Текст книги "Длинноногий дядюшка"

Джин Уэбстер
Длинноногий дядюшка

Тебе

Среда перед Великим постом

Первая среда каждого месяца была Совершенно Ужасным Днем – днем, которого ждали со страхом, переносили с мужеством и о котором торопились забыть.

На полу не должно быть ни единого пятнышка, на стульях – ни пылинки, а кровати должны быть заправлены без единой складочки. Девяносто семь ёрзавших сироток следовало вычистить, причесать и наглухо застегнуть в свежекрахмальные пестротканые ситцевые платья; и всем девяносто семи следовало напомнить о манерах и велеть говорить «Да, сэр», «Нет, сэр», стоит только какому-нибудь попечителю обратиться к ним.

Это было беспокойное время, и бедной Джеруше Эббот, самой старшей из сирот, приходилось выдерживать основные его тяготы. Но и эта первая среда, как ее предшественницы, подошла, наконец, к завершению.

Джеруша сбежала из кладовой, где она делала бутерброды для гостей приюта, и поднялась по винтовой лестнице, чтобы заняться своей ежедневной работой. В ее особом ведении находился дортуар «F», в котором одиннадцать малышей, от четырех до семи лет, занимали одиннадцать стоявших в ряд кроваток. Джеруша собрала своих подопечных, расправила их мятые платьица, вытерла им носы и повела организованным, добровольным строем в столовую, где они благословенных полчаса были заняты поеданием хлеба с молоком и сливового пудинга.

Потом она присела на подоконник и прижалась пульсирующими висками к прохладному стеклу. Она была на ногах с пяти утра, выполняя указания всех и каждого, ругаемая и понукаемая нервной заведующей. За «сценой» миссис Липпет не всегда сохраняла спокойствие и торжественное достоинство, с которыми встречала своих зрителей – попечителей и посетительниц. Джеруша уставилась в окно на обширную замерзшую лужайку, проследовала взглядом за высокую железную ограду, обозначившую границы приюта, на холмистые хребты, усеянные сельскими домиками, на деревенские шпили, вздымающиеся из-за голых деревьев.

День приближался к концу, и, насколько она знала, вполне успешно. Попечители и курирующий комитет совершили свои обходы, зачитали доклады, выпили свой чай и теперь торопились домой к своим веселым очагам, чтобы еще на месяц забыть о своих надоедливых маленьких подопечных. Джеруша наклонилась вперед, с любопытством и смутной тоской наблюдая за потоком экипажей и автомобилей, выезжающих из ворот приюта. В своем воображении она следовала то за одним, то за другим экипажем, к большим домам, пунктирной линией расположившимся на склоне холма.

Она воображала, как сидит, откинувшись на сиденье, в шубе и бархатной шляпке, отделанной перьями, и беспечно воркует водителю: «Домой». Но на пороге ее дома картинка становилась размытой.

Джеруша обладала воображением, которое, как говаривала миссис Липпет, приведет ее к неприятностям, если она не будет осторожна; но каким бы сильным ни было это воображение, оно не могло перенести ее за входную дверь дома, где она хотела бы оказаться. Бедная, непоседливая, предприимчивая маленькая Джеруша за все свои семнадцать лет ни разу не переступала порог обычного дома. Она не могла представить себе ежедневного существования других людей, не обремененных сиротами.

 
Дже-ру-ша Эб-бот
Тебя тре-буют
В ка-би-нет,
И я думаю, тебе
Лучше поторопиться!
 

Томми Диллон, записавшийся в хор, поднимался по ступенькам и шел по коридору, напевая, и чем ближе он подходил к дортуару «F», тем громче становилось его пение. Джеруша оторвалась от окна и вернулась к жизненным невзгодам.

– Кому я понадобилась? – прервала она пение Томми с ноткой острого беспокойства в голосе.

 
Миссис Липпет в кабинете,
И, по-моему, она в бешенстве.
А-аминь!
 

Томми набожно произносил слова нараспев, однако тон его был не лишен доброжелательности. Даже самый бессердечный маленький сирота испытывал симпатию к провинившейся сестре, вызванной в кабинет пред очи раздраженной заведующей; и Томми нравилась Джеруша, несмотря на то, что она иногда тормошила его за руку и почти привела его нос в идеальный порядок.

Джеруша вышла, не проронив ни слова, но на лбу ее залегли две продольные складки. Интересно, что случилось? Может, бутерброды были не достаточно тонкими? Или в ореховых пирожных обнаружилась скорлупа? А может, какая-нибудь дама заметила дыру в чулке Сюзи Хоторн? Или – о, ужас! – один из ее ангелоподобных малышей во вверенном ей дортуаре «F» заляпал попечителя соусом?

Длинный холл с низким потолком не был освещен и, спускаясь по ступенькам, она увидела последнего попечителя, который как раз собирался выйти в открытую дверь по направлению к крытой стоянке для автомобилей. Джеруша составила лишь мимолетное впечатление о человеке – и это впечатление целиком сводилось к высокому росту. Он махал рукой автомобилю, ожидавшему на повороте подъездной аллеи. Когда машина тронулась и, подъехав, замерла на мгновение, от ее светящихся фар на стену холла легли четкие светотени.

Тень изобразила гротескно удлиненные ноги и руки, которые растягивались по полу и стене коридора. Ей-богу, это было похоже на огромного, колеблющегося паука-сенокосца.

Хмурое беспокойство Джеруши уступило место внезапному смеху. Она обладала жизнерадостной натурой и ни разу не упускала случая позабавиться. Если гнетущее присутствие попечителя способно развлечь, то это не сулит ничего хорошего.

Благодаря незначительному эпизоду, она подошла к кабинету в довольно веселом расположении духа, и перед миссис Липпет предстало ее смеющееся лицо. К ее удивлению, заведующая тоже, если и не вполне улыбалась, то, по крайней мере, выглядела исключительно приветливо; у нее было такое же приятное выражение лица, какое она приберегала для посетителей.

– Присядь, Джеруша, мне нужно кое-что тебе сообщить. – Джеруша опустилась на ближайший стул и стала ждать затаив дыхание. За окном пронесся автомобиль, миссис Липпет проводила его взглядом.

– Ты обратила внимание на джентльмена, который только что уехал?

– Я видела его со спины.

– Это один из наших богатейших попечителей, пожертвовавший крупные суммы на поддержку приюта. Я не вправе называть его имя, – он ясно выразился, что хотел бы сохранить инкогнито.

Глаза Джеруши несколько расширились; она не привыкла, чтобы ее вызывали в кабинет для обсуждения эксцентричных попечителей с заведующей.

– Этот джентльмен проявил интерес к нескольким нашим мальчикам. Ты помнишь Чарльза Бентона и Генри Фриза? Они были отправлены в колледж мистером… э-э… этим попечителем, и оба отблагодарили его за столь щедро потраченные деньги своим тяжелым трудом и успехами. Другой благодарности этому джентльмену не нужно. До сих пор его филантропия была направлена исключительно на мальчиков; мне ни разу не удавалось хоть немного заинтересовать его какой-нибудь девочкой в нашем учреждении, как бы она того ни заслуживала. Его не волнуют девочки, я тебя уверяю.

– Да, мэм, – пробормотала Джеруша, поскольку пришла пора что-то отвечать.

– Сегодня на плановом собрании был поднят вопрос о твоем будущем.

Миссис Липпет ненадолго умолкла, затем подытожила медленным, спокойным тоном, исключительно неприятным для мгновенно напрягшихся нервов ее собеседницы.

– Как тебе известно, обычно мы не оставляем детей после того, как им исполнилось шестнадцать, но в твоем случае сделано исключение. Ты кончила нашу школу в четырнадцать лет и, поскольку отличилась успехами в учебе, но, должна заметить, отнюдь не в поведении, было решено послать тебя в сельскую среднюю школу. Сейчас ты заканчиваешь ее, и приют, конечно, не может оказывать тебе поддержку в дальнейшем. Ну, а коли так, выходит, что ты находишься здесь на два года больше положенного.

Миссис Липпет не учла тот факт, что в течение этих двух лет Джеруша усердно работала за свой пансион, что на первом плане стояло благополучие приюта, а уж затем – ее образование; и то, что в такие дни, как этот, она оставалась дома и наводила чистоту.

– Как я уже говорила, был поднят вопрос о твоем будущем, и обсуждалось твое личное досье – обсуждалось досконально.

Миссис Липпет уставилась обвиняющим взглядом на «заключенную на скамье подсудимых», и заключенная выглядела виновной, поскольку от нее этого ожидали, а вовсе не потому, что ей припомнились некие скандально известные страницы из ее личного досье.

– Разумеется, любого другого на твоем месте вынудили бы пойти работать, однако ты проявила способности в определенных областях; кажется, твоя работа по английскому языку даже была блестящей. Мисс Притчард, которая является членом нашего кураторского комитета, а также школьного совета, говорила с твоим преподавателем риторики и выступила в твою защиту. Кроме того, она зачитала вслух эссе, написанное тобой и озаглавленное «Среда перед Великим постом».

На сей раз виноватого выражения лица Джеруши не предполагалось.

– На мой взгляд, высмеивать учреждение, которое столько для тебя сделало, с твоей стороны не слишком благодарно. И если бы тебе не удалось написать смешно, сомневаюсь, что тебя бы простили. Но к счастью для тебя, мистер …, то есть джентльмен, который недавно уехал, по-видимому, обладает неуемным чувством юмора. Под впечатлением от этого дерзкого сочинения, он предложил отправить тебя в колледж.

– В колледж? – Глаза Джеруши стали большими. Миссис Липпет кивнула.

– Он подождал меня, чтобы обсудить условия. Они необычны. Можно сказать, что этот джентльмен эксцентричен. Он полагает, что в тебе есть оригинальность, и он собирается дать тебе образование, дабы ты стала писателем.

– Писателем? – У Джеруши помрачился разум. Она могла лишь повторять слова миссис Липпет.

– Таково его желание. Получится ли из этого что-нибудь, покажет будущее. Он выделяет тебе весьма щедрое содержание, и даже слишком щедрое для девочки, у которой нет опыта распоряжаться деньгами.

Однако он все тщательно рассчитал, и я не чувствовала себя вправе делать какие-либо предложения. Ты останешься на лето здесь, а мисс Притчард любезно предложила руководить твоими сборами. Оплата за пансион и обучение будет вноситься напрямую в колледж, а ты будешь дополнительно получать в течение четырех лет, которые там проведешь, стипендию в тридцать пять долларов в месяц. Это позволит тебе поступить на тех же основаниях, что и другие студенты. Деньги будут высылаться тебе личным секретарем джентльмена раз в месяц, а взамен ты должна будешь раз в месяц писать благодарственное письмо. То есть… ты не должна благодарить его за деньги; ему не нужно напоминать об этом, просто тебе следует сообщать письмом о своих успехах в учебе и о подробностях своей повседневной жизни. Как раз такое письмо, какое ты написала бы своим родителям, будь они живы.

– Эти письма будут адресованы мистеру Джону Смиту и вверены попечению его секретаря. Имя джентльмена не Джон Смит, однако он предпочитает остаться неизвестным. Для тебя он будет не более чем Джон Смит. Его просьба писать письма вызвана тем, что, по его мнению, ничто так не способствует развитию легкости литературного языка, как эпистолярное творчество. И, поскольку у тебя нет семьи, с которой ты могла бы переписываться, он желает, чтобы ты писала именно таким образом; помимо прочего, он хочет отслеживать твои успехи. Он не станет отвечать на твои письма или обращать на них какое-либо внимание. Он питает отвращение к написанию писем и не желает, чтобы ты обременяла его. Если когда-нибудь возникнет вопрос, требующий настоятельного ответа, – например, в случае твоего отчисления, чего, как я надеюсь, не произойдет, – ты можешь связаться с мистером Григгсом, его секретарем. Эти ежемесячные письма являются для тебя обязательным условием; это единственная плата, которую требует мистер Смит, поэтому, отправляя их, ты должна быть такой же пунктуальной, как при оплате счета. Я надеюсь, что они всегда будут написаны в уважительном тоне, оправдывающем оказанное тебе доверие. Ты должна помнить, когда пишешь попечителю, что ты из приюта Джона Грайера.

Джеруша нетерпеливо поискала глазами дверь. Голова у нее кружилась от волнения, и все, чего она желала, это сбежать от банальных сентенций миссис Липпет и подумать. Она встала и осторожно отступила на шаг.

Миссис Липпет жестом остановила ее: получив возможность поразглагольствовать, она не могла позволить, чтобы ее проигнорировали.

– Я надеюсь, ты испытываешь должную благодарность за эту редкую удачу, что выпала тебе? Не многие девочки на твоем месте получают такой шанс преуспеть в жизни. Ты всегда должна помнить…

– Я… да, мэм, спасибо. Наверное, если это все, я пойду пришью заплатку на штаны Фредди Перкинса.

Когда дверь за ней закрылась, у миссис Липпет вытянулось лицо, и заключительная часть ее речи повисла в воздухе.

Письма мисс Джеруши Эббот мистеру Длинноногому Дядюшке Смиту

ФЕРГЮССЕН ХОЛЛ, 215

24 сентября

Дорогой Добрый-Попечитель-Посылающий-Сирот-в-Колледж,

Вот и я! Вчера я ехала поездом четыре часа. Забавное ощущение, не правда ли? Прежде мне не доводилось путешествовать на поезде.

Колледж – самое большое и загадочное место: всякий раз как я покидаю свою комнату, я непременно теряюсь в пространстве. Я опишу Вам его позже, когда пройдет мое первое замешательство; кроме того, я расскажу Вам о своих занятиях. Уроки начнутся только в понедельник утром, а сейчас субботний вечер. Но мне хотелось написать просто, чтобы познакомиться.

Кажется странным писать письма тому, кого не знаешь. Для меня же писать письма и вовсе странно, – за свою жизнь я написала не более трех-четырех, – так что прошу Вас не обращать внимания, если они не будут образцовыми.

Перед моим отъездом, вчера утром, у нас с миссис Липпет состоялся серьезный разговор. Она рассказала, как мне нужно вести себя всю оставшуюся жизнь и, особенно то, как я должна относиться к доброму джентльмену, который столько для меня делает. Я должна быть Очень Вежливой.

Но как можно быть очень вежливой к человеку, называющему себя Джон Смит? Отчего Вы не выбрали себе имя с менее выраженной индивидуальностью? С таким же успехом я могла бы писать письма уважаемому Столбу-для-Привязи или уважаемому Шесту-для-Сушки-Белья.

Я много думала о Вас этим летом; тот факт, что кто-то заинтересовался мной после всех этих лет, вызывает во мне такое чувство, словно я обрела нечто вроде семьи. Это так, будто я теперь кому-то принадлежу, и ощущение это весьма комфортное. Тем не менее, должна сказать, что, когда я думаю о Вас, моему воображению негде разгуляться. Я знаю о Вас три вещи:

I. Вы высокий.

II. Вы богатый.

III. Вы ненавидите женский пол.

Полагаю, я могла бы называть Вас «Дорогой мистер Женоненавистник». Только это звучит довольно оскорбительно для меня. Либо «Дорогой мистер Толстосум», однако это оскорбительно для Вас, словно деньги – Ваша самая отличительная черта. Кроме того, быть богатым – это настолько «внешнее» качество. Быть может, Вы не будете богаты всю свою жизнь; многие очень умные люди разорились на Уолл-стрит. Но, во всяком случае, Вы на всю свою жизнь останетесь высоким! Поэтому я решила называть Вас «Дорогой Длинноногий Дядюшка». Надеюсь, Вы не будете против. Это всего лишь частное прозвище, о котором мы не скажем миссис Липпет.

Через две минуты зазвонит десятичасовой колокол. Наш день разделен на отрезки между звуками колокола. Мы едим, спим и учимся под звуки колокола.

Это очень бодрит: я все время чувствую себя, словно лошадь перед стартом. А вот и звонок! Свет погашен. Спокойной ночи.

Заметьте, как аккуратно я соблюдаю правила – будучи выпускницей приюта Джона Грайера.

С огромным уважением,

Джеруша Эббот

Мистеру Длинноногому Дядюшке Смиту

1 октября

Дорогой Длинноногий Дядюшка,

Я обожаю колледж и обожаю Вас за то, что Вы отправили меня сюда, – я очень, очень счастлива, и каждое мгновение моего пребывания здесь наполнено таким восторгом, что я едва могу заснуть. Вы не можете себе представить, насколько здесь все отличается от приюта Джона Грайера. Я и подумать не могла, что на свете существует такое место. Мне жаль всех тех, кто не является девочкой и не может сюда приехать; уверена, что колледж, в котором Вы учились, будучи мальчиком, не мог быть прекраснее этого.

Моя комната находится наверху, в башне, где раньше располагалась палата для инфекционных больных, пока не был построен новый лазарет. На том же этаже в башне живут еще три девочки – старшекурсница, которая носит очки и постоянно просит нас «пожалуйста, вести себя чуточку потише», и две первокурсницы по имени Салли Мак-Брайд и Джулия Ратледж Пендлтон. У Салли рыжие волосы и курносый нос, и она довольно дружелюбна; Джулия происходит из одной влиятельной семьи в Нью-Йорке и пока меня не заметила. Они занимают одну общую комнату, а у меня и у старшекурсницы – отдельные комнаты. Обычно у первокурсниц не бывает своей комнаты; это большая редкость, однако комната мне досталась без единой просьбы с моей стороны. Я думаю, что регистратор не счел правильным просить должным образом воспитанную девочку делить одну комнату с подкидышем. Видите, есть свои преимущества!

Моя комната находится в северо-западном углу и имеет два окна с видом. После того, как восемнадцать лет проведешь в одной камере с двадцатью товарками, так приятно побыть одной. Это моя первая возможность познакомиться с Джерушей Эббот. Думаю, она мне понравится.

А Вам?

Вторник

У нас организуют баскетбольную команду первокурсниц, и у меня есть шанс в нее попасть. Конечно, я маленького роста, но я ужасно быстрая, и выносливая, и упрямая. Пока другие беспорядочно подпрыгивают, я способна проскользнуть у них под ногами и схватить мяч. Очень весело заниматься днем на воздухе, на атлетическом корте, когда деревья одеты в красное и желтое, а воздух напоен ароматом сожженных листьев, и все смеются и кричат. Это самые счастливые девочки, которых мне доводилось видеть, а я счастливее всех!

Я собиралась написать длинное письмо и поведать Вам обо всем, чему я учусь (миссис Липпет говорила, что Вы хотите об этом знать), но прозвонил семичасовой колокол, и через десять минут я должна выйти на атлетический корт в спортивной одежде.

А Вы верите, что я попаду в команду?

Всегда Ваша,

Джеруша Эббот

PS. (9 часов.)

Только что Салли Мак-Брайд заглянула в мою дверь. И вот что она сказала:

– Я так скучаю по дому, что просто не в силах это выносить. Ты чувствуешь то же самое?

Я слегка улыбнулась и сказала, что нет; я думаю, что смогу это выдержать. По крайней мере, тоска по дому – единственная болезнь, которую я избежала! Я ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь тосковал по приюту, а Вы?

10 октября

Дорогой Длинноногий Дядюшка,

Вы когда-нибудь слыхали о Микеланджело?

Он был знаменитым художником, жившим в Италии в Средние века.

Должно быть, о нем известно всей английской литературе, и весь класс смеялся, потому что я подумала, что он был архангелом. Его имя созвучно с именем архангела, правда? В колледже плохо то, что от тебя ждут, что ты должна знать массу разных вещей, которых ты ни разу не изучала. Иногда это очень стыдно. Но теперь, когда девочки обсуждают вещи, о которых я прежде не слышала, я просто сохраняю спокойствие и отыскиваю их значения в энциклопедии.

Я совершила ужасную ошибку в первый же день. Кто-то упомянул Мориса Метерлинка, и я спросила, не первокурсница ли это. Шутка эта облетела весь колледж. И, тем не менее, в классе я учусь не хуже других, и даже лучше некоторых!

Вам интересно знать, как я обставила свою комнату? Это желто-коричневая симфония. Стены были выкрашены в темно-желтый цвет, и я купила желтые шторы, подушки из плотной ткани, стол красного дерева (подержанный, за три доллара), ротанговое кресло и коричневый коврик с чернильным пятном посредине. Пятно я закрыла креслом.

Окна у меня высокие; с обычного сиденья в них не выглянешь. Но я отвинтила зеркало с торца комода, накрыла комод тканью и придвинула к окну. По высоте он как раз подходит для подоконника. Выдвинув полки наподобие ступенек, можно взобраться наверх.

Очень удобно!

Салли Мак-Брайд помогла мне выбрать вещи на аукционе для старшекурсников. Всю свою жизнь она прожила в доме и знает, как меблировать комнату. Вы не представляете, как весело делать покупки, платить настоящей пятидолларовой банкнотой и получать сдачу, когда у тебя отродясь не было больше нескольких центов. Уверяю Вас, дорогой Дядюшка, я очень ценю эту стипендию.

Салли – самый радушный человек на свете, а Джулия Ратледж Пендлтон – совсем наоборот. Забавно, какую солянку может сделать регистратор из соседей по комнате. Салли во всем видит смешное, даже в том, чтобы срезаться на экзамене, а на Джулию все нагоняет скуку. Она нисколько не пытается быть дружелюбной. Она верит, что если ты – Пендлтон, одно это пропускает тебя в рай без дополнительных проверок. Мы с Джулией рождены быть недругами.

А теперь, полагаю, Вы в крайнем нетерпении хотите узнать, что я изучаю?

I. Латынь: Вторая пуническая война. Прошлой ночью Ганнибал и его войска разбили лагерь на озере Тразименус. Они устроили римлянам засаду, и в четыре часа утра произошла битва. Римляне отступают.

II. Французский язык: 24 страницы «Трех мушкетеров» и третье спряжение, неправильные глаголы.

III. Геометрия: прошла цилиндры; теперь занимаюсь конусами.

IV. Английский язык: осваиваю изложение. Мой стиль с каждым днем становится более четким и сжатым.

V. Физиология: дошла до пищеварительной системы. В следующий раз – желчь и поджелудочная железа.

Ваша, на пути к образованию,

Джеруша Эббот

PS. Дядюшка, я надеюсь, Вы никогда не притронетесь к алкоголю? Он делает с печенью ужасные вещи.

Среда

Дорогой Длинноногий Дядюшка,

Я сменила свое имя.

По журналу я по-прежнему Джеруша, но для всех остальных я Джуди. На самом деле чудовищно, когда приходится брать единственное имеющееся у тебя прозвище, верно? Хотя по своим ощущениям я не вполне «Джуди». Так называл меня Фредди Перкинс, пока не научился четко выговаривать слова.

Хотелось бы, чтоб миссис Липпет проявляла больше изобретательности при выборе имен для детей. Фамилии она берет в телефонном справочнике – Вы найдете «Эббот» на первой странице[1]1
  «А» – первая буква английского алфавита, с которой начинается фамилия героини Abbott


[Закрыть] – а христианские имена находит повсюду; имя «Джеруша» она позаимствовала с надгробного камня. Я всегда его ненавидела; но «Джуди» мне вполне подходит. Такое нелепое имя. Оно принадлежит той девочке, которой я не являюсь – миловидному голубоглазому существу, обласканному и избалованному всей семьей, беззаботно порхающему по жизни. Разве не приятно быть такой? Несмотря на все мои недостатки, никто бы не обвинил меня в том, что моя семья меня избаловала!

Но как же весело притворяться, что это так. В дальнейшем прошу всегда называть меня «Джуди».

А знаете что? У меня есть три пары лайковых перчаток. Раньше у меня были лайковые варежки с рождественской елки, но никогда не было настоящих лайковых перчаток с пятью пальцами. Я то и дело снимаю и надеваю их. Это все, что я могу сделать, чтобы не носить их во время занятий.

(Звонят к обеду. До свидания.)

Пятница

Представляете, Дядюшка? Учительница по английскому сказала, что мое последнее сочинение демонстрирует недюжинную оригинальность. Она, правда, так сказала. Это ее собственные слова. В это невозможно поверить, не так ли, учитывая восемнадцать лет полученного мной образования? Задача приюта Джона Грайера (что Вы, несомненно, знаете и от всего сердца приветствуете) состоит в том, чтобы превратить девяносто семь сирот в девяносто семь близнецов.

Проявившиеся у меня необычайные художественные способности развились в раннем возрасте посредством рисования мелом портретов миссис Липпет на двери дровяного сарая.

Надеюсь, я не оскорбляю Ваши чувства, критикуя дом моей юности? Но ведь Ваша рука – владыка, и стоит мне стать слишком дерзкой, Вы всегда можете перестать платить по счетам. Не очень вежливо так говорить, но Вы не можете ожидать от меня каких-либо манер; приют для подкидышей не является пансионом благородных девиц для юных леди.

А знаете, Дядюшка, то, что происходит в колледже, не тяжелый труд. Это игра. Я по большей части не понимаю, о чем говорят девочки; их шутки, видимо, относятся к прошлому, частью которого не являюсь лишь я. Я иностранка в этом мире, я не понимаю языка. Это жалкое чувство. Я испытываю его всю жизнь. В средней школе девочки стояли группами и просто смотрели на меня. Я была чудной и не такой, как все, и все это знали. Я ОЩУЩАЛА на своем лице надпись «Приют Джона Грайера». А потом несколько благодетельниц считали необходимым подойти и сказать что-нибудь вежливое. Я НЕНАВИДЕЛА ИХ ВСЕХ, но больше всего – самих благодетельниц.

Здесь никто не знает, что я выросла в приюте. Я сказала Салли Мак-Брайд, что мои мать и отец умерли, а некий добрый старый джентльмен отправил меня в колледж, что покуда является чистой правдой. Я не хочу, чтобы Вы считали меня трусихой, а вот что я действительно хочу, так это не отличаться от остальных девочек; а этот Дом Кошмаров, довлеющий над моим детством, уже составляет одно большое отличие. Если бы я могла оставить его позади и отгородиться от воспоминаний, то, думаю, я была бы такой же очаровательной девочкой, как любая другая. Я не считаю, что существует какое-то реальное, завуалированное отличие, а Вы?

Но в любом случае, я нравлюсь Салли Мак-Брайд!

Всегда ваша,

Джуди Эббот

(Не Джеруша.)

Суббота утром

Только что я перечитала это письмо, больно уж оно невесело. Но представляете, на понедельник утром мне нужно подготовить специальную тему и обзор по геометрии, а я подхватила сильный насморк.

Воскресенье

Я забыла отправить вчера это письмо, поэтому добавлю возмущенный постскриптум. Сегодня утром к нам приходил епископ, и ЧТО БЫ ВЫ ДУМАЛИ, ОН СКАЗАЛ?

– Самое благодатное обещание, сделанное нам в Библии, звучит так: «Обездоленные пребудут среди вас вечно». Они присутствуют здесь, чтобы мы помнили о благотворительности.

Прошу заметить, что обездоленные рассматриваются как разновидность полезного домашнего животного. Если бы я не превратилась в такую леди-совершенство, я подошла бы к нему после службы и сказала все, что думаю.

25 октября

Дорогой Длинноногий Дядюшка,

Я играю в баскетбольной команде, видели бы Вы, какой синяк у меня на левом плече. Он желто-синего цвета с оранжевыми прожилками. Джулия Пендлтон претендовала на участие в команде, но не прошла. Ура!

Видите, какой у меня злобный характер.

Колледж все чудесней с каждым днем. Мне нравятся и девочки, и учителя, и уроки, и кампус, и еда. Два раза в неделю нам дают мороженое и ни разу – кукурузную кашу.

Вы хотели узнавать обо мне раз в месяц, не так ли? А я засыпаю Вас письмами каждые несколько дней! Но я так возбуждена всеми этими приключениями, что ДОЛЖНА с кем-нибудь поговорить; а Вы единственный, кого я знаю. Простите, пожалуйста, мое излишество, скоро я исправлюсь. Если мои письма Вас утомляют, Вы всегда можете выбросить их в мусорную корзину. Обещаю не писать очередного письма до середины ноября.

Ваша самая болтливая,

Джуди Эббот

15 ноября

Дорогой Длинноногий Дядюшка,

Послушайте, что я узнала сегодня.

Площадь выпуклой поверхности усеченной правильной пирамиды равна одной второй произведения суммы периметров ее оснований на высоту одной из трапеций.

Это не похоже на правду, однако это – правда, и я могу доказать это!

Вы ни разу не слышали про мою одежду, не так ли, Дядюшка? Про шесть платьев, абсолютно новых, красивых и купленных специально для меня, а не переданных мне с чужого плеча. Возможно, Вы не сознаете, каким переломным моментом это является в карьере сироты? Вы дали их мне, и я очень, очень, ОЧЕНЬ вам обязана. Учеба – чудесная вещь, но она не идет ни в какое сравнение с головокружительным опытом владения шестью новыми платьями. Их выбрала мисс Притчард, член кураторского комитета, а не миссис Липпет, хвала небесам. У меня имеются: вечернее платье – розовый муслин поверх шелка (я в нем совершенно очаровательна), голубое платье для выхода в церковь, платье для ужина из красной вуали с восточными украшениями (в нем я похожа на цыганку), еще одно из розового шалли, затем серый костюм для прогулок и повседневное платье для занятий. Наверняка, для Джулии Ратледж Пендлтон это не составило бы роскошного гардероба, но для Джеруши Эббот… ну и ну!

Полагаю, Вы сейчас думаете о том, какая я легкомысленная, пустая маленькая тварь, и что давать образование девочке – это бросать деньги на ветер?

Но, Дядюшка, если бы Вас всю жизнь наряжали в клетчатые платья из ситца, то Вы бы поняли, что я чувствую. А когда я поступила в среднюю школу, для меня началось испытание похуже клетчатых платьев.

Кружка для сбора на нужды бедных.

Вы не представляете, как я боялась появляться в школе в этих жалких платьях с кружкой для сбора подаяний. Я была совершенно уверена, что в классе я окажусь рядом с девочкой, чье платье ношу теперь, и что она будет шептаться, хихикать и показывать на него всем остальным. Горечь от ношения старых вещей своего врага разъедает душу. Если бы я до конца жизни носила шелковые чулки, не думаю, что мне удалось бы уничтожить этот шрам.

ПОСЛЕДНЯЯ ВОЕННАЯ СВОДКА!

Новости с поля боя.

В четвертом часу, в четверг 13 ноября, Ганнибал полностью разгромил авангард римлян и повел карфагенское войско через горы на равнину близ Касилинума. Когорта легковооруженных нумидийцев захватила пехоту Квинта Фабия Максима. Имели место два сражения и небольшие перестрелки. Римляне отбили атаку с тяжелыми потерями.

Честь имею быть

Вашей специальной корреспонденткой с линии фронта,

Дж. Эббот

PS. Я знаю, что не должна ждать ответных писем, и меня предупредили не докучать Вам своими вопросами, но, Дядюшка, ответьте мне только в этот раз: Вы ужасно старый или чуточку пожилой? И еще, Вы совершенно лысый или пока не совсем лысый? Очень трудно думать о Вас как о чем-то абстрактном, словно о теореме по геометрии.

Дано: высокий, богатый мужчина, который ненавидит женский пол, но весьма щедр к одной довольно дерзкой девчонке, как он выглядит?

Жду Вашего ответа.

19 декабря

Дорогой Длинноногий Дядюшка,

Вы так и не ответили на мой вопрос, а он был очень важным.

ВЫ ЛЫСЫЙ?

Я совершенно точно представляла себе, как Вы выглядите – весьма удовлетворительно – до тех пор, пока не добралась до Вашей макушки, и тут я ОЧЕВИДНО увязла. Я не могу решить, Вы блондин или брюнет, у Вас нечто вроде редких седых волос, или их нет совсем.

Вот Ваш портрет:

……………………………………

Вопрос лишь в том, должна ли я добавить волосы?

Хотите знать, какого цвета у Вас глаза? Серого, брови у Вас домиком («нависают», как это называется в романах), а Ваш рот сжат в прямую линию, причем уголки губ склонны сгибаться книзу. Ах, видите, я знаю! Вы раздражительный старичок с характером.

(Звонят на службу.)

9.45 вечера

У меня появилось новое незыблемое правило: никогда, никогда не учить по ночам, невзирая на то, сколько письменных рецензий появляется утром. Вместо этого я читаю обычные книжки – понимаете, мне приходится, потому что у меня за плечами восемнадцать пустых лет. Вы не поверите, Дядюшка, какую бездну невежества являет собой мой разум; только теперь я осознаю всю его глубину. Я никогда не слыхала о вещах, которые большинство девочек, имеющих соответственно подобранную семью, дом, друзей и библиотеку, впитывает с молоком матери. Например:

Я никогда не читала «Сказки Матушки Гусыни», «Дэвида Копперфильда», «Айвенго», «Золушку», «Синюю Бороду», «Робинзона Крузо», «Джен Эйр», «Алису в Стране Чудес» или хоть слово из Редьярда Киплинга. Я не знала, что Генрих VIII был женат не один раз или что Шелли был поэтом. Я не знала, что люди прежде были обезьянами, а Эдемский сад – это красивая легенда. Я не знала, что Р.Л.С. – это инициалы Роберта Льюиса Стивенсона или то, что Джордж Элиот была дамой. Я ни разу не видела портрет Моны Лизы и (это правда, хоть Вы и не поверите) я никогда не слышала о Шерлоке Холмсе.

Теперь я знаю все это и еще многое другое, но Вы видите, сколько мне нужно нагнать. Однако, право слово, это так весело! Весь день я провожу в предвкушении вечера, потом вешаю на дверь табличку «занято», надеваю свой чудесный красный банный халатик и пушистые тапочки, подкладываю под спину собранные в кучу подушки на кушетке, ставлю возле локтя зажженную медную студенческую лампу и читаю, читаю, читаю… одной книги мне мало. Я читаю одновременно четыре. Вот сейчас это стихи Теннисона, «Ярмарка тщеславия», «Простые рассказы» Киплинга и, не смейтесь, «Маленькие женщины». Я поняла, что я единственная девочка, которая не выросла на «Маленьких женщинах». Но я никому об этом не сказала (это поставило БЫ на мне клеймо «девочки с причудами»). Я просто спокойно пошла и купила ее за $1.12 из моей последней стипендии; и, когда в следующий раз кто-нибудь упомянет про маринованный лайм, я буду знать, о чем она говорит!

(Десятичасовой колокол. Это очень сумбурное письмо.)

Суббота

Сэр,

Имею честь доложить о свежих исследованиях в области геометрии. В прошлую пятницу мы закончили работу с параллелепипедами и перешли к усеченным призмам. Наш путь познания тернист и круто идет в гору.

Воскресенье

На следующей неделе начинаются рождественские каникулы, и чемоданы уже наготове. В коридорах так тесно, что с трудом можно протолкнуться, и всех настолько переполняют эмоции, что становится не до учебы. Я собираюсь чудесно провести время на каникулах; со мной остается одна первокурсница из Техаса, мы планируем много гулять и, если будет лед, научиться кататься на коньках. Потом есть еще целая библиотека, которую предстоит прочесть, и три свободные недели на все это!

До свидания, Дядюшка, надеюсь, что Вы так же счастливы, как и я.

Всегда Ваша,

Джуди

PS. Не забудьте ответить на мой вопрос. Если Вы затрудняетесь написать, велите своему секретарю телеграфировать мне. Он может просто сказать:

Мистер Смит совершенно лысый,

или

Мистер Смит не лысый,

или

У мистера Смита седые волосы.

И Вы можете вычесть двадцать пять центов из моей стипендии.

Прощаюсь до января и счастливого рождества!

Последние дни рождественских каникул.

Точная дата не известна

Дорогой Длинноногий Дядюшка,

У Вас идет снег? Весь мир, что виден из моей башни, окутан белым, снег летит сверху, подобно большим кукурузным хлопьям. День клонится к закату: солнце (холодного желтого цвета) как раз садится за весьма неприветливые сиреневые холмы, а я сижу на своем месте у окна и пишу Вам, пользуясь последними его лучами.

Ваши пять золотых монет были сюрпризом для меня! Я не привыкла получать рождественские подарки. Вы уже подарили мне так много вещей – то есть, все, что у меня есть – что у меня такое чувство, будто я не вполне заслуживаю дополнительных подарков. Но они мне нравятся так же сильно. Хотите узнать, что я купила на свои деньги?

I. Серебряные часы в кожаном футляре, которые я буду носить на запястье и которые не позволят мне опаздывать на обзорные лекции.

II. Стихи Мэтью Арнольда.

III. Грелку.

IV. Грубошерстный плед. (В моей башне холодно.)

V. Пятьсот листов желтой писчей бумаги. (Я намерена скоро начать писательскую карьеру.)

VI. Словарь синонимов. (Чтобы расширить авторский словарный запас.)

VII. (Я не очень хочу сознаваться в этом последнем пункте, но я сознаюсь.) Пару шелковых чулок.

Вот так, Дядюшка, никогда не говорите, что я не все рассказываю!

Если хотите знать, покупке шелковых чулок послужила весьма низменная причина. Джулия Пендлтон приходит ко мне в комнату заниматься геометрией, каждый вечер она сидит на кушетке в шелковых чулках, нога на ногу.

Но подождите, как только она вернется с каникул, я зайду и сяду на ее кушетку в своих шелковых чулках. Видите, Дядюшка, какое я презренное создание, но, по крайней мере, я честна; а из моего приютского досье Вы, наверняка, уже знаете, что я не идеальна.

Резюмируя вышесказанное (так наша учительница по английскому начинает каждое следующее предложение), я очень Вам признательна за мои семь подарков. Я делаю вид, что они прибыли в посылке от моей семьи из Калифорнии. Часы – от отца, плед – от матери, грелка – от бабушки, которая вечно волнуется, что я могу простудиться в этом климате, а желтая бумага – от моего младшего брата Гарри. Моя сестра Изабелла прислала мне шелковые чулки, а тетя Сьюзан – стихотворения Мэтью Арнольда; дядя Гарри (маленького Гарри назвали в честь него) подарил мне словарь. Он хотел прислать шоколадные конфеты, но я настояла на синонимах.

Вы ведь не возражаете играть роль многочисленной семьи?

А теперь мне рассказывать о своих каникулах, или Вас исключительно интересует моя учеба как таковая? Надеюсь, Вы оцените тонкий оттенок выражения «как таковая». Это последнее приобретение в моем лексиконе.

Девушку из Техаса зовут Леонора Фентон. (Почти так же смешно, как Джеруша, не так ли?) Она мне нравится, но не так сильно, как Салли Мак-Брайд; мне никто не будет нравиться больше Салли, за исключением Вас. Я всегда должна любить Вас больше других, поскольку Вы объединяете в одном лице всю мою семью. Всякий раз, как выдавался погожий день, Леонора, я и еще две второкурсницы, одевшись в короткие юбочки, вязаные куртки и шапочки и прихватив с собой блестящие палки, чтобы с их помощью расчищать себе путь, отправлялись на прогулку и исследовали окрестности. Однажды мы пришли в город, в четырех милях отсюда, и остановились в ресторане, куда ходят обедать девочки из колледжа. Мы ели жареные омары (35 центов), а на десерт – гречишные оладьи и кленовый сироп (15 центов).

Сытно и дешево.

Это было так забавно! Особенно для меня, так как это ужасно не похоже на приют; всякий раз, покидая студенческий городок, я чувствую себя словно бежавшая преступница. Раньше, чем я успела подумать, я начала рассказывать остальным о своих впечатлениях. Фигурально выражаясь, кошка почти выпрыгнула из сумки, когда я схватила ее за хвост и засунула обратно. Мне ужасно трудно удерживать в себе все, что я знаю. По натуре я очень доверчива; если бы не было Вас, с кем я могу поделиться, то я бы лопнула.

В прошлую пятницу вечером патронесса «Фергюссена» устроила мероприятие по изготовлению леденцов из черной патоки для тех, кто остался в других колледжах. Нас собралось двадцать две девочки – первокурсницы, второкурсницы, третьекурсницы и старшекурсницы, – объединенные дружеской договоренностью. В огромной кухне, на каменных стенах висят рядами медные горшки и чайники, самая маленькая кастрюля среди них размером с бак для кипячения белья. В «Фергюссене» живут четыреста девочек. Шеф-повар в белом колпаке и фартуке извлек еще двадцать два белых колпака и фартука – не представляю, откуда он взял так много – и все мы превратились в поваров.

Было очень весело, хотя мне доводилось видеть леденцы получше. Когда все, наконец, было закончено, и мы, а также кухня и дверные ручки были совершенно липкими, мы организовали шествие и, по-прежнему в своих колпаках и фартуках, держа в руках, кто большую вилку, кто ложку, а кто сковороду, промаршировали по пустым коридорам в кабинет надзирателей, где полдюжины профессоров и учителей безмятежно проводили вечер. Мы пропели им песни нашего колледжа и предложили закуски. Они приняли их вежливо, но неуверенно. Мы ушли, оставив их посасывать крупнокусковые леденцы из черной патоки, вязнуть в них и безмолвствовать.

Так что, Дядюшка, как видите, в учебе я делаю прогресс!

Вам не кажется, что я должна быть художником, а не писателем?

Каникулы заканчиваются через два дня, и я буду рада снова увидеть девочек. Просто в моей башне чуточку одиноко; когда девять человек занимают дом, построенный для четырехсот, они действительно слегка шумные.

Одиннадцать страниц – бедный Дядюшка, должно быть, Вы устали! Я собиралась написать короткую благодарственную записку, однако, стоило мне начать, как мое перо, похоже, перестало сдерживаться.

До свидания и спасибо за то, что думаете обо мне, – я должна быть абсолютно счастлива, если бы не одно маленькое грозовое облако на горизонте. В феврале предстоят экзамены.

С любовью,

Ваша Джуди

PS. Возможно, упоминать любовь непристойно? Если так, прошу простить меня. Но я должна кого-то любить, а я могу выбирать только между Вами и миссис Липпет, поэтому, как Вы понимаете, Вам ПРИДЕТСЯ примириться с этим, дорогой Дядюшка, поскольку ее я не могу любить.

Перед экзаменом

Дорогой Длинноногий Дядюшка,

Видели бы Вы, как учится наш колледж! Мы забыли, что у нас когда-либо были каникулы. За прошедшие четыре дня я вбила себе в голову пятьдесят семь неправильных глаголов, и я надеюсь, что они не позабудутся после экзаменов.

Некоторые девочки, проштудировав свои учебники, продают их, я же намереваюсь оставить свой учебник себе. А после того, как я окончу колледж, все мое образование поместится на книжной полке, так что когда у меня появится необходимость в подробных сведениях, я смогу обратиться к учебникам без малейшего колебания. Это намного проще и правильнее, чем пытаться удержать их в голове.

Нынче вечером заскочила Джулия Пендлтон, чтобы нанести частный визит, и просидела битый час. Она завела разговор о семье, и я НЕ МОГЛА отключить ее. Она хотела узнать девичью фамилию моей матери, – разве можно задать более наглый вопрос тому, кто вырос в приюте для подкидышей? Я не осмелилась сказать, что я ее не знаю, поэтому с дурацким видом решилась на первое имя, которое пришло мне в голову, и это было «Монтгомери». Тогда она пожелала узнать, какие это Монтгомери – из Массачусетса или из Виргинии.

Ее мать из рода Резерфордов. Семья прибыла в страну на ковчеге и связана узами брака с Генрихом VIII. Род по линии отца уходит корнями дальше Адама. На самой верхушке ее семейного древа пребывает недосягаемое племя обезьян с нежной, шелковистой шкуркой и безмерно длинными хвостами.

Я собиралась написать Вам сегодня милое, веселое, интересное письмо, но я ужасно хочу спать и… я боюсь. Тяжела доля первокурсницы.

Ваша, готовая к экзаменам,

Джуди Эббот

Воскресенье

Дражайший Длинноногий Дядюшка,

У меня для Вас ужасные, жуткие, кошмарные новости, но я начну не с них; прежде всего я постараюсь поднять Вам настроение.

Джеруша Эббот становится писателем. В февральском ежемесячном журнале, на первой странице, что является огромной честью для первокурсницы, появится стихотворение, озаглавленное «Из моей башни». Моя учительница по английскому остановила меня вчера вечером по дороге со службы и сказала, что это – очаровательная вещица, за исключением шестой строки, в которой слишком много футов. Я пришлю Вам копию, если Вы удосужитесь прочитать ее.

Дайте подумать, что еще приятного я могу поведать… ах, да! Я учусь кататься на коньках и скольжу довольно прилично практически без чужой помощи.

Кроме того, я научилась съезжать по канату с потолка гимнастического зала, и еще я прыгаю через перекладину в три фута шесть дюймов высотой и надеюсь скоро поднять ее до четырех футов.

Сегодня утром епископ Алабамский прочел нам весьма вдохновенную проповедь. Текст был такой: «Не суди и не судим будешь». В ней говорилось о необходимости не замечать ошибок в других и не обескураживать людей суровыми суждениями. Как бы мне хотелось, чтобы Вы услышали ее.

Стоит самый солнечный, самый ослепительный зимний день, с сосулек, свисающих с елей, капает, и все сгибается под гнетом снега, все, кроме меня – я сгибаюсь под гнетом печали.

А теперь, смелее, Джуди, переходи к новостям, которые ты должна рассказать.

Вы сейчас ТОЧНО в хорошем настроении? Я провалила экзамены по математике и латинской прозе. Я занимаюсь по ним дополнительно и в следующем месяце буду пересдавать. Мне жаль, если я разочаровала Вас, а если нет, то мне все равно, потому что я узнала такое множество вещей, не указанных в классном журнале. Я прочитала семнадцать романов и массу стихотворений – таких действительно полезных романов, как «Ярмарка тщеславия», «Ричард Феверел» и «Алиса в Стране Чудес». А также «Эссе» Эмерсона, «Жизнь Скотта» Локхарта, первый том «Римской Империи» Гиббона и половину «Жизни Бенвенуто Челлини» – ну, разве он не забавен? Он имел обыкновение прогуливаться перед завтраком и неумышленно лишать человека жизни.

Вот видите, Дядюшка, я намного образованнее, нежели если бы я просто хранила верность латыни. Вы простите меня на этот раз, если я пообещаю никогда больше не заваливать экзамена?

Ваша покаявшаяся

Джуди

Дорогой Длинноногий Дядюшка,

Это письмо в середине месяца выбивается из графика, потому что мне довольно одиноко нынче вечером. Разыгралась ужасная метель. Свет в кампусе потушили, но я выпила черный кофе и не могу уснуть.

В этот вечер у меня был званый ужин в составе Салли, Джулии и Леоноры Фентон, а также сардин, жареных оладий, салата, сливочной помадки и кофе. Джулия сказала, что приятно провела время, а Салли осталась, чтобы помочь вымыть посуду.

Я могла бы с большой пользой уделить сегодня немного времени латыни, однако, и в этом нет сомнений, я очень слабый филолог латинского языка. Мы прошли Ливия и «De Senectute» и теперь изучаем «De Amicitia» (произносится как «проклятая Ичития»).

Вы не возражаете побыть немного моей бабушкой? У Салли есть бабушка, а у Джулии и Леоноры – даже по две, и сегодня все они сравнивали их друг с другом. Я не знаю, какую из них я бы предпочла иметь; это такое почетное родство. Итак, если Вы действительно не против, сходив вчера в город, я приметила очаровательную шляпку из французского кружева, отделанную бледно-лиловой тесьмой. Я собираюсь подарить ее Вам на Ваш восемьдесят третий день рождения.

!!!!!!!!!!!!

Часы на церковной башне бьют двенадцать. Мне кажется, я все-таки засыпаю.

Спокойной ночи, бабуля.

Люблю тебя нежно.

Джуди

Мартовские иды

Дорогой Д.Д.,

Я изучаю композицию в латинской прозе. Я уже изучаю ее. Я буду ее изучать. Я почти готова изучать ее. Моя переэкзаменовка состоится в семь часов, в будущий вторник, и я либо сдам, либо ПРОВАЛЮСЬ. Так что, в моем следующем письме Вы сможете узнать, что я цела, счастлива и свободна от обстоятельств, либо что я рассыпалась на осколки.

Когда все закончится, я напишу приличное письмо. А сегодня у меня тягостное свидание с Абсолютным Аблативом.

Ваша, в явной спешке,

Дж. Э.

26 марта

Мистер Д.Д. Смит,

СЭР, Вы ни разу не ответили на мои вопросы; Вы не проявили ни малейшего интереса к тому, что я делаю. Наверное, Вы самый противный из всех этих ужасных попечителей и даете мне образование не потому, что Вам есть до меня хоть какое-то дело, а из чувства Долга.

Я ничегошеньки о Вас не знаю. Я даже не знаю Вашего имени. Не слишком впечатляет писать Безымянному некто. Я не сомневаюсь, что Вы бросаете мои письма в корзину, не читая их. Впредь я буду писать только о работе.

Моя переэкзаменовка по латыни и геометрии состоялась на прошлой неделе. Я сдала оба предмета и теперь свободна от обстоятельств.

Искренне Ваша,

Джеруша Эббот

2 апреля

Дорогой Длинноногий Дядюшка,

Я ЧУДОВИЩЕ.

Забудьте, пожалуйста, про то ужасное письмо, которое я отправила Вам на прошлой неделе, – в тот вечер, когда я писала его, я чувствовала себя страшно одинокой и несчастной, и у меня болело горло. Я не знала, что заболеваю тонзиллитом, гриппом и кучей всяких вирусов. В данный момент я вот уже шесть дней нахожусь в лазарете. Сегодня мне впервые разрешили сидеть и держать ручку и бумагу, – старшая медсестра очень любит командовать. Но я думаю об этом все время и не поправлюсь, пока Вы не простите меня.

Здесь нарисовано, как я выгляжу с повязкой вокруг головы, завязанной наподобие заячьих ушей.

………………………………………………………..

Разве это не вызывает Вашей симпатии? У меня увеличение подъязычной железы. Я целый год изучаю физиологию, но ни разу не слышала о подъязычных железах. Какая тщетная вещь – образование!

Не могу больше писать; когда я слишком долго сижу, то начинаю дрожать. Прошу простить мою дерзость и неблагодарность. Меня плохо воспитали.

С любовью,

Ваша Джуди Эббот

ЛАЗАРЕТ

4 апреля

Дражайший Длинноногий Дядюшка,

Вчера вечером, когда уже смеркалось, и я сидела на постели, глядя на дождь и неимоверно скучая от жизни в огромном учебном заведении, появилась медсестра с длинной белой коробкой, адресованной мне и наполненной ОЧАРОВАТЕЛЬНЕЙШИМИ розовыми бутонами. Но еще более мило то, что в ней лежала карточка с очень вежливым посланием, написанным забавным мелким почерком с уклоном влево (который говорит, тем не менее, об изрядном характере). Тысячу благодарностей, Дядюшка. Ваши цветы – первый, настоящий, истинный подарок, который я получила в своей жизни. Если хотите убедиться в том, какой я ребенок, то знайте: я легла на кровать и заплакала, потому что была очень счастлива.

Теперь, когда я уверена, что Вы читаете мои письма, я буду делать их еще более интересными, и они будут стоить того, чтобы держать их в сейфе, перевязанными красной тесьмой; только прошу Вас изъять и сжечь то отвратительное письмо. Мне страшно подумать, что Вы когда-нибудь снова станете его перечитывать.

Спасибо за то, что развеселили очень больную, сердитую, несчастную первокурсницу. Возможно, у Вас много любящих родственников и друзей, и Вы не знаете, что такое быть одиноким. Но я-то знаю.

До свидания, обещаю, что отныне я не буду такой противной, так как я знаю, что Вы – реальный человек; обещаю также не надоедать Вам больше со своими вопросами.

Вы по-прежнему не любите женский пол?

Всегда Ваша,

Джуди