Текст книги "Корабль невест"

Глава 7

У меня, как и у многих других, были смешанные чувства – любви и одновременно ненависти – к «Вику». Мы ненавидели жизнь на корабле, но восхищались им как боевой единицей. Мы проклинали его в своем кругу, но не позволяли посторонним сказать о нем худого слова… Этот корабль приносил удачу. А моряки ведь так суеверны.

Л. Тромен. Вино, женщины и война

Двумя неделями раньше

Согласно записям в судовом журнале, авианосец «Виктория» участвовал в боевых действиях в Северной Атлантике, Тихом океане, а также у острова Моротай, где, с самолетами «корсар» на борту, помогал оттеснить японцев и даже получил в ходе операции боевые шрамы. В течение последних нескольких лет авианосец, как и многие другие корабли, неоднократно бросал якорь на верфях в Вуллумулу, чтобы отремонтировать пробитый минами корпус, заделать пробоины от пуль и торпед – словом, залечить жестокие раны войны, прежде чем снова выйти в море, взяв на борт моряков, готовых – после того как их подлатали на берегу – идти в бой.

Капитана Джорджа Хайфилда время от времени посещали странные мысли, и иногда, проходя мимо сухого дока и разглядывая сквозь пелену тумана корпуса «Виктории» и соседних кораблей, он позволял себе думать о судах как о своих собратьях. Невозможно было не видеть их страданий от того или иного увечья и каким-то образом не одушевлять их – уж коли они связали с тобой свою судьбу, отдали тебе себя целиком, покоряли с тобой водную и огненную стихии. У него даже появились любимчики, что и немудрено за сорок лет службы. Корабли, которые он однозначно считал своими. Тот редкий случай волшебного единения человека и судна, когда каждый член экипажа был готов пожертвовать ради него жизнью. И расставаясь с очередным кораблем, капитан всегда тайком смахивал непрошеную слезу, а иногда – когда тот оказывался потоплен – не старался скрыть эмоций. Должно быть, нечто подобное предыдущие поколения мужчин на войне испытывали к своим лошадям.

– Бедная старушка, – пробормотал он, разглядывая дыру в боку «Виктории».

Корабль был страшно похож на авианосец «Индомитебл», на котором капитан служил до того.

Хирург велел ходить с тростью. И, как подозревал Хайфилд, сказал остальным, чтобы ни в коем случае не разрешали ему выходить в море.

– В вашем возрасте такие вещи заживают очень долго, – заметил врач, разглядывая багровый шрам в том месте, где металл разрезал ткани до кости, и бугристый след от ожога вокруг. – Капитан, я не уверен, что вы пока можете вернуться в строй.

В то утро Хайфилд выписался из госпиталя.

– Мне надо отвести свой корабль домой, – решительно закрыл он тему. Разве он мог позволить, чтобы на этом этапе его вчистую списали по инвалидности?!

Хирург, как и все остальные, промолчал. Иногда Хайфилду казалось, что никто не знает, что говорить в подобных случаях. Но он никого особо не винил: на их месте он поступил бы точно так же.

– А, Хайфилд. Мне сказали, что вы здесь.

– Сэр. – Капитан остановился и отдал честь.

Не обращая внимания на легкий дождик, адмирал отмахнулся от сопровождавшего его офицера с зонтиком в руках. Над их головой кружились чайки, пикируя в море, их пронзительные крики замирали в тумане.

– Ну, что с ногой? Уже лучше?

– Все прекрасно, сэр. Совсем как новенькая, – ответил он, заметив, что адмирал покосился на его ногу.

Моряки любили говорить: когда на горизонте появляется какой-нибудь адмирал, то никогда не знаешь, что тебе делать, – то ли надраивать пуговицы для торжественного построения, то ли готовиться к хорошей головомойке. Но Макманус относился к совершенно иному типу начальников. Большинство адмиралов просиживали штаны за письменным столом и поднимались на палубу корабля за день до начала похода, чтобы погреться в лучах его славы. Адмирал Макманус оказался редкой птицей: он всегда находился в курсе того, что происходит в доках, был посредником в спорах, проверял политический климат, во всем сомневался и абсолютно ничего не упускал.

Хайфилд с трудом поборол желание снова перенести тяжесть тела на другую ногу. И неожиданно понял, что адмирал, возможно, знает и об этом.

– Решил сходить посмотреть на «Викторию», – сказал Хайфилд. – Несколько лет ее не видел. Со времен конвоев в Адриатике.

– Ну, с тех пор корабль слегка изменился, – заметил Макманус. – Его здорово потрепало.

– Полагаю, это можно сказать о каждом из нас, – осмелился пошутить Хайфилд, и Макманус оценил его юмор легкой улыбкой.

Они медленно направились к докам, непроизвольно шагая в ногу.

– Итак, Хайфилд, вы в отличной форме и готовы выйти в море, да?

– Сэр.

– То, что случилось, просто ужасно. Знаете, ведь мы все вам очень сочувствовали. – (Хайфилд продолжал смотреть прямо перед собой.) – Да, Харт мог бы очень далеко пойти. Он здорово отличался от всех этих летчиков. Чертовски обидно. Ведь вы уже были почти дома.

– Сэр, я написал его матери, пока лежал в госпитале.

– Да. Хороший человек. Вы правильно поступили.

Хайфилду было неловко выслушивать похвалу адмирала, ведь он ничего особенного не сделал. И вдруг обнаружил – как всегда, когда речь заходила об этом парне, – что не в силах произнести ни слова.

Когда молчание затянулось на несколько минут, адмирал остановился и повернулся к нему лицом:

– Вы не должны себя ни в чем винить.

– Сэр.

– Я слышал, вы приняли это немного… слишком близко к сердцу. Ну, на долю каждого из нас выпали подобные утраты, и каждый из нас лежал ночью без сна, терзаясь вопросом, можно ли было предотвратить случившееся. – Его оценивающий взгляд скользнул по лицу Хайфилда. – У вас не оставалось выбора. И все это понимают. – (Хайфилд внутренне напрягся. Он не мог заставить себя посмотреть адмиралу в глаза.) – Я абсолютно серьезно. И если оставшиеся члены вашего экипажа отдадут военной службе столько же лет, сколько вы, то они еще не такого успеют навидаться. Хайфилд, только не надо зацикливаться. Такое случается. – Макманус замолчал, будто целиком ушел в свои мысли.

Хайфилд решил последовать его примеру, и внезапно наступившую тишину нарушали лишь звуки шагов по скользкой дороге да глухое бормотание подъемных кранов.

Они уже почти подошли к трапу. Отсюда можно было увидеть, как механики на борту судна заменяют искореженные листы металла, услышать грохот молотка, жужжание сверла и треск сварочного аппарата, говорившие о том, что в ангарах уже вовсю трудятся сварщики. Бригада работала в поте лица, однако на сером гладком металле пока еще виднелась обугленная трещина. Конечно, корабль вряд ли займет первое место на конкурсе красоты, но, глядя на него, Хайфилд вдруг почувствовал, что боль последних мучительных недель постепенно уходит.

Возле трапа они слегка помедлили и, прищурившись, подняли глаза навстречу дождю. У Хайфилда снова разболелась нога, и он начал было подумывать о том, чтобы незаметно сменить позу.

– Итак, Хайфилд, что вы будете делать, когда вернетесь домой?

– Ну, подам в отставку, сэр, – слегка замявшись, ответил Хайфилд.

– Черт, я не о том. Я хочу сказать, чем вы сможете себя занять? У вас есть хобби? И нет ли, случайно, где-нибудь поблизости миссис Хайфилд, которую вы успешно прятали от нас все эти годы?

– Нет, сэр.

– О…

Хайфилду показалось, что адмирал его жалеет. Ему хотелось объяснить адмиралу, что он никогда не страдал из-за отсутствия в его жизни женщины. Ведь стоит подпустить к себе женщину чуть поближе – и ты уже никогда не будешь счастлив. Он видел, как его моряки во время плавания скучали по своим женам, но, оказавшись на суше в бабьем царстве, злились и раздражались. Хотя теперь он предпочитал не касаться данной темы, так как, когда он пытался что-то сказать своим людям, те отвечали ему лишь удивленными взглядами.

Адмирал снова повернулся к «Виктории».

– Ну, значит, вы, слава богу, не приговорены к пожизненному заключению. Не так ли? Полагаю, мы смогли бы не получить от вас такой отдачи, если бы ваши мысли постоянно были заняты женщиной, которая вас где-то ждет.

– Несомненно, сэр.

– А я вот поклонник гольфа. И со временем планирую весь день проводить на поле для гольфа. Полагаю, жена будет довольна, – рассмеялся он. – За все эти годы у нее уже возник свой круг интересов. Ну, вы все понимаете.

– Да, – ответил капитан Хайфилд, хотя, честно говоря, ничего не понял.

– Меня как-то не слишком вдохновляет перспектива оказаться у нее под каблуком до конца жизни.

– Еще бы.

– Но вам, слава богу, об этом не придется беспокоиться, а? Сможете играть в гольф, сколько душе угодно.

– Но я не по этой части, сэр.

– Что?

– Думаю, я больше люблю воду.

Он чуть было не признался, что пока еще не знает, чем займется дальше. И это его здорово нервировало. В течение последних четырех десятилетий вся его жизнь была расписана буквально по минутам. Уже за несколько дней и даже недель он знал – из отпечатанного на машинке боевого приказа, – что будет делать и где, то есть в какой именно части света.

Некоторые считали его счастливчиком. Закончить карьеру сразу по окончании войны! В лучах славы, шутили они, хотя затем спохватывались, так как понимали, что сморозили глупость. Я доставлю своих моряков домой, заявлял он. Что станет прекрасным заключительным аккордом. Он умел говорить убедительно. Правда, потом у него несколько раз возникало искушение попросить адмирала оставить его на флоте, которое он с трудом преодолевал.

– Ну что, поднимемся наверх?

– Полагаю, мне следует проверить, как ведутся работы. Похоже, что весьма интенсивно.

И вот теперь, когда, оказавшись снова на борту корабля, Хайфилд понял, что обретает былые властные полномочия, к нему вернулось ощущение стабильности и порядка, напрочь утраченное во время пребывания в госпитале. Адмирал промолчал и, заложив руки за спину, стал решительно подниматься по трапу.

Доска с крючками для именных бирок была прислонена лицевой стороной к переборке. Капитан помешкал в дверях, перевернул доску и повесил именной жетон, чтобы отметить свое присутствие на борту. Обнадеживающий жест. Затем они одновременно переступили порог и, пригнув головы, шагнули в похожий на пещеру ангар.

Свет горел не везде, и Хайфилду потребовалась пара минут, чтобы привыкнуть к полумраку. Матросы крепили ремнями огромные ящики с оборудованием к узким полкам, протягивая черные ведерки с инструментами тем, кто работал на высоте. В дальнем конце ангара трое парней красили трубы. Они оглянулись, явно раздумывая, надо ли отдавать честь. Капитан узнал одного из них: несколько недель назад молодой человек едва не лишился пальца, попавшего между канатами. Матрос отдал честь, выставив на всеобщее обозрение привязанный к руке кожаный мешочек. Хайфилд довольно кивнул. Хорошо, что парень уже в строю. Затем капитан перевел взгляд на огромные шахты элеваторов, доставлявших самолеты на палубу. В шахтах работали несколько человек, один – на лесах, закрепляя с равными интервалами металлические раздвижные опоры, идущие вплоть до полетной палубы. Капитан бросил на него удивленный взгляд, пытаясь найти возможное объяснение происходящему. И не смог.

– Эй! Ты! – крикнул капитан и, когда сварщик снял защитную маску, подошел к краю шахты. – Что, ради всего святого, ты творишь?! – (Парень не ответил, выражение его лица было недоуменным.) – Что ты делаешь с элеваторами? Совсем опупел?! Разве ты не в курсе, для чего они предназначены? Они позволяют поднимать и опускать треклятые самолеты. Кто велел тебе это…

Адмирал положил Хайфилду руку на плечо. Но капитан был настолько поглощен представшим его глазам немыслимым безобразием, что не сразу обратил внимание на жест адмирала.

– Именно об этом я и пришел с вами потолковать.

– Чертов придурок ставит в шахты металлические опоры. Опоры для коек, чтоб ему было пусто! Парень, неужели ты не соображаешь, что делаешь?

– Он выполняет мой приказ, Хайфилд.

– Не понял, сэр?

– «Виктория». Пока вы отлеживались на больничной койке, кое-что изменилось. Новые приказы из Лондона. Этот рейс будет не совсем таким, как вы предполагали.

У Хайфилда вытянулось лицо.

– Очередные бывшие военнопленные?

– Нет.

– Надеюсь, не пленные японцы? Вы помните, сколько хлопот они нам доставили…

– Хайфилд, боюсь, все гораздо хуже. – Адмирал тяжело вздохнул и посмотрел капитану прямо в глаза. – Это для женщин. – (В разговоре возникла длинная пауза.) – Вам по-прежнему надлежит доставить ваших моряков домой. Но на борту будет дополнительный груз. Примерно шестьсот австралийских военных невест, которые должны воссоединиться с мужьями в Англии. Шахты элеваторов будут использованы для их коек.

Тем временем сварщик, рассыпая снопы искр, возобновил работу.

Капитан Хайфилд повернулся к адмиралу:

– Они не могут плыть на моем корабле.

– Война требует жертв, Хайфилд. Выбирать не приходится.

– Но их ведь всегда перевозят на транспортных судах, сэр. На лайнерах, которые лучше приспособлены для такого дела. Разве можно посадить девушек, младенцев и прочих на авианосец?! Чистой воды безумие! Вы должны им там, наверху, объяснить.

– Не могу сказать, что меня это тоже сильно порадовало. Но ничего не поделаешь, старина. Лайнеров больше не осталось. – Он потрепал Хайфилда по плечу. – Только шесть недель. Вы и оглянуться не успеете, как все будет позади. И вообще, пусть ребята немного взбодрятся после всей этой истории с Хартом. Так они хотя бы смогут отвлечься.

Но ведь это мой последний рейс. Я в последний раз буду со своим экипажем. Со своим кораблем. Хайфилд был не в силах перенести такое унижение. Ему хотелось выть от отчаяния, в груди клокотала глухая ярость.

– Сэр…

– Послушайте, Джордж. Телефонные линии связи с Лондоном буквально раскалились. Из-за этих жен уже и так кипят политические страсти. Английские девушки устраивают манифестации перед парламентом. Им кажется, будто их обошли. Наши верхние эшелоны власти и правительство Австралии не хотят, чтобы нечто подобное повторилось и здесь. Австралийским мужчинам тоже не слишком по вкусу, что их женщины вышли замуж за иностранцев. Полагаю, обе стороны хотят поскорее увезти военных невест от греха подальше, чтобы все само собой утряслось. – Адмирал перешел на примирительный тон. – Я прекрасно понимаю, как это трудно для вас, но постарайтесь посмотреть на проблему с точки зрения девушек. Некоторые из них уже больше двух лет не видели своих мужей. Война закончилась, и они жаждут воссоединения семьи. – Адмирал заметил, как у его собеседника окаменело лицо. – Джордж, поставьте себя на их место. Единственное, чего они хотят, – как можно скорее, но без лишнего шума увидеть своих любимых. Вы не можете не понимать, что они сейчас чувствуют.

– Женщины на борту – верный путь к катастрофе. – Хайфилда переполняли эмоции, его голос сразу окреп, набрав силу, так что несколько находившихся неподалеку мужчин на время даже перестали работать. – Я этого не допущу! Не допущу, чтобы какие-то там женщины разнесли, к чертям, мой корабль. Там, наверху, все поймут. Они сами увидят.

И хотя адмирал говорил успокаивающим тоном, похоже, он уже начинал терять терпение.

– С ними не будет ни детей, ни младенцев. Тех, кто поедет, отбирали на редкость тщательно. Только здоровые молодые женщины. Ну, возможно, несколько в интересном положении.

– А как насчет мужчин?

– Никаких мужчин. Может, кто-то и поедет, но мы узнаем об этом только за несколько дней до отплытия. Окончательный список еще не готов. – Адмирал сделал паузу. – Ох, вы имеете в виду своих. Так вот, их разместят на разных палубах. Шахты – с каютами – будут запираться. Только нескольким – тем, что в интересном положении, – предоставят отдельные каюты. Личный состав сможет работать в обычном режиме. И мы собираемся выставить охрану, чтобы не допустить нежелательных контактов. Ну, вы понимаете, о чем я.

Капитан Хайфилд повернулся к своему начальнику. Волнение по поводу необходимости безотлагательного решения вопроса оживило его обычно бесстрастное лицо: всем своим существом он отчаянно стремился доказать адмиралу, насколько опасна и вредоносна данная затея.

– Послушайте, сэр. Некоторые из членов экипажа находятся без… женского общества уже несколько месяцев. Это как бросить горящую спичку в коробку с пиротехникой. Разве вы не слышали об инцидентах на авианосце «Одейшес»? Господи боже мой, да мы все знаем, что там произошло!

– Полагаю, мы все извлекли уроки из «Одейшеса».

– Невозможно, сэр. Опасно, нелепо и вообще может дестабилизировать обстановку на корабле. Вы ведь не хуже моего знаете, насколько это тонкая вещь.

– Хайфилд, вопрос закрыт и не подлежит обсуждению.

– Мы много месяцев пытались восстановить хотя бы шаткое равновесие. Вы ведь знаете, через что пришлось пройти моему экипажу. Невозможно вот так взять и запустить на корабль девиц, считая…

– Они будут подчиняться очень строгим приказам. Военно-морской флот разработал на сей счет жесткие директивы…

– И что женщинам наши приказы?! Если женщины находятся рядом с мужчинами, значит жди беды.

– Хайфилд, это замужние дамы, – отрезал адмирал. – Они едут на новую родину к своим мужчинам. Вот так-то.

– При всем уважении к вам, сэр, осмелюсь заметить, что вы плохо знаете человеческую природу. – Последняя фраза повисла в воздухе, шокировав их обоих. Капитан судорожно вздохнул. – Разрешите быть свободным?

И, не дождавшись кивка, капитан Хайфилд развернулся и пошел прочь, впервые за всю свою долгую карьеру разозлившись на старшего по званию.

Адмирал стоял и смотрел, как тот пересек ангар, а потом исчез в недрах судна, точь-в-точь как кролик, спасающийся в кроличьем садке. В некоторых случаях подобное проявление неуважения означало конец карьеры военнослужащего. Однако адмирал Макманус питал искреннее уважение к этому сварливому старому хрену, капитану Хайфилду. И не хотел, чтобы он так позорно закончил службу. А кроме того, подумал адмирал, кивнув матросам, чтобы те продолжали, если бы это был его корабль, он, честно говоря, испытывал бы аналогичные чувства. Несмотря на всю свою любовь к жене и дочерям.

Глава 8

Во время морского путешествия невесты смогли прослушать лекции, сопровождаемые наглядной демонстрацией того, как следует покупать и готовить продукты питания с учетом строгих продовольственных норм. Ближе к концу плавания режим питания несколько ужесточили, чтобы переход на продуктовые карточки не стал для них слишком болезненным.

Дейли миррор. 7 августа 1946 года

Пятый день плавания

Состояние моря, столь же капризного, что и невесты на борту «Виктории», резко ухудшилось, как только корабль покинул каналы Сидней-Хедс.

Великая Австралийская бухта, восхищенно, но с долей опаски говорили члены команды, покажет, кто настоящий моряк, а кто нет.

Судьба, словно нарочно убаюкав девушек ложным ощущением безопасности, решила теперь продемонстрировать их уязвимость и непредсказуемость их будущего. Жизнерадостное синее море почернело, стало мутным и ощетинилось высокими гребнями. Легкие бризы превратились в порывистые ветры, те со временем переросли в шквалистые – плевавшиеся холодным дождем в моряков, крепивших, задыхаясь в своих штормовках, самолеты к палубе. А корабль, вставая на дыбы и кряхтя от натуги, прокладывал себе путь между водяными валами.

И вот пассажиры, которые до того беспокойной толпой бродили по палубам, сперва по одиночке, а затем уже целыми группами ретировались на свои койки. А те, кто еще держался на ногах, хватаясь за стенки, неуверенно передвигались – бледные от страха – по коридорам. Лекции пришлось отменить, так же как и запланированные учения по использованию спасательных шлюпок: члены экипажа поняли, что лишь немногим женщинам под силу их выдержать. Оставшиеся в строю офицеры из женской вспомогательной службы разносили по каютам таблетки от тошноты.

Беспрестанные удары волн о борт корабля, заунывные звуки корабельного гудка, несмолкаемый лязг цепей и скрежет самолетов на полетной палубе – все это окончательно лишало надежды хоть немного поспать. Эвис и Джин – ну конечно же Джин, а кто еще? – лежали на койках, замкнувшись в собственном мирке тошнотворной напасти. Но если у Эвис этот мирок был сугубо личным, то Джин держала всех в курсе своих страданий. Эвис казалось, что ей уже известны практически все симптомы Джин – что у той стоит ком в животе, что маленький кусочек сухарика чуть было не привел к конфузу у дверей столовой на полетной палубе, что этот ужасный кочегар, который шел за ними до самой прачечной, жрал у нее на глазах сэндвич с сыром и белковой пастой, отчего ее едва не стошнило. Все это свисало у него изо рта и…

– Да-да, Джин, я представляю, – простонала Эвис и заткнула уши.

– Значит, вы не пойдете на чай, да? – поинтересовалась стоявшая в дверях Маргарет. – Сегодня дают мясо в горшочках.

Собака спала на ее койке, явно не чувствуя резкой смены погоды.

Джин повернулась лицом к стене. И ее ответ – слава богу – прозвучал неразборчиво.

– Ну что, Фрэнсис, пошли? – сказала Маргарет. – Похоже, будем только мы вдвоем.

Маргарет Донливи познакомилась с Джозефом О’Брайеном восемнадцать месяцев назад, когда ее брат Колм привел его, а вместе с ним еще шесть-семь дружков из пивной домой, и вот вплоть до окончания войны все они стали частыми гостями семьи Донливи. Таким образом брат собирался снова наполнить жизнью дом, осиротевший после ухода матери. Ведь на первых порах они никак не могли примириться с оглушающей тишиной, вызванной отсутствием самого спокойного члена семьи. Но ни отец, ни братья не хотели, чтобы Маргарет с Дэниелом оставались дома одни, пока старшие будут топить горе в вине, – они были чрезвычайно заботливы, хотя такая забота и принимала иногда странные формы, – поэтому было решено перенести пивную на ферму. Иногда из кузова их грузовичка свисало до четырнадцати-пятнадцати человек, в основном американцев, нагруженных крепким алкоголем и пивом, или ирландцев, распевавших песни, от которых у Марри слезы наворачивались на глаза. И теперь каждый вечер в их доме звучали голоса пьющих и горланящих мужчин, а иногда – тихий плач Дэниела, пытавшегося понять, кому все это нужно.

– Джо был единственным, кто не приглашал меня на свидания и не приставал ко мне, – сказала она Фрэнсис, уписывая за обе щеки картофельное пюре в полупустой столовой. – Остальные обращались со мной так, будто я что-то вроде официантки, и, стоило братьям отвернуться, норовили облапать меня в темном углу. Одного даже пришлось в маслобойне отоварить лопатой, уж больно рьяно он стал распускать руки. – Она подхватила свой металлический поднос, который грозил соскользнуть со стола. – С тех пор я его больше не видела.

Неделей позже Колм застукал еще одного парня, когда тот подглядывал за тем, как она мылась в ванной, и они с Нилом и Лиамом чуть было не вытрясли из бедняги всю душу.

Так вели себя все, кроме Джо, который приходил каждый день, добродушно подтрунивал над Дэниелом, давал отцу советы, основанные на опыте работы на родительском приусадебном участке в Девоне, дарил ей нейлоновые чулки не того размера и угощал сигаретами, посматривая на нее исподтишка.

– В конце концов мне пришлось спросить, почему он не подбивает под меня клинья, – продолжила рассказ Маргарет. – И, по его словам, он прикинул, что, если сможет задержаться здесь подольше, я привыкну к нему, будто к предмету меблировки.

Первый раз он пригласил ее на свидание ровно за три месяца до того, как Военно-воздушные силы Соединенных Штатов сбросили атомную бомбу на Хиросиму, а уже через несколько месяцев они поженились – Маргарет надела мамино подвенечное платье, – как раз в тот день, когда Джо в последний раз получил увольнительную. Она знала, что им будет хорошо вместе, сказала она. Джо был очень похож на ее братьев. Он не относился к себе или к ней слишком серьезно.

– А он обрадовался, узнав о ребенке?

– Когда я сообщила ему, что беременна, Джо поинтересовался, не придутся ли роды на период ягнения, – фыркнула Маргарет.

– Да уж, не слишком романтично, – улыбнулась Фрэнсис.

– Джо, наверное, и слова-то такого, как «романтика», в жизни не слыхивал, – ответила Маргарет. – Хотя мне, в общем-то, без разницы. Все эти охи и вздохи не для меня. Если всю жизнь живешь с четырьмя деревенщинами, которые стряхивают на тебя под столом козявки из носа, то трудно ассоциировать романтику с представителями того же пола, что и они. – Маргарет улыбнулась, снова набив рот картофельным пюре. – Я вообще не собиралась замуж. Для меня замужество означало только еще больше стряпни и грязных носков. – Она опустила глаза, и ухмылка вдруг исчезла с ее лица. – Я до сих пор постоянно себя спрашиваю, как такое могло случиться.

– Мне очень жаль, что ты осталась без мамы, – произнесла Фрэнсис. Маргарет заметила, что та взяла себе добавки, чего она, в своем положении, позволить себе, к сожалению, не могла, ибо рисковала заработать несварение желудка. И тем не менее Фрэнсис была худой как спичка. На десерт подали бланманже «Прекрасная купальщица», получившее такое название, как с усмешкой объяснил повар, потому что оно все дрожало и имело прелестные изгибы. – А отчего она умерла? Прости, – поспешно сказала Фрэнсис, заметив, как покраснело бледное лицо Маргарет. – Я не хотела быть бестактной. Интерес чисто профессиональный.

– Нет… нет, – ответила Маргарет. Они обе ухватились за край накренившегося стола, пытаясь не дать солонке, перечнице и стаканам упасть на пол. – Это было как гром среди ясного неба. Буквально минуту назад она была здесь, а еще через минуту… уже ушла, – наконец выдавила она, когда качка на время прекратилась.

В столовой стояла тишина, нарушаемая лишь невнятным бормотанием тех немногих женщин, у кого хватало твердости характера или отваги смотреть на еду, да внезапным звоном бьющейся посуды, когда еще один поднос становился жертвой набежавшей волны. Очередей, как в начале плавания, уже не было, и только несколько девушек, с удовольствием пользуясь возможностью спокойно выбирать, топтались перед выставленными блюдами.

– Я бы сказала, что это лучший вариант ухода, – произнесла Фрэнсис, бросив на Маргарет твердый взгляд ярко-синих глаз. – Она, скорее всего, даже ничего не почувствовала. – Фрэнсис помедлила и добавила: – Правда. Ей хотя бы не пришлось страдать.

Последняя фраза, возможно, заставила бы Маргарет развить тему, если бы не хихиканье в углу. Поначалу звучавшее просто как фон, хихиканье это становилось то громче, то тише, словно шло в унисон с шумом волн за бортом.

Повернувшись, Маргарет с Френсис увидели, что к сидевшим в углу женщинам присоединились несколько мужчин в рабочих комбинезонах. Одного из них Маргарет даже узнала: они здоровались накануне днем, когда он драил палубу. Моряки плотным кольцом окружили млевших от мужского внимания женщин.

– Эх, жаль, что здесь нет Джин, – принявшись за еду, рассеянно бросила Маргарет.

– Как думаешь, может, отнести им чего-нибудь? Хотя бы пюре.

– Пока мы доберемся до каюты, оно будет совсем холодным, – ответила Маргарет. – И, кроме того, я вовсе не горю желанием, чтобы Джин потом стошнило прямо на мою койку. В каюте и так черт-те как воняет.

Фрэнсис посмотрела в иллюминатор на пенистые волны, яростно бьющиеся о стекло в пятнах соли.

Она на редкость сдержанная, подумала Маргарет. Принадлежит к тому типу людей, что, даже когда говорят, продолжают внутренний диалог.

– Надеюсь, с Мод Гонн будет все в порядке, – сказала она вслух, очевидно оторвав Фрэнсис от каких-то своих мыслей. – Прямо не знаю, что делать. С одной стороны, вроде бы надо проверить, как она там, а с другой – ужасно не хочется возвращаться в чертову каюту. У меня там буквально крыша едет. Особенно когда наша сладкая парочка начинает стонать.

Фрэнсис едва заметно кивнула. Похоже, ее способность выразить свое согласие ограничивалось этим скупым жестом. Но она все же наклонилась к Маргарет поближе, с тем чтобы перекричать стоящий в столовой шум.

– Если хочешь, можно выгулять ее на палубе. Чуть позже. Дай ей глотнуть свежего воздуха. Положи ее в корзинку и прикрой сверху шерстяной кофтой.

– Привет, дамы.

Это был тот самый матрос. Подпрыгнув от неожиданности, Маргарет оглянулась на легкомысленных девиц, которых он только что покинул. Те, вытянув шеи, провожали его взглядом.

– Добрый день, – равнодушно ответила она.

– Дамы, я поговорил со своими друзьями и подумал, что неплохо было бы вам сообщить, что сегодня вечером в кубрике кочегаров будет небольшая вечеринка. Типа «добро пожаловать на борт». – Он говорил с легким акцентом и держался с непрошибаемой уверенностью.

– Мысль неплохая, – отхлебнув чая, ответила Маргарет. – Но у нас за дверью стоят часовые.

– Но только не сегодня вечером, дамы. В связи с погодными условиями численность блюстителей нравственности резко уменьшилась. Так что впереди вечер-другой полной свободы. – Он подмигнул Фрэнсис, хотя не исключено, что глаз у него просто дергался от рождения. – Выпьем грога, перекинемся в картишки. Может, сумеем познакомить вас с некоторыми английскими обычаями.

– Нет, спасибо, но это не для нас, – закатила глаза к потолку Маргарет.

– Карты, миссис, только карты. – Его лицо приняло удивленное и даже несколько обиженное выражение. – Уж не знаю, что вы там подумали. Чтоб мне провалиться, вы замужняя женщина и все такое…

Маргарет не выдержала и рассмеялась:

– В принципе, я не против карт. А во что вы играете?

– Джин-рамми. Ньюмаркет. Ну, может быть, иногда в покер.

– Тогда только карты, и больше ничего. Но учтите, я играю только на интерес.

– Наш человек, – ухмыльнулся он.

– Ну, тогда я обдеру вас как липку. У меня были лучшие учителя, – сказала она.

– Попробую рискнуть, – отозвался он. – Мне все равно, с кого снимать деньги.

– А… Для меня там места хватит? – Она откинулась на стуле, чтобы продемонстрировать свой живот, и стала ждать реакции.

Если он и колебался, то лишь долю секунды.

– Отыщем вам место. Мы всегда рады хорошему игроку в покер.

Похоже, он нашел в ней родственную душу.

– Деннис Тимс, – протянул он руку.

– Маргарет… Мэгги… О’Брайен, – обменявшись рукопожатием, сказала она.

Он кивнул Фрэнсис, которая сидела с каменным лицом.

– Мы четырьмя палубами ниже. Практически под вами. Спускайтесь по трапам, мимо офицерских гальюнов, и идите на шум хорошего веселья. – Он отдал им честь и уже собрался было отойти от их стола, но остановился и произнес трагическим шепотом: – Мэг, если застрянете на трапе, кликните нас. Мы с парнями живо пропихнем вас!

Перспектива провести несколько часов в мужской компании вдохновила Маргарет. Правда, в отличие от большинства женщин, она соскучилась отнюдь не по флирту, ей просто не хватало мужчин в доме. Маргарет тяжело вздохнула: появление Денниса в очередной раз напомнило о том, как тяжело ей давалась новая – чисто женская – жизнь.