Текст книги "Безголовый"

Джин Вулф
Безголовый

Тебе по нраву гротеск? Если да, читай дальше и не пожалеешь, ведь слышать об уникуме вроде меня тебе вряд ли прежде доводилось. Но если тебе больше по душе серенькие, как тот дождливый день за оконным стеклом, рассказы, то лучше переверни несколько страниц, а то, чего доброго, тебя стошнит в самом начале. Или, с грехом пополам осилив мою историю, ты в негодовании швырнешь книгу в угол. Или, не поняв ни бельмеса, недоуменно пожмешь плечами, а через минуту-другую и думать обо мне позабудешь.

Читаешь дальше? Ну, тогда держись – сейчас ты узнаешь такое… В общем, у меня нет головы!

Брось, какие, к черту, шутки?! Да и расчлененные трупы, упыри и прочая нечисть ко мне тоже не имеют отношения.

Просто таким уж я уродился.

Конечно, я не помню, как появился на свет, но ма говорит, что был я таким всегда.

Как-то раз мне в руки попалась книга некоего Марко Поло, так там на гравюре был безголовый, ну вылитый я. Выходит, я не один такой на белом свете. Конечно, Марко Поло сам безголового в глаза не видел, а описал его понаслышке, оттого и наврал с три короба. Например, в книге написано, что безголовые родом из Индии. Не возьму в толк, при чем здесь Индия, когда я уроженец штата Индиана. Это ведь не одно и тоже, как, по-твоему? А еще там сказано, что люди без голов давно вымерли. Но тогда как же я? Ведь я-то живой!

Опишу себя, если ты еще не догадался, как я выгляжу. Правда, вертеться у зеркала я не любитель, так что себя в основном знаю лишь на ощупь, да по картинке в той самой книге.

Значит, так: глаза у меня раза в два-три крупней, чем у тебя, и расположены там, где у большинства мужчин – бесполезные соски. Зрачки огромные, карие; лохматые брови – дугой. Пожалуй, глаза – самая привлекательная часть моего тела.

Рот у меня широкий, проходит поперек всего живота. Зубы под стать рту – тоже не маленькие.

Иногда, раздевшись, я сгибаюсь вопросительным знаком и разглядываю свои губы. Они ярче, краснее, чем у обычных людей, отчего кажутся – не смейся, не смейся! – покрытыми густым слоем помады. Родись я девчонкой, и будь мой рот поменьше, да находись он, где полагается, обо мне бы сказали: «губки бантиком».

Нос у меня крупный и, слава Богу, такой плоский, что почти не выпирает из под сорочки. А может, его с годами сплющила одежда?

У меня нет головы, и шеи, естественно, тоже нет. А то, представляешь, как нелепо бы смотрелся куцый обрубок на плечах?

Тебе, конечно, интересно, как я устроен внутри, но честное слово, я и сам толком не знаю. Похоже, рот у меня ведет прямо в желудок, а мозг находится где-то рядом с сердцем, отчего всегда хорошо обеспечен кислородом. Но, повторяю, все это лишь предположения.

Как уже говорилось, я таким родился. Увидев меня впервые, моя бедная мамочка лишилась чувств. Но не волнуйся, ненадолго. Придя в себя и маленько поплакав, она отправилась в ближайший магазин игрушек и купила подходящих размеров куклу. Дома она разобрала ее на части и привязала пластмассовую головку к моим плечам. А может, то была идея моего отца? Или трюк с куклой придумал домашний доктор? Много с той поры утекло воды, сейчас и не разберешь, кого тогда столь удачно озарило. Да оно и не важно. На мое счастье, лица младенцев не ахти какие выразительные, поэтому куклы

– во всяком случае, дорогие хорошие куклы – по этой части им не уступают. Пластиковая голова на плечах, нос, рот и глаза под одеждой; так и хожу, и до сих пор никто даже не заподозрил обмана.

Мои первые детские воспоминания связаны с головой той самой куклы. Помню, играю я в кубики… Такие, знаешь, разноцветные, деревянные, на них еще нарисованы буквы, цифры и даже домашние животные. Так вот, беру я в руку желтый, резко пахнущий краской кубик, и почему-то мне кажется, что он жутко смахивает на предмет, что у меня на плечах. Помнится, я с минуту удивленно верчу в руках странную деревяшку, а затем сую в рот. Вот ты, поди, улыбаешься, а у меня до сих пор мурашки по коже. К счастью, я пребольно разодрал десну и с ревом выплюнул кубик, а то бы остался мой рассказ ненаписанным. Я прекрасно помню тот кубик, запах свежей краски, а вот более поздние, подчас более яркие события напрочь стерлись из памяти. Может, ты знаешь, почему так происходит?

Я рос болезненным ребенком. Поэтому, и, конечно, из-за необычного строения тела, я не играл с другими мальчишками, не ходил в походы, не слонялся целыми днями по улицам. В школу меня на собственном латаном-перелатанном «форде» отвозила ма, она же сразу после занятий забирала домой. Педиатр выдал мне бессрочное освобождение от физкультуры. Оно и понятно, какая физкультура при моей-то внешности. Хотя… Позже, в старших классах, мне не раз приходило на ум, что избавь меня тогда взрослые от мелочной опеки, да позволь снимать дурацкий протез с плеч, глядишь, я бы и стал знаменитым гимнастом. Или даже футболистом.

В школе я носил сделанную на заказ голову. К моей нижней челюсти прикреплялась длинная нить, и когда я говорил, голова вместе со мной разевала и захлопывала рот.

Вообще-то, безголовому довольно сложно учиться в средней школе. Я носил рубашку из хлипкого, почти прозрачного полотна, но чтобы видеть доску, приходилось постоянно сидеть за первым столом. Не стану называть свое имя, но если ты помнишь у себя классе тихого парня с невыразительным лицом, всегда сидевшего в первом ряду, так это скорее всего был я. Не помнишь? Ну как же, я тогда еще носил веснушчатую голову с хитро прищуренными глазами и забавным вздернутым носом. Все равно не припоминаешь? Так взгляни на фотографию своего выпускного класса! Правда, на фото все лица невыразительны.

Конечно, в те годы я рос как на дрожжах, и заменять головы приходилось чуть ли не каждый год. Это сейчас я обзавелся постоянной башкой со смазливым личиком, и когда нашептываю в микрофон на животе слова, голос звучит из динамика во рту. Голова вполне сносно сидит на плечах, но как только дверь моей квартиры захлопывается у меня за спиной, оставляя головастых, вечно ухмыляющихся умников снаружи, я тотчас закидываю обрыдший механизм в угол.

Из-за этой-то поддельной головы я и настаивал, чтобы девчонка потушила свет и задернула шторы. Авось ничего не заметит в темноте. Не профессионалка же она, в самом деле.

– Слишком жарко, – жаловалась она.

Тут она права – жара стояла адская, а кондиционера в ее комнатенке почему-то не было.

По ее словам, домовладелец считал кондиционеры излишней роскошью, а коли кто из жильцов такой неженка, то бога ради, он не против, пускай обзаводится дорогой безделушкой за свои кровные.

– Я обязательно куплю себе кондиционер. Вот только поднакоплю немножко, и куплю.

Я сразу смекнул, куда она клонит. Девка, она всегда девка и есть, и вытянуть из мужика хоть что-нибудь – для нее святое дело. Чего еще ждать от особы, с которой познакомился в городском парке на скамейке полтора часа назад? Я вовсе не намекаю, что она так зарабатывает на жизнь. Ведь оглядела же она меня раз сто с головы до пят, прежде чем пригласить в гости, и, должно быть, я ей пришелся по сердцу.

Я спросил, есть ли у нее хотя бы вентилятор.

– Нет, – ответила она.

– Отчего же? – поинтересовался я. – Ведь приличный вентилятор стоит всего ничего, каких-то десяток долларов?

Люстру она потушила, но шторы так и не задернула. Света из окна как раз хватало, чтобы разглядеть наивную улыбку на ее лице.

– Двадцать пять, – ответила она и снова улыбнулась. – Приличный вентилятор стоит никак не меньше двадцати пяти. Я на днях приценивалась.

Несомненно, она наведывалась только в специализированные магазины.

– От силы пятнадцать. – Я назвал адрес небольшой лавочки на своей улице. – Ты наверняка была в специализированном магазине, а там все втридорога.

– Слушай, давай завтра встретимся часиков в шесть, и ты отведешь меня в ту лавчонку, – предложила она. – Если там действительно все так дешево, то я сразу куплю себе вентилятор.

Я, кивнув, призадумался.

Какая все-таки странная штука – жизнь, если столь очаровательную девушку, как она, можно запросто умаслить дешевым вентилятором. И вообще, пообещав ей вентилятор, завтра я запросто могу передумать и дать ей от ворот поворот. Хотя вряд ли, завтра мне снова захочется ее увидеть, и она прекрасно об этом знает. Сказать по правде, преподнести ей недорогой подарок даже приятно. А потом мы, безусловно, заглянем к ней на чашечку кофе, и…

Надеюсь, теперь понятно, почему я сразу согласился?

Все же свет из окна чертовски мешал, а встать и обойти ее, чтобы задернуть шторы, не было никакой возможности.

– Зачем тебе полная темнота? С опущенными шторами мы вмиг задохнемся.

– Понимаешь, я стесняюсь раздеться, когда на меня смотрят.

– У тебя, поди, грудь безволосая? – Она хихикнула и сунула теплую ладошку мне за пазуху. Наткнувшись, к счастью, на брови, поспешно выдернула руку. – Нет, волосы на месте.

– У меня тело не такое, как…

– Покажи мне мужчину с телосложением, как на рисунках в анатомическом атласе, и я тотчас постригусь в монахини. А у тебя что? Родимые пятна?

Меня так и подмывало ответить «нет», но в некотором смысле я действительно отмечен с рождения, так что я сказал «да». Тут неожиданно стало совсем темно.

Хоть она и не трогалась с места, я все же спросил:

– Ты что, задернула шторы?

– Нет, просто в магазине напротив погасили рекламу.

Я услышал, как она расстегивает застежку-молнию.

Интересно, что она снимает?

Конечно, платье, что же еще!

Я тоже стянул рубашку и попытался избавиться от опостылевшей башки, но, как назло, заело пряжку.

Я подумал, что черт с ней, не придется разыскивать в потемках, когда соберусь домой.

Глаза мало-помалу привыкли к сумраку, и я разглядел силуэт девицы.

А видит ли она меня?

– Ты меня видишь?

– Нет.

Я скинул ботинки.

Пускай голова остается, но брюки и белье снять непременно нужно.

Она хихикнула, и я понял, что кое-что ей все же видно.

– Отвернись, я стесняюсь.

– Чего тебе стесняться? Ты же прекрасно сложен. Плечи вон какие широченные, а грудная клетка, та вообще…

– У меня лицо деревянное.

– Что правда, то правда, улыбчивым тебя не назовешь. А где же родимые пятна? На животе?

Она вытянула руку, но до моего лица – я имею в виду настоящее лицо – не достала.

– Именно, – подтвердил я. – На животе.

На фоне темной стены было отчетливо видно ее тело, но лица не разглядеть – голова терялась в тени.

– Да не комплексуй ты из-за пустяков, все мы не без изъяна. Вот я, например, когда была маленькой, считала, что у меня в пупке лицо.

Я рассмеялся. Шутка показалась столь потешной, что я захохотал, да так, что наверняка переполошил полдома. То-то удивились бы соседи, узнай они, что слышат утробный смех – единственный настоящий утробный смех на всем белом свете.

– Не смейся, я и вправду так думала.

Она тоже рассмеялась.

– Понимаю, – сказал я.

– Ничегошеньки ты не понимаешь. Сейчас темно, и пупок как черная дыра, а то бы… – Она вздохнула. – Вообще-то нет там никакого лица.

– Понимаю.

На ночном столике вместе с сигаретами, помнится, лежали спички. Я протянул руку и нащупал коробок.

– Я сочинила тогда историю, будто должны были родиться близнецы, но вторая девочка не успела вырасти, и от нее осталось только лицо у меня на животе… Эй, что ты делаешь?

– Я же сказал, что все понимаю.

Я зажег спичку, и, прикрыв пламя от сквозняка ладонью, склонился над ней.

– Эй, погаси сейчас же. – Хихикая громче прежнего, она попыталась встать, но я придержал ее ногой. – Ты обожжешь меня.

Я всмотрелся в ее пупок. Так, ничего особенного – складки, морщины, как у всех женщин. Но когда спичка почти догорела, я увидел такое…

– Теперь моя очередь. – Она попыталась отобрать коробок, но не тут-то было.

– Я сам на себя посмотрю.

И зажег другую спичку.

– Осторожнее, волосы себе подпалишь, – предостерегла она.

– Не волнуйся, не подпалю.

Спичка так и норовила потухнуть, но все же, согнувшись в три погибели, я заглянул себе в пупок. Как только я разглядел там лицо, проклятая спичка обожгла мне пальцы и погасла.

– Ну что, видел? – Она опять захихикала.

Она полулежала на подушке, и там, где тело сгибалось, открывался и закрывался большущий рот.

Выходит, и на ее туловище огромное лицо. Я пригляделся и рассмотрел здоровенные выпуклые глазищи со зрачками – сосками, изящные брови – ниточки, между ребрами – приплюснутый нос.

Мне подумалось, что все мы одинаковые. Все на одно лицо.

Из наших пупков высунулись крошечные головки и поцеловались.