Текст книги "Сам себе плацебо: как использовать силу подсознания для здоровья и процветания"

В 1770-х годах венский врач Франц Антон Месмер прославился тем, что развивал и демонстрировал то, что в те времена считалось медицинской моделью чудесного исцеления. Взяв идею сэра Исаака Ньютона о воздействии земной гравитации на человеческое тело, Месмер пришел к убеждению, что тело содержит невидимый флюид, которым можно умело управлять, чтобы лечить людей, используя силу, которую он назвал «животный магнетизм».

Его методика состояла в том, что он просил пациентов пристально смотреть ему в глаза, после чего начинал водить магнитами вокруг их тела, направляя и приводя в равновесие этот магнетический флюид. Позже Месмер обнаружил, что может с тем же успехом размахивать пустыми руками без магнитов. Вскоре после начала сеанса его пациенты начинали дрожать и дергаться, а потом впадали в конвульсии, которые Месмер считал лечебными. Месмер продолжал уравновешивать флюид, пока пациент снова не успокаивался. Он использовал этот метод для исцеления множества заболеваний: от серьезных нарушений, вроде паралича и судорог, до менее тяжелых недомоганий, вроде менструальных проблем и геморроя.

В своем самом знаменитом случае Месмер чуть было не вылечил концертную пианистку Марию-Терезию фон Парадиз от «истерической слепоты» – психосоматического заболевания, которым она страдала примерно с трехлетнего возраста. Девочка-подросток неделями жила в доме Месмера, пока он занимался ее лечением и в результате помог ей воспринимать движение и даже различать цвета. Однако ее родителей вовсе не радовал такой прогресс, потому что они боялись лишиться королевской пенсии, если их дочь поправится. Вдобавок с возвращением зрения ухудшалась ее игра на фортепиано, потому что ее отвлекал вид пальцев на клавиатуре. Кроме того, как всегда, поползли бездоказательные слухи о том, что Месмер вступал в интимные отношения со своей пациенткой-пианисткой. Родители силком забрали девушку из дома Месмера, после чего к ней вернулась слепота, а репутация Месмера серьезно пострадала.

Арман-Мари-Жак де Шастене, французский аристократ, более известный как маркиз де Пюисегюр, последовал за идеями Месмера и вывел их на дальнейший уровень. Пюисегюр вызывал глубокое состояние, которое именовал «магнетический сомнамбулизм» (сродни лунатизму), пребывая в котором его подопечные получали доступ к глубоким мыслям, а то и интуитивным прозрениям о своем здоровье и о здоровье других. В этом состоянии они были в высшей степени внушаемыми и выполняли приказы, при этом не помнили ничего произошедшего после выхода из гипноза. В отличие от Месмера, который считал, что доктор имеет власть над пациентом, Пюисегюр полагал, что мысли самого пациента (направляемые доктором) имеют власть над его собственным телом. Наверное, это была первая терапевтическая попытка исследовать взаимосвязь разума и тела.

В 1800-х годах шотландский хирург Джеймс Брейд развил идею месмеризма еще дальше, разработав концепцию, которую назвал «нейрипнотизм» (то, что сегодня мы знаем как гипнотизм). Брейд заинтересовался этой идеей, когда однажды он с опозданием прибыл на вызов и увидел, что пациент, не отрываясь, спокойно смотрит на мерцающее пламя масляного светильника. Брейд обнаружил, что тот пребывает в особом, крайне внушаемом состоянии, пока его внимание остается настолько прикованным к пламени, таким образом «угнетая» определенные отделы его мозга.

После множества экспериментов Брейд научил своих пациентов сосредоточиваться на отдельной идее, пристально глядя на некий объект, что приводило их в похожий транс. И Брейд предполагал использовать этот метод для лечения недугов своих подопечных, включая хронический ревматоидный артрит, заболевания органов чувств, а также разнообразные осложнения спинномозговых травм и инсульта. Книга Брейда «Нейрипнология» подробно описывает многие из его удачных исцелений, в том числе рассказ о том, как он вылечил 33-летнюю женщину с параличом ног и 54-летнюю даму, страдавшую кожной болезнью и сильными головными болями.

Позже прославленный французский невролог Жан-Мартен Шарко утверждал, что способностью входить в такой транс обладают только страдающие истерией, которую он считал наследственным и необратимым неврологическим расстройством. Шарко использовал гипноз не для лечения пациентов, а для изучения симптомов их заболеваний. Наконец, соперник Шарко, доктор по имени Ипполит Бернхейм из Университета Нанси, настаивал, что способность к внушаемости, столь важная для гипнотизма, не ограничивается больными истерией, но в той или иной степени свойственна всем людям. Он внушал своим пациентам определенные идеи, говоря им, что когда они выйдут из транса, то будут чувствовать себя лучше, а их симптомы исчезнут, – таким образом он использовал силу внушения как лекарственное средство. Работа Бернхейма продолжалась до начала 1900-х.

Несмотря на то, что каждый из этих ранних исследователей внушаемости имел собственную направленность и методику, все они сумели помочь сотням и тысячам людей избавиться от множества самых разных соматических и психических проблем, изменяя их представление о своем недуге и о том, как этот недуг выражается в их теле.

Во время первых двух мировых войн военные врачи, и прежде всего армейский психиатр Бенджамин Саймон, применяли концепцию гипнотической внушаемости (которую я рассмотрю ниже), чтобы помочь восстановлению солдат, страдавших от психологической травмы, которую поначалу называли «военным неврозом», а теперь именуют посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР). Участники боевых действий проходят на войне через такие жуткие испытания и видят такие жуткие сцены, что многие из них эмоционально как бы застывают, что является формой самосохранения, причем у некоторых развивается амнезия в отношении ужасных событий, а другие, что еще хуже, продолжают заново переживать трагические события в воспоминаниях. Все это нередко приводит вдобавок к соматическим заболеваниям.

Так вот Саймон и его коллеги обнаружили, что

гипноз помогает ветеранам осознать свои травмы и справиться с ними, и тогда исчезают симптомы тревожного состояния и физические расстройства – включая тошноту, высокое кровяное давление, сердечно-сосудистые нарушения, а также подавленный иммунитет.

Столетием раньше врачи, практикующие гипноз, помогали своим пациентам изменять свои ментальные модели, чтобы поправиться и вернуть себе психическое и физическое здоровье.

Эти техники гипноза были столь успешными, что гражданские врачи тоже стали использовать внушаемость. Они не обязательно вводили своих пациентов в транс, а, например, давали им сахарные пилюли или другие плацебо, убеждая, что эти «чудо-лекарства» поставят больных на ноги. И часто пациенты действительно поправлялись, подобно раненым солдатам Бичера, верившим в то, что получили инъекцию морфия.

И тут мы снова вернулись к эпохе Бичера, который в 1955 году написал свой новаторский обзор, призывающий к использованию случайного выбора пациентов для испытания лекарственных препаратов с плацебо. Этот метод стал признанной процедурой медицинских исследований.

Точка зрения Бичера была принята хорошо. Вначале большинство ученых предполагали, что показатели контрольной группы в таких испытаниях (группы принимавших плацебо) должны оставаться без изменений, и таким образом, сравнение между контрольной группой и группой, получавшей активное лечение, будет показывать, насколько эффективно работает исследуемое лечение. Однако оказалось, что во многих экспериментах показатели контрольной группы становились лучше, чем показатели основной группы (получавшей лечение). Это происходило благодаря ожиданию и вере пациентов в то, что они принимают лекарство или получают лечение, которое непременно им поможет. Само по себе плацебо инертно, но его воздействие никак не назовешь таковым, оно оказалось невероятно сильнодействующим! Так или иначе, это воздействие нужно было убрать из данных, чтобы вернуть им истинное значение.

С этой целью и учитывая ходатайство Бичера, исследователи начали проводить испытания на основе двойной слепой случайной выборки, произвольно распределяя испытуемых либо в активную группу, либо в группу плацебо, гарантируя, что ни один из испытуемых и исследователей не знает, кто из участников эксперимента принимает настоящее лекарство, а кто плацебо. Таким образом, эффект плацебо в каждой группе мог проявляться одинаково, а любая возможность того, что экспериментаторы будут по-разному обращаться с испытуемыми в зависимости от того, к какой группе они принадлежат, исключалась. (В наши дни исследования проводятся иногда по принципу тройной слепой нормализованной выборки, когда не только участники и ученые, проводящие испытание, до самого его окончания пребывают в полном неведении относительного того, кто и что принимает, но и статистики, обрабатывающие данные, тоже ничего не ведают до конца их расчетов.)

Разумеется, что у всякого явления есть оборотная сторона. Когда внушаемость привлекала всеобщее внимание в силу своей способности исцелять, стало очевидно, что этот же феномен можно использовать для нанесения вреда. Такие магические практики, как сглаз, колдовство и проклятия вуду, иллюстрируют отрицательную сторону внушаемости.

В 1940-х годах гарвардский физиолог Уолтер Брэдфорд Кеннон (тот самый, что в 1932 году описал реакцию «бей или беги») изучал предельную реакцию ноцебо – феномен, который он назвал «вуду-смерть». Кеннон исследовал множество сообщений о том, как люди, убежденные в могуществе знахарей или колдунов вуду, внезапно заболевали и умирали после того как становились объектами колдовства или проклятия (несмотря на отсутствие видимых следов насилия, воздействия яда или заражения). Его исследование заложило основу наших сегодняшних знаний о том, как системы физиологических реакций организма позволяют эмоциям (особенно страху) создать заболевание. Кеннон утверждал, что вера человека в способность проклятия убить его – лишь часть физиологического варева, приводящего жертву к гибели. Еще один значимый фактор – воздействие на жертву общественного мнения и отверженности, особенно со стороны собственной семьи жертвы. Такие люди легко становятся ходячими мертвецами.

Губительные воздействия безвредных причин, конечно, не ограничиваются одним только вуду. В 1960-х годах ученые ввели понятие ноцебо (в переводе с латыни «поврежу», в противоположность плацебо – «угожу») применительно к инертному веществу, которое вызывает губительное воздействие лишь потому, что человек верит или ожидает от него вреда. Эффект ноцебо, как правило, проявляется во время испытания лекарственных препаратов, когда принимающие плацебо испытуемые ожидают побочных эффектов на тестируемое лекарство (или когда их специально предупреждают о возможности побочных эффектов). Тогда они переживают те самые побочные эффекты, связывая мысль о лекарстве со всеми потенциальными последствиями.

В силу понятных этических причин экспериментов, специально разработанных для изучения этого феномена, не так уж много, хотя они все же проводятся. Знаменитый пример – эксперимент 1962 года, проведенный в Японии с группой детей, у которых была сильнейшая аллергия на ядовитый плющ. Исследователи натирали одну руку каждого ребенка листьями ядовитого плюща, но говорили им, что это безобидные листья сакуры, не причиняющие никакого вреда. Для контроля они натирали листьями сакуры другую руку ребенка, утверждая, что это ядовитый плющ. У всех детей появилась сыпь на той руке, которая была натерта листьями сакуры, выдаваемой за ядовитый плющ. Причем у 11 из 13 детей не было никакой сыпи там, где их кожи действительно коснулся яд.

Это было невероятное открытие! Как могли дети с тяжелейшей аллергией к ядовитому плющу не отреагировать сыпью на натертой им коже? И как они смогли отреагировать сыпью на прикосновение совершенно безвредных листьев? Новая мысль о том, что листья не причинят им вреда, вытеснила их память и веру в их аллергию, делая настоящий ядовитый плющ безобидным. И, наоборот, во второй части эксперимента безвредные листья стали ядовитыми всего лишь велением мысли. Получается, организм ребенка мгновенно реагирует на новое представление. Дети были освобождены от ожидания реакции на ядовитые листья. С помощью некого неведомого механизма они стали выше факторов среды (воздействие листьев ядовитого плюща). Значит, физиология их организма менялась за счет простого изменения мыслей. Это удивительное свидетельство того, что мысль (в форме ожидания и представления) может оказать большее воздействие на тело, чем реальный физический фактор, положило начало новому направлению научных исследований под названием психонейроиммунология. Оно изучает влияние мыслей и эмоций на иммунную систему – важный участок взаимосвязи ума и тела.

В другом известном исследовании 1960-х годов изучали эффект ноцебо у пациентов с бронхиальной астмой. Исследователи дали 40 пациентам ингаляторы, в которых не было ничего, кроме водяного пара, но сообщили им, что ингаляторы содержат раздражитель. В результате 19 испытуемых (48 %) пережили астматические симптомы в виде спазмов дыхательный путей, а 12 членов группы (30 %) – полноценные острые астматические приступы. Затем исследователи дали испытуемым ингаляторы, сказав, что там содержится препарат, который облегчит их симптомы, и в каждом случае проходимость дыхательных путей восстанавливалась, хотя в ингаляторах был только все тот же водяной пар.

В обеих ситуациях (появление симптомов астмы, а затем их исчезновение) пациенты реагировали на одно лишь внушение – мысль, внедренную в их ум, которая сыграла именно так, как они себе представляли. Им становилось хуже, когда они «знали», что вдыхают нечто вредоносное, и наоборот – лучше, когда они думали, что получают лекарство.

Эти мысли были сильнее, чем реальность.

Можно сказать, что мысли создавали совершенно новую реальность.

Что это говорит о тех убеждениях, которых мы придерживаемся, и о тех мыслях, которые роятся в нашей голове? Насколько повышается наша готовность подхватить грипп, когда всю зиму напролет, куда ни глянь, нам твердят о начале сезона заболеваний гриппом и необходимости сделать прививку? Может быть, мы вовсе не заражаемся от какого-нибудь больного гриппом, а заболеваем оттого только, что готовы к этому, как те астматики, которые пережили острый приступ бронхиальной астмы, вдохнув безобидный водяной пар?

Не потому ли мы с возрастом страдаем от артрита, тугоподвижности суставов, плохой памяти, упадка сил и снижения сексуального влечения, что нас с утра до вечера пичкают этой картиной возрастных изменений? Ведь нас нещадно бомбят всевозможные статьи, объявления, реклама, телевизионные шоу и информационные сообщения. Какие еще самореализующиеся пророчества создаем мы в своем уме, сами не ведая, что творим? И какие «прописные истины» мы можем успешно обратить вспять, попросту отметая их и избирая новые убеждения?

Новаторские исследования в конце 1970-х впервые показали, что плацебо может запускать выработку эндорфинов (естественные анальгетики человеческого тела – не хуже лекарственных препаратов). В своем исследовании Джон Ливайн, доктор медицины и философии из Калифорнийского университета в Сан-Франциско, давал плацебо вместо обезболивающего препарата 40 пациентам стоматолога, которым только что удалили зуб мудрости. Ничего удивительного: поскольку пациенты думали, что получили лекарство, снимающее боль, большинство из них испытали облегчение. Затем пациентам давали антидот к морфинам (налоксон), который химически блокирует клеточные рецепторы, восприимчивые к морфинам и естественным эндорфинам. Стоило исследователям ввести налоксон, как к пациентам снова вернулась боль!

Было доказано, что благодаря эффекту плацебо у пациентов вырабатывались собственные эндорфины – наше природное обезболивающее.

Это стало вехой в исследовании плацебо, ибо означало, что облегчение, которое испытывали пациенты, присутствует не только в голове, но и в теле, в их состоянии бытия.

Если человеческое тело может быть само себе аптекой, производящей собственные анальгетики, то почему бы ему так же не обладать способностью вырабатывать по мере необходимости и другие натуральные лекарства, – с его-то несметными запасами химических элементов и целительных компонентов? И эти природные лекарства, наверное, могут действовать не хуже, а то и лучше тех, что прописывает врач?

Еще одно исследование проводил в 1970-х психолог Роберт Адер, доктор философии Рочестерского университета, добавивший восхитительное новое измерение в изучение плацебо – элемент обусловливания, выработку условного рефлекса. Условный рефлекс, впервые описанный русским физиологом Иваном Павловым, подразумевает связывание естественной функции с условным обстоятельством. Например, собаки Павлова связывали звук колокольчика с пищей после того, поскольку Павлов звонил в колокольчик всякий раз перед тем, как их покормить. Со временем у собак выработался условный рефлекс – стоило им услышать колокольчик, как у них тут же непроизвольно выделялась слюна в предвкушении кормежки. В результате этого типа обусловливания их организм стал физиологически реагировать на новый раздражитель в окружающей обстановке (в данном случае, колокольчик) даже в отсутствие естественного стимула (пищи), вызывающего эту реакцию.

Следовательно, в случае приобретенного (условного) рефлекса можно сказать, что подсознательная программа в теле (я больше расскажу об этом в следующих главах), по-видимому, доминирует над сознательным умом и берет управление на себя. Таким образом, у тела вырабатывается рефлекс, заменяя разум. Поэтому в опытах Павлова собакам было достаточно только услышать звук колокольчика, и их психическое и химическое состояние непроизвольно и автоматически менялось. Их вегетативная нервная система, которая действует вне осознания, автоматически брала управление на себя. Итак, обусловливание приводит к подсознательным внутренним изменениям в организме, связывая прошлый опыт с ожиданием результатов в данной ситуации (это называется ассоциативной памятью), пока эти ожидаемые или предвкушаемые конечные результаты не произойдут автоматически. Чем сильнее условный рефлекс, тем меньше наш сознательный контроль над этими процессами и тем машинальней становится подсознательное программирование.

Адер начал с того, что попытался исследовать, как долго такие приобретенные (условные) рефлексы могут сохраняться. Он поил лабораторных крыс подслащенной водой, в которую добавлял циклофосфамид, вызывающий желудочную боль. После выработки у крыс условного рефлекса, связывающего сладкий вкус воды с болью в брюхе, он предположил, что вскоре они откажутся пить такую воду. Он намеревался выяснить, как долго они будут избегать пить сладкую воду – измерить время, в течение которого будет сохраняться их приобретенный рефлекс.

Однако поначалу Адер не знал, что циклофосфамид также подавляет иммунную систему, а поэтому был весьма удивлен, когда его крысы вдруг начали неожиданно дохнуть от бактериальных и вирусных инфекций. Внеся коррективы в свои эксперименты, он продолжал давать крысам сахарную воду (насильно кормя их через пипетку), но уже без циклофосфамида. Несмотря на то что крысы уже не получали иммунодепрессант, они все так же погибали от инфекций (в то время как контрольная группа, которых поили только сладкой водой без препарата, продолжала здравствовать). Объединившись с иммунологом Рочестерского университета, доктором философии Николасом Коэном, Адер обнаружил, что условный рефлекс, связывающий вкус подслащенной воды с действием лекарства, подавляющего иммунитет, был настолько сильным, что употребление простой подслащенной воды вызывало у крыс тот же физиологический эффект, что и лекарство – передавало нервной системе сигнал подавлять иммунную систему.

Подобно Сэму Лонду из главы 1, крысы Адера дохли из-за одной только «мысли». Исследователи начинали догадываться, что психика явно способна подсознательно влиять на тело за счет каких-то пока неисследованных механизмов.

Тем временем в Соединенных Штатах распространилась древняя восточная практика трансцендентальной медитации (ТМ), которую преподавал индийский гуру Махариши Махеш Йоги. Она быстро завоевала популярность, подогреваемую восторженным участием некоторых знаменитостей (начиная с «Битлз» в 1960-х). Эта техника сопровождается повторением мантры в течение 20-минутного сеанса медитации, выполняемого дважды в день. Она приводит к полному успокоению. Ее цель – духовное пробуждение.

Практика привлекла внимание гарвардского кардиолога Герберта Бенсона. Он заинтересовался, не может ли она помочь уменьшить стресс и сократить факторы риска сердечных заболеваний. Бенсон разработал похожую методику, которую назвал «реакция релаксации», а в 1975 году описал в своей книге с одноименным названием. Бенсон обнаружил, что простым изменением своей умозрительной модели люди могут снять стрессовую реакцию, таким образом снижая кровяное давление, нормализуя частоту сердечных сокращений и достигая состояний глубокой релаксации.

Кроме того, что медитация успокаивает, многие заметили, что она влияет на рост положительных эмоций. Так, бывший министр Норман Винсент Пил в 1952 году опубликовал книгу «Сила позитивного мышления», где популяризировал идею о том, что наши мысли могут оказывать на нашу жизнь значимое влияние, как положительное, так и отрицательное. Эта идея захватила внимание медицинского сообщества в 1976 году, когда политический обозреватель и редактор журнала Норман Казинс опубликовал в «Медицинском журнале Новой Англии» данные о том, что с помощью смеха можно победить потенциально смертельную болезнь. Несколько лет спустя Казинс изложил эту идею в своем бестселлере «Анатомия болезни».

Лечащий врач Казинса диагностировал у него дегенеративное расстройство под названием анкилозирующий спондилит, или болезнь Бехтерева, – разновидность артрита, вызывающая недостаток фибриллярного белка, который удерживает вместе клетки нашего тела, – и оценил его шансы на выздоровление как 1:500. Казинс страдал от невыносимой боли и с таким трудом двигал конечностями, что едва мог поворачиваться в постели. Под кожей у него появились зернистые желваки, а нижнюю челюсть почти заклинило.

Уверенный в том, что его заболеванию в значительной степени способствовало постоянное плохое настроение, он пришел к выводу, что более положительный эмоциональный настрой с той же вероятностью сможет обратить болезнь вспять. Продолжая советоваться со своим доктором, Казинс начал с ударных доз витамина С и фильмов братьев Маркс (а также других комедийных фильмов и передач). Он обнаружил, что 10 минут искреннего смеха давали ему 2 часа сна без боли. В конечном счете он полностью поправился. Проще говоря, Казинс досмеялся до выздоровления.

Как? В тот момент ученые не могли объяснить это веселое исцеление, но нынешние исследования говорят о том, что все дело в эпигенетических процессах. Смена настроя Казинса изменила химию его тела и его внутреннее состояние, посылая новые сигналы его генам. Благодаря этому те гены, что поддерживали его заболевание, попросту выключились, и включились гены, ответственные за выздоровление. (Я подробнее расскажу о включении и выключении генов в следующих главах.)

Много лет спустя Кейко Хаяси, доктор философии из Университета Цукуба в Японии, провела исследование, которое показало тот же результат. В исследовании Хаяси пациенты-диабетики смотрели часовую комедийную программу и включили целых 39 генов. Некоторые из этих генов были напрямую связаны с регуляцией уровня глюкозы, и уровень сахара в крови пациентов был сбалансирован лучше, чем после того, как они же слушали скучную лекцию о здоровье диабетиков на следующий день. Исследователи предположили, что смех влияет на множество генов, связанных с иммунитетом, что, в свою очередь, внесло свой вклад в улучшение контроля глюкозы. Приподнятое настроение включило генетические вариации, которые активировали естественные защитные механизмы и каким-то образом улучшало их глюкозную реакцию – возможно, в дополнение ко многим другим целительным эффектам.

Как сказал Казинс по поводу плацебо в 1979 году: «Процесс работает не под воздействием какой-то там магии в таблетке, а из-за того, что человеческое тело – лучший аптекарь, и оно выписывает себе самые действенные рецепты».

Вдохновленный опытом Казинса и бурным развитием альтернативной медицины и понимания взаимосвязи ума и тела, хирург Йельского университета Берни Сиджел стал анализировать, почему некоторые из его онкологических пациентов с низкими шансами на выздоровление выживали, а другие с высокими шансами – умирали. Сиджел охарактеризовал победивших рак пациентов как людей, по большей части обладавших непокорным бойцовским духом, а затем сделал вывод, что не бывает неизлечимых болезней, бывают лишь неизлечимые пациенты. Сиджел написал, что надежда – это могучая движущая сила выздоровления, а бескорыстная любовь, предоставляющая природную аптеку с лекарствами от всех болезней, – это самый мощный стимулятор иммунной системы.