Текст книги "Босоногая баронесса"

ГЛАВА 3

Оливия и Хетти были не настолько уж наивны, чтобы вообразить себе, что есть на свете что-то более важное, чем поездка по магазинам, которая и была предпринята на следующее же утро. Крайне необходимо было посмотреть, что есть в продаже, а также нужно было как следует разглядеть туалеты лондонских дам.

Лаура опасалась, что Оливия для поездки вновь наденет свой зеленый костюм с медными пуговицами. Предусмотрительно она зашла к ней и как раз застала Оливию и ее горничную Фанни, деревенскую девушку лет двадцати пяти – двадцати шести, перебирающими платья в гардеробе.

Внешне Фанни напоминала кухарку, причем не только своими фартуком и чепчиком, но и полным отсутствием хотя бы отдаленного намека на элегантность, хотя обычно горничные настолько элегантны, насколько это позволяют подаренные им поношенные платья госпожи.

– Что мне одеть, кузина? – спросила Оливия и застыла в ожидании ответа.

Впервые Лаура получила возможность обследовать полностью весь гардероб Оливии. Зрелище нельзя было назвать веселым. Сколько же денег было ухлопано на приобретение этих дорогих тканей и на пошив лишенных вкуса платьев, пригодных разве что для презентации жены мясника в Корнуолле! Однако недостаток состоял главным образом в излишествах. Лаура надеялась, что опытная портниха сумеет усмирить это буйство нелепых фантазий. Она выбрала скромный костюм и голубую накидку.

– Бог мой! – воскликнула Фанни. – Неужели вы в самом деле наденете эту старую тряпку, в то время как шкаф ломится от новых платьев? Вас поднимут на смех, мисс Ливви!

– Мисс Харвуд лучше знает, что сейчас носят, – произнесла Оливия и протянула Фанни платье, но в ее словах не было уверенности.

Трудно было разобрать невнятное ворчанье Фанни, сводившееся, по всей видимости, к тому, что мисс Харвуд боится соперничества. Когда горничная вышла, Лаура спросила:

– Ты всегда позволяешь своим слугам высказываться столь свободно?

– Не обращай внимания на Фанни! – ответила Оливия. – Она, конечно, брюзга, но я не могу плохо с ней обращаться, потому что она меня любит, как сестра.

Прежде чем покинуть дом, оставалось преодолеть еще одно препятствие, а именно – запретить показываться на оживленных улицах Лондона в берлине.

– Она слишком громоздка, застопорит любую улицу, перекроет движение, – объяснила Лаура. – Даже наша дорожная карета великовата, но, так как у нас нет выбора, нам придется пользоваться ею.

– А как же моя спина? – требовательно вопросила Хетти.

– В нашей карете сиденья жестче, чем в вашей, – уверила ее миссис Харвуд.

Настойчивость Лауры вызвала легкую неприязнь к ней, но в конце концов дамы сели в карету Харвудов, установив перед этим для спины Хетти специальную обитую войлоком доску, к которой тетушка испытывала большие чувства уважения и привязанности и которую называла не иначе как „душкой-откидушкой“. Миссис Тремур привезла ее с собой из Корнуолла на тот случай, если спинки стульев лорда Монтфорда окажутся недостаточно твердыми.

Когда они проезжали по Нью-Бонд-Стрит и можно было, протянув руку, дотронуться до других экипажей, Хетти признала, что берлина, действительно, не подходит для Лондона.

– Нужно купить карету для города, – сказала она так же спокойно, как если бы речь шла о новой шляпе.

– Друг Лауры все устроит, – поддержала тетушку Оливия. – Он также приобретет для меня лошадь на аукционе в Таттерсоллзе.

– Кто этот джентльмен, Лаура? – поинтересовалась Хетти. – Не черкнешь ли ты ему записку с приглашением навестить нас?

Лаура понятия не имела, о ком идет речь, а потому она сказала:

– Я подумаю.

Единственное имя, которое пришло ей при этом на ум, было именем их кучера. Ну что ж, в случае крайней нужды Паркинз справится с поручением.

Покинув карету, дамы провели восхитительный час, от одного магазина переходя в другой, накупая безделушек и разглядывая туалеты встречных женщин.

– Леди скуповаты на наряды, – пришла к выводу Хетти. – У нас дома по воскресеньям в церкви Св. Ивза вы могли бы увидеть шляпы и получше!

Лаура внимательно рассматривала в витрине коллекцию шелковых примул, угадывая, не добавят ли они модного шика ее прошлогодней шляпке, как вдруг кто-то дотронулся до ее руки, и мужской голос произнес:

– Мисс Харвуд, если не ошибаюсь?

Лаура удивленно обернулась и узнала мистера Медоуза. Вряд ли она могла назвать его другом, но – одним из старых знакомых. Хотя он и не жил в одном с ними церковном приходе, но имел в нем родственников, и потому время от времени мистер Медоуз появлялся на приходских сборах. Почтенный холостяк с небольшим состоянием и довольно приятной внешностью, он не принадлежал к типу джентльменов, способных внушить страсть. Это был высокий, несколько неуклюжий мужчина с темными волосами и правильными чертами лица, однако, ему не хватало той живости, что могла бы даже позволить ему слыть красавцем.

– Мистер Медоуз? Какой приятный сюрприз!

– Вы в Лондоне? Прибыли на Сезон? – спросил он.

– Да, с кузиной.

Лаура представила всех дам, и они немного поболтали, стоя среди уличной толпы.

Если бы Лаура встретила мистера Медоуза в Уитчерче, они просто перекинулись бы парой фраз, но, встретившись в таком большом городе, как Лондон, они ощутили большую близость.

Мистер Медоуз вежливо попросил позволения угостить дам чашечкой кофе. Хетти живо заинтересовалась предложением, и, не тратя лишних слов, мистер Медоуз провел дам в закусочную.

– Где вы остановились? – спросил и получил ответ мистер Медоуз.

– Надеюсь, вы навестите нас в свободную минутку, мистер Медоуз, – сказала Лаура. – У нас не так много знакомых в Лондоне.

– Барон Пильмур в городе? – спросил мистер Медоуз и убедился в том, что подозревал: баронесса приехала для того, чтобы найти себе мужа.

– Откуда вы? – спросил он ее с возросшим интересом.

– Я из Корнуолла, – ответила Оливия.

– У вас было долгое путешествие, – произнес мистер Медоуз, улыбаясь баронессе и Хетти Тремур.

– Мы никогда бы не проделали его, если бы не наша берлина, – сказала Хетти. – Старая дорожная карета причиняет, правда, некоторые неудобства проезжающим по дороге, но зато в ее салоне прекрасные условия для длительного путешествия.

На лице мистера Медоуза появилась легкая улыбка удивления:

– Берлина, вы говорите? Думаю, я… видел ее. У нее зеленая круглая крыша?

Он встретился глазами с Лаурой. Она вспыхнула.

– Миссис Тремур собирается купить городской экипаж, – сказала Лаура.

– А мне хотелось бы приобрести скаковую лошадь, – добавила Оливия, подбрасывая Лауре многозначительный взгляд.

Лаура догадалась, чего она добивается, и так как мистер Медоуз был настроен чрезвычайно дружелюбно, она решила попросить:

– Может быть, вы дадите нам совет, мистер Медоуз, мы всего лишь женщины, а иногда так нужна в делах мужская помощь.

Нет лучшего способа польстить джентльмену, как попросить его совета по поводу лошадей и карет. Мистер

Медоуз знал с полдюжины великолепных экипажей, упряжек, лошадей, и в течение следующего получаса дамы с удовольствием перечисляли ему свои нужды. Оливии требовался резвый скакун, а что касается кареты, то мистеру Медоузу дали понять, что деньги не составляют проблему, главное и единственное требование – твердая спинка сиденья.

После двух чашек кофе мистер Медоуз проводил дам к карете и обещал посвятить остаток дня решению их проблем, чтобы вечером зайти с отчетом.

– Он истинный джентльмен, – сказала Хетти и в очередной раз повторилась. – Я так благодарна тебе, Лаура, за то, что ты поехала с нами. Мы с Ливви понятия не имели, как раздобыть экипаж и лошадей.

К ленчу дамы вернулись домой. Лаура была в прекрасном настроении. Она радовалась, что мистер Медоуз вовремя пришел ей на помощь, но едва ли один единственный джентльмен мог составить необходимый для успешного дебюта Ливви круг знакомых. Обсуждая это со своей матерью, они решили, что раз уж они встретили мистера Медоуза, надо бы черкнуть пару слов миссис Обри, тете мистера Медоуза. Именно ее он навещал в Уитчерче. Она была надменна и деспотична, но могла открыть для них некоторые лондонские двери.

– Не успели они окончить письмо, как к дверям подошел Коллинз и объявил:

– Миссис Обри с визитом к миссис Харвуд.

В Уитчерче миссис Обри считалась почтенной и влиятельной дамой. Она жила в прекрасном особняке. Ее сестра вышла замуж за лорда Перри, а сама она отхватила члена Парламента. В „Долине Дубов“ ей случалось появляться лишь в преддверии выборов.

В большом пруду Лондона миссис Обри была, конечно, мелкой рыбешкой, но в их положении и мелкую рыбешку не стоило отвергать. К тому же, год назад миссис Обри выпускала в свет свою единственную дочь, а потому должна была быть аu courant[3]3
  аu courant (фр.). – в курсе дела, хорошо информирована


[Закрыть], что необходимо для успешной презентации девицы.

Высокая леди с острыми чертами лица, успешно тратившая свое содержание на шикарные туалеты, вплыла в особняк на Чарльз-Стрит без обычной надменности. Она расточала улыбки, но даже во время приветствия Харвудов не отрывала оценивающего взгляда от баронессы. Оливия была целью ее визита. Вельможная дама надеялась, что ее племянник сможет окрутить самую богатую невесту Сезона. Ей предстояло разведать планы Харвудов в отношении девушки.

Мисс Обри огорчилась, обнаружив, что Оливия, хотя и не писаная красавица, но, однако, вовсе не дурна собой: значит, соперничество будет жестоким, жаль. Высокий рост девушки не смутил миссис Обри, ее племянник сам повыше каланчи.

– Я тотчас же отправилась к вам, как только Роберт сообщил мне, что встретил вас, мисс Харвуд, – произнесла она, фальшиво улыбаясь Лауре – Зная, что в вашем списке приглашений скоро не останется свободного местечка, я решила поторопиться, чтобы заручиться вашим согласием отобедать у меня, скажем… завтра?

Баронесса и Хетти не отрывали глаза от Лауры, ожидая указаний

– Так как мы приехали вчера, то пока мы еще не очень заняты, и очень мило с вашей стороны пригласить нас, миссис Обри, – ответила Лаура и продолжала. – Мы как раз обсуждали наши предназначенные к выходу туалеты. Может быть, вы подскажете нам, к какой модистке лучше обратиться?

– В это время года все они очень заняты, но я попрошу позаботиться о вас свою портниху, мадам Дюпуи. У француженок особый шик, вы не находите?

– Да, конечно, – согласилась Лаура и упомянула мадам Ля-Ри из Андовера.

Миссис Обри сделала комплимент баронессе по поводу дома лорда Монтфорда, выразила восхищение мужеством Оливии и миссис Тремур, решившихся на столь утомительный путь из Корнуолла, и хвалила все подряд, что только попадалось ей на глаза и язык.

Подали чай. За чаепитием Лаура намеками пыталась выведать, какие развлечения готовит им Сезон.

– О ком все говорят в этом году, так это о лорде Хайятте, – сказала миссис Обри. – Он у всех на устах.

Стремительная слава этого человека дошла до Уитчерча, но не достигла Корнуолла. Лаура сразу вспомнила это имя:

– Художник? Я видела копию его портрета леди Эмили Купер.

– Леди Эмили чрезвычайно довольна портретом, Хайятт изобразил ее красавицей, – сказала миссис Обри, пренебрежительно приподняв бровь. – О, да! Он великолепный художник! У него сейчас выставка в Сомерсет-Хаус. Народ валит толпами. Все леди Лондона соперничают между собой, стремясь добиться от него согласия нарисовать их.

Прикрыв рукою губы, миссис Обри дала понять, что поделится сейчас с ними чем-то особо ценным:

– По секрету, свою дочь я и близко бы не подпустила к этому человеку. Беспутник! Он выставляет напоказ свою любовницу, леди Деверу, вдову баронета. Говорят, она легкомысленна и фривольна, но ее принимают повсюду с тех пор, как она опутала Хайятта. Она чудовищно хороша собой, судя по ее портрету.

– Надеюсь, мы не слишком упадем в собственных глазах, если сходим взглянуть на работу мистера Хайятта, – неуверенно сказала миссис Харвуд.

– Ни в коем случае не упустите эту возможность! Вы встретите там все общество. Я уже видела выставку, но Роберт еще не был, и он собирается посетить Сомерсет-Хаус. Я скажу ему, что вы тоже интересуетесь выставкой, – миссис Обри взглянула пытливо и с опаской: не всплывет ли имя еще какого-нибудь собирающегося сопровождать их джентльмена.

Невероятно, но Роберт, как оказывается, опередил всех. Факт вдвойне замечательный, если учесть, что обычно Роберт медлительнее улитки.

Прежде чем окончательно откланяться, миссис Обри взяла дам под свою опеку на весь следующий день: утром она пришлет к ним мадам Дюпуи, во второй половине дня Роберт повезет их на выставку, а вечером они отобедают у нее. Окрыленная успехом, она направилась к подругам хвастаться, что помогает своим соседям по Уитчерчу в презентации богатой невесты, баронессы Пильмур – сорок тысяч приданого, не считая имения и оловянного рудника в Корнуолле!

Вечером заехал мистер Медоуз, чтобы доложить о своих успехах в поисках кареты и лошади для Оливии. Он уверил дам, что будет счастлив сопровождать их в Сомерсет-Хаус завтра днем.

Баронессе Пильмур, проводившей обычно дни в верховой езде, а вечера в картежных играх со слугами, ее новая жизнь казалась безумно интересной.

– Пока мы не найдем для вас нечто совершенно потрясающее, вы можете пользоваться моим экипажем, – сказал мистер Медоуз.

Его глаза встретились с глазами Лауры, и она вновь заметила в них улыбку. На минутку, пока Оливия помогала миссис Харвуд поудобнее пристроить „душку-откидушку“ Хетти Тремур, они остались наедине, и мистер Медоуз наклонился к Лауре и сказал:

– Я правильно понял, что берлина баронессы – именно та самая колымага, что застопорила вчера движение на расстоянии десяти миль к востоку от Лондона?

– Совершенно верно, мистер Медоуз, и чем скорее вы найдете подходящий для города экипаж, тем лучше.

– В витрине одного из магазинов вывесили карикатуру. Берлину окрестили Черепахой. Весь город сгорает от желания узнать, кто ее владелец. Баронесса, безусловно, станет самым большим оригиналом Сезона.

Его шутливый тон подсказал Лауре, что любопытство города рано или поздно будет удовлетворено.

– Мы упали в глазах общества, даже еще не представ перед ним? – рассмеялась она.

– Напротив, когда я упомянул, что встретил баронессу, полдюжины джентльменов потребовали, чтобы я их представил ей, и то, что о ней ничего неизвестно, возбудило сильнейшее любопытство. Вы будете на балу у леди Морган в конце недели? Это первый большой прием Сезона.

Лаура нахмурилась, как бы припоминая, получено ли приглашение.

– Я не уверена…

– Обязательно приходите, – настаивал мистер Медоуз.

– Не могу сказать, знакома ли баронесса с леди Морган, но точно знаю, что я нет.

– Тетя все устроит!

„Душку-откидушку“, наконец, установили. Общая беседа продолжалась еще минут двадцать, после чего мистер Медоуз откланялся.

– Самое лучшее сейчас для нас – это лечь спать, – сказала Хетти. – Завтра нас ждет суматошный день. Не знаю, может, достаточно будет сопровождения мистера Медоуза в Сомерсет-Хаус? Как ты думаешь, Лаура, мне обязательно идти на выставку с вами?

– Нет, если вам удобнее остаться дома, мэм, – ответила Лаура.

– Я пойду на обед к миссис Обри, но что касается всего остального… Мне кажется, мы можем положиться на мистера Медоуза. Он позаботится о вас и не позволит мистеру Хайятту добраться до Ливви.

Наподобие Лауры, мистер Медоуз в глазах миссис Тремур поднялся до высоты божества.

Ночью, лежа на огромной кровати, покрытой балдахином, Лаура не могла поверить, что все обернулось так удачно – благодаря мистеру Медоузу! При более близком знакомстве этот джентльмен оказался лучше, чем она о нем думала. Она даже заметила у него чувство юмора, которое прежде не знала за ним.

В Лондон Лаура приехала без надежд на замужество, но сейчас ей показалось возможным хотя бы пофлиртовать с мистером Медоузом.

Она заснула счастливым сном младенца, чтобы, проснувшись, окунуться в бурные события следующего дня.

ГЛАВА 4

Мадам Дюпуи показалась Оливии тираном. Баронесса Пильмур, хоть и прислушивалась к советам, все же имела свое мнение. Но, к несчастью, в ее понятии нагромождение украшений и означало элегантность. Она возражала, чтобы с ее платьев сняли кружева, блестки, ленты, банты, пуговицы.

– Не могут быть одновременно цветы и кружева на лифе, ma chere[4]4
  ma chere (фр.). – моя дорогая


[Закрыть], – говорила мадам Дюпуи. – Они скроют ваше ожерелье.

– Мое бриллиантовое ожерелье достаточно велико, его ничто не скроет, – хмурилась Оливия и неохотно соглашалась. – Ну хорошо, раз уж вам так хочется, отпорите кружева.

– Но цветы и бриллианты не сочетаются друг с другом, – приходила на помощь мадам Дюпуи Лаура, и модистка с ней искренне соглашалась. – Оставь, Ливви, кружева, а цветы сними.

Обнаруживая солидарность кузины с мадам Дюпуи, Оливия медленно поддавалась уговорам. Она заключила, что в Лондоне понятия не имеют о красоте, но не хотела настаивать на своем очевидном превосходстве.

Перед уходом мадам Дюпуи обратила внимание на прически обеих дам и порекомендовала месье Ля-Пьерра, который с волосами творил чудеса. Было уговорено, что он посетит их следующим утром.

– Жаль, если в Лондоне локоны не в моде, – заранее расстроилась Оливия. – Будет обидно, когда месье Ля-Пьерр обкорнает нас как пару овечек!

– Уверена, он превосходно пострижет. Ты ведь не хочешь чрезмерно отличаться от других леди, Ливви? – сказала Лаура. – Стремление выделиться и привлечь к себе внимание необычной внешностью может быть сочтено вульгарным.

– Ну если ты так считаешь, кузина… – протянула Оливия. – А интересно, понравится ли мистеру Медоузу моя новая прическа?

– Ты найдешь parti[5]5
  parti (фр.). – партия в браке


[Закрыть] получше, чем мистер Медоуз, Ливви! С твоим приданым и титулом ты можешь рассчитывать на какого хочешь жениха.

Оливия взглянула с хитрою улыбкой:

– Ты выдала себя! У тебя самой tendre[6]6
  tendre (фр.). – нежная любовь


[Закрыть] к мистеру Медоузу? Если это так, скажи мне откровенно, и я не буду строить ему глазки, я еще не успела влюбиться.

Лаура не сомневалась, что как только Оливия встретит более интересного джентльмена, она тотчас же забудет мистера Медоуза.

– Мы с ним просто друзья, – сказала Лаура, – и я надеюсь, ты никому не будешь строить глазки, иначе тебя примут за девицу легкого поведения.

– А как же мне дать джентльмену знать, что мне приятны его ухаживания?

– Существуют более тонкие способы. Можешь улыбаться и быть любезной в обращении с ним.

– Разве не со всеми надо быть любезной?

– Со всеми, но ты можешь быть чуть любезнее с теми, к кому благоволишь.

– То есть вести себя так, как ты с мистером Медоузом? Я видела, как вы вчера шептались! Что он сказал?

– Он говорил о вашей берлине.

– A! – улыбнулась Оливия, она решила, что был выражен восторг.

Наступило время ленча, а потом надо было готовиться к поездке в Сомерсет-Хаус, где они собирались посмотреть портреты прекрасных дам, написанные Хайяттом. Мистер Медоуз прибыл точно в срок, прихватив с собой для подарка конфеты. Он собирался их преподнести, как особую любезность, баронессе, но с ужасом заметил, что непроизвольно отдает их Лауре, первой встретившей его. Она не возразила и скромно приняла подношение.

– Прекрасным дамам, – сказал мистер Медоуз, улыбаясь Оливии.

Несмотря на то, что Оливия обожала кузину, ей показалось, что сейчас Лаура зря опередила ее. Мистер Медоуз принес эти конфеты для нее – об этом ей сказала его улыбка.

Когда они подошли к карете, Оливия с удовольствием отметила, что мистер Медоуз выбрал место рядом с ней.

– Вот один из экипажей, которые я собираюсь предложить вам, баронесса, – пояснил он. – Владелец одолжил его, чтобы вы испробовали и оценили карету. Скажите ваше мнение.

То была вполне подходящая для дам коляска, но Оливия намекнула мистеру Медоузу, что простая черная карета, лишенная всяких украшений, не совсем то, что она имела в виду. Оливия нашла ее „довольно простенькой“ и заявила, что эта карета нагоняет на нее тоску. Мистер Медоуз смутился, помрачнел и заметил, что можно было бы изобразить на дверцах фамильный герб баронессы.

– Мне не нравится черный цвет. Похоже на катафалк, – сказала Оливия. – Мне подошло бы что-нибудь поярче, с позолоченными украшениями, с бархатными подушками, мягкой новой кожей, вот что я имела в виду. А в этом экипаже мало свободного места, одни сидения! В нашей берлине есть даже складной стол!

Бедный Медоуз печально осознал, что баронессе требуется еще одна берлина, такая же, как прежняя, просторная внутри, но при этом достаточно компактная снаружи, чтобы вписаться в оживленные улицы Лондона.

– Вчера утром я видела леди Сифтон в довольно милой темно-зеленой четырехместной коляске с позолоченными украшениями, – вспомнила Лаура. – Она чем-то похожа на эту.

– Но она не черная! – твердо произнесла Оливия.

Подъехав к Сомерсет-Хаус, они обнаружили длинный ряд стоявших без движения карет и решили выйти из экипажа и остаток пути пройти пешком.

– В Лондоне всегда так оживленно? – спросила Оливия, испуганно оглядываясь по сторонам. – Дома у нас не бывает подобного множества людей даже на ярмарках!

Медоуз улыбнулся Лауре поверх головы Оливии, давая понять, что благосклонно принимает деревенскую простоту баронессы.

– Лорд Хайятт – повальное увлечение этого года. В прошлом году все сходили с ума от лорда Байрона, – объяснил он обилие карет. – Лондонцы вечно в погоне за новыми впечатлениями.

Наконец, они протиснулись в выставочный зал и остановились у ближайшей стены, разглядывая картины. В противоположном конце комнаты толпились люди.

– Должно быть, там Хайятт, – сказал Медоуз. – Когда толпа поредеет, я постараюсь представить вам его.

– Мы не хотим знакомиться с ним, – откровенно заявила Оливия. – Миссис Обри сказала, что это для нас нежелательное знакомство. Давайте просто посмотрим картины и уйдем прежде, чем кто-либо представит его нам.

Услышав столь пренебрежительный отзыв об известном художнике, Медоуз удивленно захлопал глазами. Все лондонские дамы умирали от желания встретиться с лордом Хайяттом. Медоуз учился с ним в одной школе, и, хотя они не были закадычными друзьями, поддерживали приятельские отношения.

Восхищаясь картинами, они продвигались вдоль стен. То были портреты светловолосых леди и леди с волосами цвета вороного крыла, и одна была прекраснее другой, и каждая изображалась в позе, подчеркивающей ее очарование. Томная блондинка с вплетенными в прическу цветами полулежала в шезлонге. Брюнетка в костюме для верховой езды гордо откидывала назад голову, как бы бросая вызов всему миру.

– Но дамы в Лондоне не так красивы, как эти на портретах! – воскликнула Оливия. – Что-то мне не попадались на глаза подобные красавицы на улицах, и здесь, на выставке, я их не вижу. Полагаю, лорд Хайятт стал популярен потому, что изображает дам красивее, чем они есть.

– Отчасти так, – согласился Медоуз.

Он остановился перед самым очаровательным в зале портретом.

– За исключением леди Деверу, – добавил он, любуясь черноволосой красавицей с выразительными глазами и печальной улыбкой.

Она сидела на ярком стуле в голубом наряде, нитка жемчуга обвивалась вокруг шеи, на спинке стула примостилась обезьянка, придававшая красоте леди ошеломляющий контраст.

– Она на самом деле хороша, – выдохнул мистер Медоуз.

– Ни одна смертная женщина не может быть столь прекрасна, – сказала Лаура.

– Взгляните сами! Вот она входит в зал.

Дамы дружно повернули головы. Мистер Медоуз оказался прав, картина была великолепна, но в жизни красота леди Деверу потрясала еще боле. Нежно-фиолетовое одеяние, усиливающее великолепие ее неземной внешности, окутывало фигуру до пят, chapeau[7]7
  chapeau (фр.). – шляпа


[Закрыть] с широкими полями изысканно опускалась на одну сторону, ее кожа напоминала матовость деревенских сливок, а глаза были звездами на вечернем небе, их окаймлял черный бархат ресниц. На этот раз леди Деверу была без обезьянки, которую обычно повсюду брала с собой, сегодня Мачо остался дома. По мере ее приближения к толпе, собравшейся в другом конце комнаты, посетители выставки отворачивались от картин и провожали взглядом ожившую красавицу с портрета.

Когда леди Деверу прошла мимо, к Оливии вернулся, наконец, дар речи, и она сказала:

– Тетушка Тремур говорит, что мне надо заказать портрет, пока я в Лондоне, и так как все дамы на портретах лорда Хайятта выглядят бесподобно, мне бы хотелось, чтобы мой портрет писал именно он. Боюсь, однако, меня сочтут легкомысленной. Но если бы он стал приходить в наш дом на Чарльз-Стрит, моя тетя и кузина опекали бы меня.

– Вынужден вас разочаровать, баронесса, – ответил Медоуз. – Лорд Хайятт работает только у себя в мастерской. Он выстроил специальное здание позади собственного особняка на Парк-Лейн. В нем должное освещение, необходимые подставки и все прочие необходимые принадлежности. Он нигде, кроме своей мастерской, не работает, и в его доме ему никто не мешает.

Лауре показалось, что в Хайятте есть что-то от напыщенного осла, раз он старается подобными чудачествами привлечь к себе дополнительное внимание.

– Не думаю, чтобы сэр Томас Лоуренс был столь же непреклонен в отношении того, где ему работать, – сказала она, – а он лучший художник Лондона!

– Однако, у сэра Лоуренса тоже есть студия, – ответил Медоуз.

– Но все же, как мне стало случайно известно, Лоуренс уехал на неделю в Крей-Фут и там пишет портрет леди Кастлеру, – сказала Лаура.

Единственным источником ее сведений о поездке Лоуренса в загородное имение Кастлеру была светская хроника одного из журналов.

– Нет смысла просить Хайятта рисовать где-либо в другом месте, – твердо сказал Медоуз. – Он даже Наследного Принца заставил позировать в мастерской, заявив, что в Карлтон-Хаус ему слишком жарко.

– Он рисовал Наследного Принца? – воскликнула Оливия. – О, тогда я обязательно должна заказать у него свой портрет! Но тетушка ни за что не согласится отправиться в его мастерскую, так как стулья там, наверняка, окажутся слишком мягкими для ее спины.

– Я буду счастлив сопровождать вас, если мисс Харвуд присоединится к нам, – предложил Медоуз.

– Тебе лучше сперва переговорить с тетей, – посоветовала Лаура кузине. – Не мне решать, но, если она согласится, я, конечно, стану сопровождать тебя и мистера Медоуза. Однако вряд ли она согласится, раз этот джентльмен слывет повесой.

– Хайятт очень занят. Возможно, у него расписаны заказы на несколько месяцев вперед, – сказал Медоуз, предлагая таким образом оставить эту тему разговора.

В конце зала возникло смятение. Было любопытно взглянуть, как лорд Хайятт встречает леди Деверу, и Лаура, как и большинство остальных посетителей зала, повернулась в ту сторону. На миг толпа расступилась, и она увидела высокого мужчину, дамы протягивали к нему руки и произносили ласковые слова. Леди Деверу скрылась в толпе, но вскоре Лаура вновь увидела ее.

– Хайятт! Послушайте, Хайятт! – окликнула леди Деверу художника.

Хайятт обернулся и направил на нее ледяной взгляд:

– Леди Деверу, – произнес он, сухо кланяясь, – рад снова видеть вас, но вы пришли взглянуть на картины, не смею задерживать.

Красивые губы леди Деверу болезненно сжались, в бесподобных глазах блеснули искры гнева. Будь она от Хайятта на расстоянии вытянутой руки, без сомнений, она ударила бы его. Но он уже отвернулся и решительными шагами направился к двери. Хватающие за рукава поклонницы затрудняли его продвижение.

Оливия ничего не заметила или не сумела понять.

– Кто этот джентльмен с красивым и порочным лицом? – спросила она мистера Медоуза.

– Это и есть лорд Хайятт, – объявил Медоуз с такой гордостью, что можно было подумать, он несет личную ответственность за уникальность художественного дара лорда.

Лаура взглянула повнимательней, и ей показалось, что перед ней не человек, а образ.

– Он выглядит так, как будто сам нарисовал себя, – сказала она и улыбнулась своему неожиданному и несколько странному высказыванию.

Она хотела сказать, что лорд Хайятт привлекательнее, чем выглядят в жизни мужчины. Дамы на его портретах идеализированы: ресницы чуть длиннее, глаза чуть больше, выражение лица очаровательнее. Сам же Хайятт во плоти являл собой идеал мужественности без изъянов. Его волосы, аккуратно подстриженные, блестели как водная гладь на солнце, темные глаза сверкали на загорелом лице. Лаура попробовала подыскать сравнение, которое подошло бы чертам его лица, и потерпела неудачу. Они не были суровыми, но и безвольными не были: подбородок был тверд, челюсть тяжела, губы были слегка приоткрыты в улыбке, обращенной к одной из дам, вцепившейся в его костюм. Лауре показалось, что эта улыбка – сахарная глазурь на пироге, своим сиянием она могла растопить ледники гор. Лорд Хайятт, стряхнув с себя руку, исчез за ближайшей дверью

Лаура вспомнила о леди Деверу и обернулась взглянуть, следует ли она за лордом. Леди Деверу стояла, не тронувшись с места. Она уже не казалась прекрасной, черты лица застыли в страшной маске, глаза сузились, в них таилась месть.

– Он вышел через боковую дверь. Мы перехватим его на выходе, – воскликнул Медоуз и торопливо увлек за собой дам.

Когда они были уже на улице, открылась дверь на углу здания и показалась светло-желтая голова. Прежде чем выйти, Хайятт огляделся по сторонам. Лауре пришло в голову, что он похож на загнанного, преследуемого на охоте зверя.

Он увидел мистера Медоуза и улыбнулся.

– Медоуз! Я не заметил тебя на выставке, – произнес он приятным голосом.

Пока он говорил, его темные глаза успели осмотреть дам. Пара провинциальных барышень, решил он. Одна слишком молода и безыскусна, чтобы вызывать интерес, а другая – не первой молодости, как раз одна из тех дам, за которой, как он полагал, мог бы ухаживать Медоуз.

– Баронесса, мисс Харвуд, это лорд Хайятт, художник, – сказал Медоуз. – Хайятт, я хочу представить тебе баронессу Пильмур из Корнуолла и ее кузину мисс Харвуд.

Дамы сделали реверанс, Хайятт поклонился и пробормотал:

– Очень рад, очень рад.

– Я никогда не видела ничего прекраснее ваших картин, – сказала Оливия. – Вы напишете мой портрет?

– Безумно заманчиво, безумно, – улыбнулся Хайятт, – но – боже! – у меня заказов невпроворот, – он развел руками, выражая полнейшую невозможность удовлетворить просьбу и свое безграничное горе из-за этого вынужденного отказа.

– Полагаю, у вас полно работы потому, что вы, мне кажется, изображаете дам на портретах намного привлекательнее, чем они есть на самом деле, не имея в виду леди Деверу. Она и в жизни ошеломляюще красива. Меня удивляет, что вы покинули зал, как только она появилась, – наивно сказала Оливия то, что думала.

У Хайятта был вид человека, которого только что окатили ушатом холодной воды, его глаза широко раскрылись, челюсть отвисла и целую минуту он не находил слов. Но самообладание, в конце концов, вернулось к нему, и он выдавил из себя некоторое подобие улыбки.

– Все слухи! Мы с леди Деверу не так уж близки! Я опаздываю на встречу, простите, – сказал он, бросив взгляд на Медоуза.