Текст книги "Свет твоих глаз"

Ему внезапно захотелось преодолеть расстояние между ними, схватить ее, обнять и…

И что?

Пьер потряс головой, отчего с мокрых волос посыпались брызги. Он заставил себя встряхнуться и сбросить наваждение.

Анжелика была ему другом. Она всегда любила его как брата. Именно это она наверняка до сих пор и испытывает к нему. Разве нет?

Он пригладил руками волосы, сгоняя с них лишнюю воду, и взглянул на Анжелику из-под ресниц.

Она отвернулась, румянец заливал ее щеки все больше. Non. Она не могла чувствовать к нему ничего, кроме старой дружбы. И ему лучше относиться к ней, как к подруге, и только. Пьер натянул рубашку, одергивая ее, чтобы не липла к влажной коже.

Анжелика ничего не сказала, занявшись капором, под который старательно прятала свои огненные прядки. Когда она вновь к нему обернулась, даже воротничок был поднят до самого подбородка, скрывая синяки на шее.

С ног до головы закрытая самой простой одеждой, она выглядела монашкой, и это ему не нравилось. Волосы Анжелики были слишком красивы для того, чтобы их прятать.

– Тебе бы стоило ходить без капора.

Она покачала головой:

– Если Эбенезер увидит меня без головного убора, он запрет меня в комнате на целый месяц.

Пьер начал натягивать сапог на влажную ногу.

– Насколько я понял, Эбенезер до сих пор над тобой измывается?

Она помедлила с ответом, и ее лицо потемнело.

– Теперь, когда Терезы уже нет, он делает все, чтобы превратить меня в святую.

Пьер так и замер со вторым сапогом в руках. Где-то в отдалении слышалась песня вояжеров, прибывших на остров.

– Мне жаль Терезу. Я слышал о том, что с ней случилось.

Анжелика кивнула с явно притворным спокойствием:

– Она не хотела уезжать.

– Так Эбенезер заставил ее выйти за Дункана? – Пьер так и думал, но не был в этом уверен. Знал только, что старый торговец хвастался, будто выиграл себе юную красивую женушку, предложив самую высокую цену.

Анжелика подтянула воротничок повыше.

– После смерти мамы Эбенезер быстро устал от Терезы. Она была слишком независимой и дерзкой. Он не раз предупреждал ее, что, если она не будет слушаться, он ближайшей же весной выдаст ее замуж.

Пьер нахмурился при мысли о том, как Эбенезер обращался с Анжеликой и ее сестрой, о постоянном контроле, о грубости, о недостатке тепла. Наверное, именно поэтому матушка принимала Анжелику как родную.

Именно матушка уговаривала их с Жаном принять Анжелику, тогда еще маленькую девочку, в свои игры. Матушка пыталась привлечь и Терезу, но та была старше и ее не интересовали ни рыбалка, ни постройка фортов, ни бег наперегонки по тропинкам острова.

Анжелика подошла к краю пруда.

– Мне кажется, что Терезе просто не хватило сил выжить в лесной глуши.

– Стремнины опасны даже для опытных вояжеров. – Ее глаза смотрели печально, но прямо. – Она не просто упала, Пьер.

Он кивнул, ощутив отчаянье, таившееся под ее печалью. Анжелике удавалось притворяться спокойной, какой Пьер не раз видел ее в присутствии строгого отчима, но он знал, что она девушка с характером и яркими чувствами. Ему всегда это нравилось. Она была искренней и честной.

– Все торговцы, приезжавшие прошлой осенью, говорили, что Тереза выбросилась из каноэ. Сознательно. – Ее взгляд буквально умолял Пьера возразить.

Но до Пьера доходили те же слухи – вести о том, что Тереза была так несчастна, что решила покончить с собой, лишь бы не быть женой торговца мехом.

– Мне жаль, Анжелика. – Он жалел, что не может ее утешить. Но, по правде говоря, жизнь торговца пушниной не подходила женщине, разве что речь шла об индианках.

Пьер сунул ногу во второй сапог. После всех проблем, которые он испытал за последние пять лет жизни в лесной чаще, он полностью понял, почему отец был так против его решения присоединиться к торговцам мехами. Были долгие переходы вдали от дома. А когда отец возвращался, он был слишком занят на ферме, чтобы уделить время своим сыновьям и жене. Не говоря уже о том, сколько он пил, не в силах потом сдержать своей злости и вымещая ее на семье.

Пьер не мог винить отца в том, что тот хотел отправить сына в школу в Детройте, запрещая становиться вояжером. Отец лишь хотел не дать Пьеру повторить свои ошибки. Возможно, если бы он тогда понял, что отец действительно его любил и хотел защитить… Это не изменило бы того факта, что он занялся торговлей мехом. Торговля пушниной и лесная дичь были у него в крови. Но, вероятно, он не стал бы сыпать теми, полными ненависти, словами. И, возможно, не совершил бы столько грешных ошибок.

Анжелика склонилась к воде:

– У меня есть несколько рыб для Мириам, ты мог бы их отнести.

Он тихонько присвистнул, когда девушка вынула кукан с рыбой из небольшой запруды между валунами.

– Вижу, ты стала отличной рыбачкой.

– Я справляюсь.

– Не просто справляешься, учитывая, что всему, что ты знаешь, тебя учил лучший рыбак на острове.

– Лучший рыбак? – Она улыбнулась. – Сомневаюсь, что этот рыбак до сих пор лучший.

– Это вызов? – Он тоже ответил улыбкой, радуясь, что серьезный разговор и тяжелые мысли остались позади.

– Ты не примешь мой вызов. – Она сняла с кукана трех рыбин и протянула ему. – Потому что я наверняка выиграю.

– Завтра на рассвете. Встреть меня на западном берегу, и посмотрим, кто из нас лучше.

Ее улыбка наконец отразилась и в глазах.

– Я и так знаю, кто лучший.

– Боишься проиграть? – Он просто не мог сдержаться и не дразнить ее.

– Вовсе нет. – Анжелика сунула рыбу ему в руки. – Вот. Отнеси их Мириам.

Он принял подарок. Рыбины оказались очень крупной форелью. Чешуя сияла на солнце, и в животе заурчало, напомнив ему, для чего он изначально сюда собирался.

Анжелика подхватила оставшуюся связку рыбы.

– Матушка сегодня спрашивала о тебе, – сказал Пьер, понимая, что не готов пока с ней расстаться. – Когда ты не появилась до рассвета, она начала волноваться.

– Эбенезер меня наказал. – По ее лицу пробежала тень. – Но я знала, что ты сможешь о ней позаботиться.

Позаботиться о ней. От этих слов он поежился.

– Я хочу, чтобы ты знала, – сказал он, – я невероятно благодарен тебе за все, что ты делала для матушки.

Анжелика покачала головой:

– Это ничего…

– Для меня это все. Она рассказала мне о том, что ты сделала, как приходила к ней каждое утро, принося еду и дрова, как разводила ей огонь, как готовила рыбу.

– Я сожалею лишь, что не сделала большего.

– Она сказала, что ты часто отдавала ей собственную еду и уходила голодной.

– Мы все голодали. – Она взглянула на рыбу, которую ему отдала, и на ее лице мелькнуло голодное выражение. – Если бы только не блокада… Британцы настояли на том, чтобы мы продали им все свои припасы.

– Точнее, ограбили вас, – процедил Пьер сквозь зубы, и его злость на англичан, и без того с каждым днем нараставшая, стала еще сильнее. С самого приезда на остров он узнал, что английские суда с провизией были отрезаны от острова американцами, и командующий фортом решил скупить запас на зиму у местных с острова и материка.

Островитяне и местные индейцы, естественно, не желали расставаться с таким трудом добытыми припасами. Но им не оставили выбора. Либо они приносили еду в форт и принимали жалкую плату, либо припас конфисковали без всякого вознаграждения.

Так или иначе, сложно было всем. Зимовать пришлось впроголодь. А Анжелика, он ясно это видел, до сих пор была голодна.

Он вспомнил сверток с едой, который она оставила вчера на столе, ту маленькую порцию, которую она принесла матушке. Неужели это была ее личная порция?

– Возвращайся со мной на ферму и присоединяйся к нам с матушкой за завтраком, – сказал он. – Я сделаю тебе лучшие рыбные котлеты на свете.

Ее брови взметнулись вверх.

– Ты? Готовишь?

– Oui. Ты не поверишь, но я стал вполне приличным поваром.

– Ты прав. Я не верю.

– Тогда тебе правда стоит попробовать мою стряпню.

Она взглянула на солнце, оценивая время, и покосилась в сторону города:

– К половине четвертого мне нужно быть в другом месте.

– Ты вернешься задолго до этого.

Пьер напрягся в ожидании ее ответа. Больше всего ему хотелось приготовить ей пир, хоть как-то отблагодарив за все, что она зимой сделала для матушки. Ему хотелось ее накормить, увидеть, как голодное выражение ее глаз сменяется удовольствием.

– Пожалуйста, ma chérie. От моей готовки еще никто не умирал… пока что.

– Приятно слышать.

Он улыбнулся.

Она помедлила, но все же ответила на его улыбку.

– Как же я могу устоять после того, как ты обещал меня не убить?

– Вот и хорошо. Пойдем. Давай наперегонки.

– Мы больше не можем бегать.

– Почему нет? Боишься, что я все еще быстрее тебя?

– Пьер Дюран, твоя самоуверенность никуда не делась, верно?

– Но ведь я всего лишь сказал правду.

Он наслаждался тем, что она с готовностью включалась в дружескую перепалку и отвечала ему без стеснения.

Анжелика приподняла подол юбки, что позволило Пьеру мельком заметить ее босые ноги. Пьер покосился на собственные сапоги. Неужели у нее нет обуви?

– Ладно, можем побегать в другой день…

Она рванулась вперед и исчезла в кустах, оставив его глазеть вслед.

– Кто последний, тот чистит рыбу! – крикнула она через плечо.

Он сорвался с места и, догоняя ее, понял, что счастлив вернуться домой. Он и не предполагал, что ему будет дано такое почувствовать.

Глава 7

Пьер откинулся на спинку кухонного стула, скрестил руки на груди и почувствовал, как его, несмотря на пустой желудок, наполняет довольство.

Анжелика поднесла ко рту вилку с последним кусочком рыбной котлеты. С закрытыми глазами принюхалась, втягивая аромат, как делала перед каждым укусом, и отправила котлету в рот. Жевала она медленно, наслаждаясь каждой крошкой рыбы и картофеля, из которых он слепил котлеты.

Пьер не мог не смотреть, как она ест. Это было все равно что любоваться прекрасным закатом.

– Пьер, это так вкусно, – сказала она с полным ртом как минимум в десятый раз с начала завтрака.

Улыбка матушки была невероятно искренней, а в глазах блестели слезы, словно ее радость от удовольствия Анжелики была почти так же сильна, как от собственной сытости.

Он настоял на том, чтобы женщины съели все, что он приготовил. Сам Пьер всегда мог выпросить еды у кого-то из своих людей и поесть позже. В крайнем случае можно закупиться у англичан. Пока же он смотрел на матушку и Анжелику – особенно на Анжелику, – которые наслаждались каждым кусочком.

Девушка открыла глаза. И от вида ее чудесных алых губ, сложившихся в довольную улыбку, Пьер почувствовал, как сжимается сердце в груди.

– Ты ошибался, – сказала она.

– Я никогда не ошибаюсь.

– На этот раз ошибся.

Солнечный свет, просачиваясь сквозь тонкие занавески, золотил ее растрепавшиеся кудряшки, превращая их в красно-каштановую корону. Во время гонки к коттеджу капор сполз ей сзади на шею, и волосы вновь окружили лицо ореолом. Пьер этому радовался.

– Ты почти убил меня своей стряпней. – Она положила вилку на опустевшую тарелку и тоже откинулась на стуле.

– Что? Я почти убил тебя? Не может быть.

– Да. Я едва не умерла от удовольствия. – В ее глазах сияло искреннее восхищение. – Я уже и не помню, когда в последний раз получала такое удовольствие от еды.

Ее искренняя похвала грела не хуже солнечных лучей.

Тепло наполнило Пьера до самой макушки. Он взял свою кружку с кофе и отпил, позволив богатому вкусу оттенить удовольствие, которого он уже давным-давно не испытывал.

– А особенно мне понравилось в угощении то, что впервые чистить и разделывать рыбу пришлось не мне. – Анжелика обхватила свою чашку ладонями и вдохнула густой свежий аромат.

Ему не хотелось даже думать о горьком чае из морских желудей, который он выплеснул в траву, или о том, когда в последний раз Анжелике и матушке доводилось пить настоящий кофе.

– Однако победила ты благодаря жульничеству, – сказал он.

Анжелика в ответ мило улыбнулась:

– Не успела я даже подумать, что ты научился принимать поражения, как положено большому мальчику…

– У тебя была фора, и ты срезала дорогу.

– Мириам, кажется, Пьеру нужен носовой платочек, чтобы поплакать на эту тему.

Матушка тихонько рассмеялась:

– Так приятно снова слышать ваши перепалки… Мне так их не хватало!

Матушка уже не выглядела такой изголодавшейся и усталой, какой он увидел ее вчера перед очагом, когда на коленях молил о прощении.

Ее лицо просияло при появлении Анжелики, запыхавшейся и растрепанной после гонки домой. Матушка обняла девушку, и ее явно покинули все тревоги, мучившие с рассвета, когда Анжелика не появилась. О своем беспокойстве матушка не обмолвилась ни словом, но почти все утро провела на коленях в молитве. Пьер же, пока работал, в свою очередь, возносил благодарные молитвы за то, что матушка, без сомнения, каждый день его отсутствия так же молила Господа смилостивиться над ним. И он был уверен, что эти молитвы не раз спасали его в сложные дни и вовремя вновь обратили к Господу.

Пьер потянулся через стол, нашел руку матушки и сжал ее. Ему было больно думать о том, как одиноко ей было жить в пустом коттедже, когда даже зрение ее покинуло, приковав к месту.

– Я рада, что ты дома, Пьер, – сказала она, накрывая второй рукой его руку и хватаясь за Пьера так, словно никогда больше не хотела его отпускать.

Теперь, оказавшись дома, как он мог ее бросить? Как он мог снова оставить ее одну, беспомощную и беззащитную? Но как он мог остаться?

Анжелика вглядывалась в его лицо. Ее улыбка поблекла, словно она почувствовала его мысли об отъезде, и в глазах мелькнул упрек – тот же, с которым она смотрела на Пьера прошлый раз, когда пришла.

Она за что-то на него злилась? Но за что Анжелика могла на него злиться? И как такое вообще возможно, она же всегда его обожала?

Анжелика посмотрела на свой кофе и вымученно улыбнулась:

– А я обрадуюсь приезду Пьера, если он пообещает каждое утро чистить рыбу.

Ему отчего-то не нравилась сама мысль о том, что она может в нем разочароваться, пусть даже в мелочи. Потребность убрать это разочарование оказалась неожиданно сильной.

– Я готов вечно чистить рыбу, если это сделает тебя счастливой, – тихо сказал он в надежде, что ее карие глаза вновь засветятся теплом.

Он действительно не возражал против чистки рыбы. Это давало ему возможность наблюдать за Анжеликой, не привлекая ее внимания. Первым делом она расфыркалась по поводу нового ожога на руке матушки. Затем обработала его мазью и перевязала тряпицей. После этого опорожнила и вымыла ночной горшок, подмела пол и принесла охапку соломы, чтобы матушке было из чего плести шляпы. Она даже помогла матушке расчесать и заплести волосы, собрав их в высокий узел.

– Вечно чистить рыбу? – спросила Анжелика.

– Oui, и разделывать без костей, и делать тебе рыбные котлеты, когда захочешь.

Часть прежнего света вернулась в ее глаза, и Пьер успокоился.

– Рыбные котлеты каждое утро действительно сделали бы меня счастливой.

– Если ты позже зайдешь на обед, – предложил он, – я сварю уху, вкуснее которой ты никогда не пробовала.

– Ты искуситель, Пьер, но не сегодня. – Она взглянула в окно, на солнце, и оттолкнулась от стола, отодвигая стул. Ножки заскрипели по полу, означая конец разговора и их времени вместе.

– Ты ведь еще не уходишь, правда? Я думал, тебе будет интересно послушать мои рассказы о приключениях в диких лесах.

Он снова шутил, надеясь добиться от нее еще одной улыбки. Но Анжелика покачала головой, наклонилась и поцеловала матушку в щеку.

– До свидания.

По лицу матушки пробежала тень. Она так щурилась на Анжелику, словно пыталась заставить свои глаза снова видеть.

– Ангел, что-то случилось?

– Все хорошо.

Но лицо матушки так и осталось мрачным.

– Пьер говорил, что битва с американцами будет совсем скоро. А когда американцы придут и овладеют островом, Жан сможет вернуться домой.

Пьер тревожно заерзал. Он не был до конца откровенен с матушкой. Да, американцы придут. Это неизбежно. Но он вовсе не был уверен, что они смогут отбить остров, учитывая, какое количество индейцев англичане призвали в поддержку своему гарнизону на Мичилимакинаке. Вскоре еще больше индейцев в боевой раскраске прибудут на остров. Вместе с сотней свежих солдат Королевского Ньюфаундлендского полка, которых полковник Мак-Дугал привез с собой, англичане станут сложной добычей.

Ему придется каким-то образом отправить с острова письмо, дать американцам знать о том, что шансы сместились не в их пользу.

– Жан скоро будет дома, – повторила матушка. – И тогда ты сможешь переехать к нам насовсем.

Щеки Анжелики вспыхнули румянцем.

Пьер выпрямил спину:

– А зачем ей ждать возвращения Жана? Почему бы просто не остаться жить у нас?

Анжелика шагнула было к двери, но матушка успела поймать ее за руку.

– Эбенезер не позволит Анжелике выйти за Жана, потому что тот не принял присягу…

– Выйти за Жана? – От изумления Пьер даже вскочил на ноги. – Анжелика собирается выйти за Жана?

Румянец на щеках Анжелики стал ярче, она понурила голову.

Пьер коротко хохотнул:

– Да с чего бы вдруг Анжелике захотелось стать женой Жана? – Он никак не мог представить ее со своим младшим братом. Жан был слишком тихим и серьезным для такой веселой девушки, как Анжелика.

– Да, – сказала матушка, счастливо улыбаясь. – Жан и Анжелика помолвлены. И как только он вернется, они поженятся, даже если Эбенезер будет возражать. Правда, Анжелика?

Анжелика покосилась на Пьера. Он лишь молча стоял, совершенно ничего не понимая. Матушка не шутит?

Анжелика вздохнула, расправила плечи и взглянула ему в глаза:

– Это правда. Я обручена с Жаном.

Он вымучил улыбку:

– Анжелика, ты ведь шутишь?

– Это не шутка. Я стану его женой. – В ее глазах появился прежний упрек. – И я благодарна ему за то, что он попросил моей руки. Именно такой мужчина мне и нужен.

– Да уж, именно такой и нужен, если ты хочешь проскучать до конца своих дней.

Анжелика прожгла его взглядом и, сумев отнять у матушки руку, зашагала к двери.

– Пьер, ну что ты говоришь? – в голосе матушки прозвучал мягкий упрек. – Жан хороший.

– Я не спорю с тем, что он хороший. Просто считаю, что он не подходит Анжелике.

Анжелика рывком распахнула дверь.

– До свидания, Мириам, – бросила она через плечо, подхватила связку рыбы и выскочила из дома.

Пьер только фыркнул. Да с чего его так беспокоит, что Анжелика и Жан собираются пожениться? Разве он не должен радоваться за них, пусть даже они не подходят друг другу?

– Так будет лучше для них обоих, Пьер, – сказала матушка. – Жан счастлив с ней. И с Жаном ей будет куда лучше и безопаснее.

Пьер все смотрел на распахнутую дверь.

– Просто новость застала меня врасплох, вот и все.

– Иди за ней и извинись.

Матушке не стоило и просить. Он уже шагал вслед за ней к двери.

* * *

Анжелика пробиралась по заросшему травами полю в сторону тропки, ведущей в город.

Какое Пьер имел право вот так врываться в их жизнь и, спустя столько лет, высмеивать ее избранника? Что он знал о ее жизни? Или о жизни Жана, если уж на то пошло? Как он мог судить о том, что им нужно?

Фыркнув, она забросила утренний улов на плечо, не беспокоясь ни о том, что пропахнет рыбой, ни о том, что слизь с чешуи попадет на платье.

– Анжелика! Подожди! – раздался за спиной голос Пьера.

Она больше не хотела говорить с ним о Жане.

Ей было стыдно обсуждать свои планы на свадьбу, хотя чего здесь стыдиться? Жан обладал всеми качествами, которые она хотела видеть в своем муже. Он будет рядом с ней целыми днями. Он не исчезнет внезапно по первому зову чащи. И он искренне ее любит. Пьер не имеет права высмеивать ее решение выйти за Жана. Особенно после того, как сам ее бросил.

– Анжелика, пожалуйста. – Пьер поравнялся с ней. – Ты же понимаешь, что я говорил не всерьез.

– О нет, ты взвесил каждое слово. – Все ее тело сопротивлялось и хотело остаться с ним, поэтому Анжелика стала шагать еще шире.

Все утро – от плаванья в пруду до бега к хижине через лес, чтобы вместе позавтракать, – ее переполняла прежняя девчоночья влюбленность в Пьера, которую, как ей казалось, она давно переросла.

Она так тщательно латала разбитое сердце, когда он покинул остров. И вот всего за одну ночь и половину утра он умудрился вырвать все швы, и сердце вновь открылось ему навстречу.

– Анжелика, прошу тебя, остановись. – Он с легкостью выдерживал ее ускоренный темп. – Веришь или нет, но я пытаюсь извиниться.

От этих слов она застыла на месте. Нет, она не может позволить себя обмануть. Слишком уж хочется остаться с ним, хвататься за любую причину еще немного побыть вместе.

Его пальцы поймали ее за плечо, разворачивая к себе.

Пьер возвышался над ней, и его красивое лицо, прочерченное морщинками от волнения, его темные глаза, глядящие прямо ей в душу, были настолько искренними, что сопротивляться им было сложно. Густые волнистые волосы спадали ему на лоб.

– Я не хотел тебя расстроить, – промолвил Пьер. – Наверное, дело в том, что я до сих пор считаю тебя своей младшей сестричкой, оттого мне так сложно представить, что ты уже выросла и можешь выйти замуж, особенно за моего младшего брата.

От искренности его слов сопротивление Анжелики растаяло, словно снег.

Во рту все еще таял вкус рыбных котлет, удовольствие от полного живота – редчайшее за последние месяцы чувство – еще больше мешало ей долго злиться или расстраиваться.

– Я не так уж и юна, чтобы выйти замуж. Мне восемнадцать, если ты не забыл.

– Я помню. – Он смотрел на ее растрепавшиеся волосы и вдруг, к ее изумлению, коснулся одной из прядок у щеки, пропустил между пальцами, отслеживая спираль до самого подбородка.

Анжелике хотелось прижаться щекой к его ладони. Но она удержалась.

– Если ты любишь Жана, если ты счастлива с ним, то кто я такой, чтобы сомневаться в твоем решении?

Любит ли она Жана?

Вдали, в сырой чаще, засвистела желтая камышовка.

Анжелика свернула к опушке, в тень душистых сосен.

Как бы она ни любила тепло майского солнца, согревавшего ее голову, безопаснее было спрятать яркие волосы под капор и скрыться в подлеске.

Возможно, она и любила Жана лишь простой сестринской любовью, но с Жаном было безопасно. А это для нее главное. Он защитит ее, с ним она сможет почувствовать себя дома.

После того как Пьер уехал, Жан каждый день навещал ее. В то время ей было одиноко, и она нуждалась в компании. Они проводили вместе бесчисленные часы за работой, прогулками, разговорами. Жан был так добр к ней. Он так старался помочь навсегда забыть дружбу с Пьером.

– Ты прав, – сказала она, справившись с комком в горле. – Не тебе оспаривать мои решения. Тебя не было рядом пять лет и снова не будет через пять дней. А потому, прошу, не говори больше ничего о нас с Жаном.

С этими словами она вывернулась из его пальцев и снова зашагала через поле.

Пьер остался на месте, и Анжелика не смогла не остановиться.

– Но ты злишься на меня за что-то еще, ведь так? – спросил он мгновение спустя.

Анжелика сделала еще пару шагов и снова остановилась, развернувшись к нему лицом. Между ними желтела длинная прошлогодняя трава, сквозь которую тут и там пробивались свежие зеленые стрелы.

Его плечи поникли. Пьер сунул пальцы за пояс штанов, словно не зная, куда еще девать руки.

Она не нашлась с ответом. Да, если не обманывать себя, стоит признать, что она на него злится. Злится, потому что он вернулся домой и вновь, за такое короткое время, оживил ее чувства к нему.

– Так на что ты злишься? – повторил он вопрос.

Не сказать ли правду? Но чего она добьется, дав ему знать, что он разбил ей сердце своим уходом?

И когда он снова уйдет, ее сердце окажется снова разбито.

– Прошу, скажи мне, что я сделал не так, Анжелика. Мне невыносима мысль о том, что ты на меня злишься.

– Ах, всего-то?

Морщинки на его лбу разгладились.

– Ты злишься потому, что я не навещал маму?

Если бы только поэтому. Она тихо вздохнула:

– А тебе не кажется, что стоило бы ее проведать? На твоем месте я бы ни минуты не медлила с визитом.

– Поверь, мне очень хотелось ее увидеть. Я даже остановился и наблюдал за ней в окно, хотя мне давно пора было убираться с острова. – Он внимательно на нее посмотрел. – Что, впрочем, обернулось к лучшему.

– Но зачем ты вообще тогда приплывал?

Он помедлил, оглянулся на коттедж, затем на заросший сорняками огород, опустевший сарай, одичавшие поля и, наконец, на лес вдалеке за ее спиной. Покачал головой и понизил голос:

– Для нас обоих было бы безопаснее притвориться, что тем утром меня на острове не было.

Она хотела продолжить расспросы, выяснить причину его беспокойства. Но у нее не осталось времени. Если она не успеет привести себя в порядок перед чаем с мисс Мак-Дугал, Эбенезер наверняка ее накажет.

– Пообещай мне только одну вещь, Пьер.

– Что угодно.

– Пообещай, что больше ты не исчезнешь так надолго, чтоб причинить Мириам боль.

Его губы изогнулись в нежной улыбке.

– Обещаю.

И злость, свившая гнездо в ее груди, испарилась, как туман под утренним солнцем.

– Я был дураком, оставив свою семью. Теперь я это вижу. Но я изменился, Анжелика. Ныне я другой человек и пытаюсь жить во славу Господню. Я докажу тебе, что я уже не тот глупый мальчишка.

Ей так хотелось поверить Пьеру, поверить, что он действительно повзрослел за время своего отсутствия.

– И как же ты собираешься доказывать, что ты уже не глупый мальчишка? – поддела она. – Прекратишь окатывать водой ничего не подозревающих купальщиков и пугать их до полусмерти?

Он улыбнулся:

– Конечно нет. Для этого мне нужно слишком уж измениться, а чудеса нынче редки.

– Ну и как же ты тогда докажешь, что свернул со своего дикого пути? – Она никогда не уставала препираться с ним и надеялась, что этого недолгого веселого времени вместе хватит, чтобы дождаться его следующего возвращения на остров.

Его лицо вдруг стало серьезным, он вновь посмотрел на коттедж. В темных глазах появилось выражение, от которого она вздрогнула, несмотря на теплое солнце.

– Я решил… – начал он, но осекся и напрягся всем телом, расправил плечи, словно собираясь с силами. – Я решил остаться еще на несколько недель. Починю что смогу, засажу огород и поля.

Сердце Анжелики пропустило несколько ударов. Его слова были слишком хороши, чтобы быть правдой. Она не смела двигаться, даже дышать, боясь, что он сейчас закончит разговор шуткой и выяснится, что он лишь в очередной раз решился ее подразнить.

– Куплю несколько кур, дойную корову, может быть, еще и свинью.

Сердце вновь застучало, в этот раз с отчаянной волной радости и изумления – а еще жуткого желания подбежать к нему и обнять.

– Почему ты молчишь? – Его лицо вдруг потемнело от беспокойства. – Думаешь, я совершаю ошибку, решив остаться?

Она покачала головой.

– Нет. – Слова давались ей с трудом. – Это замечательное решение.

Улыбка вернулась на его уста.

– И как, сумеешь вытерпеть меня еще пару недель?

– Возможно. – Все ее тело дрожало при мысли о том, что она проведет с ним больше времени, чем смела даже мечтать. – Ты тот еще медведь, но пару недель я смогу с этим мириться.

Он искренне рассмеялся, отчего у Анжелики заболели щеки – она не могла сдержать широкой довольной улыбки.

– Ты милая девочка, ma chérie. Я очень рад, что ты не изменилась.

– Я изменилась, – возразила она. Ей не хотелось, чтобы Пьер по-прежнему считал ее маленькой девочкой.

Но он уже шагал обратно к коттеджу.

– Помни! – выпалила Анжелика ему вслед. – Я стала настоящим мастером рыбалки.

Он подмигнул, обернувшись:

– И ты не забывай. Завтра. На рассвете. На западном берегу. Там и увидим, кто из нас мастер.

Анжелика смотрела, как он шагает прочь, и ей очень хотелось крикнуть вслед, что она не девочка и не его сестра, что она уже взрослая женщина. Но чего она может добиться такими словами?

Пьер лишь рассмеется и снова будет ее дразнить.

Да и какая разница, что он о ней подумает?

Это не имеет никакого значения, верно?