Текст книги "Убийца внутри меня"

6

Здесь, среди нефтепромыслов, таких развалюх, как дом Бранчей, навалом. Некогда они были ранчо или гомстедами{3}3
  Гомстедами называли земельные наделы, распределявшиеся по закону о гомстедах (1862), который предусматривал право граждан США на безвозмездное получение до 160 акров земли (около 65 гектаров). По истечении пяти лет надел при условии его обработки переходил в собственность поселенца. Иногда так называли и наделы, захваченные до принятия закона.


[Закрыть], но вокруг понабурили скважин – иногда у самого крыльца, – и все поблизости превратилось в мерзость: нефть, сероводородная вода, красный буровой раствор, высохший на солнце. Черная от смазки трава умирает. Пересыхают ручьи и родники. А потом заканчивается и нефть, и дома остаются черные и брошенные, забытые и одинокие в сорняках – среди подсолнухов, шалфея и джонсоновой травы.

От Деррик-роуд дом Бранчей отстоял на несколько сотен футов – в конце подъездной дорожки, которая так заросла, что я чуть не проехал мимо. Я свернул, через несколько ярдов заглушил мотор и вылез из машины.

Сначала ничего не было видно – такая темень. Но постепенно глаза привыкли. Удалось разглядеть все, что нужно. Я открыл багажник и нащупал монтировку. Вынул из кармана ржавый костыль, загнал его в правую заднюю шину. Раздалось «пуфф!», затем «ффишш!». Скрипнули и заныли амортизаторы – машина быстро просела.

Я засунул под ось домкрат, где-то на фут приподнял. Покачал машину, и она соскользнула с домкрата. Я все так и оставил и зашагал по дорожке дальше.

Минут пять ушло на то, чтобы добраться до дома и выдернуть доску из крыльца. Я прислонил ее к стойке ворот, чтоб была под рукой, если придется спешить, и через поля направился к дому Джойс.

– Лу! – От неожиданности она отшатнулась от двери. – А я-то думаю, кто… Где твоя машина? Что-то случилось?

– Ничего – колесо проткнул, – ухмыльнулся я. – Машину пришлось на дороге бросить.

Я неторопливо зашел в гостиную, а Джойс пятилась передо мной, закинув руки мне за спину и прижавшись лицом к моей рубашке. Ее неглиже распахнулось – я подозреваю, нарочно-нечаянно. Она терлась об меня всем телом.

– Лу, дорогуша…

– Ну? – спросил я.

– Еще девяти нет. Дурашка только через час приедет, а я тебя не увижу две недели. И… ну, сам понимаешь.

Я понимал. Я отлично понимал, как это будет выглядеть при вскрытии.

– Ну, я не знаю, детка, – сказал я. – Я как-то вымотался, а ты вся так прихорошилась…

– Ой, вовсе нет! – Она сжала меня покрепче. – Я всегда прихорашиваюсь, чтоб ты сказал. Давай скорей, мне еще ванну принять надо.

Ванна. Тогда нормально.

– Ты мне руку выкрутила, детка, – сказал я, подхватил ее и понес в спальню. И нет, совесть меня ни капли не беспокоила.

Потому что прямо посреди… прямо посреди ласковых слов и вздохов она вдруг замерла, чуть оттолкнула мою голову и посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты же приедешь ко мне через две недели, Лу? Как только дом продашь и все дела закончишь?

– Так договорились же, – сказал я.

– Не заставляй меня ждать. Я хочу с тобой по-хорошему, но, если ты не дашь, я буду по-плохому. Вернусь сюда и подниму шум. Буду ходить за тобой по городу и рассказывать всем, как ты…

– …пооборвал с тебя весь цвет и выбросил в канаву? – сказал я.

– Ненормальный! – хихикнула она. – Но все равно, Лу…

– Я знаю. Тебе недолго ждать, детка.

Пока она принимала ванну, я лежал на кровати. Она вернулась, обернутая в большое полотенце, достала из чемодана трусики и лифчик. Что-то мурлыча себе под нос, надела трусики, а лифчик поднесла мне. Я ей помог, ущипнув раз-другой, а она хихикала и ежилась.

«Мне будет тебя не хватать, детка, – думал я. – Тебе придется уйти, но мне точно будет тебя не хватать».

– Лу… Как думаешь, с Элмером будут хлопоты?

– Я же тебе уже сказал. Что он может? Папаше не вякнет. Я ему скажу, что передумал, и нам со стариком и дальше придется по-честному. Вот и все.

Джойс нахмурилась:

– Это все как-то… ой, сложно очень! То есть мы, кажется, могли бы раздобыть деньги и без Элмера.

– Ну… – Я глянул на часы.

Девять тридцать три. Больше можно не затягивать. Я сел на кровати рядом с Джойс, скинул ноги на пол; как бы мимоходом натянул перчатки.

– В общем, я тебе так скажу, детка, – сказал я. – Это и впрямь сложновато, но так надо. Ты, наверно, слыхала сплетни про моего сводного брата – про Майка Дина? Так вот, Майк этого не делал. Он взял на себя мою вину. Поэтому, если ты начнешь языком по всему городу трепать, все выйдет гораздо хуже, чем ты себе представляешь. Люди задумаются, и не успеет отшуметь…

– Но, Лу… Я ничего не собираюсь рассказывать. Ты же ко мне приедешь, и мы…

– Ты лучше дай мне закончить, – сказал я. – Я тебе говорил, как Майк упал с восьмого этажа? Только он не сам упал – его убили. Это устроил старик Конуэй и…

– Лу… – Она вообще ничего не поняла. – Не вздумай ничего делать с Элмером! Так нельзя, дорогуша. Тебя поймают, ты сядешь в тюрьму, и… ох, дорогуша, даже не думай!

– Меня не поймают, – сказал я. – Меня даже не заподозрят. Подумают, что он, по обыкновению, набухался, вы поссорились и оба убились.

Она все равно не поняла. Засмеялась, но при этом чуть нахмурилась:

– Но, Лу, – чепуха какая-то. Как я могу убиться, если…

– Легко, – сказал я и хлестнул ее по лицу.

И по-прежнему она не понимала.

Она поднесла руку к щеке и медленно потерла.

– Л-лучше не надо так сейчас, Лу. Мне же ехать еще и…

– Ты никуда не поедешь, детка, – сказал я и ударил ее снова.

Вот тут наконец до нее дошло.

Она вскочила – и я вскочил с нею. Развернул ее и пробил ей быструю двойку – ее отнесло через всю комнату спиной вперед, она ударилась о стену и съехала на пол. Шатаясь, поднялась на ноги: ее качало, она что-то бормотала – и рухнула мне навстречу. Я выписал ей еще.

Я прислонил ее к стене и бил – словно тыкву. Сначала жестко, а потом все проваливается. Она осела на пол, колени подломились, голова поникла; а затем оттолкнулась и медленно, по дюйму, начала приподниматься снова.

Видеть она не могла; я не понимаю, как там можно было видеть. Не знаю, как можно было вообще стоять или дышать. Но она подняла голову, покачиваясь, и воздела руки – воздела и развела и не опускала. И заковыляла ко мне – как раз когда во двор въехала машина.

– Гага-габи… целуй гыгы-га…

Я двинул ей апперкотом чуть ли не от самого пола. Раздался резкий «кре-ек!», все тело ее дернулось вверх и обрушилось кучей. И подняться больше не пыталось.

Я вытер перчатки о ее тело – кровь все-таки ее, тут ей и место. Взял пистолет из комода, выключил свет и закрыл за собой дверь.

На крыльцо поднялся Элмер, дошел до двери. Я открыл ему.

– Здар-рово, Лу, старина, старина, старина, – сказал он. – Точно вовремя, а? В-вот-те Элмер Конуэй, всегда вовремя приходит.

– Бухой, – сказал я. – Вот каков Элмер Конуэй. Деньги принес?

Он похлопал по толстой коричневой папке под мышкой.

– Что, непохоже? Где Джойс?

– В спальне. Давай проходи. Захочешь ей заправить – она и не пикнет.

– Во! – Он глупо заморгал. – Э, не надо так говорить, Лу. Сам же знаешь, мы поженимся.

– Как угодно, – пожал плечами я. – Но могу и на деньги поспорить, она там вся разлаталась, тебя ждет.

Мне хотелось хохотать в голос. Хотелось орать. Прыгнуть на него и разорвать на куски.

– Ну, может…

Он вдруг повернулся и затопал по коридору. Я прислонился к стене – ждал, когда он зайдет в спальню и включит свет.

Я услышал его:

– Здар-рово, Джойс, старушка, ста-ста-стар-р-р… – Услышал глухой удар, какое-то бульканье, словно его душили. Затем он сказал – завопил: – Джойс… Джойс… Лу!

Я медленно зашел. Он стоял на коленях, и все руки у него были в крови, а через подбородок шла широкая полоса, где он вытирал ладонь. Он смотрел на меня, раззявив рот.

Я рассмеялся – пришлось, иначе я бы сделал что похуже, – а у него глаза прижмурились, и он заревел. Я же вопил от хохота, сгибаясь пополам и шлепая себя по коленям. Меня крючило, я ржал, пердел и хохотал еще и еще. Пока смех из меня весь не вышел. Я израсходовал весь хохот на свете.

Элмер поднялся с пола, размазывая кровь по лицу рыхлыми руками, тупо глядя на меня.

– К-кто это сделал, Лу?

– Самоубийство, – ответил я. – Совершенно точно покончила с собой.

– Н-но т-тут же явно…

– Здесь явно только это! Так оно все и было, ты меня слышишь? Самоубийство, слышишь меня? Сама, сама, сама! Я ее не убивал. Не смей говорить, что я ее убил. ОНА УБИЛА СЕБЯ САМА!

Тут я и застрелил его – прямо в раззявленный дурацкий рот. Я разрядил в него весь пистолет.

Нагнувшись, я сложил ладонь Джойс на рукояти пистолета, затем бросил ее руку рядом с телом. Вышел из дому и снова двинулся через поля – и ни разу не оглянулся.

По дороге я отыскал доску и принес с собой к машине. Если машину кто заметил, эта доска – мое алиби. Мне пришлось сходить найти ее, чтобы подсунуть под домкрат.

Домкрат я водрузил на доску, поднял машину и поменял колесо. Бросил инструменты в машину, завел мотор и задним ходом выехал на Деррик-роуд. Обычно я не стал бы выезжать ночью задним ходом на шоссе с выключенными огнями – скорее уж без штанов бы поехал. Но сегодня – не обычно. Я просто не подумал.

Если бы «кадиллак» Честера Конуэя ехал чуть быстрее, я бы сейчас вам этого не рассказывал.

Он, ругаясь, вывалился из машины, увидел, кто я, и выругался еще крепче:

– Черт бы тебя драл, Лу, ты-то должен понимать! Убиться хочешь, за-ради Христа? А? Ты вообще что тут делаешь?

– Пришлось заехать – колесо спустило, – ответил я. – Простите, что…

– Ладно, поехали. Давай двигаться. Что, всю ночь тут стоять, языками трепать?

– Двигаться? – переспросил я. – Но еще ж рано.

– Черта с два! Четверть двенадцатого, а этого проклятого Элмера до сих пор нет дома. Обещал сразу же вернуться, а сам сидит. Новых хлопот, видать, на свою голову нашел.

– Может, ему еще чуток времени дать? – спросил я. Мне нужно было выждать. Я не мог вернуться в этот дом прямо сейчас. – Вы б ехали домой, мистер Конуэй, а я…

– Я еду сейчас туда! – Он направился к своей машине. – И ты поедешь за мной!

Хлопнула дверца «кадиллака». Конуэй сдал назад, объехал меня и опять заорал, чтоб я ехал за ним. Я крикнул, что еду, и он прибавил газу. Быстрый какой.

Я закурил сигару. Завел двигатель и снова заглушил. Завел и заглушил еще раз. Наконец глушить не стал, не хотелось ему умирать, и я поехал.

Подкатил по дорожке к дому Джойс и остановился в самом конце. Во дворе все равно места не было – там стояли тачки Элмера и старика. Я выключил мотор и вышел из машины. Поднялся по ступенькам и прошагал по крыльцу.

Дверь стояла открытой, а старик в гостиной разговаривал по телефону. Лицо у него было такое, будто ножом с него срезали всю рыхлость.

Казалось, он даже не очень возбужден. И не очень грустит. Деловитый такой, и от этого все казалось страшнее.

– Еще бы, конечно, плохо, – говорил он. – Не надо мне этого повторять. Я и так знаю, насколько все плохо. Он мертв, и тут ничего не поделаешь, а меня интересует она… Ну так шевелиться надо! Да, сюда. Мы же не хотим, чтоб она подохла, правда? Во всяком случае – просто так. Я хочу посмотреть, как ее поджарят.

7

Только часа в три ночи я закончил говорить – главным образом, отвечать на вопросы шерифа Мейплза и окружного прокурора Хауарда Хендрикса; думаю, понятно, что мне было не очень хорошо. Меня как бы тошнило, и при этом – ну, я был довольно-таки обижен, зол. Не так все должно было обернуться. Все как-то неразумно до тупости. Неправильно.

Я сделал все, что было в моих силах, избавился от пары нежелательных граждан аккуратно, без выхлопа. И тут выясняется, что одна еще жива, а насчет второго поднимается такой шум, что уши закладывает.

Выйдя наконец из суда, я поехал к Греку и взял себе кофе, хоть и не хотелось. Его мальчишка устроился подрабатывать на заправку, а старик не соображал, хорошо это или нет. Я ему пообещал заехать и поглядеть, как там что.

Домой мне ехать было не с руки – Эми начнет выспрашивать. Я надеялся, что, если задержусь посильнее, ей надоест ждать и она уйдет.

Мальчишка Грека Джонни Паппас работал у Ловчилы Мёрфи. Когда я подъехал, он возился в моторе своей тачки сбоку от заправки. Я вылез из машины, и он медленно двинулся ко мне – как-то с опаской, вытирая руки комком ветоши.

– Слыхал, у тебя новая работа, Джонни, – сказал я. – Поздравляю.

– Ну… – Он был высокий, симпатичный; совсем не похож на отца. – Тебя папаша прислал?

– Он мне сказал, что ты теперь тут работаешь, – ответил я. – А что-то не так?

– Тебе не спится, я гляжу.

– Да, – рассмеялся я. – Тебе, я вижу, тоже. Залил бы ты мне бак да масло проверил, а?

Он занялся делом, а когда закончил, подозрений у него, считайте, никаких и не осталось.

– Извини, что взъерепенился, Лу. Меня папаша пилил – он же не понимает, что парню в мои годы свои настоящие деньжата нужны. Вот я и подумал, что он тебя послал меня проверять.

– Ты ж меня знаешь, Джонни.

– Еще б не знать, – тепло улыбнулся он. – Меня и так все пилят, а никто, кроме тебя, толком и не помог. Ты у меня во всем этот паршивом городишке единственный друг. Зачем ты это делаешь, Лу? В чем тебе выгода – возиться с тем, кого все пинают?

– Ой, да не знаю, – сказал я. Я и не знал. Я даже не понимал, как могу стоять тут и с ним разговаривать, когда мне о стольком нужно подумать. – Может, потому, что совсем недавно и сам был таким же. С отцами вообще смех и грех. Лучшие как раз и не дают тебе спуску.

– Ну… да…

– В какую смену работаешь, Джонни?

– С полуночи до семи, только по субботам и воскресеньям. Как раз на карман хватает. Папаша думает, я буду слишком уставать в понедельник перед школой, но я не буду, Лу. У меня все отлично получится.

– Конечно получится, – сказал я. – Вот только знаешь что, Джонни? У Ловчилы Мёрфи неважная репутация. Мы так и не доказали, правда, замешан он в разборке угнанных машин, или нет, но…

– Знаю. – Джонни смущенно пнул гравий на площадке. – Лу, я не вляпаюсь.

– Нормально, – сказал я. – Ты слово дал, а я знаю, ты слова своего не нарушаешь.

Я заплатил ему двадцаткой, взял сдачу и поехал домой. Ничего про себя не понимая. Всю дорогу качал головой. Я же не прикидывался. Мне этот парнишка был по-настоящему небезразличен, беспокоил меня. Я – и беспокоюсь о его неприятностях.

Дома было темно, но так и надо – что с Эми, что без. На многое я и не рассчитывал. Раз я не явился вовремя, как обещал, она, вероятно, тем паче захочет меня дождаться; вот как пить дать возникнет, как раз когда я с ней вообще никаких дел иметь не хочу. Так я смекал – так оно и вышло.

Она лежала в постели в моей спальне. Рядом – две переполненные пепельницы: она все время курила. И злилась! Я никогда в жизни не видал, чтоб малышка так злилась.

Я сел с краю кровати и стащил сапоги. За следующие двадцать минут я не сказал ни слова. Не удалось. Наконец она стала притормаживать, и я попробовал извиниться.

– Мне очень жаль, солнышко, но я ничего не мог поделать. У меня сегодня были неприятности.

– Ну еще бы!

– Ты будешь слушать или нет? Если не хочешь, так и скажи.

– Ох, валяй, валяй! Я столько твоего вранья уже слышала, столько оправданий, что могу и потерпеть.

Я рассказал ей, что случилось, – то есть как оно должно было выглядеть – и она еле сдерживалась, пока я не закончил. Едва я договорил, она опять на меня напустилась:

– Как ты мог так сглупить, Лу? Как вообще можно было связываться с какой-то жалкой проституткой и этим жутким Элмером Конуэем! А теперь раздуют большой скандал, и ты, наверное, потеряешь работу и…

– Почему это? – буркнул я. – Я ж ничего не сделал.

– Я хочу знать, зачем ты с ними связался!

– Ну как бы услуга такая, понимаешь? Честер Конуэй хотел, чтоб я вытащил Элмера из этой переделки, поэтому…

– А почему надо было к тебе обращаться? Почему ты всегда кому-то оказываешь услуги? Для меня ты ничего не делаешь!

С минуту я ничего не отвечал. Но думал: «Это тебе так кажется, солнышко. Я оказал тебе услугу уже тем, что не размозжил тебе голову».

– Отвечай, Лу Форд!

– Ладно, – сказал я. – Не надо было мне впутываться.

– Вообще надо было выгнать отсюда эту женщину!

– Да, – кивнул я. – Надо было.

– Ну?

– Я не идеален! – рявкнул я. – Я кучу ошибок делаю. Сколько мне еще каяться?

– Ага! Я только хочу сказать…

То, что она хотела сказать, она бы говорила всю оставшуюся жизнь; а я отнюдь не был настроен ее слушать. Я схватил ее за промежность.

– Лу! Прекрати немедленно!

– Почему? – спросил я.

– П-прекрат-ти! – Она задрожала. – П-перестань, а не то… Ох, Лу!

Я лег с нею рядом не раздевшись. Ну а что делать? Иначе Эми не заткнуть.

И вот я лег, а она вся прижалась ко мне. И когда она так делала, с нею все было хорошо, – большего от женщины и просить нельзя. Да только много чего нехорошо было со мной. Джойс Лейкленд – вот что со мной было нехорошо.

– Лу… – Эми чуть замедлилась. – Что такое, дорогой мой?

– Все эти неприятности, – ответил я. – Наверно, расстроился.

– Бедняжечка мой. А ты забудь про все, кроме меня, и я тебя поласкаю, пошепчу тебе, мм? Я…

Она меня поцеловала и прошептала на ухо, что сделает. А потом и сделала. И черт бы ее побрал, с таким же успехом она могла бы это делать столбу заборному.

Малышка Джойс обо мне хорошенько позаботилась.

Эми отдернула руку и стала вытирать ее о свою ногу. Потом схватила простыню, скомкала и давай вытирать – отскребать – ею бедро.

– Сукин сын, – сказала она. – Грязная, мерзкая сволочь.

– Чего-о? – спросил я. Как будто тебя под дых двинули. Обычно Эми не выражалась. По крайней мере, я не слышал.

– Ты грязен. Я чувствую. От тебя воняет. Ею воняет. Такого не смыть. Этот запах никогда не сойдет. Ты…

– Господи боже мой! – Я схватил ее за плечи. – Что ты несешь, Эми?

– Ты ее сношал. Ты все время это делал. Ты совал ее грязные внутренности в меня, ты меня ею пачкал. И ты у меня за это заплатишь. Даже если я больше ничего не сделаю в жизни, я…

Всхлипывая, она отпрянула от меня и выскочила из постели. Когда я встал, она попятилась за кресло.

– Н-не подходи ко мне! Не смей меня трогать!

– Да и на здоровье, солнышко, – сказал я. – Как скажешь.

Эми еще не осознала того, что сказала. Она думала только о себе, о том, что ее оскорбили. Но я-то знал: дай ей побольше времени – совсем чуть-чуть, – и она сложит цельную картинку. Реальных улик у нее, конечно, не будет. Ей останутся догадки – интуиция – и та моя операция, но, кажется, про нее Эми, слава богу, пока не вспомнила. Как бы то ни было, Эми распустит язык. И то, что у нее нет никаких улик, мне отнюдь не поможет.

Потому что улики тут не нужны, понимаете меня? Я видел, как работает закон. Нужно лишь намекнуть, что человек виновен. А уж потом – если он не крупная шишка, само собой, – все сведется к тому, чтобы заставить его эту вину признать.

– Эми, – сказал я. – Эми, золотце. Посмотри на меня.

– Я н-не хочу на тебя смотреть.

– Посмотри на меня… Это же Лу, солнышко, Лу Форд, помнишь? Ты с этим парнем всю жизнь знакома. И вот я тебя теперь спрашиваю: стал бы я поступать так, как ты говоришь?

Она замялась, покусывая губы:

– Но ты же поступил, – уже не так уверенно. – Я же знаю.

– Ничего ты не знаешь, – сказал я. – Просто из-за того, что я устал и расстроился, ты поспешно делаешь какие-то сумасшедшие выводы. Ну зачем, зачем мне валять дурака с какой-то прошмандовкой, когда у меня есть ты? Что мне эдакая дамочка способна дать такого, из-за чего мне стоило бы рисковать и терять такую девушку, как ты? А? Ну ведь бессмыслица же, а, солнышко?

– Ну… – Это до нее дошло. Это по ее гордости двинуло – туда, где больнее всего. Но чтобы совсем задавить в ней догадки, этого было мало.

Она подобрала трусики и стала их надевать, не выходя из-за кресла.

– Бессмысленно об этом спорить, Лу, – устало сказала она. – Наверное, мне надо счастливым звездам своим сказать спасибо, что я не подцепила никакой ужасной болезни.

– Да черт бы тебя побрал!.. – Я обогнул кресло и сгреб ее в объятья. – Черт возьми, хватит так говорить о девушке, на которой я женюсь! На себя-то мне наплевать, но про нее так не смей, слышишь? Нельзя говорить, что моя будущая жена готова спать с мужиком, который ходит по шлюхам!

– Пусти меня, Лу! Пус… – Она вдруг перестала вырываться. – Что ты?..

– Ты слышала, – сказал я.

– Н-но всего два дня назад…

– И что? – сказал я. – Никому не нравится, если его на аркане тянут под венец. Мужчине хочется делать предложение самому – вот его я сейчас и делаю. Черт, да мы уже и так долго оттягивали, по моему мнению. И сегодняшнее это безумие ночное – лишнее тому подтверждение. Будь мы женаты, ни ссор бы этих не было, ни недопонимания, как у нас сейчас.

– С тех пор как эта женщина тут живет, хочешь сказать.

– Хорошо, – сказал я. – Я сделал все, что смог. Хочешь верить плохому про меня – твое дело…

– Погоди, Лу! – Она повисла на мне. – Я же не виновата, что… – И тут же умолкла. Ради собственного блага. – Прости меня, Лу. Конечно, я была не права.

– Да уж явно.

– Когда мы это сделаем, Лу? Поженимся?

– Чем скорее, тем лучше, – соврал я. Не собирался я на ней жениться. Но мне требовалось время кое-что спланировать, и нужно было заткнуть ей рот. – Давай через несколько дней встретимся, когда чуточку придем в себя, и обо всем поговорим.

– Не-а. – Она покачала головой. – Теперь, раз ты… раз мы приняли решение, давай его выполнять. Давай поговорим прямо сейчас.

– Но уже скоро день, солнышко, – сказал я. – Если ты еще чуть помедлишь тут, тебя люди увидят.

– А мне все равно, миленький. Мне на это совсем-совсем уже наплевать.

Она прижалась ко мне, уткнувшись головой мне в грудь. И даже не видя ее лица, я знал, что она улыбается. Я плясал под ее дудку, и она чертовски этому радовалась.

– Ну, я вымотался, в общем, – сказал я. – Наверно, мне нужно поспать, пока…

– Я тебе кофе сделаю, миленький. Это тебя взбодрит.

– Но, солнышко…

Зазвонил телефон. Эми отпустила меня – не спеша, – и я подошел к письменному столу и снял отводную трубку.

– Лу? – Это был шериф Мейплз.

– Да, Боб, – сказал я. – Ты это чего? – Он сообщил мне, и я ответил: – Ладно, – и повесил трубку.

Эми взглянула на меня – и передумала разражаться очередной гневной тирадой.

– По работе, Лу? Тебе работать надо?

– Ну, – кивнул я. – Сюда едет шериф Боб – заберет меня через несколько минут.

– Ах ты, бедняжечка! Ты же так устал! Я сейчас оденусь и уйду.

Я помог ей и проводил до задней двери. На прощанье она крепко меня чмокнула, а я дал ей слово позвонить, как только смогу. И она ушла – а всего через пару минут к дому подъехал шериф Мейплз.