Текст книги "Корабль невест"

Глава 9

Обходы всех открытых и галерейных палуб, а также орудийных башен проводились достаточно часто, а после наступления темноты через неравномерные промежутки времени. К 11 часам вечера все женщины должны были лежать в кроватях, и дежурная женщина-офицер проверяла, все ли из них на месте… Подобные меры, хоть и не идеальные, оказались оптимальными из всего, что удалось разработать. Они были направлены на то, чтобы сдерживать проявления неподобающего поведения и препятствовать переходу вечеринок с участием женщин на стадию логического завершения.

Капитан Джон Кэмпбелл Эннесли

Нил Маккарт. Авианосец «Викториес»

Седьмой день плавания

Звук сигнальной трубы, усиленный громкоговорителями, эхом разнесся по палубе B. Несколько мужчин, находившихся палубой ниже, поморщились, а один даже зажал уши руками. Их заторможенные, неловкие движения служили неопровержимым доказательством участия в восьми ночных вечеринках в узком кругу, по непроверенным данным проведенных в предыдущие дни. Примерно пятнадцать человек выстроились возле офиса командира корабля, одиннадцать из них ждали разбирательства по поводу изложенных в рапорте правонарушений, остальные – проступков, совершенных во время последней увольнительной на берег. В обычных условиях такие дисциплинарные мероприятия проводились через день-два после выхода корабля из порта, не позже, но – с учетом экстраординарного характера груза – необычно высокий уровень правонарушений свидетельствовал о том, что несение службы в штатном режиме на борту авианосца «Виктория» до какой-то степени еще не налажено.

Старшина корабельной полиции стоял перед одним из молодых матросов, которого с двух сторон поддерживали под руки два прыщавых приятеля. Толстым коротким пальцем старшина взял нарушителя порядка за подбородок и нахмурился, уловив явственный запах перегара.

– Уж не знаю, что бы сказала тебе твоя матушка, мой увядший цветочек, если бы увидела тебя в таком состоянии, но у меня есть неплохая идея. – Он повернулся к поддерживавшим его парням: – Это ваш кореш?

– Сэр.

– Как он сумел так набраться?

Парни, которые были примерно в той же кондиции, уставились себе под ноги:

– Не можем знать, сэр.

– Скотч со льдом, да? А не просто скотч?

– Не можем знать, сэр.

– «Не можем знать, сэр», – передразнил старшина, пригвоздив их хорошо отрепетированным гневным взглядом. – Да откуда уж вам знать!

Морской пехотинец Генри Найкол попятился к стене. Стоявший рядом с ним молодой маляр нервно мял разбитыми в кровь руками бескозырку. Тяжело дыша, он пытался сохранить выправку, несмотря на легкую качку. Они уже прошли самую опасную часть Великой Австралийской бухты, но расслабляться было еще рано.

– Сомс, да?

Парень, что помоложе, обреченно кивнул:

– Сэр.

– Найкол, в чем он обвиняется?

– В ссорах, нарушении порядка. И в пьянстве.

– Непохоже на тебя, Сомс.

– Нет, сэр.

Старшина покачал головой:

– Ты так и будешь за него говорить, Найкол?

– Да, сэр.

– Тогда постарайся потом хоть немного поспать. Сегодня ночью тебе снова заступать на вахту. А вид у тебя неважнецкий. – Он кивнул Сомсу. – Сомс, это не дело. В следующий раз постарайся работать головой, а не кулаками.

Старшина корабельной полиции перешел к следующему провинившемуся – дисциплинарное правонарушение, наркотики, алкоголь, – и Сомс бессильно сполз по стенке.

– Вы все за это ответите, – заявил старшина корабельной полиции. – Причем перед капитаном, а не перед старпомом, а капитан сегодня не в лучшем настроении.

– Меня накажут, да? – простонал Сомс.

При других обстоятельствах Найкол, возможно, попытался бы его разуверить, успокоить, внушить капельку оптимизма. Но поскольку он так и не вынул руку из кармана, в котором лежало письмо, у него не оставалось ни сил, ни желания поднимать кому-либо настроение. Он уже несколько дней не решался распечатать письмо, догадываясь о его содержании и страшась убедиться в своей правоте. И вот теперь, через семь дней после того, как они покинули Сидней, он уже знал.

Будто оттого, что он знал, ему стало легче!

– У тебя все будет в порядке, – сказал он.

Дорогой Генри!

Я немного разочарована, но нисколько не удивлена, не получив о тебя ответа. Еще раз хочу сказать, что мне очень жаль. Я не хотела делать тебе больно. Но ты так давно не давал о себе знать, а мне действительно очень нравится Антон. И он хороший человек, добрый человек, который очень внимателен ко мне…

Нет, это я отнюдь не в упрек тебе. Я понимаю, что мы были ужасно молоды, когда поженились, и, возможно, если бы не война… И тем не менее мы оба прекрасно знаем, что вся наша жизнь состоит из таких вот «если бы»…

Он прочел первый абзац и подумал, что, как это ни парадоксально, насколько легче было жить, когда письма подвергались цензуре.

Прошло не меньше двадцати минут, прежде чем неприятная процедура подошла к концу. Они помедлили у дверей капитанского офиса, затем Найкол провел молодого человека внутрь, и они отдали честь. Командир корабля Хайфилд, что-то записывавший в толстый журнал, сидел за письменным столом между капитаном морской пехоты и незнакомым лейтенантом.

Найкол слегка подтолкнул Сомса локтем.

– Бескозырка, – прошипел он, держа свой черный берет перед собой.

Сомс поспешно стянул головной убор.

Офицер, сидевший рядом с капитаном, зачитал обвинение: парень сцепился с другим маляром в кубрике. А еще он употреблял алкоголь, количество которого значительно превышало «пять капель», входящих в дневной рацион рядового состава.

– И как мы будем отвечать на обвинение? – продолжая писать, спросил командир корабля. У него был крупный элегантный почерк, немного не вязавшийся с его короткими толстыми пальцами.

– Виноват, сэр, – произнес Сомс.

Да, я виновата. И я слабая. Но, положа руку на сердце, если учесть, что за эти четыре года от тебя не было ни слуху ни духу, я вполне могла считать себя вдовой. Я три года пролежала без сна, молясь о твоем благополучном возвращении. Я каждый день говорила о тебе с детьми, даже тогда, когда мне казалось, будто ты нас забыл. А вернувшись, ты стал совсем чужим.

Наконец Хайфилд поднял глаза. Внимательно посмотрел на мальчишку и обратился к морпеху:

– Найкол, да?

– Сэр.

– Что вы можете сказать о характере этого молодого человека?

Найкол прочистил горло и собрался с мыслями:

– Он с нами чуть больше года, сэр. Маляр. За все это время вел себя образцово. Спокойный, трудолюбивый. – Найкол сделал паузу. – Хороший характер.

– Итак, Сомс, в свете столь блестящей характеристики, что превратило тебя в драчливого идиота? – (Парень виновато опустил голову.) – Смотри на меня, когда разговариваешь со старшим по званию.

– Сэр. – Сомс густо покраснел. – Это все моя девушка, сэр. Она… она должна была проводить меня в Сиднее. Мы с ней какое-то время гуляли. А она… Она оказалась среди тех, кто сейчас на палубе С, сэр.

Когда появился Антон и начал уделять мне внимание, это не означало, что он заменил мне тебя, Генри. Некого было заменять.

– …И он начал насмехаться надо мной… Ну а за ним и другие. Говорили, что я, типа, не могу удержать женщину. Вы ведь знаете, как это бывает в кубрике, сэр. Так вот они меня, типа, достали. Ну, я, похоже, и рассвирепел.

– Ты, похоже, рассвирепел.

Дети души в нем не чают. Ты всегда останешься для них отцом, и они это знают, но они обязательно полюбят Америку, где для них открываются самые широкие возможности, о которых нельзя было и мечтать в старой сонной деревушке в Норфолке.

– Да, сэр. – Сомс кашлянул в ладонь. – Мне очень жаль, сэр.

– Тебе очень жаль, – сказал командир корабля. – Итак, Найкол, ты утверждаешь, что до этого момента он был хорошим парнем, да?

– Да, сэр.

Хайфилд отложил ручку и потер ладони. Голос его был ледяным.

– Вы все знаете, что я не одобряю драки на моем корабле. Особенно пьяные драки. Более того, мне крайне неприятно обнаруживать, что на моем корабле без моего ведома проводятся светские мероприятия, причем с употреблением горячительных напитков.

– Сэр.

– Тебе все понятно? Я не люблю сюрпризов, Сомс.

И вот тут, дорогой, я должна сообщить нечто крайне для тебя неприятное. Я пишу тебе так срочно, потому что ношу под сердцем ребенка Антона, и мы с нетерпением ждем твоего согласия на развод, с тем чтобы мы с ним могли пожениться и воспитывать ребенка вместе.

– Ты позоришь флот.

– Да, сэр.

– И за это утро ты уже пятый человек, который обвиняется в злоупотреблении алкоголем. Ты это знал? – (Парень промолчал.) – Очень странно, если учесть, что на корабле, кроме вашей недельной нормы, по идее, не должно быть спиртного.

– Сэр. – Найкол откашлялся.

Капитан продолжал исподлобья смотреть на мальчишку:

– Я учту твои прежние заслуги, Сомс, и считай, что тебе повезло получить в заступники человека с безупречной репутацией.

– Сэр.

– Так вот, ты еще очень легко отделался. Пока только штрафом. Но я хочу, чтобы ты зарубил себе на носу одну вещь – можешь передать своим друзьям и тем, кто ждет в коридоре. Почти ничего не ускользает от моего внимания на этом корабле. Почти ничего. И если ты думаешь, что я не знаю о посиделках, проходящих в то время, когда команду корабля и его женский груз должны разделять не только стены, но и треклятые коридоры, то ты глубоко заблуждаешься.

– Я не хотел, сэр. Я не нарочно.

Я не хотела, чтобы все так обернулось. Но пожалуйста, Генри, не дай этому ребенку стать незаконнорожденным. Я тебя заклинаю. Да, я понимаю, что причинила тебе ужасную боль, но, умоляю, не надо срывать свою обиду на невинном младенце.

– Ты не хотел, – пробормотал Хайфилд и начал что-то быстро писать. – Ты не нарочно. Вы все не нарочно. – (В комнате вдруг стало тихо.) – Два фунта. И чтоб я тебя здесь больше не видел.

– Сэр.

– Налево кругом, шагом марш!

Матрос и морпех отдали честь и вышли из капитанской каюты.

– Два чертовых фунта, – снова нахлобучив бескозырку, сказал Сомс, когда они прошли мимо длинной очереди из нарушителей. – Два чертовых фунта, – пробормотал он одному из своих корешей. – Этот Хайфилд, чертов несчастный ублюдок.

– Не повезло.

Распаляемый обидой на такую несправедливость, Сомс ускорил шаг:

– Не понимаю, с чего это он вдруг прикопался ко мне. Все нудил и нудил. Я даже слова не сказал треклятым английским невестам. По крайней мере, не больше чем одной из них, черт бы ее побрал! Не то что этот чертов Тимс. Он каждый вечер водит в свой кубрик девчонок. Джексон мне все рассказал.

– Лучше держись от них подальше, – произнес Найкол.

– Что? – Сомс повернулся к Найколу, почувствовав едва сдерживаемое напряжение в его голосе. – С тобой все в порядке?

– У меня все прекрасно, – вынув руку из кармана, ответил Найкол.

Пожалуйста, напиши мне письмо или отправь телеграмму, когда сможешь. Я счастлива, что могу оставить тебе дом и остальное. По мере возможности я старалась содержать все в порядке. Не хочу еще больше осложнять тебе жизнь. Единственное, чего я хочу, – это чтобы ты меня отпустил.

Твоя Фэй

– Да, прекрасно, – повторил Найкол, размашисто шагая по коридору. – Прекрасно.

Дисциплинарное судебное разбирательство закончилось сразу после одиннадцати утра. Командир корабля Хайфилд положил ручку и жестом предложил Добсону, пришедшему несколькими минутами ранее, и капитану морской пехоты присаживаться. Стюарда послали за чаем.

– Плохо дело, – сказал Хайфилд, откинувшись на спинку кресла. – Мы всего неделю в море, а вы только посмотрите, что творится!

Капитан морской пехоты промолчал. Морские пехотинцы были дисциплинированными ребятами и никогда не пили на борту. Как правило, их привлекали для того, чтобы охарактеризовать того или иного моряка, или когда трения между моряками и морскими пехотинцами начинали переходить допустимые границы.

– Это создает напряженную обстановку на борту. И алкоголь. Когда еще мы имели столько случаев правонарушений на море по пьяной лавочке?!

Добсон и капитан морской пехоты сокрушенно покачали головой.

– Капитан, мы обыщем шкафчики. Постараемся вовремя потушить пожар, – заявил Добсон.

Из иллюминатора за их спиной открывался вид на ярко-синее небо и безмятежное море. Такая картина не могла не успокаивать, вселяя в сердце оптимизм. Но Хайфилда она отнюдь не радовала: все утро нога ныла и пульсировала, словно постоянно напоминая о его неудаче.

Утром, когда капитан одевался, он старался не смотреть на ногу – ее цвет вызывал беспокойство. Едва заметный багровый оттенок кожи говорил не о появлении здоровых тканей, а о том, что в ноге явно протекают нехорошие процессы. Если бы Бертрам, штатный судовой хирург, был на борту, капитан мог бы попросить его осмотреть ногу. Бертрам бы понял. Но Бертрам опоздал на корабль в Сиднее, и теперь ему предстоит предстать перед трибуналом, а его место занял чертов придурок Даксбери.

Упершись локтями в колени, Добсон наклонился вперед:

– Согласно докладам женщин-офицеров, они почти уверены, что по ночам происходит некое движение. Только прошлой ночью одной из них пришлось вмешаться в ситуацию, возникшую на палубе B.

– Драка?

Обменявшись понимающими взглядами, Добсон и капитан морской пехоты посмотрели на Хайфилда.

– Нет, сэр. Хм… Физический контакт между невестой и матросом.

– Физический контакт?

– Да, сэр. Он держал ее за… корму.

Хайфилд подозревал, что такое может случиться, предупреждал начальство. И все же ему будто дали под дых. Сама мысль о том, что, пока он тут сидит, подобные вещи творятся на борту его корабля…

– Я знал, что это непременно случится, – произнес он, заметив, к своему удивлению, что его собеседников сей факт встревожил гораздо меньше. И действительно, у Добсона был такой вид, словно он с трудом сдерживал улыбку. – Придется выставить дополнительные караулы из морских пехотинцев на ангарной палубе и у кубриков матросов и кочегаров.

– При всем уважении, сэр, – перебил его капитан морской пехоты, – мои парни и так дежурят по скользящему графику семь дней в неделю, и это помимо выполнения других задач. Я не могу заставить их прыгнуть выше головы. Вы сами видели, какой замученный вид у Найкола, и он не один такой.

– А так ли необходимо выставлять караул у дверей кубриков? – спросил Добсон. – Охрана из числа морских пехотинцев у кают невест плюс регулярные обходы блюстителей нравственности из женской вспомогательной службы – этого, безусловно, должно быть достаточно.

– Нет, совершенно очевидно, что недостаточно. Разве не так? Решительно нет, если нам уже сейчас приходится разгонять любовные вечеринки и тому подобное… Послушайте, мы лишь неделю назад покинули порт. И если пустим все на самотек, то один Бог знает, чем все может закончиться. – Перед его мысленным взором пронеслись жуткие картины совокупляющихся на мучном складе парочек, он представил себе багровые лица разъяренных мужей и представителей адмиралтейства.

– Ой да ладно вам, сэр! Я бы сказал, что просто надо учесть это на будущее.

– Что именно?

– Конечно, поначалу небольшие сбои непременно будут, особенно с учетом большого числа новых членов команды, но ничего такого, с чем мы не могли бы справиться. И вообще, после истории с «Индомитеблом» это, наверное, даже и к лучшему. Поскольку означает, что наши моряки потихоньку оклемываются.

До сих пор, возможно из соображений дипломатичности или нежелания бередить раны капитана Хайфилда, никто не заводил речь о потопленном корабле – по крайней мере, в контексте морального духа моряков. При упоминании названия корабля у Хайфилда окаменело лицо. Вероятно, чисто рефлекторно. Но скорее всего, из-за личности говорившего.

Тем временем Добсон, собравшись с мыслями, вкрадчиво произнес:

– Капитан, если не возражаете, можете возложить на нас дисциплинарные вопросы. Будет очень печально, сэр, если несколько шумных вечеринок подпортят вам ваш последний поход.

Язвительная речь Добсона, его уверенная, даже развязная манера держаться однозначно свидетельствовали о том, что думают о Хайфилде его моряки, хотя и не решаются произнести это вслух. Раньше Добсон в жизни не осмелился бы говорить подобным тоном со своим капитаном. Командир корабля был настолько ошеломлен таким плохо замаскированным нарушением субординации, что потерял дар речи. И когда стюард принес чай, он даже не сразу это заметил.

– Сэр, – начал капитан морской пехоты, который оказался несколько дипломатичнее Добсона, – полагаю, все возникшие за прошлую неделю проблемы были связаны с погодными условиями в бухте. Мне кажется, что как наши моряки, так и женщины воспользовались отсутствием проверяющих, для того чтобы повысить уровень… хм… взаимодействия. Еще несколько дней – и женщины потихоньку угомонятся, а экипаж привыкнет к их присутствию на борту. Я надеюсь, все образуется.

Хайфилд, терзаемый подозрениями, испытующе посмотрел на капитана морской пехоты. Но, в отличие от Добсона, морской пехотинец явно не хитрил и не лукавил.

– Значит, вы предлагаете пока оставить все как есть, да?

– Точно так, сэр.

– Согласен, сэр, – сказал Добсон. – Не буди лихо, пока оно тихо.

Демонстративно проигнорировав его, Хайфилд закрыл журнал и повернулся к капитану морской пехоты:

– Очень хорошо. Будем действовать осторожно. Но я хочу знать буквально каждый шаг, словом, абсолютно все, что происходит после десяти вечера. Расшевелите проверяющих – заставьте их протереть глаза и навострить уши. И если я замечу хотя бы намек на недостойное поведение – учтите, хотя бы намек, – то попрошу, не жалея сил, изничтожить это в самом зачатке. Не желаю, чтобы наш корабль обвинили в снижении военно-морских стандартов. По крайней мере, не под моим командованием.

Дорогая Дина!

Надеюсь, что ты, мама и папа поживаете хорошо. Не знаю, когда мне удастся отправить это письмо, но я все же рискнула написать, чтобы рассказать тебе о нашем морском путешествии. Оно потрясающее. Я часто думаю о том, как бы тебе здесь понравилось, а еще о том, в каких удивительных условиях оказалась. Надо же, а я еще сомневалась!

У меня появились три изумительные новые подруги: Маргарет, ее отец владеет большим поместьем неподалеку от Сиднея; Фрэнсис, она безумно элегантная и как медсестра творит настоящие чудеса; и Джин. Они намного интереснее наших прежних знакомых. А еще тут есть одна девушка, которая взяла с собой целых пятнадцать пар туфель! Слава богу, что я успела до отъезда пройтись по магазинам. Ведь так приятно щеголять в обновках, да?

Меня разместили в самой большой части корабля, неподалеку от капитанского мостика и походной каюты капитана. Нам сказали, что как только мы достигнем Гибралтара, то пассажиров пригласят на коктейль, а еще на корабль вроде бы сядут несколько губернаторов, так что я уже жду не дождусь.

Персонал из кожи вон лезет, желая нам угодить. Чтобы девушки не скучали, каждый день придумывают новое развлечение: рукоделие, танцы, самые последние фильмы. Сегодня днем я собираюсь посмотреть «Национальный бархат». Не уверена, что этот фильм уже дошел до Мельбурна, но, когда дойдет, советую, обязательно сходи на него. Девушки, которые его уже видели, говорят, что Элизабет Тейлор бесподобна. Моряки просто душки, всегда готовы услужить и балуют нас разными съедобными пустячками. И, Дина, за такую еду можно жизнь отдать. Будто они тут слыхом не слыхивали о продовольственных нормах. Тем более об этом противном яичном порошке, который мы все ненавидели! Поэтому можешь передать папе с мамой, что нет ни малейших поводов для беспокойства.

В дальнем конце корабля имеется прекрасно оборудованный парикмахерский салон. Быть может, когда закончу письмо, наведаюсь туда. Попробую предложить им свои услуги! Как ты, наверное, помнишь, миссис Джонсон всегда говорила, что никто не умеет укладывать волосы лучше меня! Как только приеду в Лондон, сразу же постараюсь найти приличный салон. Конечно, я непременно напишу тебе про Лондон. Я рассчитываю еще до приезда туда получить весточку от Иэна относительно его планов провести каникулы в Лондоне.

Как я уже писала, надеюсь, что вы все поживаете хорошо, и, пожалуйста, поделись радостными новостями обо мне с нашими старыми друзьями. Ой, совсем забыла: когда ты получишь это письмо, твой сольный концерт уже состоится. Надеюсь, он пройдет хорошо. Напишу еще, когда появится свободная минутка!

Твоя любящая сестра Эвис

Эвис сидела в буфетной на полетной палубе и смотрела в забрызганный соленой водой иллюминатор на кружившихся вокруг корабля чаек и на бездонное синее небо. За те полчаса, что ушли у нее на написание письма, она уже сама успела поверить в изложенную ею версию своего морского путешествия. Причем до такой степени, что почувствовала глубочайшее разочарование, когда, подписавшись, обнаружила, что сидит в ржавом протекающем ангаре и кругом не гости на коктейле или чудесные новые подруги, а поцарапанные носы самолетов на палубе, какие-то непонятные парни в грязных комбинезонах, морская вода и соль, запахи подгоревшей еды, машинного масла и ржавчины.

– Эвис, чашечку чая? – Над ней, практически положив на деревянный стол свой огромный живот, склонилась Маргарет. – Пойду налью. Кто знает, а вдруг чай успокоит твой желудок.

– Нет, спасибо. – Эвис сглотнула, представив себе вкус чая.

И на нее тотчас же накатила волна тошноты, словно в подтверждение того, что, отказавшись, она поступила совершенно правильно. Она так и не сумела привыкнуть к вездесущему запаху авиационного топлива, который ее повсюду преследовал, прилипал к одежде, попадал в нос. И сколько бы она ни прыскалась духами, ей все равно казалось, будто от нее пахнет, как от механика из машинного отделения.

– Ты должна хоть немного поесть.

– Выпью стакан воды. Может быть, крекер, если у них найдется.

– Бедная ты бедная. Гляжу, тебе хуже всех приходится.

На полу виднелись три большие лужи. В них отражался падающий из иллюминатора свет.

– Уверена, это скоро пройдет. – Эвис постаралась беззаботно улыбнуться. Ведь в жизни нет таких невзгод, которые нельзя было бы преодолеть с помощью милой улыбки, – так говорила ее мама.

– У меня тоже такое было на раннем сроке. – Маргарет похлопала себя по животу. – Даже подсушенный тост не могла в себе удержать. И чувствовала себя ужасно несчастной. Даже странно, что меня не укачивает, как вас с Джин.

– Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?

– Не вопрос. Прости, Эв. Пойду принесу чая.

Эв. Если бы ей не было так плохо, она непременно одернула бы Маргарет. Нет ничего хуже, чем уменьшительно-ласкательные имена. Но Маргарет уже поковыляла к прилавку, оставив ее наедине с Фрэнсис, тем самым еще больше испортив Эвис настроение.

За последние несколько дней Эвис поняла, что во Фрэнсис есть нечто очень странное. Нечто такое, что донельзя смущало Эвис. Слишком уж она замкнутая, и даже когда сидела молча, то возникало неприятное ощущение, будто она тебя оценивает. Конечно, Фрэнсис могла быть очень любезной: она приносила Эвис таблетки от тошноты, проверяла, нет ли у нее обезвоживания, но при этом ее манера поведения была крайне сдержанной, словно она, Фрэнсис, находила в Эвис нечто такое, что напрочь отбивало желание сблизиться. Будто Фрэнсис какая-то особенная!

Маргарет рассказала, что Фрэнсис получила отказ, когда предложила помочь в лазарете. Эвис даже позволила себе позлорадствовать, мысленно гадая, чем это, интересно, Фрэнсис не устроила военно-морской флот, но тут же подумала, насколько было бы легче, если бы Фрэнсис, с ее постным лицом и неумением поддержать беседу, не отсвечивала бы весь день в каюте. Эвис обвела взглядом другие столы. Сидевшие за ними девушки беззаботно болтали, будто знали друг друга миллион лет. Они уже успели сформировать свой круг, недоступные для посторонних небольшие тесные группы. Эвис, разглядывая одну особенно жизнерадостную компанию, боролась с желанием подойти к ним, сказать, что она случайно оказалась за одним столом со странной суровой девицей. Но это, конечно, было бы слишком грубо.

– Какие у тебя планы на сегодня?

Фрэнсис изучала последний выпуск «Ежедневных судовых новостей». Она подняла глаза, и на лице ее появилось такое настороженное выражение, что Эвис захотелось крикнуть: «Знаешь, я ведь просто так спрашиваю, без всякой задней мысли!» Светло-рыжие волосы Фрэнсис были убраны в тугой узел. Будь на ее месте кто-нибудь другой, Эвис предложила бы ей сделать что-то более кокетливое. Если бы Фрэнсис добавить хоть немного красок, то она была бы прехорошенькой.

– Нет, – ответила Фрэнсис. И когда молчание стало совсем неприличным, добавила: – Собиралась просто посидеть немного здесь.

– Ну… Похоже, погода налаживается. Да?

– Да.

– Мне показалось, что сегодняшняя лекция была уж слишком занудной, – сказала Эвис. Она ненавидела неловкие паузы в разговоре.

– О?

– Нормирование и все такое! – фыркнула Эвис. – Честно говоря, когда мы доберемся до Англии, я вообще сведу готовку до минимума.

У них за спиной компания девчушек с шумом отодвинула стулья и, не прекращая оживленно щебетать, встала из-за стола.

Эвис с Фрэнсис проводили их взглядом.

– Ты уже закончила свое письмо? – поинтересовалась Фрэнсис.

Эвис накрыла рукой бювар, словно Фрэнсис могла увидеть его содержимое.

– Да. – Ответ прозвучал резче, чем ей хотелось бы. Сделав над собой усилие, она немного расслабилась. – Это сестре.

– О…

– Утром я написала еще два. Иэну и школьной подруге. Она дочь Маккилленсов. – (Фрэнсис непонимающе покачала головой.) – Они очень богатые люди. Я ни разу не написала Анжеле с тех пор, как уехала из Мельбурна… Правда, даже и не представляю, когда мы сможем отправить письма. И когда я получу хотя бы одно письмо от Иэна. – Она принялась изучать ногти. – Надеюсь, что это случится на Цейлоне. Мне говорили, что почту могут доставить прямо на борт.

Она мечтала о толстой связке писем от Иэна, что ждала ее в каком-нибудь раскаленном от тропической жары почтовом отделении. Она перевяжет письма красной ленточкой и будет в одиночестве читать их по одному, смакуя, как коробку шоколадных конфет.

– Так странно, – сказала она, скорее себе, – что мы, поженившись, столько времени не общались. – Она пальцем начертила на конверте имя Иэна. – Иногда все кажется немножко нереальным. Словно мне не верится, что я вышла замуж за этого человека и теперь плыву в никуда. Когда не можешь с ним поговорить, нелегко верить в реальность происходящего.

Прошло пять недель и четыре дня со времени его последнего письма. И первого, что она получила, уже будучи замужней дамой.

– Я пытаюсь представить себе, о чем он сейчас думает, ведь самое плохое в невозможности вовремя получать письма – это то, что все чувства за время пути успели измениться. То, что могло расстраивать его, уже в прошлом. А закаты, которые он описывает, далеко позади. Я даже не знаю, где он сейчас. Остается только надеяться, что на расстоянии наши чувства не угасли. Мне кажется, это и есть наша проверка на верность. – Ее голос стал совсем тихим, задумчивым. Она вдруг поняла, что на несколько минут забыла о тошноте. И слегка оживилась. – А ты как думаешь?

Но выражение лица Фрэнсис, вдруг ставшего похожим на маску, неуловимо изменилось: сделалось замкнутым и безразличным.

– Полагаю, что так, – проронила Фрэнсис.

И Эвис поняла, что если бы она, Эвис, сказала, будто небо позеленело, то получила бы такой же ответ. Девушка неожиданно почувствовала себя не в своей тарелке, словно ее попытка установить более доверительные отношения была демонстративно отвергнута. Эвис так и подмывало сказать что-нибудь по сему поводу, но тут к столу вернулась Маргарет с чайным подносом в руках. Ее кружка оказалась доверху наполненной ванильным мороженым. Уже третья порция с тех пор, как они сели за стол.

– Девчонки, послушайте, что я вам расскажу. Старушке Джин точно понравится. Они собираются проводить церемонию перехода через экватор. Оказывается, это старая морская традиция, и на полетной палубе будет масса развлечений. Так говорил парень, который разливает чай.

Эвис тут же забыла об обиде на Фрэнсис.

– И что, надо наряжаться? – непроизвольно поправила прическу Эвис.

– Без понятия. Тут я не в курсе. Они потом вывесят информацию на доске для объявлений. Но будет весело. Ну, что будем делать?

– Хм. Я пас. Только не с моей морской болезнью.

– Фрэнсис? – Маргарет, измазав кончик носа, лизнула шарик мороженого.

– Не знаю.

– Ай да брось! – воскликнула Маргарет. Когда она опустилась на стул, тот протестующе заскрипел. – Отведи душу, подруга. Дай себе волю!

Фрэнсис неуверенно улыбнулась, показав мелкие белые зубы. А она, оказывается, красавица, неожиданно поняла Эвис.

– Поживем – увидим, – сказала Фрэнсис.

Фрэнсис думала, что возненавидит мужчину под дверью их каюты. В первую ночь, что он стоял на часах в коридоре, она не сомкнула глаз, ощущая присутствие незнакомого человека. Свою наготу, свою беззащитность. И тот факт, что он, по крайней мере в теории, имел над ней власть. Она остро чувствовала каждое его движение, каждый шаг, каждый скрип и шорох, каждый звук его голоса, когда он тихо приветствовал или инструктировал проходивших по коридору. И потом, лежа на своей койке, она размышляла о том, почему так переживает по сему поводу: его присутствие подчеркивало тот непреложный факт, что они здесь просто груз, партия товара, которую необходимо безопасно переправить с одного конца света на другой, в основном от отцов к мужьям, от одних мужчин – к другим.

Эта чеканная поступь, эта выправка, этот карабин говорили о том, что женщин не только лишили свободы, посадили в заключение, но и охраняли, защищая от неких неведомых сил, находящихся палубой ниже. Иногда, когда она начинала нервничать из-за множества людей поблизости, обилия незнакомых мужчин, которых поневоле сплотила изоляция от внешнего мира, она была даже рада, что он стоял на посту у них под дверью. Однако гораздо чаще она ненавидела его за то, что он заставлял ее чувствовать себя вещью, чьей-то собственностью, нуждающейся в охране.

Впрочем, остальные девушки старались не вдаваться в столь сложные философские материи. По правде говоря, они вообще его не замечали. Для них, как и для многих на борту, он был вроде мебели, человеком, которому говорили «добрый вечер» и мимо которого можно было протащить собаку или пробраться самим, чтобы на цыпочках спуститься туда, где проходила очередная вечеринка. Совсем как сегодня. Маргарет с Джин собирались на партию в покер с Деннисом. Заговорщицки перешептываясь, они укладывали волосы, возились с чулками и туфлями, а также – в случае Джин – одалживали чужую косметику. Было около девяти вечера, словом, еще не так поздно, чтобы, соблюдая комендантский час, загнать их в каюту, но – поскольку время ужина давно прошло – достаточно поздно для того, чтобы, если их перемещения будут обнаружены, поинтересоваться на законных основаниях, куда это они направляются.