Текст книги "Остров Демонов"

ГЛАВА 15

Мессир де Роберваль ссутулился, его маленькие глазки погасли, а лицо побледнело. Его сломанный зуб ныл. Он не хотел разговаривать с Турноном. И так за последние дни было слишком много разговоров.

– Какая жалость, что ты ушел с приема без меня, дядя, – сказал Турнон. – Я бы никогда не позволил тебе упасть.

Роберваль лишь что-то пробурчал себе под нос.

– Это был поистине несчастный день, – продолжал Турнон. Роберваль косо глянул на него, но не стал задавать никаких вопросов. – Дофин был так рассержен словами герцогини, что больше не отошел от короля, а его величество сегодня утром признался мне, что его двор будет похож на сумасшедший дом, если он станет потворствовать женитьбе на детях.

– Для меня этот день тоже был ужасным, – коротко заметил Роберваль.

– Не совсем, дядя, – ответил Турнон. – Я понял, что ваша племянница через несколько лет станет еще прекраснее. Я готов вернуться к нашему первоначальному соглашению: я плачу шесть тысяч крон, и ты останешься опекуном до тех пор, пока она не достигнет зрелости.

Роберваль прищурился. Он понял, что Турнон рассчитывает на нечто большее.

– А что с вашей экспедицией?

– Его высочество и тут помешал мне. Сейчас планируются кампании в Артуа и Пьемонт, чтобы отомстить императору. Но в казне нехватка денег. В ней всегда нехватка. На самом деле дофин выступил против второй экспедиции в Канаду только потому, что ее поддержали мадам д'Этамп и адмирал. Он злопамятен во всем, что касается его драгоценной Дианы.

– Казалось, что он был вдохновлен этой идей до появления Картье, – сказал Роберваль.

– Если бы это была его идея, – согласился Турнон. – Но после этого король сразу переменился. Он шутил со мной, но сказал, что я слишком нетерпелив – во всем. Он не понял, что я не могу ждать.

Роберваль повернулся к Турнону.

– И все-таки собираетесь плыть?

– Я поплыву, – ответил Турнон, – даже если мне придется самому финансировать экспедицию.

– И это вам воздастся… из приданого Маргерит, – медленно сказал Роберваль.

Турнон изучающе посмотрел на Роберваля.

– И что?

– А то, мой племянничек, – порывисто воскликнул Роберваль. Он тоже грезил жаждой, более сильной, чем жажда золота – жаждой власти. – Я разрываю свое старое соглашение с вами. Вы говорили, что сами назначаете губернаторов. Так вот, когда я стану одним из губернаторов новой колонии – только в тот день вы получите Маргерит!

– Ну что ж, так и запишем, – кивнул Турнон.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 16

Под деревянными башмаками Маргерит резко хрустел снег – рано выпавший в этом году и почти везде уже растаявший, за исключением тех мест у стены, где намело большие сугробы. Холодный ветер обжигал разгоряченные щеки девочки.

Ее дядя написал, что они скоро приедут. И Маргерит была уверена, что они едут сюда с единственной целью.

Она дотронулась до изумруда на своем пальце – с мимолетным упреком в адрес Святого Иуды. Только ради него она носила это кольцо: чтобы с каждой молитвой напоминать ему о столь необходимом ей чуде. Тем не менее, оно принадлежало маркизу. Сегодня он прислал ей большой кулон, как напоминание о своем скором приезде и роскошное платье из бледно-зеленого бархата – как напоминание о весенних островах.

Такой пышный наряд предназначался не для украшения замка Коси и не для собора Святого Вульфрама в Аббевиле. Он мог означать только то, что долгий торг между ее дядей и маркизом завершен – и ей предстоит ехать в Париж, чтобы приготовиться к свадьбе; и что маркиз закончил снаряжение очередной экспедиции к Новой Земле. За эти годы он дважды приезжал, чтобы повидать ее, и каждый раз Маргерит молилась, чтобы ее лицо или характер разонравились ему. Но в обоих случаях при виде ее молодости и непокорности в нем все больше и больше разгоралась страсть. Ей же Турнон казался все более старым, несмотря на все попытки молодиться.

Сейчас она знала, что ее время пришло. Вот уже полгода – с того дня, как ей исполнилось пятнадцать – девушка каждую ночь и каждое утро благодарила Святого Иуду за то, что проходили дни. Теперь-то она поняла, что это ее дядя под всевозможными предлогами оттягивал свадьбу, боясь, что ее судьба выйдет из-под его контроля; но за эту отсрочку она была благодарна.

Маргерит подошла к старой яблоне и неуклюже, путаясь в накидке и платье, взобралась на ветку, которая служила когда-то Пьеру воображаемым скакуном. Она прислонилась к стволу дерева и почувствовала, что вот-вот расплачется. Но тяжело плакать, когда ты так молода, и к тому же тебе в лицо бьет холодный декабрьский ветер. Она закрыла глаза и попыталась думать о Пьере. Казалось, это было так давно. С момента их последней встречи прошло четыре года. За это время она получила от друга два письма: один раз – когда он стал пажом при дворе, и второй – когда отправился со своим дядей в поход на Пьемонт. У нее не было возможности ответить и связь, казалось, оборвалась. Девушка понимала: писем было так мало потому, что аббат, по всей видимости, перехватывал весточки, посылаемые с курьерами Шабо. Один раз посланный солдат подошел к ней и внимательно осмотрел с ног до головы, словно должен был в точности описать ее.

– Он спрашивает о вашем здоровье, мадемуазель, и о том, ждете ли вы его.

– Я прекрасно себя чувствую, – радостно ответила Маргерит. – И я… я по-прежнему здесь…

Она не могла рассказать этому незнакомцу, который, казалось, приехал вовсе не от Пьера, о своем ожидании – о своем страстном ожидании. Но, похоже, он и сам все увидел, потому что выглядел удовлетворенным.

Маргерит устроилась на ветке поудобнее и заглянула в сад. Жаль, что снег уже растаял, потому что под его волшебным покровом казались прекрасными даже голые деревья и убранные пшеничные поля аббатства.

Внезапно она заметила рыцаря, скакавшего из аббатства прямиком к бреши в стене. Лошадь мчалась во весь опор, и ему пришлось снять промокшую испанскую шляпу, которую грозил унести ветер. Крепкая фигура, осанка, короткие волосы всадника – все было странным для нее, но Маргерит прижалась к стволу дерева, чтобы не упасть, и напряженно следила за ним. Всадник спрыгнул с коня, влез в пролом и остановился, как будто ожидая увидеть ее здесь, среди снега и ветра. Маргерит вдруг почувствовала, как у нее перехватывает дыхание, и вскрикнула.

Он посмотрел наверх и бросился вперед, пытаясь поймать ее, но девушка проскользнула между его рук прямо на землю.

– Моя дорогая! Маргерит!

Ее губы задрожали. Она заморгала, чтобы сдержать слезы, и протянула к нему руки.

Друг обнял ее, стараясь утешить. Наконец она обратила внимание на рукава-буфы, роскошный бархат его платья и шпагу. Она отстранилась, чтобы еще раз внимательно рассмотреть Пьера. Это был он, и в то же самое время не он. Маргерит встала, вытирая слезы.

– Я вернулся к тебе, – смущенно пробормотал он.

Девушка опустила глаза, потирая онемевшие пальцы. То, что он сказал, было столь очевидным!..

– Я обручена, – вместо ответа объявила она и отвернулась. – С монсеньером де Турноном.

– Я знаю об этом, моя дорогая. Но мой дядя адмирал…

Она быстро обернулась, удивившись его бесстрастности и самоуверенности: теперь она была совершенно убеждена, что перед ней именно Пьер. Ей не нужно было отрицать чудо!

– …когда я поступил к нему на службу в Сен-Квентине, пообещал мне, что когда я стану рыцарем… – он гордо выставил вперед свой сапог, чтобы она могла видеть серебряные шпоры. – Он сам посвятил меня в рыцари на поле боя.

Его богатство и титул, однако, уже подавляли ее. Пьер и всегда был самоуверенным, а Бастин рассказывала, что среди дворянства не приняты браки по любви.

– Что же он говорит сейчас? – спросила Маргерит.

– Он уехал из Пьемонта раньше меня, но сейчас я отправлюсь прямо к нему. Он настоящий рыцарь…

Девушка закрыла глаза, изо всех сил желая верить услышанному. Пьер обнял ее за плечи.

– Что случилось, Маргерит? Ты сомневаешься во мне? – она не ответила. – Моя дорогая, для меня больше никого не существовало. Но сейчас все не так, как раньше. Я уже не тот мальчишка, которого прогнали с земель твоего дяди. Я граф де Муи, владелец имения в Пуату. Мессир де Роберваль – жадный человек, и с помощью моего дяди…

Он обнял подругу, и они пошли через старый фруктовый сад. Все было таким знакомым, и в то же время таким странным, как сон, после которого больно просыпаться. Пьер рассказал о своем пребывании при дворе, о постоянных упражнениях в боевом мастерстве, о кампании в Пьемонте, где ему удалось отличиться. Это тоже казалось знакомым: он хвастался совершенно так же, как и в детстве, но теперь он имел для этого более чем серьезные основания.

Маргерит приятно было слушать Пьера: она гордилась тем, что он был при дворе и сражался с солдатами императора. Он говорил о том, что всегда присутствовало в их мечтах, но теперь все это стало реальностью: он на самом деле мог воплотить мечту в жизнь и сделать ее своей дамой!

Неожиданно она повернулась и с рыданиями приникла к груди юноши. Его руки обвили ее, и она прижалась к нему еще сильнее.

Пьер ослабил объятия. Его взгляд стал удивленным, почти испуганным.

– Пресвятая Богородица! – воскликнул он.

Маргерит стояла, раскрыв объятия, и любовалась им. Он был для нее целым миром! Пьер снова обнял ее, и его жар передался ей.

Она оторвала свои губы от его губ. «Не уезжай!»– хотела сказать Маргерит.

– Скоро! – вместо этого сказала она. – Уезжай быстрее! Они уже скоро приедут!

– Моя дорогая! – он встал на колено перед ней и взял ее за руку. На ее пальце сверкнул зеленый камень. – Ты давала обет? – спросил он, готовый переступить даже это.

Она покачала головой.

– Но мой дядя подписал бумаги…

– Предоставь это мне.

Именно этого она и ждала. Именно об этом она молилась. И теперь, когда загаданное произошло, все казалось безнадежным. Что они могли сделать против таких сил?

Пьер повернул ее к себе.

– Теперь этому не бывать, – сказал он. – Ты должна верить только в меня. Ты веришь в меня?

Она снова приникла к нему и словно ожила.

– О, да! – прошептала Маргерит.

– Клянусь честью рыцаря, что ты не будешь принадлежать ни Турнону, ни кому бы то ни было еще, кроме меня – как я принадлежу тебе. Это мой обет, дорогая моя.

Спокойствие мгновенно овладело душой Маргерит, силы совершенно оставили ее тело, и она беспомощно повисла на его руках.

– Я отправляюсь прямо к дяде, – пообещал он. – Стой на балконе, чтобы я мог видеть тебя, когда буду проезжать. – Он приподнял ее подбородок и улыбнулся. – Ты будешь ждать?

Она кивнула.

– И больше никаких страхов?

Маргерит покачала головой.

– Хорошо Теперь я, Пьер де Шабо, граф де Муи, даю тебе свой обет…

ГЛАВА 17

Монахи собрались вокруг черного Баярда, с благоговейным страхом глядя на огромные копыта и горящие глаза. Пьер поцеловал руку аббату, обнял его и вернулся к великолепному рысаку – подарку второго дяди, адмирала. Он обнял монахов: брата Жана, брата Гиацинта, брата Ноэля и даже брата Эсташа, а потом и иеромонаха, отца Бонифация. Ловко вскочил в седло под одобрительные возгласы братии. Нагнулся к брату Жану.

– Что ты теперь думаешь о молодом петушке, Жан? – тихо спросил Пьер и поднял Баярда на дыбы, отсалютовав таким образом аббату.

– Счастливого пути! – услышал он вслед, помахал шляпой и галопом вынесся из аббатства.

Счастливого пути! Хотелось бы надеяться на это. Холодный ветер дул ему в лицо и в ноздри Баярду, так что до конца стены аббатства он ехал рысью; но, добравшись до имения Коси, перевел коня на шаг, ища глазами балкон.

Стоявшая на балконе одинокая фигурка заметила его и махнула шарфом. В ответ он снял шляпу. При виде Маргерит, такой одинокой и преданной, слезы выступили на его глазах, но он продолжал улыбаться, надеясь, что возлюбленная не заметит слез.

Его жизнь – сначала в аббатстве, потом при дворе и на поле боя, среди рыцарей – была лишена нежности. Только здесь, под старой яблоней, Пьер нашел ответ на свои чувства, обретя силу. Он всегда ее любил, но теперь… Как она выросла за эти четыре года…

Кровь прилила к его щекам, и сердце забилось, когда он подумал о своем желании соединиться с ней. Он по-прежнему любил, но теперь он желал!

– Моя дорогая! – крикнул он. Баярд тряхнул головой: с ним тоже часто разговаривали. – Да нет, я не тебе, – крикнул Пьер. Ему не хотелось терять Маргерит из виду, хотя он и чувствовал нетерпение Баярда.

– Скоро! – отозвалась девушка. – Поезжай скорее!

Рыцарь, который медлит перед решающим сражением, лишь наполовину рыцарь. Пьер похлопал Баярда по шее, и тот заржал. С непокрытой головой Пьер низко пригнулся в седле, пришпорил Баярда и, разбрызгивая дорожную слякоть, поскакал в Париж.

ГЛАВА 18

Роберваль приветливо улыбался, но его глаза бегали: он не мог понять действий Турнона, приведших их во вражеский лагерь.

– Я восхищаюсь твоими угрызениями совести, дядя, но нужно вовремя менять привязанности, а наши планы так долго откладывались.

Роберваль украдкой перевел взгляд с Турнона, спокойно беседовавшего с мадам де Пуатье и дофином, на коннетабля де Монморанси, грубого, безжалостного воина, который так же, как и Шабо, был фаворитом короля и соперничал с адмиралом в борьбе за право удостоиться милости Его величества. Так же, как Шабо был связан с интересами герцогини д'Этамп, Монморанси тяготел к дофину и Диане де Пуатье. Коннетабль слушал, подозрительно оглядывая тщедушную фигуру горбуна.

– Картье принес короне Франции империю – более великую, чем Милан или вся Италия, которая стоит нашей земле столько крови и золота. Мы слишком долго наблюдали за тем, как испанские корабли вывозят богатства дальних морей…

Дофин нервно заерзал, протянул руку к бокалу с вином; но тотчас же отдернул ее, когда сверху мягко легла рука Дианы, и вновь расслабился.

– С самого рождения я слышу разговоры о колонизации, – мрачно сказал он. – Это безлюдная земля, совсем не такая богатая, как Мексика или Перу…

– Совершенно верно, Ваше Высочество, но цветущая и плодородная – с реками, впадающими в океан, где со времен Колумба наши рыбаки ловят для Франции треску и макрель. Разве можно терять так много из-за отсутствия желания и смелости? С помощью семечка этой колонии Ваша светлость взрастит дуб, который затмит могущество Генриха П.

– И вы пришли к нам лишь спустя столько времени? – вступила в разговор Диана. – Эту идею долго вынашивал адмирал де Шабо.

Турнон склонил голову.

– Влияние адмирала ослабевает, мадам. А мы не можем больше ждать. Для Франции это означает победу и процветание – разве мы способны отказаться от того, что так важно для Франции? – Турнон улыбнулся, веря в свое умение убеждать.

Монморанси хлопнул сильной ладонью по спине дофина. Это удивило Роберваля, но Генрих сделал вид, что не заметил фамильярности.

– Этот парень прав. План сулит победу, и если Шабо не хочет…

Дофин встал, опрокинув бокал с вином.

– И д'Этамп тоже, – добавил он. Он перешагнул через широкую черную юбку мадам и повернулся, чтобы заглянуть ей в лицо. – Что скажете, Диана… мадам? – поправился он, и на его лице появились желание и отвага.

Диана молитвенно сложила руки и улыбнулась, глядя на него, а Роберваль подумал: «Вот никогда не мог представить, что женщина может быть так красива!»

– Если это ради Франции, мой принц, то это значит – ради вас, – нежно сказала она.

Дофин постоял немного, обдумывая значение этих слов, потом вернулся на место и сел, сложив руки на коленях.

– Но почему ничего нельзя было сделать целых четыре года? Мой отец, король, так верил в это, и д'Этамп тоже… Адмирал сначала тоже верил, но потом отошел от всего…

Турнон развел руками.

– На этот вопрос можете ответить только вы сами, Ваше Высочество…

– Чепуха! Мое влияние не так велико, монсеньер.

Турнон нахально тряхнул головой, чем снова ужаснул Роберваля.

– Теперь Филиппу де Шабо затруднительно даже шепнуть что-то на ухо королю!

– Ха! Неужели? – коннетабль многозначительно посмотрел на мадам де Пуатье. – Это приятно слышать.

Улыбка Турнона стала и вовсе умильной.

– В наши планы не входит топить корабль благородного и великодушного покровителя или выдавать его секреты, монсеньер коннетабль. Напротив, вы гораздо лучше осведомлены о происходящем, чем мы, скромные моряки.

Мадам и дофин посмотрели на Монморанси, который откинулся в кресле и закашлялся. Диана улыбнулась.

– Признайте: маркиз прав. Всему двору известно, что именно вам удалось открыть королю все странности характера адмирала. Очень печально находить недостатки в друге детства. Но монсеньер… – Она повернулась к Турнону. – Говоря откровенно, мы все теряемся в догадках, к какому лагерю вы примкнете…

– Вы найдете меня в своем лагере, мадам. И если вы поддержите эту экспедицию…

– В которую, как я понимаю, вы уже вложили немало средств…

– Мою судьбу, мадам, – просто ответил Турнон. – И судьбу моей нареченной невесты, племянницы монсеньера де Роберваля. У Картье сейчас в гавани Сен-Мало стоит три снаряженных корабля…

– И вам нужно?..

– Как можно больше баркасов для колонистов. Нам также нужны сами колонисты и моряки. Мы должны призвать всю Францию…

– И вам нужно от нас лишь влияние Его Высочества… и, конечно, губернаторский титул для вашего дяди?

Пока Роберваль силился перевести дух, Турнон подался вперед.

– Поверьте мне, мадам, что это не вымогательство.

– Я вам верю, – отвечала женщина. Неожиданно она сняла с шеи тяжелое жемчужное ожерелье и повесила его на руку Турнона. – Это мое ручательство – и мое доверие. Я верю, что вы ищете победы для Франции и короля, – она взглянула на дофина, – который достаточно щедр, чтобы сделать вашу мечту о Новой Франции реальностью!

Все это время дофин смотрел ей в лицо, а когда она закончила, вскочил на ноги.

– Даю вам слово чести, монсеньер де Турнон! – воскликнул он.

Мадам де Пуатье протянула руку Робервалю, преклонившему колени.

– Мессир вице-король… – сказала она.

ГЛАВА 19

Гастон закрыл за собой дверь и ждал, пока адмирал отвернется от окна.

– Приехал ваш племянник, граф де Муи, монсеньер.

Шабо кивнул и вернулся к своим мыслям. Его окна выходили на лагерь, чьи пестрые палатки раскинулись на нескольких арпанах, как цветы после ночного сна. Раскисшая земля была покрыта лужами, так что дамам и рыцарям приходилось с величайшей осторожностью пробираться по аллеям. Шабо задумался над тем, что заставляло пятнадцать тысяч знатных дворян прибыть ко двору, забыв о собственных делах и имениях, и терпеть нужду и лишения, которые привели бы в ужас любого честного крестьянина. Что касается его самого, то скоро он оставит службу. Вместо того, чтобы довольствоваться милостыней и минутной благосклонностью, он будет мирно жить в своем старом поместье в Пуату.

Хотя никто не говорил об этом в открытую, но все признаки опалы были налицо. Прошла всего неделя со времени последней дружеской беседы с королем – и вот уже Франциск отчитал его за высокомерие, хотя Шабо говорил со своей обычной фамильярностью. Происки Монморанси? Шабо пожал плечами. Некоторые шептались о его растратах в Бургундии – их можно было легко подсчитать, – о его отношениях с мадам д'Этамп, преувеличенных самой Анной – снова происки Монморанси. Конечно, это было трудно доказать, да и не хотелось бы терять дружбу, длившуюся тридцать лет.

На его серые глаза неожиданно навернулись слезы, и адмирал нетерпеливо смахнул их. Тридцать лет! Именно тогда он вошел в небольшой круг избранных, окружавших Франциска… Тогда он и Монморанси, Флеранж дю Беллей и другие – теперь уже мертвые – герои были молодыми рыцарями, благоговевшими перед своим королем, который открыл им двери к титулам и богатству. Но крепче всего их связывали победы в Италии и поражение при Павии… Шабо ближе всех стоял к королю, а за ним шел грубый, находчивый и коварный Монморанси.

Лишь недавно Шабо почувствовал, что король отвернулся от него и перенес свою любовь на соперника – но было уже поздно.

Рыцарство! Он все еще чтил это слово, но тот – бывший фаворит, бывший друг – во что он верил? Он подумал о своем племяннике, Пьере, который почитал его, как когда-то он сам почитал маршала де Гиза: так же, как де Гизу, ему, Шабо, придется столкнуться с непостоянством принцев. Пьер нес в себе старые традиции. Он даже настоял на том, чтобы его посвятили в рыцари на поле боя, как и его дядю адмирала. «Я не могу презреть это доверие», – подумал Шабо. – «Я не имею права огорчить его».

Что он мог предложить юноше? Особенно сейчас? Но он знал точный ответ: он имел возможность сменить лагерь и добиться успеха для Пьера и для себя через союз с младшей дочерью мадам де Пуатье. Девушка была законной дочерью сенешаля Нормандии, и в ее жилах текла кровь Генриха VII. Но такая открытая капитуляция будет триумфом для Дианы и падением для него.

Шабо снова развернул записку, которую держал в руке.

«С тех пор, как у Вас остался единственный друг при дворе, кажется странным, что Вы не ищете с ним встреч.

А»

Он наверняка потеряет всех оставшихся друзей при дворе, если согласится на этот союз; зато Пьер будет в безопасности. Он поднял голову, чтобы приказать камердинеру отыскать Пьера, но слуга уже входил в комнату, чтобы доложить о посетителе.

– Капитан Картье просит аудиенции, монсеньер.

– Да? – удивился Шабо. – Пригласи его.

Картье, должно быть, стоял прямо за дверью, потому что сразу же вошел, быстро пересек комнату, опустился на колено и поцеловал руку Шабо раньше, чем адмирал успел остановить его.

– Мой дорогой покровитель… монсеньер!

– Встаньте, встаньте, Картье, – прервал Шабо, немного подавшись назад. Картье поднялся и посмотрел на него с таким видом, словно адмирал собирался его ударить. – Не стойте, как истукан, – нетерпеливо воскликнул Шабо. – Сядьте и расскажите, с чем пожаловали.

– Мой адмирал, я только что узнал, что они хотят сокрушить вас!

– Сокрушить меня? – сухо засмеялся Шабо. – Они не смогут этого сделать, дорогой Картье.

Голубые глаза Картье изучали лицо адмирала.

– Не смогут? Черт побери, я говорил этим глупцам…

– Кому? – резко спросил Шабо.

– Это Турнон…

– Турнон? – не поверил адмирал. – Турнон хочет сокрушить меня?

– Нет, нет, но он встречался с коннетаблем, дофином и мадам де Пуатье…

Адмирал изумленно откинулся в кресле,

– Вероятно, он задумал это давно…

– Я сказал, что выпушу ему кишки и выпрямлю его горб. Он и его дядя, эта свинья Роберваль…

Шабо громко рассмеялся.

– Я люблю тебя, Жак. Когда я с тобой, я начинаю верить, что все на свете очень просто: мы нашли прекрасную Новую Землю, так почему бы не освоить ее? Для этого не нужны деньги, власть и стратегия – только лишь мужество и инициатива. А если мы находим среди нас предателя, то просто убиваем его. О, мой друг, если бы весь мир был таким каков ты, нам бы не нужны были такие интриганы, как я. – Он протянул руку. – Нет, Жак, ты ошибся в Турноне. Но не в Робервале, потому что он, как ты сказал – свинья. Турнону дорога его идея, которая будет преследовать его до самой смерти. Возможно, он не видит в этом Новом Свете того, что видишь ты или я, но он нашел что-то, возможно, лучшее, и для него это очень важно. Более важно, чем он сам, или ты, или я – более важно, чем даже бедное дитя, сделанное ставкой в его игре. Он был прав, что пошел к дофину и коннетаблю. Больше четырех лет я ничем не мог помочь снаряжению вашей экспедиции.

– Но они обещали, что эта скотина Роберваль станет наместником!..

Шабо развел руками.

– А вам какое дело? Вы же назвали гору, реку или что-то там еще на этой земле именем Картье? Имя Картье навсегда останется в истории, как и звание «Первооткрыватель». А кто вспомнит Роберваля, Турнона или Шабо?

– Мой адмирал… – голос Картье прервался. – Я не могу… я не стану действовать заодно с ними… против вас.

– Не против меня, Жак. Ты пойдешь с моим благословением. Пусть те, кто хотят или могут, воплощают в жизнь наши мечты. Может быть, еще не все потеряно, и я смогу принять участие в этом деле, а потом буду рассказывать истории о том, как встречался с Первооткрывателем.

Картье стоял, кусая губы.

– Вы величайший человек Франции, – кланяясь, сказал он.

Шабо улыбнулся:

– Надеюсь, что я не потерял рассудок или сердце вместе с весом в обществе, Жак. Попроси камердинера, чтобы он позвал моего племянника.

Войдя в комнату, Пьер заподозрил, что его дядя чем-то подавлен. Хотя адмирал не мог позволить Картье заметить это, но принесенные им новости сильно расстроили его. Ему нужно было поговорить с этим юношей, который рассчитывал на него.

Адмирал обнял племянника.

– Хорошо, что ты вернулся. Все ли было спокойно в Турине, когда ты уезжал? Хотя у меня были сведения оттуда после твоего отъезда. Ты направился прямо в Аббевиль. Я надеюсь, твой дядя аббат жив-здоров?

– У него все хорошо, дядя, – ответил Пьер. Он стоял прямой, словно копье, а взгляд его темных глаз сосредоточился где-то над головой адмирала.

«Потомок двух славных родов, – подумал Шабо. – Последний рыцарь. Я действительно рад видеть юношу, но я слишком подавлен сегодня».

– И теперь ты приехал ко двору, чтобы развлечься перед возвращением в Турин, – сказал он, стремясь поскорее закончить разговор.

– Нет, мой адмирал. Я приехал с просьбой… В Аббевиле я виделся еще с одним человеком…

– Да? И с кем же? – поинтересовался адмирал.

– С девушкой, о которой я вам рассказывал, монсеньер.

– С девушкой? – удивленно переспросил Шабо. – Прости, но я не помню.

Глаза Пьера встретились с глазами дяди, и он неожиданно покраснел. Он начал было говорить, но потом рассмеялся. Шабо тоже улыбнулся, стараясь разгадать поведение племянника.

– Для чего кто-то становился рыцарем, Пьер? Настоящему рыцарю нечего стыдиться.

– Я ничего не стыжусь, – резко отозвался Пьер. – Вы помните ту ночь в Сен-Квентине, когда я впервые увидел вас… Вы обещали мне…

Шабо попытался вспомнить.

– Я обещал тебе что-то, связанное с девушкой?

– Да, Маргерит де ла Рок…

– О, я помню. Не то чтобы я обещал…

– Да, пожалуйста… вы обещали, что когда я стану рыцарем…

Шабо чувствовал себя очень утомленным. Этот юноша со своей блестящей памятью, со своей самоуверенностью… Шабо очень хотелось отослать Пьера до завтра.

– Но она обручена, как я понял. Она – ставка в важной сделке…

– Да, – пылко ответил Пьер. – Она обручена с маркизом де Турноном. Вот почему нам нужна ваша помощь, дядя.

Шабо отвернулся, избегая умоляющего взгляда Пьера. Он позвонил в серебряный колокольчик, и дверь открылась.

– Я очень устал, Гастон, – заметил он укоризненным тоном. – Принесите чего-нибудь покрепче.

Он ждал, физически ощущая нетерпение Пьера, взволнованного его молчанием. Он допустил ошибку в самом начале, не восприняв это дело всерьез, и не излечил Пьера от романтической привязанности.

Гастон налил два бокала, один из которых Шабо пододвинул Пьеру.

– Ты любишь эту девушку, – начал он без всякого выражения.

– Дядя… я люблю ее еще с тех пор, когда она была маленькой девочкой. Если бы вы видели ее… у меня просто нет слов.

– Но, Пьер, ты ведь знаешь, какие планы строятся относительно нее: она должна стать женой маркиза де Турнона.

– Она жила словно в тюрьме – так же, как и я был заточен в стенах аббатства. Она любит только меня.

Шабо разом осушил свой бокал, вновь его наполнил, отпил половину содержимого и повернулся к Пьеру.

– Замужество – это не любовь. Как мне объяснить тебе? Когда эта девочка не будет больше девушкой… когда она выйдет замуж, и ее честь будет защищена… только тогда вы свободны… любить, как вам заблагорассудится.

Пьер уставился на него.

– Послушай, Пьер. Посмотри вокруг. Даже я не женился по любви. Когда я был молодым, я тоже… – Шабо пожал плечами. – Женятся по необходимости, – закончил он более спокойно.

– Но разве грешно любить? К тому же Маргерит тоже принесет мне богатство. Она не кабацкая девка. Вам нужно только убедить Роберваля…

Бедный Пьер не понимал, что это невозможно. Маргерит была богата, а мать ее принадлежала к знаменитой фамилии. Если бы дело было только в Робервале, Шабо, вероятно, уступил бы, несмотря на ненависть к этому человеку. Но как он мог объяснить Пьеру, что теперь это было не в его власти?

– Я задумываю для тебя прекрасный союз, племянник. Он соединит тебя со знатнейшим домом Франции и решит, я надеюсь, твою судьбу. – Пьер хотел было возразить, но Шабо покачал головой. – Нет, послушай, Пьер. Не мы вершим свои судьбы. Ими владеет король, потом отец, мать и опекун. А если тебе не посчастливилось родиться дворянином, то над тобой стоит герцог, князь, граф, мессир. Я забрал тебя у другого дяди потому, что почувствовал: ты и впрямь можешь принести пользу Франции. Но это не значит, что ты принадлежишь себе – так же и эта девушка не принадлежит себе до такой степени, чтобы соединиться с тобой. Пусть она выйдет замуж за Турнона. Ты же женишься в соответствии с моими замыслами, и мир закроет глаза на связь рыцаря и прекрасной дамы. Может быть, именно ты подаришь Турнону наследника, о котором он так мечтает.

Пьер не верил своим ушам.

– Я приехал к вам, чтобы вы сдержали обещание…

Шабо встал и обнял Пьера за плечи.

– Которого, кажется, я никогда не давал…

– Значит, ваши высокие слова предназначались для юного простофили…

Пьер вырвался из объятий дяди.

– Вам не нужно беспокоиться о моей женитьбе даже на дочери короля. Я женюсь на Маргерит, и ни на ком другом!

– В таком случае тебе нужно было оставаться в монастыре, из которого я тебя вытащил, – голос Шабо стал ледяным. – Ты забываешься.

Тут дверь открылась, и в комнату торопливо вошел Гастон.

– Приехала герцогиня д'Этамп, монсеньер. Она…

– Пригласи ее, – приказал Шабо и повернулся к Пьеру. – Найди капитана де Л'Орель и оставайся в его распоряжении до моего приказа.

Пьер выпрямился, коротко кивнул и направился к двери, где столкнулся с мадам д'Этамп и окинул ее невидящим взглядом. Когда он вышел, Анна подняла сердитые глаза на Шабо, причем ее щеки были одного цвета с ее розовым платьем.

Шабо наклонился, чтобы поцеловать ей руку.

– Я удостоился такой чести, мадам…

– Я пришла сама – несмотря на то, что вы постоянно избегаете меня.

Она села, а Шабо, освободив стол, уселся напротив.

– Кажется, теперь я могу оказать услугу своим друзьям, лишь держась от них подальше, – нежно сказал он.

Анна пристально посмотрела на него и опустила глаза.

– Вы единственный никогда не боялись моего гнева, не так ли, Филипп?

– Сейчас на меня злятся все вокруг, Анна – даже те, кого я люблю, и кто любит меня.

Она посмотрела на дверь.

– Этот молодой офицер – тоже один из тех, кто любит вас?

– Он был одним из них, – Шабо посмотрел на нее с улыбкой, как на дитя, очаровывающее своей прелестью. Много лет она приходила к нему, веря в него даже тогда, когда он сам не верил в себя. Он играл в ее игру, хорошо зная, что временами д'Этамп склонна изображать чистую, неземную любовь.