. Да, точно.

– Я… – Жюстина медленно выдохнула. – Совсем забыла о приличиях. Входи, пожалуйста. Садись.

– Спасибо, – сказал я и принял приглашение.

В прошлом квартира Томаса была выдержана в стиле ар-деко, щедро приправленном нержавеющей сталью. С эстетической точки зрения она выглядела великолепно, и я терпеть ее не мог. Однако благодаря длительному присутствию Жюстины в ней многое изменилось: мебель стала мягче и уютнее, а еще здесь стало больше приятного беспорядка, книжек и всяческого рукоделия, включая небольшую зону для шитья в том углу, где раньше не было ничего, кроме громоздкой и дорогущей вазы.

Я устроился на краешке тахты рядом с диванчиком на две персоны, где обычно располагались Томас и Жюстина. Как правило, не поодиночке.

Жюстина села на привычное место, поджала ноги и сразу стала очень маленькой.

– Дело плохо, – сказала она. – Да?

– Дело… – Я вздохнул, тщательно подбирая нужное слово. – Дело щекотливое. Проблема не из тех, что мне по силам решить взрывами или поджогами.

– Как думаешь, она вообще решаемая? Эта проблема?

Адские погремушки. Лично я решения не видел. Недостатки свартальвов брали начало в их достоинствах: тот, кто всеми силами старается не причинять зла другим, не видит особого смысла в прощении. Томас предал их, и свартальвы не угомонятся, пока чаши весов не придут в удовлетворительное равновесие.

– Думаю, – сказал я, – пока Томас жив, нельзя опускать руки. Допускаю, что эмиссар найдет способ выйти из этого положения без новых смертей.

– По-твоему, его убьют? – Взгляд ее темных глаз был прикован к моему лицу.

– Не знаю. Нам было не до разговоров, но Томас хотел, чтобы я приехал сюда и сказал, что он любит тебя. Хотя ты и так это знаешь.

– Любит? – Она раздраженно хмыкнула и скрестила руки на груди. – Если любит, тогда зачем… – Жюстина осеклась, понурила голову и задрожала. Все ее напускное спокойствие как ветром сдуло. Наконец она снова обрела голос, но теперь он был тихий и надтреснутый. – Зачем, Гарри? Почему? Я не понимаю, зачем он это сделал!

Проклятье. Я тоже ни черта не понимал. Все происходило с такой скоростью, что у меня не было времени сесть и задать себе простейшие вопросы. Например, с какого перепугу мой брат попытался убить короля свартальвов? И что там вообще произошло? Может, свартальвам лишь показалось, что Томас покушался на убийство Этри?

Что же совершил мой брат? А главное, зачем?

Сплошные вопросы, и все они требуют ответов, а возникают с такой скоростью, что, похоже, мне понадобится рулон оберточной бумаги, чтобы все записать и ничего не забыть.

Итак, приступим. Ответим на некоторые вопросы. Для начала: почему мой брат проявил агрессию по отношению к свартальвам? И если Томас намеревался убить Этри, почему тот остался жив? Кто бы что ни говорил, Томас – отличный боец. Выдающийся. Даже не счесть, сколько раз я видел, как он орудует клинком и пистолетом.

И он всегда вступал в драку с ясной головой и осознанной целью. Сражаться Томас умеет, но никогда не делает этого ради развлечения. Вот и ответ на первый вопрос.

– Что бы он ни сделал, – сказал я, – у него имелись весомые причины.

– Какие? – Голос Жюстины дрогнул.

– А черт его знает.

– Он рассказал тебе? Обо мне? О нас? – Она положила ладонь на живот.

– Угу, – признал я. – Гм… Мои поздравления.

– Но что, если он… Если он не вернется…

– Эй… – Я почувствовал себя совершенно беспомощным. – Жюстина, ну ладно тебе… Он все еще жив. И я собираюсь сделать так, чтобы он таковым и оставался.

– Да? Правда? – Она взглянула на меня. Пряди волос прилипли к мокрым от слез щекам.

Боже мой…

Когда Жюстина взглянула на меня, я понял, что, пока мозг обрабатывал вводную информацию, подсознательно я уже принял решение. Снова.

Я спасу брата во что бы то ни стало. Не важно, кто встанет у меня на пути. Даже если это будут Этри, Мэб, Лара и весь Белый Совет в придачу.

Батюшки…

Усиливаются циклические ветры. Сбивается в косяк беспрецедентное множество акул. Рыщут по коридорам киностудий продюсеры с контрактами на пронумерованные сиквелы. И всему этому не видно ни конца ни края.

– Ну да, – тихо ответил я. – Правда.

– Обещаешь, Гарри? – Она подалась вперед, умоляюще глядя на меня. – Честно?

– Куда уж честнее, Жюстина, – сказал я. – Слово даю.

Тут она сломалась. Согнулась пополам, прижав руки к пока еще плоскому животику, и всхлипнула.

Я не мог сесть рядом с ней. Ведь там должен был сидеть мой брат. Поэтому опустился на колени у подлокотника и обнял Жюстину за плечи.

– Ну все, все. Я тут, рядом.

Жюстина обмякла и разрыдалась.

Глава 11

Когда она закрыла за мной дверь, я стоял в коридоре и, признаться, чувствовал себя довольно скверно.

Надо что-то предпринимать. Иначе моему брату не жить.

Жюстина совсем расклеилась. Я мало что мог с этим поделать. Разве что сидел рядом, как гигантская деревянная статуя, обнимал ее за плечи и приговаривал: «Ну все, все, я рядом».

Про квартиру в посольстве, ясное дело, пока что можно забыть. Чем бы все ни кончилось, свартальвы либо убьют Томаса, либо затаят на него злобу, и я не собирался оставлять Мэгги в одном здании с этими существами. Поэтому, даже если я переживу следующие несколько дней, придется переезжать на новое место, а это всегда воодушевляет так, что просто слов нет.

Плюс мирные переговоры с фоморами. Мелочь, но тоже приятно. А еще политические неурядицы в Белом Совете и вероятность, что меня исключат из вышеозначенной организации. Хотя лично меня это не особо тревожило. Сколько себя помню, Белый Совет по большей части играл роль занозы в пятке… хотя и прикрывал меня с самых разнообразных сторон. За долгие годы я нажил немало врагов, и одна из причин, по которым я все еще жив, – это стоящий за мной Белый Совет. Хранители вселенских тайн. Мужчины и женщины, способные дотянуться до врага в любой точке мира. Последний раз, когда кто-то из свободно ассоциированных членов Неписаного договора в открытую пытался напасть на меня, один шельмец из Белого Совета пришиб его орбитальным спутником.

Разумеется, у него были на то свои причины, но сообщение всем заинтересованным сторонам транслировалось четко и ясно: если связался с одним из нас, считай, что попер против всего Белого Совета.

Если меня исключат большинством голосов, эта эгида исчезнет. И никто не прикроет мне спину. Даже теоретически.

Никто, кроме Мэб.

При условии, что я доверю ей свой тыл. А я доверю – правда, при определенных обстоятельствах, – и охотнее, чем подавляющему большинству ныне живущих. Пусть она монстр, но Мэб держит слово и своих не бросает. Несмотря на это, я прекрасно понимал, что она ждет от меня большей готовности меняться в соответствии с ее потребностями. Мэб хочет, чтобы я стал более мрачным, холодным, злым и коварным, поскольку эти качества позволяют лучше справляться с работой Зимнего Рыцаря. Но в то же время она не может чересчур активно подталкивать меня в этом направлении, не рассердив при этом некоторых членов Совета, а объединенные Белые – не та сила, от которой можно отмахнуться. Даже Мэб это не по зубам.

Но стоит мне лишиться их покровительства… В общем, сейчас Мэб переманивает меня на темную сторону свежеиспеченными печеньками. Но если исключить вероятность полноценной войны ради защиты порядочного чародея, у Императрицы Зимнего двора будут развязаны руки.

Я постоял некоторое время, размышляя. Томас явился в посольство, чтобы прикончить Этри. По личным причинам? Вряд ли. Томас был, кхе-кхе, в фаворе у свартальвов. Особенно свартальвов женского пола. Не думаю, что он хотя бы однажды разговаривал с Этри.

Может, все дело в ревности? Томас был вынужден защищаться? Или доказывать что-то ревнивому любовнику или брату?

Опять же вряд ли. Свартальвы не понимают, что такое сексуальная моногамия. Они создают пары по принципу общности, биологической или какой-либо иной, и соблюдают нерушимый кодекс чести в делах заботы о потомстве, но человеческий подход к половой жизни сбивает их с толку. Если бы за ужином я сообщил Этри, что покувыркался с его сестрой, он нашел бы эту ремарку умеренно интересной и полюбопытствовал бы, понравилось мне или нет.

А теперь скажу кое-что немного ехидное: у моего брата не самый богатый и сложный внутренний мир. Томасу нравятся – в порядке убывания – Жюстина, секс, спорт, еда и питье, и время от времени он любит подраться с кем-то из тех, кому пора надавать по шее. Сомневаюсь, что в число последних входят Этри и его люди, поскольку свартальвы не более опасны, чем какие-нибудь баптисты в обычной городской жизни. Трудно предположить, что у Томаса имелось множество причин убить Этри.

Поэтому он, быть может, и не хотел его убивать. Допустим, я страдаю манией величия, стремлюсь захватить весь мир и хочу, чтобы Томас кого-то прикончил. Как сподвигнуть его на подобный поступок?

Ответ очевиден. Когда я выходил в коридор, этот зареванный ответ одиноко сидел на диванчике для двоих.

Если кто-то угрожал Жюстине, то она как минимум под наблюдением. Но кто стал бы ей угрожать?

Чтобы ответить на этот вопрос, надо найти того, кто следит за ней, и узнать, на кого он работает.

Я похрустел костяшками пальцев и принялся за работу.

Прежде всего я быстро исследовал коридор за дверью и ничего не обнаружил, чего и следовало ожидать. Лара и ее служба безопасности уже держали эту квартирку под колпаком, а Томас унаследовал кое-какие крупицы матушкиных сил. Нет, чародеем он и близко не был, но имел некоторое представление о принципах магии, так что просочиться в этот коридор и незаметно провести здесь час-другой, накладывая чары наружного наблюдения, чертовски непросто.

Для очистки совести я осмотрел коридор снова, теперь внимательнее, а затем не спеша вышел наружу, открывшись для восприятия любых магических сил. Я даже проверил консьержа с помощью Зрения – небезопасной чародейской практики, когда отворяешь разум и впускаешь в него необузданную энергию вселенной. От Зрения не скрыть никаких чар: ты видишь вещи такими, какие они есть, и запоминаешь все увиденное.

Но это не помогло. С магической точки зрения консьерж был совершенно чист или, по крайней мере, не затронут волшебной атакой, подчиняющей человеческую волю. Пожалуй, его нетрудно было подкупить, но я не сомневался, что Ларины специалисты по безопасности прикрыли эту лазейку. Проклятье! По размышлении я предположил, что консьерж – один из людей Лары. С ее стороны это выглядело бы самым естественным решением.

Поэтому я вышел на улицу и продолжил поиски любой подозрительной активности как обычного, так и магического толка. Я осторожно обошел все здание, трудолюбиво напрягая все органы восприятия, и… Спросите, что мне удалось обнаружить? Абсолютно ничего.

Это, черт возьми, меня совершенно не устраивало. Поэтому я повторил обход, на сей раз медленнее и внимательнее, и закончил осматривать местность уже после полуночи. Похоже, здесь вообще ничего не происходило. И чтобы прийти к этому выводу, мне потребовалось каких-то полтора часа.

Я поворчал себе под нос, развернулся на следующий круг и приготовил Зрение, чтобы окончательно убедиться, что я ничего не пропустил.

– Когда пес слишком увлечен следом, – раздался за спиной мужской голос, – он не чует, что творится за спиной. Чародею такие просчеты не по карману.

Я вовсе не подпрыгнул от неожиданности. Даже ни капельки. Напротив, я спокойно, с безмерным достоинством обернулся и смерил говорившего стоическим взглядом, и никто из читающих эти строки не сумеет доказать обратного.

Из-под вуали выступил Эбинизер с приземистым посохом в руке. Он смотрел на меня дольше, чем того требовала ситуация. Не прочтя на его морщинистом лице никаких эмоций, я сказал:

– Поздновато брать меня в ученики, сэр.

– У меня имеются другие мысли на этот счет, – ответил старик. – Хосс…

– Я занят, – бесцеремонно отрезал я. – Работаю. Как вы меня нашли?

Старик выпятил подбородок и примерно минуту смотрел куда-то в пустоту.

– Гарри, пошла молва насчет Томаса Рейта. Как только стало известно, кого поймали свартальвы, я сразу понял, где тебя искать. Или здесь, или еще в одном месте. Но более вероятно, что здесь.

– Хотите податься в детективы? Советую годик походить у меня в подручных, – сказал я. – Если моя лицензия еще в силе. Честно говоря, я человек занятой, а потому уделял славному городу Чикаго меньше внимания, чем хотелось бы его властям.

– Ты не в ответе за Томаса Рейта, Хосс, – заметил Эбинизер.

Не в ответе? Черта с два.

– Черта с два, сэр, – возразил я. – Он спас мне жизнь, причем не однажды.

– Дело не в этом, мальчик. – Эбинизер очень старался, чтобы голос звучал спокойно. – Дело не в том, что хорошо, а что плохо. Речь о власти и территории.

У меня болели ноги. И я не ребенок, чтобы выслушивать лекции о том, как устроен этот треклятый мир.

– Я до смешного часто слышал эту фразу про «хорошо» и «плохо» от людей, собиравшихся сделать нечто ужасное. Такое чувство, будто они знали, к чему приведут их поступки, и попросту не хотели брать ответственность за негативные последствия принятого решения.

– Не понял? – Желваки старика напряглись так, что стали похожи на каштаны.

– Он мой союзник. И друг. Помнится, однажды вы говорили, что за верность надо платить верностью. В ином случае начнешь смотреть на преданных тебе людей как на средство достижения цели.

– Я сказал «как на разменные монеты», – произнес старик с таким жаром, что я едва не сгорел на месте. И это доказывало, что я прав. Хоть я и без того знал, что прав.

Мы обменялись взглядами. По лицу старика я понял, что он знает, о чем я думаю, и от этого он разозлился пуще прежнего.

– Думаешь, тебе известно, каков этот мир? – спросил старик. – Ты едва ступил в него. И не видел, каким он бывает. Каким скверным. Каким жестоким.

Я вспомнил лицо Сьюзен. В последние мгновения ее жизни. И меня захлестнуло волной ярости, раскаленной и в то же время до странного далекой, словно я лечу в самолете и смотрю, как далеко внизу запускают фейерверки. Я почуял запах тлеющего дерева, и переулок вдруг наполнился золотисто-зеленым свечением, исходящим от рун на моем посохе.

– Может, и видел. Разок-другой, – ответил я без тени волнения в голосе.

В колючем свете рун морщины на лице старика стали еще глубже, и он совсем помрачнел, хотя голос его сделался мягким и даже умоляющим.

– Едва помочив ножки, ты вообразил себя владыкой океанских глубин. Господи, мальчик… Надеюсь, тебе не доведется увидеть того, что видел я. Но если станешь продолжать в том же духе, повидаешь и это, и кое-что похуже. Я пытаюсь предостеречь тебя от ошибок, едва не сгубивших твоего деда. Ошибок, из-за которых погибли многие из тех, кого я любил.

Я вспомнил Кэррин. Вспомнил, как Никодимус калечил ее, неторопливо, результативно и навсегда. Дело происходило тихой зимней ночью с ее камерной и даже интимной атмосферой. Я почти слышал, как разрываются хрящи.

Края вырезанных на посохе рун стали чернеть, и поле зрения сузилось.

В голове звучал голос Кэррин, тихо предупреждавший, что семейные ссоры причиняют самую сильную боль. Но голос гнева звучал несравнимо громче. К тому времени Зимняя мантия насторожилась, заинтересовалась происходящим и принялась наполнять организм впрысками адреналина. Она готовилась к драке.

У меня остался один-единственный подрывной клапан – голос, – и я вложил в него максимум ярости:

– Сьюзен пробовала действовать по-вашему. И не будь вампиры Красной Коллегии так одержимы местью, действуй они поумнее, убили бы Мэгги в тот же день, заодно с ее матерью, мной и вами. Так что скажите еще раз, что ей правильнее жить отдельно от меня.

– Для начала тебе не следовало лезть в вампирские дела, – гневно проговорил Эбинизер. – Господи, мальчик, неужели ты не понимаешь, что натворил?

– Я сделал то, что должен был сделать, – прошипел я. – И поступил правильно.

– Экий ты праведник, – парировал старик. – Не сомневаюсь, что семьи погибших находят глубокое утешение в твоей правоте.

В отчаянии он стукнул рукояткой посоха по тротуару, и бетон пошел трещинами.

– Черт побери, мальчик, в конечном счете твои поступки стоят людям жизни. И в прошлом, и теперь. А если надумаешь вступиться за этого вампира, о поддержке Белого Совета можешь забыть. Раз и навсегда!

– Если поступлю правильно, меня бросят на съедение волкам? Да?

– В зеркало глянь, – проскрежетал старик. – Волк – это ты. В том-то и дело.

Эти слова подействовали на меня как удар под дых.

Вокруг стало тихо.

Ни звука, кроме моего хриплого дыхания.

– Когда Красная Коллегия забрала Сьюзен, – наконец сказал я, – Белый Совет пришел к выводу, что я не должен вмешиваться.

Трудно сказать, как прозвучал мой голос, но старик посмотрел на меня с таким выражением лица, которого я прежде не видел, а затем медленно-медленно опустил взгляд к центру моей груди и встал потверже.

– А когда забрали Мэгги, – продолжил я, чувствуя в горле какой-то странный комок, – вердикт Белого Совета был бы таким же.

– Это не одно и то же. – Голос Эбинизера прозвучал жестко, как четкое и ясное предупреждение. – Вампир виновен. Он пролил первую кровь. И равновесие будет восстановлено. Этого не избежать.

– Его подставили. – Я не помнил, как активировал щит, но из медного браслета посыпались золотисто-зеленые искры.

Старик повел плечами, поднял левую руку и растопырил пальцы. В отличие от меня, он не пользовался никакими игрушками, за исключением посоха. Считал, что это ниже его достоинства. Когда первейшему забияке Белого Совета требовался щит, Эбинизер вызывал его усилием воли. Без погремушек.

– Не в нашей власти повлиять на его судьбу, – с расстановкой выговорил он, словно вбивая эти слова в мою дурную голову. – Вампир не имеет к нам никакого отношения.

– Зато он имеет отношение ко мне! – крикнул я и тоже стукнул посохом о тротуар. Из-под него брызнул огонь и растекся во все стороны, оставив на бетоне дочерна выжженный круг.

– Мальчик. – Старик пробуравил меня свирепым взглядом. – Ты же не настолько глуп, чтобы продолжить в том же духе?

Непокорная Зимняя мантия требовала крови и смертоубийства.

Я начал вбирать энергию.

Почуяв это, старик сделал то же самое.

Едва заметно прогнулась вселенная, слегка исказился свет, сместилось тяготение, и содрогнулась почва: Эбинизер вытягивал энергию из самой земли. Другими словами, магической силы он впитал куда больше, чем я.

Я не слышал ничего, кроме криков Мэгги у меня в голове. Ей часто снились кошмары о том, как вампиры Красной Коллегии явились за ее приемной семьей. И старик хочет, чтобы ради интересов Совета я пренебрег безопасностью своей дочери?

– Ух… Ты не представляешь, насколько я глуп, – процедил я сквозь стиснутые зубы.

И тут на загривке у меня вздыбился каждый волосок, тело с головы до пят покрылось гусиной кожей, а рептильный мозг накрыло волной первобытного ужаса, начисто вымывшей из головы остатки рационального мышления.

Не самый идеальный расклад. Жизнь чародея зависит от полного контроля над мыслями и эмоциями. Иначе с нами могут случиться самые ужасные вещи. Первым делом любой маг учится спокойствию и сосредоточенности. Перед лицом этого животного страха я вспомнил свои первые уроки, стряхнул эмоции и стал искать спокойствие, терпение и равновесие.

Понятно, ничего подобного я не нашел, но хотя бы сумел отодвинуть ужас на задворки сознания и в какой-то мере начал мыслить здраво.

Все это не было результатом случайного энергетического вихря. Такой концентрированный ужас – ни много ни мало паранормальный сбой, психическая атака, ментальный эквивалент пронзительного визга, достаточно длительного, чтобы от него лопнули барабанные перепонки. А тот, кто стал причиной этого ужаса, еще не появился в поле зрения.

Вокруг спал город, и сотни тысяч людей только что оказались в когтях кошмара о преследовании и слепом животном страхе. Те, кто бодрствовал и не понял, с чем имеет дело, сочли все это страшной, но мимолетной галлюцинацией, мигренью или самым обычным приступом дурноты.

Старик пришел в себя первым. К тому времени, как я обрел контроль над сознанием, он уже вглядывался в ночную тьму, стиснув зубы.

– Это то, что я думаю? – спросил я дрожащим голосом.

– Иные, – мрачно подтвердил он. – Кто-то свистнул Иных.

– Супер. Так я и знал, – сказал я. – Но очень хотел ошибиться.

– Итак, – усмехнулся старик, – если бы ты был Иным, что бы ты делал в Чикаго накануне мирных переговоров самого высокого уровня?

Смысла в этом вопросе было немного. Иные обитают на другой стороне реальности, за пределами самой вселенной. В них нет ничего человеческого. Они омерзительны, они опасны, а еще… они настолько чужды, что недоступны нашему пониманию. Некоторые из них спят и видят, как бы обглодать тебе лицо, а остальные куда менее склонны к телячьим нежностям.

Возможно, они демоны – но демоны, призванные кем-то из обитателей этого мира, поскольку для Иных это единственный способ попасть в нашу реальность. Они приходят с какой-нибудь практической целью. Вот только не всегда понятно, с какой именно.

– Думаю, кто-то хочет сорвать мероприятие, – предположил я. – Если одного из старейшин растерзают монстры, Совет, пожалуй, обвинит в этом фоморов.

– Скверный способ начать перемирие, – согласился Эбинизер. – И вряд ли мы…

Вдруг он умолк, окаменел и уставился в дальний конец переулка.

Я проследил за его взглядом.

Под одним из карнизов имелась темная ниша, а в ней, на стыке тротуара и двух стен, проступили полоски синего света.

– Ох, адские погремушки, – выдохнул я и повторил: – Это то, что я думаю?

– Вроде того, – с досадой проворчал старик, стреляя глазами по сторонам. – Ты хорошо знаешь этот квартал?

– Мы же в Чикаго, – кивнул я.

– Хорошо. Нам нужно безлюдное и не особо пожароопасное место.

– Мы же в Чикаго, – повторил я, глядя на него.

Свет в нише как-то странно выгнулся, скрутился и рассыпался на причудливые спирали и завитушки, уместные разве что на рисунках Эшера[20]20
  Мауриц Корнелис Эшер – нидерландский художник-график, автор фигурной гравюры «Спирали».


[Закрыть]. Каменная кладка искривилась, вытянулась, а затем поверхность стала волнистой и пузырчатой, словно жидкое тесто на сковородке. Из камня на пересечении световых линий начала появляться какая-то фигура. Моя грудь завибрировала, словно я стоял в бассейне напротив дренажной трубы, а тошнота нахлынула с такой силой, что я едва удержался на ногах.

Выползавшее в наш мир создание было размером с низенькую, длинную и поджарую лошадь. В общем и целом формой оно напоминало собаку – четвероногое, с более или менее прямыми лапами, – но остальные части его тела отличались от собачьих. По бокам тянулся ряд коротких и, как видно, сильных щупалец. Еще одно, подлиннее и потолще, хлыстом изгибалось там, где обычно бывает хвост. Лапы походили на орлиные, с широко расставленными пальцами, предназначенными для хватания жертвы, а на месте головы – вообще ничего, кроме густого пучка усикообразных придатков. Туловище покрывала не шерсть, а что-то вроде хлюпающей слизистой чешуи.

– Углопес, – с отвращением бросил Эбинизер. – Мерзейшая тварь.

Вид у старика был загрубелый и потрепанный, как у камня, сдерживающего натиск океанских волн со времен последнего ледникового периода. На лице отражалось крайнее недовольство.

Но тут я кое-что заметил, и более леденящей картины я не видел за всю свою жизнь.

Эбинизер Маккой смотрел на углопса, и у него дрожали руки.

И кончик его посоха дрожал вместе с ними.

Мой наставник, мой учитель, самый грозный чародей на планете, был напуган.

Он встал между мной и тварью и поднял левую руку, в то время как углопес на мгновение замер, роняя на бетонный тротуар капли кипящей слизи. По бокам у него раскрылись десятки маленьких пастей с рядами зазубренных зубов, и тварь втянула спертый летний воздух так, словно он был лишь отчасти пригоден для дыхания.

Затем углопес припал к земле, и его тело со змеиной грацией развернулось в нашу сторону. Пучок щупальцев, заменявший ему голову, задрожал и заволновался. Каждый отросток двигался в неестественно синхронном такте с остальными. Движения становились все более энергичными, пока тварь наконец не издала потусторонний стон, быстро вышедший за нижний предел слышимого диапазона, а затем все до единого щупальца одновременно содрогнулись, и в тот же миг углопес бросился к нам с рычанием настолько низким, что я не услышал его, а скорее ощутил всем телом.

Старик вскинул руку, выкрикнул единственное слово, и перед нами вспыхнула стена колдовской энергии, сплошь покрытая знаками, рунами и формулами, которых я никогда прежде не видел, стена такой плотности и сложности, что впервые за много лет я почувствовал себя недорослем и недоучкой.