Текст книги "Неблагоразумная леди"

ГЛАВА 7

Племянница Кларенса Элмтри еще больше выросла в его глазах, когда он узнал, что ее пригласил на кадриль герцог Кларенс. Ей было предложено затопить камин в кабинете, если нужно. Пруденс надеялась, что щедрость его не иссякнет, когда наступит осень. В мае можно обойтись и без отопления. Его расположение нужно было, чтобы получить согласие на целый ряд новых занятий, которым Дэмлер решил предаться ради нее. Он заявил, что они зря тратят время, разъезжая по окрестностям, пора изучить сам город. Он намеревался показать ей лошадей в цирке Астли, музей восковых фигур мадам Тюссо, но самое интересное, по его мнению, предстояло увидеть в иных районах – в самых грязных и неблагополучных кварталах. Однажды они отправились в трущобы на восточной окраине Лондона, в следующий раз посетили район, где селился средний класс – Хэнстаун. Пруденс заметила, что Дэмлер что-то усердно записывал, словно производил исследование. Она предположила, что ему это нужно для литературной работы.

– Мне давно пора приступить к обязанностям в палате лордов, – объяснил он. – Я уехал из страны совсем молодым и плохо ее знаю. Слушать политиков или изучать статистику бесполезно, подлинного знания жизни у них не почерпнешь. Лучше все увидеть своими глазами. Пруденс только удивляло, какое отношение она имела к его знакомству с жизнью города, но, поразмыслив, решила не задавать лишних вопросов, чтобы не быть отстраненной от этого занятия. Мимоходом он заметил как-то, что знание злачных мест ей может пригодиться для работы. Она понимала, что поверхностного знакомства с жизнью трущоб было недостаточно, чтобы писать о людях дна, но глубже вдаваться в общественные проблемы ей не хотелось. Находиться рядом с Дэмлером было всегда приятно, поэтому она не возражала против этих поездок.

Дэмлер возил ее во все новые места. Многие ей были известны только по названиям. Пруденс никогда не предполагала, что посетит их лично. Однажды они отправились с корзинами фруктов в Бедлам – дом для умалишенных. Пруденс пришла в ужас, увидев, в каких страшных условиях живут больные.

– Трудно поверить, что так могут жить люди, – сказала она.

– Хорошо, что они этого не осознают. Если бы были нормальны, когда попали сюда, то в скором времени лишились бы рассудка. Для их лечения ничего не делается.

– Да, но я не думала, что их можно вылечить.

– Не у всех же поврежден мозг. Разве вы не знаете, что у людей могут быть временные приступы болезни, потом они приходят в норму. У меня есть такой знакомый – учился с ним в школе. Его лечат в частной клинике. Он всегда поправляется на какое-то время. Если же такое случается с бедняком, он попадает в Бедлам и уже никогда оттуда не выходит.

– И ничего нельзя изменить?

– Ни вы, ни я не сможем помочь в одиночку. Это политика. Такие проблемы должны решаться обществом. Ньюгейт[3]3
  Ньюгейт – тюрьма в Лондоне.


[Закрыть] еще хуже, но туда я вас не повезу.

– А сами поедете?

– Да, бываю там время от времени.

– Зачем вам все это нужно?

– Я ездил по свету. А теперь мне интересно узнать, как живут другие классы у меня на родине. Нам, писателям, полезно знать такие вещи.

– Конечно – Пруденс прожила в Лондоне четыре года, но не знала никого, кроме нескольких знакомых дяди и продавцов магазинчиков, куда ходила за покупками. Она не жалела, что расширяет кругозор, даже находила это полезным независимо от того, придется ей когда-нибудь писать об этом или нет.

В тот же день он сказал:

– Завтра хочу навестить Джейн Шорс. Хотите поехать со мной? Это не очень приятное зрелище, но для вас может представить определенный интерес.

– Где находится Джейн Шорс? – спросила Пруденс, полагая, что речь идет о каком-нибудь месте в порту.

– В доме Магдалины. Я говорю о женщинах, которые проходят перевоспитание. А вы подумали, что поведу вас к Гарриет Вилсон?

Пруденс улыбнулась, так как ей было неизвестно, что Гарриет Вилсон – главная куртизанка Лондона.

– Один такой дом – исправительная тюрьма, точнее, – находится в конце Гудмэнфилд. Я уже договорился о визите, хочу посмотреть, как там идут дела. Не надевайте новую шляпку, она там неуместна, наденьте свою старую круглую, которую вы предусмотрительно не выбросили.

Пруденс чувствовала, что дом для падших женщин ей интереснее, чем Бедлам, и охотно согласилась составить Дэмлеру компанию. В упомянутом доме, как сообщил маркиз, занимались в основном молодыми незамужними женщинами, имеющими детей.

– Не высказывайте удивления, если увидите, что каждая вторая беременна, – предупредил он.

Снаружи дом выглядел довольно привлекательно – солидное, респектабельное здание из красного кирпича, – но внутри был непригляден. Молодые матери собирались в церковь, когда Дэмлер и Пруденс приехали, так что они решили сопровождать процессию. Девушки входили рядами, все одинаково одетые в серо-коричневые простые платья с широкими воротниками и плоские соломенные шляпы, завязанные под подбородком. Пруденс поразилась их юности, многим было не больше пятнадцати или шестнадцати лет, и у них были светлые невинные лица. Она ожидала увидеть грубых, разбитных женщин, а эти девушки шли, опустив головы и сложив впереди руки. Они были больше похожи на вновь обращенных монашек, чем на проституток.

Слушать проповедь, которая была прочитана, было неловко. Кара Божья призывалась на головы этих полудетей за их плотские грехи, словно они были злостными распутницами. Пруденс так и подмывало встать и попросить священника замолчать. Взглянув на Дэмлера она заметила, что руки его сжались в кулаки а губы сжались в тонкую жесткую линию.

Затем они осмотрели дом – спальни с узкими жесткими кроватями, стоявшими почти впритык, как булки на лотках в пекарне. Наблюдали женщин за работой – уборкой помещений, где полы приходилось скрести щетками, приготовлением еды, шитьем. Ели девушки за длинными столами без скатертей. Перед каждой были миска и ложка и полстакана синего, похожего на воду молока. Дэмлер попросил, чтобы ему тоже дали их еду. Попробовав, он с трудом мог проглотить ее.

После осмотра Пруденс и Дэмлер были приглашены в контору управляющего заведением на чай, который подали в чашках из тонкого китайского фарфора наливали чай из серебряного чайника, что составляло резкий контраст с пищей и сервировкой для девушек. Дэмлер задал много вопросов, в основном касавшихся финансов. Пруденс не предполагала в нем такого практицизма, думая, что его, как и ее, будет интересовать личная история молодых матерей.

– Сколько девушек вы содержите здесь? – спросил он.

– Сто на каждый данный момент, – ответил доктор Малруни, священник, читавший проповедь в церкви, он же главный управляющий домом.

– Сколько времени проводит у вас каждая девушка?

– В среднем около шести месяцев, в зависимости от ее положения на момент поступления.

– Вы имеете в виду месяц беременности? – уточнил Дэмлер.

Малруни с опаской взглянул на Пруденс, словно желая сказать, что подобные разговоры не предназначены для нежного слуха леди. Дэмлер проигнорировал его взгляд.

– Именно так. Раньше здесь содержались двести девушек в год, но перед моим приездом несколько меньше – сто пятьдесят примерно. Я снова повысил цифру до двухсот и намереваюсь довести ее до двухсот двадцати пяти в этом году.

– Вы получаете деньги за эту работу? Пруденс не понимала, говорит ли он серьезно или готовит ловушку.

– Конечно, нет. Я делаю работу такого рода не ради денег, – Малруни казался уязвленным.

– Что вами делается, чтобы подготовить их к жизни вне этих стен? Если их не научить полезному ремеслу, они снова окажутся на улице.

– Вы присутствовали в церкви, милорд. Они слушают проповеди три раза в день и дополнительно имеют час для чтения Библии, если проявляют неповиновение. Мы надеемся вселить в их души страх перед грехом, который сулит вечные муки ада, если они продолжают вести себя аморально.

– Лучше было бы потратить это время на то, чтобы научить их честной жизни.

– Каждой девушке дарим Библию, когда она покидает это заведение.

– Конечно, книгу можно продать. Но что она будет делать после того, как потратит вырученный шиллинг?

Доктор Малруни удивленно вскинул брови.

Пруденс чувствовала, что Дэмлер заходит слишком далеко, но что-либо изменить было невозможно.

– Мы не выпускаем их просто на улицу.

Каждая получает место прислуги в приличном доме.

– Как выбираются «приличные дома?

– Выбираются? Что вы имеете в виду? Не понимаю смысла вопроса, Ваша Светлость.

– Я имею в виду, что прислугой подобного рода могут интересоваться джентльмены определенного сорта. Они могут делать заявки на прислугу, зная ваш контингент.

– Мы отдаем девушек только в зажиточные семьи.

– Деньги не имеют к этому отношения, девушкам они не достанутся или они получат очень мало. Я говорю о моральной стороне проблемы.

– Не могу же я задавать джентльменам такие вопросы! – Малруни снова смущенно взглянул на Пруденс.

– Нет, конечно. Вопросы ничего не дадут. Но можно требовать рекомендации или характеристики.

– Что?! Требовать характеристику хозяина при найме прислуги, которая обходится городу в двадцать пять фунтов в год?! Клянусь, что ничего подобного не слышал за всю свою жизнь. Мы бываем счастливы сбыть их с рук любому, кто согласится их забрать.

– Но вы же не агентство по найму рабочей силы! Ваша задача вернуть заблудшие души к достойной жизни. Успех дела зависит от того, куда они попадут после исправительного дома.

– Могу сказать, что когда они попадают в дома со строгими правилами, то через месяц убегают. В массе своей они безнадежно испорчены, девять десятых из них, иначе не попадали бы к нам.

– И все без исключения доведены до отчаяния, иначе бы не оставались у вас на полгода, – произнес Дэмлер и резко поднялся. – Пойдемте, мисс Мэллоу, картина мне ясна.

Малруни проводил их до двери, стараясь сгладить углы, хотя и без особого успеха.

Визит поверг Дэмлера в глубокое раздумье. Чтобы вызвать его на разговор, Пруденс спросила, что он думает о Малруни.

– Сущий осел и совершенно не годится на эту должность. Послушать только, как он говорит о бедных заброшенных существах! Словно о закоренелых проститутках, а ведь они еще дети. Заметили, как они молоды? На этот пост нужен человек предприимчивый и с душой, такой, который в состоянии сочувствовать и искренне позаботится об их благе, а не расчетливый карьерист. Занят только одним, как бы меньше на них потратиться и скорее вытолкнуть, чтобы отчет получился гладким. Не сомневаюсь, что зарабатывает себе место епископа. Ничему не учит и сбывает в первый попавшийся дом. На днях слышал, как один распутник самого низкого пошиба, мот и развратник, говорил, что собирается нанять в этом доме новую служанку. При этом многозначительно ухмылялся, покручивая ус. Именно поэтому я поднял вопрос о рекомендации. Представьте, что одно из этих юных созданий, желающее начать новую жизнь, попадет в грязные лапы… неважно, как его зовут. Но я позабочусь, чтобы его план не осуществился.

– Как вы сможете помешать?

– Избавлюсь от Малруни.

– Вам это не удастся, Дэмлер. Вы не имеете надлежащих полномочий. Кто вы? Случайный визитер и только.

– Думаю, что удастся. Этим делом ведает Лукас. Поговорю с ним, он хороший человек, но так занят, что не знает, что происходит на его участке. Пусть Малруни возвращается к своим дурацким проповедям, это ему лучше удается. Во всяком случае, что мне нужно было узнать, я узнал.

– Вы поехали ради того, чтобы выяснить, что представляет собой Малруни?

– Малруни? Нет, конечно. Даже не знал, что ему поручен дом. Я выбирал поле для благотворительной деятельности. Теперь знаю, что нужно делать. Душевнобольные содержатся в ужасных условиях, а половина заключенных виновата не больше нас с вами. Но беда в том, я то я ленив и не очень мягок по натуре, боюсь, что не смогу довести свои начинания до конца.

– Вы не ленивы и не черствы.

– Мне лучше знать. Но эти девочки меня заинтересовали, прошу воздержаться от комментариев. Один их вид может лишить покоя. Сами дети и уже рожают детей. Не догадался спросить, что делают с новорожденными. Самое время заняться их воспитанием и не дать свернуть с истинного пути.

– Мне казалось, что во время проповеди вы готовы были взорваться. Я чувствовала то же самое.

– Все показуха, ничего кроме показухи. Было инсценировано, чтобы произвести на нас впечатление. Как будто пустой трескотней можно помочь. Складывается впечатление, что все девицы намеренно решили себя погубить. В действительности оказались, наверное, жертвами какого-нибудь сыночка из добропорядочного семейства. – Он внезапно замолчал. – Меня, кажется, опять заносит. Но не могу равнодушно думать об этом. Такое преступное расточительство. Сколько человеческих жизней и потенциального таланта загублено. Мы считаем себя передовой нацией. В самых отсталых странах не приходилось видеть ничего подобного. Да, этот проект меня захватил.

Двумя днями спустя Дэмлер спросил Пруденс, что она делает с деньгами, полученными в качестве гонорара за книги. В предшествующие дни они не виделись.

– Покупаю шляпки, – ответила она. На ней была темно-синяя шляпка с красной розой.

– Я спрашиваю серьезно. Вопрос не показался ей слишком бестактным, хотя таковым являлся.

– Оплачиваю счета. Что еще я должна делать с ними? Если удается, немного откладываю. Хочу съездить с мамой отдохнуть. Уже четыре года мы не выезжали из Лондона, если не считать одного двухнедельного визита в Кент к друзьям.

Дэмлер помолчал, но было видно, что ответ его ошеломил.

– Не хотите ли сказать, что пишете ради заработка? – спросил он.

– Вы имеете в виду, чтобы свести концы с концами? – переспросила Пруденс, не скрывая насмешки. – Нет, мы и до этого как-то существовали, но признаюсь, что деньги, которые мне удается заработать, для нас очень, важны. Отец не оставил нам состояния, имение было заложено. Я говорила, если помните.

– А дядя? Такое впечатление, что он вам ни в чем не отказывает.

– Он необычайно добр к нам. Если бы не он, мы бы сейчас прозябали где-нибудь на чердаке.

– Почему же вы не сказали мне?

– Я говорила об этом, правда, давно. Во время нашей первой прогулки или вскоре после нее. Не думаете же вы, что я буду постоянно проклинать судьбу? Нам очень повезло – с дядей мы не знаем нужды.

– Я-то думал, что у вас есть деньги. Глупо, конечно. О таких вещах я редко задумываюсь. А вы разрешили отвезти вас к Фанни и заплатили целое состояние за шляпки! К черту, Пруденс, нужно было мне сразу сказать.

– Они не очень дорогие – Он не заметил, как назвал ее по имени. Понадобилось разозлить его, чтобы это услышать.

– Я-то знаю цены Фанни, меня не проведешь. Позвольте сделать недостойное предложение. Приготовьтесь поколотить меня сумочкой, но разрешите заплатить за них.

– Не говорите глупостей.

– А я говорю совершенно серьезно. Как последний болван, я потащил вас в самый дорогой магазин города, не подумав о… От ваших шляпок удовольствие получаю я, поэтому хочу заплатить.

– Мне бы не хотелось продолжать обсуждение этого вопроса, – сказала Пруденс решительно.

Дэмлер тотчас же прекратил разговор о шляпках, но продолжал чувствовать себя величайшим дураком в королевстве и к тому же бестактным человеком, потому что завел разговор о деньгах. Бедняки всегда щепетильны на этот счет.

– Все-таки почему вы задали вопрос о деньгах?

– Думал, что захотите присоединиться к моему благотворительному проекту.

– Какому проекту?

– Основать собственный дом для матерей-одиночек. Я же сказал, что собираюсь вложить в это дело свои гонорары.

– А я подумала, что ваши гонорары тоже оседают в сейфах Фанни. Вы так хорошо знакомы с ее ценами.

– Нет, я плачу за удовольствия из собственного кармана.

– Если гонорары не считаются вашим собственным карманом, то что тогда?

– Дворянин с титулом, дорогая мисс Мэллоу, не работает с целью пополнить карман. Не тот стиль. Мы, лорды, слишком высокомерны, чтобы заниматься обычным мирским трудом ради денег. Другое дело трудиться ради того, чтобы заниматься благотворительностью, это благородное дело, ради него можно и попотеть. Нет, нам разрешается, конечно, драть три шкуры с квартиросъемщиков и держать их в трущобах, чтобы присвоить лишний грош. Это в порядке вещей. Но честно заработанные деньги оставлять себе не положено, от них следует избавляться немедленно.

– В ваших устах это звучит курьезно.

– Правда часто вызывает насмешки, вам это не нужно говорить. Ведь ваши книги именно об этом, не так ли?

– Никогда об этом не думала.

– Может быть, не думали, но написали именно так. Например, ваша леди Элисон Берлингтон, помните? Неграмотная особа, которая, желая скрыть свой недостаток, завела богатейшую библиотеку. А ваш Сидней Гринэм – наполовину дурак, наполовину свинья, – который не разрешал подавать свинину в своем доме, потому что имел несчастье начать карьеру на колбасной фабрике. Скрывал правду всеми силами, потому что считал свою работу унизительной. В любом случае традиция не позволяет оставлять себе потом заработанные деньги, так что я собираюсь отдать их любимой части населения – падшим женщинам.

Он сказал это как бы в шутку, но Пруденс знала, что решение помочь девушкам было вполне серьезно, и гордилась им.

– Где вы заведете свой Дом Магдалины – здесь или в Хэмпшире?

– Думаю, что в Хэмпшире, недалеко от поместья, чтобы иметь возможность присматривать за ним. Имею в виду управление делами – финансы, персонал и все прочее, в частности устройство дальнейшей судьбы подопечных девиц.

– Кстати о Малруни. Как прошли переговоры с Лукасом?

– Малруни собирает пожитки. Мы нашли ему неплохое место на церковной иерархической лестнице в приятном зажиточном городке, где он не Принесет большого вреда. Запугивать почтенных сквайров он не осмелится, тем более наказывать их дополнительным чтением Библии. Пусть собирает прихожан на свои проповеди, это укрепит его репутацию. Бухгалтерские способности он сконцентрирует на установке оконных витражей и покупке органа для церкви Св. Мартина. Так что его усилия не пропадут даром – будет что показать.

– Так вы планируете скоро переселиться в Хэмпшир в свое имение Лонгборн-эбби?

– Да, после окончания сезона.

– А-а. – Пруденс постаралась не показать разочарования.

– Конечно, буду часто бывать в Лондоне. Собираюсь приступить к своим обязанностям в палате лордов.

– Похоже, что мы увидим рождение нового лорда Дэмлера. А что станет с Дэмлером-поэтом?

– Ему придется корпеть над книгами и дальше, чтобы содержать молодых мамаш.

– Да уж. Имея столько подопечных дам самых разных категорий, вы, конечно, будете очень заняты.

– Но для вас я непременно буду выкраивать время, – сказал он с улыбкой. – И вы, надеюсь, когда-нибудь навестите меня в Лонгборн-эбби.

Это обещание немного успокоило Пруденс и помогло легче примириться с неизбежным расставанием.

ГЛАВА 8

Мистер Севилья нанес визит мисс Мэллоу через два дня после бала, но дома ее не застал – она уехала на прогулку с Дэмлером. Он зашел еще через пару дней, на этот раз она была дома, и он пригласил ее прокатиться с ним по парку. Пруденс согласилась, ей казалось, что это лучше, чем сидеть дома с Кларенсом, а ее спутник всячески старался развлечь свою даму. Севилья производил впечатление несерьезного человека, Пруденс раскусила его за пятнадцать минут: светский повеса, говорил он преимущественно о балах и прочих увеселениях в кругу избранных, о лошадях и модах. Видимо, он считал, что леди не способна обсуждать более серьезные проблемы, а может быть, он и сам был непригоден для этого занятия, но умел занять собеседника, и с ним не было скучно.

– Слышали последние on dit[4]4
  On dit (франц.) – говорят, здесь: сплетни.


[Закрыть] о Кларенсе и принцессе? – спросил Севилья, наклонившись к Пруденс.

Мисс Мэллоу подумала, что начинает привыкать к светскому жаргону. Она уже догадалась, что речь идет о герцоге Кларенсе и одной из двух принцесс, которые не принадлежат к королевской семье.

– Ливен или Эстергази? – спросила она тоном светской львицы.

– Ливен, – ответил он. – Вилли проводил ее до кареты на днях, после вечера в Павильоне, и не нашел ничего лучшего, как повалить ее на сиденье и попытаться овладеть ею. Старый осел!

– Смелый человек, – ответила Пруденс, представив эту картину.

– Какая там смелость, просто выпил лишнего. Но Ливен всегда сохраняет бдительность. Она сообщила ему, что Венский конгресс отдает Ганновер Пруссии, а Англия соглашается чтобы захватить позиции в Вестфалии.

Можете представить его реакцию – он ведь убежденный сторонник независимости Ганновера. Любовь тут же вылетела у него из головы. «Черт побери! А моему брату это известно?» – восклицает он. Она убеждает его что брат не в курсе, он тут же мчится к принцу сообщить новость. Вот была потеха! Принц по десять раз в день напоминает Вилли, как он опростоволосился. Ливен, конечно, все выдумала.

– Мне говорили, что мисс Викэм дала герцогу отставку, – заметила Пруденс, вспомнив сплетню, услышанную на балу.

– Она бы с удовольствием это сделала, но кабинет министров и слышать не хочет. Если не мисс Викэм, герцогу придется довольствоваться нудной старой принцессой Австрии. Не завидую ему. Однако, получив все, что можно было от Джордан, он не нуждается в моем сочувствии.

– Мне жаль миссис Джордан.

– За нее не беспокойтесь, Кларенс ее обеспечит. О своем семействе он сильно печется, как впрочем, и положено мужчине, – поспешил добавить Севилья. – Это то немногое, что он может для нее сделать. Я не одобряю мужчин, которые соблазняют женщин, а потом бросают их.

Пруденс сочла эту тему не особенно приятной и попыталась ее сменить.

– Знаете, что лорд Дэмлер пишет новую пьесу? – сказала Пруденс для начала.

– Мне кажется, что вы очень дружны с Дэмлером, не так ли?

– Да. У нас много общего, мы ведь оба пишем.

– Чисто профессиональный интерес?

– Немного больше. Мы друзья.

– Он не ваш любовник случайно? Откровенность вопроса шокировала Пруденс даже сильнее, чем его смысл.

– О, мистер Севилья, нет, конечно, уверяю вас. Такое предположение просто нелепо.

– Не обижайтесь, мисс Мэллоу. Я не собирался вас обидеть. Но вам же не семь лет от роду, такие отношения в жизни часто можно наблюдать. Для вас он вовсе не так уж хорош, ничуть не лучше других.

Пруденс промолчала, удивленная завуалированным комплиментом.

– Вот видите, вы все же обиделись, хотя я этого вовсе не хотел. Мне такая мысль самому не пришла бы в голову, но ходят слухи. Извините, спросил, не подумав. Просто хотел уточнить. Признаю, что в столь тонких делах мужчине положено соблюдать большую осторожность.

Бедная Пруденс, воспитанная в провинции, сочла, что последнее замечание Севильи относится к опасениям, что его увидят в обществе дамы легкого поведения, раз уж о ней идет такая слава. Он же беспокоился, не отбивает ли у Дэмлера его собственность. Когда карета доставила девушку к парадной двери ее дома, Пруденс успела сделать заключение, что джентльмены на словах могут быть несколько развязнее, но в душе они строгие моралисты.

На следующий день Пруденс получила цветы от Севильи. В букет была вложена записка с приглашением в оперу через пару дней. Пруденс польстило внимание. В опере ей довелось побывать дважды с дядей Кларенсом, но они сидели не в ложе и не среди знатных представителей высшего света. У нее уже появилась тяга к красивой жизни, и она послала ответ, что принимает предложение. «Как все просто, – думала она, когда волосы были уложены в красивую прическу и парчовое платье, сшитое по случаю обеда в честь мистера Вордсворта, надето. – Нужно только завести знакомство с нужными людьми, и водоворот подхватит тебя, увлекая в гущу развлечений – балы, обеды, опера, прогулки в парке. Пруденс начала прочитывать колонки светской и судебной хроники, чтобы быть в курсе событий, обсуждаемых в свете.

Когда мисс Мэллоу уже была готова ехать в оперу, дядя Кларенс, одетый так, словно собирался сопровождать ее, хотя на самом деле оставался дома, чтобы играть с сестрой в пикет, торжественно вручил ей черную, обтянутую кожей шкатулку.

– Хочу, чтобы ты надела ожерелье моей дорогой покойной супруги, – сказал он.

Пруденс с благодарностью приняла драгоценность и надела небольшое ожерелье из мелких бриллиантов, но они были натуральными.

– Ничто так не украшает женщину, как бриллианты, – заключил он, отступая на шаг, чтобы полюбоваться племянницей. – Дэмлер пожалеет, что потерял тебя. – Уже два дня маркиз не появлялся на Гроувенор-Сквер.

– Мы по-прежнему друзья, дядя, и ничего особенного никогда между нами не было, – успокоила его Пруденс.

– Хо, ты самая хитрая девушка в городе, – не унимался он. – Сама, наверное, хочешь заставить его ревновать, появившись в театре с другим джентльменом. Смотри, как бы не просчитаться. Севилья, конечно, состоятельный человек, но без титула, совсем обычный, хоть имя его и похоже на название города. Но город назван не в его честь, можешь быть уверена. Ну-ка повернись. Очаровательна. Бриллианты Анны тебе очень идут.

– Придется нарисовать меня в этом наряде, дядя, – весело поддразнила его Пруденс. К ее величайшему удивлению, дядя Кларенс запротестовал.

– Не рискую рисовать бриллианты, – признался он печально. – Жемчуг можно изобразить на полотне, немного белой краски может заставить его сверкать, но бриллиант передать нельзя. Никому из старых мастеров это не удавалось. Я пытался, но ничего не вышло, думаю, что это просто невозможно сделать. Как ни стараешься, он то выходит как сапфир, то как гранат. То же самое с водой. Ее тоже невозможно передать. Тернер[5]5
  Тернер Джозеф Мэллорд Уильям (1775–1851) – известный английский художник-маринист.


[Закрыть] пытается скрыть недостатки, переворачивая вверх ногами все, что помещает на воду, чтобы якобы передать отражение, но людей трудно обмануть. Я только покажусь в гостиной, чтобы поздороваться с мистером Севильей. Пусть он помнит, что у тебя есть семья и ты не беззащитна. Когда за молодой леди никто, не стоит, ее легко обидеть. Упомяну невзначай сэра Альфреда и лорда Дэмлера, чтобы он понял: ты не просто ничтожество какое-нибудь.

Дядя Кларенс уже успел произнести эти имена в присутствии Севильи несколько раз, так что тот действительно проникся убеждением, что мистер Элмтри с ними на короткой ноге.

На увеселительный сезон Севилья снимал ложу в опере. В ней было шесть мест, но они оказались только вдвоем, что несколько удивило и даже насторожило Пруденс. Она считала, что ее новый знакомый пригласил еще кого-то. Девушка несколько успокоилась, что никто не разглядывает их особенно пристально и не перешептывается на их счет. Из этого она заключила, что они не нарушают общепринятых правил приличия. Некоторые кивали Севилье или здоровались с ним, и несколько человек кивнули мисс Мэллоу и улыбнулись ей.

В антракте Пруденс заметила Дэмлера в другом конце зала. Он был с компанией, но его внимание было поглощено только одной особой – очаровательной феей в белом шифоне и бриллиантах, с пышной копной волос, уложенных в несколько замысловатую прическу. Платье ее было низко декольтировано, и она ни на секунду не отрывала глаз от Дэмлера. Они казались поглощенными друг другом до неприличия, не замечая, что половина зала с любопытством следит за ними.

Из разговоров с Дэмлером Пруденс знала о его активной светской жизни, но она никогда не видела его компании, кроме вечера у Хетта. Представшее ее взору зрелище повергло ее в уныние, но она не могла оторвать глаз от его ложи.

– Ваш друг Дэмлер сегодня тоже здесь, – заметил Севилья, проследив за ее взглядом.

– Да. А что это за леди с ним?

– Какая-то кокотка. – Он поднес к глазам монокль, чтобы рассмотреть даму, и улыбнулся одобрительно. Сибилла, конечно, но нехорошо показывать мисс Мэллоу, что он интересуется этой особой.

– А что она изобразила на голове? Куст папоротника – символ девственности?[6]6
  В реплике Пруденс употребила сочетание «maiden tern», что означает «девственный»


[Закрыть] – сказала Пруденс, подумав про себя, какими ухищрениями эта дама добивается такого сногсшибательного оттенка волос.

Реплика вызвала у мистера Севильи взрыв смеха.

– Хорошо сказано, мисс Мэллоу, прекрасно. Вы и впрямь оригинал. Удивительно остроумно.

Реакция мистера Севильи повергла Пруденс в замешательство, она не находила ей объяснения. Вскоре их ложу заполнила веселая компания джентльменов, и Севилья с восторгом передал им остроту Пруденс. Все согласились, что это перл остроумия.

Нашествие в их ложу привлекло к ним внимание публики. Леди Мелвин, которая тоже находилась в ложе Дэмлера, посмотрела в их сторону и обратила на них внимание маркиза. Когда он перевел взгляд в их сторону, Пруденс была занята разговором с одним из гостей. Все они казались ей очень любезными и приветливыми. К двоим обращались «милорд», но имен она не разобрала и жалела, что не сможет удовлетворить любопытство дяди Кларенса, когда вернется домой.

– Неужели это мисс Мэллоу с набобом? – спросила Хетта Дэмлера, устремляя монокль на ложу, где сидела Пруденс.

– Да, конечно, это она. Как она хорошеет, когда улыбается. Обрати внимание на коллекцию старых распутников вокруг нее – Севилья знает, что делает. А мисс Мэллоу зря согласилась сидеть с ним в ложе одна. Ну, ну, она высоко летает.

– Там Барримор. Черт возьми, Севилья не должен был знакомить ее с ним. – Дэмлер нахмурился.

– Почему бы тебе не зайти к ним, пока антракт не кончился?

– Чтобы придать компании благопристойный вид? Боюсь, что это произведет совсем обратное впечатление.

– Оно и верно. Бросаться из одних объятий в другие – слишком вызывающе. Легкомысленным джентльменам понравилось бы. Но Сибилла не будет в восторге.

– Мисс Мэллоу не относится к той же категории женщин, что и… – он указал взглядом на свою обольстительницу, которая надула губки, недовольная, что он переключил внимание на другой объект.

– Советую предупредить ее, чтобы остерегалась этой своры. Они не для нее.

– Обязательно. – Он бросил последний недовольный взгляд через партер и повернулся к своей даме.

В эту ночь Пруденс анализировала свои переживания. Мистер Севилья не оставил глубокого следа в ее душе. Она вскоре забыла о нем и вернулась к мысли о другом. Чувство к Дэмлеру начинало выходить из-под контроля. Она поняла, что интерес к нему становится все глубже, чем было бы разумно допустить в ее положении. Она не годилась для романтических отношений. Для этой цели он предпочитал Несравненных, вроде своей сегодняшней спутницы. Молва утверждала, что все красавицы Лондона мечтают о нем. Как нелепо с ее стороны надеяться, что он питает к ней нечто большее, чем дружеское расположение. С самого начала она знала, что этого не было и не будет. Удивляться следовало тому, что она привлекала его как друг. «Ну, ты, умница-благо-разумница, – говорила она себе, – настало время пустить в действие свое благоразумие и поставить себя на место. Нечего сидеть за письменным столом в ожидании, когда он соблаговолит зайти. Если твой друг зайдет, отлично ты будешь рада видеть его. Даже счастлива, но это неважно. Ты не должна показывать этого нельзя, чтобы он догадался или даже заподозрил. Он принимает тебя почти за мужчину».