Текст книги "Тайные судьбы"

Отчего ее дочь стала такой мрачной и когда это случилось? Когда печальное темное облако закрыло для нее радостное сияние детства? И самое плохое, отчего Чарли так долго этого не замечала?

– Милая, у тебя все в порядке?

Шепот прекратился. Дженни отбросила назад длинные темные волосы и ниже склонила голову. Она принялась чистить лошадь.

– Я чувствую себя отлично, мама. Я просто решила почистить Колокольчика.

Чарли сделала шаг внутрь стойла.

– В шелковом платье?

Дженни продолжала чистить лошадь.

Чарли протянула к ней руку.

– Милая...

Ей пришлось остановиться, так как Дженни начала чистить другой бок лошади.

– Со всеми этими похоронными делами я совсем забросила лошадей, – сказала Дженни очень отчетливо и не глядя на Чарли.

– Но для этого у нас есть конюхи. Это их обязанность ухаживать за лошадьми.

Дженни молчала. Было слышно только мягкое равномерное движение скребницы.

– Я подумала, не расстроило ли тебя завещание бабушки, – заметила Чарли.

Дженни прекратила работу.

– Почему? Потому что Даррин получил коттедж в Хэмптоне? Я там почти не бывала, мама. Ты ведь помнишь, что летом я гощу у тети Тесс?

– Я имела в виду драгоценности. То, что она оставила их Пэтси.

– Кому нужны драгоценности? Тесс считает, что покупать драгоценности – это все равно, что выбрасывать деньги на ветер, поскольку они доставляют удовольствие не тебе, а тем, кто на тебя смотрит. – Она продолжала равномерные движения. – К тому же я получила яйцо. По крайней мере я сама могу им любоваться. Сама получать удовольствие.

Чарли не понимала, шутит Дженни или говорит серьезно. Неужели Тесс действительно так думает? Она представила свою давнюю подругу, всегда облаченную в длинные юбки и шали, с прямыми незавитыми волосами и чисто вымытым лицом без следов косметики. Да, это очень похоже на Тесс, именно так она и может сказать. В этом было что-то смешное, поскольку, не в пример Чарли, Тесс была достаточно богата, чтобы позволить себе любые драгоценности.

Лошадь фыркнула. Дженни опустила руку в карман шелкового платья ценой в четыреста долларов и вытащила оттуда яблоко. Она сунула его в рот жеребцу, прямо между его крупными зубами.

– Я могу сегодня выбрать себе яйцо? – спросила Дженни. – А могу я взять его с собой, чтобы показать Тесс?

Чарли представила себе, как чемодан Дженни бросают в багажное отделение рейсового автобуса.

– Пожалуй, это несколько опасно.

Дженни перешла в угол стойла и принялась ворошить подстилку.

– Я буду очень осторожна с ним, мама.

Чарли покачала головой:

– Нет, Дженни. Это слишком ценная вещь.

– Как все устроено по-идиотски. Эти яйца хранятся в горке в гостиной. Никто на них даже не взглянет. Никто от них не получает удовольствия.

Она стояла спиной к Чарли, продолжая работать.

– Нет, Дженни. Я была бы очень тебе благодарна, если бы ты сейчас вернулась в дом. Иначе ты окончательно испортишь платье.

Дженни снова непокорно отбросила назад волосы.

– Что мы будем делать вечером? Может, возьмем напрокат какой-нибудь фильм? Или еще что-нибудь?

Чарли на секунду закрыла глаза. Сколько она ни старалась, она никак не могла устроить жизнь Дженни так, чтобы та осталась довольна.

– Только не сегодня, – ответила она. – Вечером мы с отцом идем на коктейль.

Дженни промолчала, но Чарли заметила, что ее бледные щеки слегка покраснели.

– Это не просто коктейль, – продолжала Чарли, понимая, как неубедительно и надуманно звучат ее оправдания. – Это деловая встреча. Будут представители фирмы из Китая.

Дженни положила на место скребницу.

– Мне еще надо уложить чемодан, – сказала она. – Автобус отправляется в семь утра.

– Мы будем без тебя скучать.

– Понятно.

Дженни быстро вышла из стойла и направилась к дверям конюшни.

Чарли осталась в стойле. Лошадь толкала ее в бок. Она погладила жеребца по голове.

– Что же нам с ней делать, Колокольчик? – шепотом спросила она.

Чарли гладила шелковистую гриву и думала о том, как любовно и нежно Дженни заботится о лошади. И вдруг она поняла, что Дженни, совсем как яйцо Фаберже, которое она только что унаследовала, была не только прекрасной, но и очень хрупкой. Чарли задумалась над вопросом, согласится ли Дженни через пару лет поступить в Смитовский колледж. Если согласится, то Чарли запретит ей жить у Тесс. Потому что, нравится это дочери или нет, богемная жизнь, которую вела Тесс, совсем не соответствовала генам Дженни.

Чарли медленно вышла из конюшни. Она продолжала размышлять о Дженни. Потом подумала о Марине. И сделала вывод, что, возможно, некоторые вещи, которые она считала правильными много лет назад, на деле оказались большой и серьезной ошибкой.

Глава 2

Маленький колокольчик мелодично зазвонил над дверью, словно возвещая начало теплого летнего дня. Тесс вошла в магазин и вдохнула сильный запах пожелтевших старых книг и аромат жареных кофейных зерен, знакомый умиротворяющий запах привычных, милых сердцу вещей. Привычность была основой жизни Тесс, новизна ее пугала.

– Доброе утро, Делл! – крикнула она.

Из-за стенда с журналами, шаркая ногами, появилась невысокая полная женщина. Ее седые волосы были заплетены сзади в одну косу, длинная юбка в сборку еще больше полнила ее, клетчатая блузка без рукавов кое-где выбилась из-за корсажа юбки, а в целом Делл напоминала те мягкие незамысловатые тряпичные куклы, которых она коллекционировала. Если не считать седых волос и длинной косы, Тесс была почти точной копией Делл. Разница состояла лишь в том, что Делл было далеко за шестьдесят, она была без малого на три десятка лет старше Тесс. Тесс грустно подумала, что скоро кожа на ее лице тоже начнет обвисать.

– Доброе утро, Тесс, – отозвалась Делл, поправляя привалившуюся к кассе наряженную в ситцевое платье тряпичную куклу Аннабеллу Ли, красавицу с черными пуговицами вместо глаз и желтыми ленточками, изображавшими прическу. – Что-то ты рано сегодня.

– Сегодня не до работы. Дженни приезжает автобусом в одиннадцать тридцать.

Тесс уже давно чистила, убирала и проветривала дом, вычеркивая числа в календаре в ожидании приезда Дженни; летние каникулы Дженни были для Тесс самым счастливым временем года.

Делл смотрела на Тесс внимательными понимающими глазами.

– Буду рада снова с ней встретиться.

Тесс подошла к окну, где сквозь прутья решетки был виден тротуар вверху. Деревянная вывеска в обрамлении кованой железной рамки висела на кронштейне при входе на лестницу, ведущую вниз, в подвальный магазин. «Лавка букиниста» было написано на вывеске. И еще «Владелец Делл Брукс». Тесс вспомнила, как они с Чарли и Мариной убеждали Делл поменять «владелец» на «владелица». Это было в семидесятых, когда бурно развивалось женское движение, а студентки знали ответы на все вопросы. Но Делл не захотела.

– Я и без того знаю, кто я такая, – сказала она, – и не желаю, чтобы всякие крикуньи оправдывали мое существование.

Тесс до сих пор удивлялась, откуда у Делл такое чувство уверенности в себе и почему после стольких лет она, Тесс, не позаимствовала у Делл хотя бы малую его частицу.

– Хочешь кофе? – предложила Делл.

– Только не сегодня. Я слишком возбуждена. Не могу дождаться встречи с Дженни.

Делл кивнула. Она взяла с прилавка метелку из перьев, обмахнула кипу пожелтевших газет, затем маленькую соломенную шляпку на рыжих косах из шерстяных ниток куклы по имени Эдвина. Тесс знала, что куклы, с их неизменной безоблачной улыбкой, покорностью и невозможностью причинить зло, были для Делл живыми существами, членами ее немногочисленного семейства.

– Дженни уже исполнилось четырнадцать, – сказала Тесс. – Пожалуй, этим летом я научу ее выдувать стекло.

Продолжая уборку, Делл заметила:

– Нетрудно научиться выдувать елочные шары.

Тесс насторожилась. Она пришла сюда, чтобы поделиться своей радостью с женщиной, которую так давно знала и которой часто доверяла свои секреты. Вместо этого Делл напомнила ей, что теперь в своей мастерской Тесс производит не уникальные предметы, а незамысловатые поделки, что она отказалась от самостоятельного творчества, чтобы как-то зарабатывать на жизнь, что она растратила почти все доставшееся ей огромное наследство на покупку и содержание дома, мастерской и на повседневную жизнь и что очень скоро Тесс Ричардс, некогда дочь богатейших родителей, окончательно разорится.

Самое ужасное, подумала Тесс, что, когда доверяешь кому-то секрет, пусть даже самому надежному человеку, он всегда может использовать его против тебя. Тесс взглянула на улыбающуюся Эдвину и безмятежную Аннабеллу Ли и пожалела, что Делл не может быть такой же непридирчивой, как ее куклы. Но Тесс также знала, что обычно Делл не судила столь критично. Просто сегодня Делл была в том плохом настроении, которое сама она связывала с последствиями климакса, что и служило для нее оправданием. Климакс и в придачу затянувшееся одиночество, начало которому положил муж, бросивший Делл два десятилетия назад, да еще уединенная жизнь, которой, впрочем, Делл, видимо, была довольна.

Шаги на лестнице прервали их разговор. Дверь открылась, и одновременно звякнул колокольчик. Высокий широкоплечий мужчина с румяным загорелым лицом вошел в магазин. Рыжеватые волосы выбивались из-под его полицейской фуражки.

Тесс почувствовала, что краснеет.

– Доброе утро, Делл, – поздоровался мужчина, повернулся к Тесс и приветствовал ее коротким кивком.

Она кивнула в ответ.

– Доброе утро, констебль, – сказала Делл.

Широкая улыбка, сопровождавшая ее слова, свидетельствовала об особом расположении к Джо Лайонсу, начальнику полиции Нортгемптона, который также приходился ей племянником и был единственным членом семьи, за исключением кукол, который всегда хорошо относился к Делл и принимал ее такой, какая она есть. Ничего, что Делл и Джо были полной противоположностью друг другу: их связывали взаимная симпатия и давняя дружба.

– Садись, – пригласила Делл и убрала еще одну куклу со столика, втиснутого в узкое пространство между книжными полками. – Сейчас приготовлю кофе.

– Я не хочу мешать, – начал было Джо.

– Не беспокойтесь, я как раз ухожу.

Тесс направилась к двери. Джо Лайонс вызывал у нее чувство смущения с тех самых пор, когда им было по двадцать с небольшим и она была студенткой престижного колледжа, а он местным жителем; причем она была идеалисткой, а он ярым реалистом. Вечер того дня, когда избрали Рейгана, усилил их разногласия. Они были в гостях у Делл и следили за ходом подсчета голосов по телевидению, громко споря и защищая свою точку зрения, чему немало способствовало неумеренное потребление вина. В тот вечер Джо проводил Тесс до общежития. На веранде он поцеловал ее. В комнате дал волю рукам. И Тесс не протестовала. Ей понравилось, когда его пальцы проникли под свитер и начали ласкать ее груди; ей понравилось, когда его руки спустились ниже и прикоснулись к тому самому месту. Но когда Тесс услышала, как звякнула пряжка ремня на его джинсах, ей это совсем не понравилось, ведь он женился два года назад и имел грудного сына.

– Тебе лучше уйти, – посоветовала она.

Он некоторое время стоял, не зная, как поступить, обидчиво заглядывая ей в глаза, возможно, надеясь, что она сменит гнев на милость.

Но она не уступила.

С тех пор Тесс чувствовала себя неловко при встрече с Джо Лайонсом, ей казалось, он считает, что она все еще пылает к нему страстью. Не имело значения, что Джо развелся с женой уже лет десять назад и что он свободен. Не имело значения потому, что Джо больше никогда не приближался к Тесс; его определенно не тянуло к ней, и, наверное, так оно было всегда. Джо Лайонс ничем не отличался от других мужчин, встречавшихся на ее пути... Включая самого большого недоумка по имени Питер Хобарт, которого Дженни называла отцом.

Тесс взялась за ручку двери.

– Тесс, подожди! – крикнула Делл. – Я рада, что приезжает Дженни.

– Дженни? – переспросил Джо. – Дочь Чарли приезжает опять?

Делл посмотрела сначала на Джо, потом на Тесс, потом снова на Джо.

– Она приезжает на лето, Джо. Как обычно.

Джо снял шляпу и вытер потный лоб.

– Предупредите ее, чтобы была осторожней, – сказал он, нахмурившись. – Я слышал, что вернулся Вилли Бенсон.

У Тесс от страха сжало горло, зашумело в ушах.

– Ходят слухи, что у родственников больше нет денег, чтобы продолжать держать его в частной клинике, – объяснил Джо. – Его уже видели в больнице штата. Он говорит, что лечится там.

– Очень печально, – покачала головой Делл.

Но Тесс не хотела больше слышать ни о печали, ни о Вилли Бенсоне. Она подобрала широкую юбку, торопливо попрощалась и помчалась вверх по лестнице, словно она, а не Дженни, должна была успеть на автобус.

Тесс стояла у дороги и ждала, когда на шоссе номер пять появится большой, сияющий новой краской автобус. Она старалась не вспоминать о Вилли Бенсоне, комичном маленьком человечке, которого в конце семидесятых выпустили из нортгемптонской больницы и поместили в частную клинику, где и держали до тех пор, пока у его семьи не кончились деньги. А именно, до настоящего дня. Тесс уже давно позабыла о своей вине перед Вилли. Лучше всего, уговаривала она себя, не преувеличивать значение новости. Вряд ли Вилли Бенсон знает, что Дженни – это дочь Чарли. И к тому же Вилли сумасшедший и, наверное, уже не помнит, что когда-то был влюблен в Чарли.

«Все кончено и позабыто, – думала Тесс. – К чему ворошить прошлое. Сколько событий уже кануло в Лету».

Она перенесла свое внимание на небольшую группу ожидающих автобус людей. Как много времени потратила она на встречи и проводы. С самого детства люди приходили и уходили из ее жизни. И никто не оставался в ней надолго. Всего один раз люди встречали ее, а не она их. Это случилось, когда она вернулась в колледж после смерти родителей. Чарли и Марина стояли на этом самом месте, ожидая автобус, который привез Тесс с похорон обратно в Нортгемптон, где она потом обосновалась навсегда. Чарли и Марина, красивые девушки с массой поклонников и живыми родителями. Родительская любовь будет согревать их, даже если у них не останется ни поклонников, ни друзей. Тесс изо всех сил старалась спрятать от подруг свою боль, жалость только усугубила бы ее страдания. И все же Чарли и Марина ждали ее и беспокоились о ней.

И вот теперь Тесс ждала Дженни и беспокоилась о ней.

Она окинула взглядом улицу, модные рестораны, специализирующиеся на завтраках и обедах для туристов, в витринах которых были выставлены аппетитный хлеб разных сортов и гигантского размера булочки, а над входом висели цветные флаги и надпись «Открыто». Здесь же расположились маленькие кафе, где подавали кофе со сливками. Эти заведения появлялись на Мейн-стрит одно за другим, словно одуванчики весной, так же как и магазинчики, торговавшие изделиями из кожи, фирменным мороженым и «натуральными» продуктами. Всего за несколько последних лет Нортгемптон превратился из культурного центра в город туристов, покупающих глиняные вазочки, душистые соли для ванны и местные сувениры, в том числе произведенные Тесс изделия из стекла. По вечерам приезжие откровенно глазели на держащихся за руки мужчин и на женщин, которые, случалось, мало походили на представительниц слабого пола.

Но Тесс знала, что студентки Смитовского колледжа совсем не изменились. Они по-прежнему ходили по городу по двое, по трое или вчетвером, одетые в майки и туфли без задников, с распущенными длинными блестящими волосами и с таким напряженным, озабоченным выражением лица, словно их целью было спасение мира. Тесс поправила на плече ремень большой матерчатой сумки и подумала, кто из них троих способен на такой подвиг, как спасение мира. Ну уж конечно, не Чарли. Судя по заголовкам в газетах, если им можно верить, Марина все же предпринимала некие попытки в этом направлении. Что же касалось ее, Тесс, то она могла мечтать лишь о собственном спасении. Спасении от гибели как творческой личности и как женщины.

Знакомый шум большого белого автобуса отвлек Тесс от ее мыслей. Водитель направлял огромного динозавра на колесах к остановке. Надпись за стеклом гласила «Нортгемптон – Амхерст», но Тесс знала, что водитель может одним поворотом ручки сменить название конечного пункта на Спрингфилд, Бостон или Нью-Йорк, такие далекие для нее миры. Автобус затормозил, и Тесс подумала, хватит ли у нее когда-нибудь мужества вновь покинуть Нортгемптон и вообще изменить судьбу. Потом она вспомнила свою мастерскую, собаку по кличке Гровер, уютный маленький домик на Раунд-Хилл-роуд и тут же рассталась с идеей о переезде. Как-нибудь она сумеет найти выход из положения, чтобы продолжить здесь свою жизнь, как-нибудь сумеет расплатиться с долгами.

Делл ей поможет, если, конечно, у нее есть средства. Но кому нужны сейчас старые книги? Тесс подозревала, что Делл тоже переживает не лучшие времена.

Все равно она найдет выход. Денег с трудом хватит, чтобы прожить лето, после чего ей, видимо, придется обслуживать воскресных туристов в ресторане. Художница-неудачница, никудышная, нестоящая женщина средних лет. Неужели этим все и кончится?

Странная женщина в черном боди и с деревянными бусами на шее сошла с автобуса в сопровождении мужчины в белых широких брюках, за ними, не спеша, вышла красивая девушка в больших темных очках. Тесс вытянула шею, глядя мимо девушки, но та направилась прямо к ней.

– Тетя Тесс, – позвала она и сняла солнечные очки.

У нее были огромные, но не такие живые, как у Дженни, глаза, ее полные губы не улыбались, как улыбалась Дженни всякий раз, увидев Тесс.

– Это я, – сказала девушка. – Вот я и приехала.

Тесс застыла на месте. Наконец она вышла из оцепенения.

– Это ты, Дженни?

Девушка кивнула.

– Дженни, – повторила Тесс, стараясь привыкнуть к перемене или переменам в этой повзрослевшей, более печальной девушке-женщине. Тесс раскрыла объятия, и Дженни немного неуверенно вошла в них. Немедленно Тесс ощутила аромат Дженни, запах взрослой женщины, исходивший от ее волос и кожи, затем Тесс почувствовала еще кое-что: груди, прижавшиеся к ее собственным. Тесс была уверена, что в прошлом году у Дженни не было и намека на груди. Может быть, поэтому Дженни держится так неуверенно. Может быть, она еще не привыкла к переменам в своей наружности. Тесс вдруг вспомнила себя, неуклюжего подростка, и решила, что Дженни, ее Дженни, не должна ее стесняться. В конце концов, они были союзницами. Подругами.

– Боже мой, девочка! – воскликнула Тесс, выпустив Дженни из объятий. – Какая ты необыкновенная.

Дженни отвела от лица прядь густых волос. Ее бледные ненакрашенные губы почти улыбались.

Тесс некоторое время рассматривала ее, стараясь скрыть изумление. Дженни превратилась в такую же красавицу с матовой кожей, какой была ее мать, с такой же стройной пропорциональной фигурой, как у ее матери в молодости. Искорка зависти вспыхнула и тут же потухла в душе Тесс. Если Дженни чувствует себя неловко, то ей нужна подруга, но никак не взрослая женщина, которая смотрит на нее, открыв рот. Тесс снова обняла девушку.

– Что ж, видимо, это действительно ты. Давай-ка найдем твой багаж.

Дженни направилась к багажному отделению.

– Знаете, у меня четыре места, – объявила она.

– Целых четыре? Господи, ты раньше приезжала всего с одним чемоданом.

– Мне почти пятнадцать, тетя Тесс. Мне нужно больше вещей.

Водитель вынимал багаж и ставил его на панель, и Тесс уже хотела узнать у Дженни, какие ее чемоданы, но Дженни решительно выступила вперед и забрала свой багаж с уверенностью подростка, который справится с любой ситуацией.

– Вам нетрудно будет его нести? – спросила она, подавая Тесс рюкзак. – Я понесу остальное.

Тесс хотела было запротестовать и взять такси, но вовремя остановилась, наблюдая, как Дженни подхватила остальные три сумки, поместив одну под мышку на по-новому округлившееся бедро. Сопротивляться авторитету Дженни было все равно что глазеть на нее открыв рот.

Тесс взяла рюкзак.

– Знаешь, Гровер очень по тебе скучал.

– Я тоже по нему скучала, – сказала Дженни. – Что, мы идем прямо домой?

«Домой», – повторила про себя Тесс. Пусть Дженни изменилась, она все равно осталась той же Дженни, и летом, когда она приезжала, Тесс особенно ощущала уют своего маленького владения. Тесс двинулась вперед.

– Конечно же, домой. Надеюсь, у нас хватит места, чтобы разместить твои вещи.

– Идемте быстрее, – попросила Дженни. – Я хочу вам что-то показать.

– Твоя мать знает, что ты взяла его с собой? – спросила Тесс.

Дженни вкратце рассказала о смерти бабушки, завещании и искусно разукрашенном тонкой работы яйце Фаберже, которое сейчас разглядывала Тесс, повернув его к свету.

Дженни сидела на краю двуспальной кровати, подобрав под себя длинные ноги. Гровер свернулся рядом с ней, положив на подушку мокрую морду. Дженни почесала собаку за ухом.

– Я же сказала вам, что это мое яйцо. Бабушка Хобарт мне его завещала.

Тонкая полоска золотого кружева с вкрапленными в него маленькими жемчужинами опоясывала розовое яйцо. Тесс попыталась удержать в памяти все замысловатые детали, чтобы позже, если удастся, передать их красоту в стекле; она также старалась не думать о том, как это было бы, если бы она, а не Чарли вышла замуж за Питера и жила в окружении таких удивительных сокровищ.

– Да, – наконец подтвердила Тесс, – оно очень красивое.

– Откройте его, – сказала Дженни. – Там внутри сюрприз.

Тесс осторожно открыла хрупкое яйцо. Внутри оно было отделано серебром, а посередине, на красной бархатной подушечке, стояла крошечная золотая фигурка лошади с платиновой гривой.

– Боже мой, какая красота, – прошептала Тесс.

– У бабушки было три таких яйца. Правда, не императорские, не те, которые изготовляли для царей. Те стоят целые миллионы.

– Наверное, это тоже стоит хорошенькую сумму, – заметила Тесс, не отрывая взгляда от крошечной лошади.

– Двести—триста тысяч долларов, – ответила Дженни. – Именно поэтому его не следует держать в каком-то шкафу, где его никто не видит, кроме прислуги.

В голосе Дженни звучало возмущение, даже гнев. Тесс закрыла яйцо и снова посмотрела на него, чувствуя, как в ее душе нарастает раздражение. Уж не считает ли Дженни, что ее возраст дает ей право принимать все как должное и не замечать, насколько ей повезло в жизни.

С другой стороны, подумала Тесс, разве четырнадцатилетние не принимают все как должное? Разве сама она в этом возрасте не вела себя точно так же?

Тесс возвратила яйцо на его мраморную подставку на комоде, стоявшем между окнами маленькой комнаты под самой крышей. Комнаты Дженни. Несколько лет назад Тесс спросила Дженни, не хочет ли она перебраться на нижний этаж: Тесс собиралась переделать в спальню столовую, которой они не пользовались. Но Дженни отказалась. Она объявила, что любит свою комнату в мансарде, ее покатый потолок, углы, закоулки и вид сверху на Смитовский колледж.

Тесс посмотрела из окна на увитые плющом кирпичные здания колледжа и решила, что использует эти летние месяцы, чтобы научить Дженни быть благодарной судьбе за все, что она имела.

– Пожалуй, я заставлю тебя поработать этим летом, – сказала Тесс. – Не хочешь ли ты научиться мастерству стеклодува?

Прежде чем ответить, Дженни секунду разглядывала обои в цветочек, которыми была оклеена комната.

– У меня не всегда все получается.

– Вот уж чепуха. У тебя все получается. И я уверена, из тебя выйдет отличный стеклодув. Не то что из твоих чопорных, глупых как пробка Даррина и Пэтси.

Дженни рассмеялась. Тесс впервые после приезда девушки слышала ее смех. И какой бы ни была Дженни, сердитой, мрачной или переживающей трудности роста, Тесс решила, что сделает все, чтобы она осталась прежней Дженни, и что это лето будет для них обеих самым памятным.

Она опять взглянула на яйцо и почувствовала дрожь возбуждения. Да, это лето станет для них самым памятным. Она улыбнулась Дженни. Вновь Тесс обрела цель и смысл жизни. Наконец, после стольких раздумий, у нее был план, который обеспечит ей финансовую независимость и вновь откроет давно закрытые двери в будущее.

Дни шли один за другим. Утро Тесс и Дженни проводили в мастерской, потом отправлялись на велосипедах в парк или навещали Делл. Тесс не заботило, что она отстает с работой: она была уверена, что успех ее плана – это только вопрос времени. Во всяком случае, успех должен был непременно прийти еще до отъезда Дженни, ведь именно она послужила Тесс источником вдохновения.

Вечерами они гуляли по Мейн-стрит, слушали уличные оркестры из Эквадора и Чили, приезжавшие сюда на лето, а также оркестр из Бостона. Тесс часто вспоминала, как такими же летними вечерами, но в прежние годы, они, держась за руки, вот так же гуляли в людской толпе мимо магазинов. В те времена Тесс чувствовала покой и удовлетворение, словно она была матерью этого красивого ребенка, словно они были маленькой счастливой семьей. Но теперь, когда они шли рядом, тепло их отношений было окрашено некоторой грустью, потому что Дженни была слишком взрослой, чтобы держать Тесс за руку. И тем не менее Тесс испытывала гордость.

К счастью, они ни разу не встретили Вилли Бенсона. Но Тесс никуда не отпускала Дженни одну, и Дженни ей подчинялась. Ее первоначальная недоверчивость исчезла, и Дженни вновь стала оживленной, искренней и готовой учиться. Они беседовали о лошадях (Дженни заняла второе место в школьных конных соревнованиях), о книгах (Дженни не играла в видеоигры, так как шум беспокоил бабушку Хобарт) и молодых людях (у Дженни не было постоянного кавалера, хотя в прошлом году отец застал ее целующейся в конюшне с девятнадцатилетним конюхом Люком Сандерсом, за что тот немедленно получил расчет). Они листали старые студенческие альбомы Тесс, и Дженни особенно интересовали фотографии, использованные билеты на разные мероприятия и рецепты пиццы, собранные Тесс за время учебы в колледже. Дженни очень нравились рассказы Тесс о тех годах. Сама Дженни, однако, мало говорила о родителях, и Тесс считала, что это, наверное, даже к лучшему. Рассказы о Чарли и Питере и замечательной жизни, которую они вели, только бередили старые раны.

Однажды в середине июля они работали в мастерской над разными елочными украшениями, которые Тесс готовила к Рождеству для местного магазина. Тесс ничего не сказала Дженни о новом проекте, предложенном ею Блекбернской галерее, одной из самых престижных галерей в мире, собирающих художественное стекло. Она не сказала Дженни, что ее молодость, энергия и красота вдохновили ее, Тесс, на новую попытку добиться настоящего успеха.

Каждую ночь Тесс прокрадывалась в мастерскую и работала над детальными эскизами самой изысканной и замысловатой вазы, которую она когда-либо создавала. Она взяла за основу яйцо Фаберже, и если галерея закажет ей вазу, это будет тот самый шанс, которого она ждала всю жизнь и уже много лет назад потеряла надежду получить. Одна в мастерской, склонившись над листом бумаги, освещенным небольшой лампой, Тесс гнала прочь мысль о возможной неудаче. И она ничего не сказала Дженни. Пусть это будет для нее чудесным сюрпризом.

В тот жаркий летний день Дженни была необычайно молчаливой. Она работала с горячим янтарным стеклом, не обращая внимания на пот, выступивший на ее нежной коже. Она без усилий овладевала ремеслом, ее легкие развивались, и с каждым днем Тесс поручала ей все новые задания. Но в это утро работа у Дженни шла медленно. Наконец она заговорила.

– Послушайте, тетя Тесс, – сказала она, – как вы думаете, я могу поступить в здешнюю школу?

Тесс отложила в сторону стеклодувную трубку.

– Я уверена, что ты без проблем поступишь туда, – ответила она.

Она подала Дженни трубку с расплавленным стеклом. Дженни взяла ее и добавила верхушку к украшению.

– Я не имела в виду колледж, – заметила она. – Я говорю о школе. Я хочу окончить здесь среднюю школу.

Тесс прикрепила медальон из цветного стекла к елочному шару. «Вот оно, – подумала Тесс. – Придется мне выслушать все о Чарли и Питере, а я вовсе не желаю этого знать». Это было неизбежной частью пребывания у нее Дженни, и Тесс терпеть не могла обязательную исповедь. Она сделала вид, что смотрит, правильно ли закрепила медальон.

– Думаю, родители хотят, чтобы ты окончила ту школу, в которой сейчас учишься.

Дженни скрестила руки на груди.

– Я хочу посещать обыкновенную среднюю школу.

– Виндзор-Ларкин – прекрасная школа.

Дженни сморщила нос.

– Там учатся одни Даррины и Пэтси, а не люди.

Тесс опустила голову, чтобы Дженни не заметила ее улыбки.

– Ты хочешь сказать, что там учатся богатые дети.

– Которые о себе много воображают.

– Понятно.

Тесс села, поднесла ко рту трубку, прижалась к ней губами и начала дуть короткими выдохами. На конце трубки появился все увеличивающийся желтый, как мед, пузырек.

– Родителям, конечно, все равно, – сказала Дженни, раскладывая на прилавке у стены трубки. Не оборачиваясь к Тесс, она добавила: – Возможно, сначала отец будет против, но потом согласится. Матери это безразлично, только бы меня не было дома.

Тесс остановилась. Отняла трубку от губ. Елочное украшение не было готово, но какое это имело значение. Слова Дженни были важнее того пустяка, которым она занималась. Теперь она горела желанием все знать и спросила:

– В чем дело, Дженни? Ты что, не ладишь с матерью?

Дженни молчала.

– В твоем возрасте большинство девочек не испытывают симпатии к матери, – продолжала Тесс. – Когда мне было четырнадцать, мать казалась мне самым смешным существом на свете. Она ничего не знала. Она была старомодной...

– Нет, тут другое, – прервала ее Дженни. – Это началось очень давно. Она... Ей всегда было не до меня. Она то агитировала на телевидении за какое-нибудь общественно полезное мероприятие, то сколачивала больничный комитет. Я бы хотела жить здесь, – добавила она просительно. – С вами. И Гровером.

Тесс попыталась скрыть тайное удовольствие, которое ей доставили слова Дженни. Чарли, видимо, не была образцовой матерью. Тесс подошла к Дженни и обняла ее за плечи. Она заметила, что в глазах девушки стояли слезы. Она хотела сказать, как будет прекрасно, если Дженни переедет к ней жить. Она хотела сказать, как ее радует, что Чарли оказалась плохой матерью. Но боль в глазах девушки остановила ее. К чему делать Дженни еще более несчастной?

– Я уверена, что твоя мать занята важным делом, – сказала Тесс, прижимая ее к себе. – Но ты для нее куда важнее.

Дженни закусила дрожащую губу и, не выдержав, заплакала.

Тесс не знала, как ее успокоить. Она уже лет пять не виделась с Чарли. А вместе с Дженни она видела ее всего три или четыре раза. Тесс представления не имела, какие у них отношения. Но понимала, хотя Чарли выросла в спокойной домашней обстановке, в окружении любящих родителей, это вовсе не означало, что из нее вышла хорошая мать. Но с другой стороны, Чарли была из тех, кто готов пойти на любые жертвы ради удачного материнства. Чарли так жаждала обзавестись детьми, что готова была рисковать чем угодно. Тесс, как и Марина, не обладала такой сильной волей.