Текст книги "Мальчик в полосатой пижаме"

Глава третья
Безнадежный случай

Бруно был убежден: зря они не оставили Гретель в Берлине приглядывать за домом, ведь от сестры добра не жди. И похоже, он был не одинок в своем мнении. Бруно не раз слыхал, как Гретель называли «сплошным мучением с самой колыбели».

Гретель была на три года старше Бруно, и сколько он себя помнил, она все время поучала его, а в событиях, касавшихся их обоих, норовила играть главную роль. Бруно не хотелось сознаваться в том, что он боится сестры, но если быть честным с самим собой – к чему он всегда стремился, – невозможно отрицать: немножко побаивается.

Гретель славилась противными привычками, впрочем, обычными для сестер. Например, она слишком много времени проводила в ванной по утрам, и, сдается, ей было плевать, что Бруно стоит за дверью, переминается с ноги на ногу, а его терпение на исходе.

У Гретель была огромная коллекция кукол, расставленных и рассаженных по всей комнате. Куклы впивались в Бруно глазами, стоило ему зайти к сестре, и пристально следили за ним, что бы он ни делал. Он не сомневался: займись он исследованиями в комнате сестры, пока ее нет дома, они непременно нажаловались бы своей хозяйке. Подружки у сестры тоже были противные. Они прямо-таки обожали потешаться над младшим братом Гретель; разумеется, будь Бруно на три года старше, он бы себе такого никогда не позволил. Эти противные подружки не знали в жизни большей радости, чем мучить Бруно и говорить ему гадости, когда мамы или Марии не было поблизости.

– Бруно не девять лет, ему только шесть, – распевало одно самое приставучее чудище, выплясывая вокруг него и тыча пальцем под ребра.

– Мне не шесть, а девять, – протестовал Бруно, пытаясь вырваться.

– Тогда почему ты такой маленький? – спрашивало чудище. – Все, кому девять лет, выше тебя.

Это было правдой и незаживающей раной Бруно. Его постоянно мучило, что он не такой же высокий, как другие мальчики в его классе. На самом деле он доставал им только до плеча. Когда он шел по улице вместе с Карлом, Даниэлем и Мартином, прохожие иногда принимали его за их младшего брата, хотя он был вторым по старшинству.

– Значит, тебе только шесть, – не унималось чудище, и Бруно убегал и принимался растягивать позвоночник – в надежде, что однажды утром он проснется и окажется длиннее сантиметров на двадцать, а то и на все пятьдесят.

Откровенно говоря, в отъезде из Берлина кое-что хорошее все же было: противные чудища остались там. Возможно, если его вынудят задержаться в новом доме на какой-то срок, пусть даже на месяц, он за это время подрастет, и тогда они уже не смогут над ним издеваться. Неплохая мысль, и не стоит о ней забывать, если он хочет последовать совету мамы и сделать хорошую мину при плохой игре.

Он вбежал в комнату Гретель, не постучав, она как раз размещала свой кукольный народ по полкам.

– Что ты тут делаешь? – закричала она, оборачиваясь к брату. – Разве не знаешь, что в комнату к даме не входят без стука?

– Ты что, привезла с собой все куклы до единой? – изумился Бруно. Он выработал привычку игнорировать вопросы сестры, а вместо ответа задавать свои собственные.

– Конечно, – дернула плечом Гретель. – А ты думал, я оставлю их дома? Только этого не хватало, ведь неизвестно, когда мы туда вернемся. Не раньше чем через неделю или две.

– Две недели? – огорченно переспросил Бруно, но в глубине души даже обрадовался, ведь он-то уже смирился с мыслью провести здесь не меньше месяца. – Ты правда так думаешь?

– Ну, я спросила папу, и он сказал, что в обозримом будущем наш дом – здесь.

– А когда закончится это обозримое будущее? – поинтересовался Бруно, усаживаясь на кровать сестры.

– Через пару недель, считая с сегодняшнего дня, – учительским тоном пояснила Гретель. – Самое большее недели через три.

– Тогда ладно, я согласен на обозримое будущее, лишь бы не целый месяц. Здесь отвратительно.

Гретель взглянула на младшего брата – впервые в жизни ей не хотелось с ним спорить.

– Я тебя понимаю, – сказала она. – Это не самое приятное место на свете.

– Жуткое, – подтвердил Бруно.

– В общем, да, – кивнула Гретель. – Сейчас здесь ужас что творится. Но как только дом приведут в порядок, уверена, все станет посимпатичнее. Папа сказал, что тех, кто жил в Аж-Выси до нас, быстро уволили и они не успели привести дом в подобающий вид.

– Аж-Высь? – повторил Бруно. – Что это значит?

– Ничего особенного, – пожала плечами Гретель. – Просто Аж-Высь.

– Нет, это же должно что-то значить? – настаивал Бруно. – В какую высь? И почему «аж»?

– Так называется наш новый дом, – отрезала Гретель. – Аж-Высь.

Бруно задумался. Он не заметил, чтобы на улице стоял щит с названием дома, и над входом тоже ничего написано не было. Их дом в Берлине никак не назывался, просто «номер четыре».

– Но что это значит? – Бруно потихоньку начал злиться. – Аж-Высь?

– Может быть, это связано с теми людьми, что жили тут до нас, – рассуждала Гретель. – Они плохо себя показали, и начальство так рассердилось, что аж вышвырнуло их из дома пинком, и они полетели вверх тормашками – высоко-высоко! А на их место назначили человека, который умеет хорошо делать свое дело.

– То есть папу.

– Ну конечно.

Гретель всегда говорила об отце так, будто он не способен поступить неправильно. Папа же всегда добр к ней и каждый вечер, перед тем как она отправится спать, целует дочку, желая спокойной ночи. Не будь Бруно так сильно расстроен всем тем, что случилось с ним за день, он был бы справедливее к отцу и вспомнил, что папа и его целует на сон грядущий.

– Выходит, мы оказались в Аж-Выси, потому что людей, которые жили здесь до нас, уволили с работы?

– Именно, Бруно. А теперь встань с моего покрывала, а то запачкаешь.

Бруно вскочил и с грохотом приземлился на ковре. Звук, который он произвел, ему не понравился. Он был очень гулкий, и Бруно решил впредь поменьше прыгать в доме: как бы это строение не развалилось, обрушившись им на головы.

– Мне здесь не нравится, – в сотый раз произнес он.

– Знаю, – ответила Гретель. – Но мы с тобой ничего изменить не можем, верно?

– Я скучаю по Карлу, Даниэлю и Мартину, – продолжал Бруно.

– А я скучаю по Хильде, Изабель и Луизе, – подхватила Гретель, и Бруно попытался припомнить, которая из них была самым гнусным чудищем.

– И по-моему, у здешних детей не очень дружелюбный вид, – добавил Бруно.

Гретель вмиг прекратила усаживать на полке одну из своих самых злобных кукол и уставилась на брата.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что здешние дети выглядят не слишком дружелюбно.

– Какие дети? – озадаченно переспросила Гретель. – Ты о чем? Я не видела тут никаких детей.

Бруно повертел головой. Здесь тоже имелось окно, но, поскольку комната Гретель располагалась напротив комнаты Бруно, окно выходило совсем на другую сторону. Притворяясь, будто ничего особенного не происходит, он вразвалочку направился к окну, сунув руки в карманы штанов и даже насвистывая, хотя у него то и дело перехватывало дыхание. На сестру он не обращал ни малейшего внимания.

– Бруно? – окликнула Гретель. – Что на тебя нашло? Ты рехнулся?

Бруно не остановился и не обернулся, пока не добрался до окна, которое – о счастье! – оказалось достаточно низким, чтобы он смог выглянуть на улицу. А выглянув, увидел машину, на которой они приехали, а кроме нее еще три-четыре автомобиля, принадлежавших военным, работавшим под началом отца. Несколько военных торчали во дворе, они курили, пересмеивались и время от времени с тревогой поглядывали на дом. Выезд со двора почти сразу превращался в дорогу, огибавшую лес, – вот куда бы хорошо отправиться в исследовательскую экспедицию, отметил про себя Бруно.

– Будь любезен, объясни наконец, в чем дело? – строго потребовала Гретель.

– Там лес, – сообщил Бруно.

– Бруно! – рявкнула Гретель и столь решительно направилась к брату, что Бруно, отскочив от окна, прижался спиной к стене.

– Что? – спросил он, притворяясь, будто не понимает, о чем идет речь.

– Местные дети, – напомнила Гретель. – Ты сказал, что они не слишком дружелюбны.

– Ну, они такими кажутся. – Бруно не хотелось до личного знакомства со здешними ребятами судить их по внешнему виду; мама не раз предостерегала его от этого.

– Откуда здесь дети? – допытывалась Гретель. – Где они?

Бруно улыбнулся и двинулся к двери, делая знак Гретель следовать за ним. Сестра испустила глубокий вздох, но приглашение приняла. На миг она задержалась у кровати, чтобы положить на нее куклу, но передумала. В комнату брата она вошла, прижимая куклу к груди, но тут ее едва не сбила с ног Мария – горничная выбежала из комнаты, держа в руке нечто, сильно смахивавшее на дохлую мышь.

– Вон там. – Бурно уже стоял у окна. Он даже не позаботился проверить, рядом ли Гретель, настолько был поглощен разглядыванием детей. На какое-то время он напрочь позабыл о сестре.

Гретель вовсе не спешила к окну, хотя ей ужасно хотелось убедиться в правоте брата либо уличить его во лжи. Но что-то в его голосе и в том, как он смотрел в окно, встревожило ее. Бруно еще ни разу не удалось обмануть сестру, и она была почти уверена, что и сейчас он не водит ее за нос, но, глядя на Бруно, она вдруг почувствовала, что сама не знает, хочет ли на самом деле увидеть этих детей. Нервно сглотнув, она помолилась про себя: пусть Господь вернет их в Берлин сразу же, как только обозримое будущее превратится в обычное настоящее, а не через месяц, как считает Бруно.

– Ну что же ты? – Бруно обернулся. Сестра стояла в дверях, вцепившись в куклу, золотистые косы Гретель понуро спускались на плечи – самое время дернуть за них. – Не хочешь посмотреть?

– Конечно, хочу. – Гретель неуверенно шагнула к окну. – Отойди, загораживаешь, – приказала она, локтем отпихивая брата.

Их первый день в Аж-Выси выдался теплым и погожим. В тот момент, когда Гретель приблизилась к окну, из-за облака вынырнуло солнце, но скоро глаза привыкли к свету, да и солнце опять скрылось, и Гретель увидела именно то, о чем говорил Бруно.

Глава четвертая
Что они увидали в окно

Правда, там были вовсе не дети. По крайней мере, не только они. Маленькие мальчики и рослые парни, отцы и дедушки и наверняка дядюшки с двоюродными братьями. А еще люди совсем без родственников, которые бродили сами по себе, путаясь у всех под ногами. Словом, кого там только не было.

– Кто это? – выдохнула Гретель. Настал ее черед таращить глаза и складывать губы буквой О. – И что это за место?

– Точно не знаю, – ответил Бруно, чувствуя, что фантазиям сейчас не время. – Но здесь не так хорошо, как дома. В чем, в чем, а в этом я уверен.

– А где девочки? – продолжала удивляться Гретель. – И мамы? И бабушки?

– Может, они живут где-нибудь подальше, – предположил Бруно.

Гретель кивнула. Больше всего ей хотелось отвернуться от окна, но зрелище словно заворожило. Из своего окна она видела только лес, слегка мрачноватый, но вполне пригодный для пикников, если, конечно, в нем отыщется поляна неподалеку. Но с этой стороны дома открывался совершенно другой вид.

Впрочем, начиналось все довольно мило. Прямо под окном был разбит большой сад, полный цветов. Они росли ровными рядами, и за ними явно хорошо ухаживали, будто понимали, что выращивать цветы в таком месте – доброе дело, как выставлять горящую свечу под карнизом замка, когда на окружающие топи опускается темная зимняя ночь.

За цветочными грядками пролегала асфальтированная дорожка с деревянной скамейкой – тут, наверное, хорошо сидеть, греясь на солнышке и читая книгу. К спинке скамейки крепилась табличка, но с такого расстояния Гретель не удалось прочесть, что на ней написано. Скамейка была повернута к дому, что выглядело бы довольно странно, если бы не привходящие обстоятельства, – Гретель сразу сообразила, почему скамью расположили именно так.

Метрах в десяти от сада, цветов и скамейки с табличкой обстановка резко менялась. Параллельно дому тянулась мощная ограда из проволоки, изгибаясь с обеих сторон и уходя куда-то вдаль, так далеко, что невозможно было различить, где она заканчивается. Ограда была очень высокая, даже выше, чем дом, и держалась на деревянных столбах, напоминавших телеграфные. Поверху она была утыкана огромными мотками колючей проволоки, закрученной в спирали, и Гретель, глядя на острые шипы, торчавшие повсюду, почувствовала вдруг, как у нее что-то защемило внутри.

За оградой травы не было, и вообще никакой зелени на обозримом пространстве не наблюдалось. Кругом простирался грязный песок, и сколько Гретель ни напрягала зрение, она не увидела ничего, кроме низеньких домишек, каких-то длинных строений, похожих на склад, и нескольких зданий с печными трубами в отдалении. Она открыла рот, намереваясь высказаться, но поняла, что ей не хватает слов, чтобы описать свое изумление, поэтому, не придумав ничего более разумного, просто закрыла рот.

– Ну как? – Бруно, внимательно наблюдавший за сестрой, чувствовал себя победителем. Что бы там ни было – и кем бы ни оказались эти люди, – он увидел все это первым и может смотреть на это, когда захочет, часами, потому что вид на проволочную ограду и все то, что за ней, открывается из его комнаты, а не из комнаты сестры, а значит, принадлежит ему и только ему. Он здесь король, Гретель же – его вассал.

– Ничего не понимаю, – ответила Гретель. – Зачем кому-то понадобилось строить такие отвратительные здания?

– Отвратительные, да, – согласился Бруно. – По-моему, в этих домишках не больше одного этажа. Посмотри, какие они низенькие.

– Наверное, это современные дома, – предположила Гретель. – Папа ненавидит все современное.

– Тогда они ему не понравятся, – заметил Бруно.

– Нет.

Гретель по-прежнему стояла у окна не шевелясь. Ей было двенадцать лет, ее считали одной из самых умных девочек в классе, поэтому, поджав губы и прищурившись, она приказала голове сообразить, на что же смотрит ее хозяйка. Голова выдала лишь одно-единственное объяснение.

– Думаю, это деревня, – объявила Гретель, с торжествующим видом оборачиваясь к брату.

– Деревня?

– Да, ничего иного быть не может. Как ты не понимаешь, дома, в Берлине, мы живем в городе. Вот почему там так много людей, домов и школы забиты детьми, а в субботу днем, когда идешь по центру города, на улицах страшная толкотня.

– М-м… – промычал Бруно, стараясь вникнуть в ее слова.

– Но на уроке географии нам рассказывали, что в деревне, где обитают крестьяне и животные и где выращивают продукты, существуют бескрайние пространства, вроде того, что мы видим за окном. Люди там живут, работают и посылают нам продукты. – Она опять поглядела в окно на бескрайнее пространство, расстилавшееся перед ними, на дома, отделенные изрядным расстоянием друг от друга. – Точно. Это деревня. А это наш загородный дом, – с воодушевлением добавила она.

Поразмыслив, Бруно покачал головой.

– Нет, не деревня, – твердо произнес он.

– Тебе всего лишь девять, – парировала Гретель. – Откуда тебе знать? Вот когда дорастешь до моих лет, научишься лучше разбираться в том, что происходит вокруг.

– Может, и так, – уклончиво отозвался Бруно. Гретель старше, и с этим он не спорил, но категорически отказывался принимать на веру любое утверждение сестры. – Если мы в деревне, как ты говоришь, то где животные? Или ты про них забыла?

Гретель опять открыла рот, но подходящего ответа не нашлось, поэтому она снова уставилась в окно, выискивая за оградой животных, но их там не обнаружилось.

– У них должны быть коровы, и свиньи, и овцы, и лошади, – подсказывал Бруно. – То есть если эти люди – крестьяне. Не говоря уж о курах и утках.

– Но их тут нет, – тихо констатировала Гретель.

– А если они выращивают еду, – продолжал Бруно, в кои-то веки наслаждаясь беседой с сестрой, – тогда и земля у них должна быть другой. Что можно вырастить в такой грязи?

Бросив взгляд в окно, Гретель кивнула. Не дурочка же она какая-нибудь, чтобы всегда настаивать на своей правоте, особенно когда факты явно против нее.

– Значит, это не крестьянское хозяйство, – сказала она.

– Нет, – подхватил Бруно.

– Следовательно, это не может быть деревней, – развивала мысль Гретель.

– Нет, не может.

– И получается, что это, скорее всего, не наш загородный дом, – заключила Гретель.

– Скорее всего, нет, – подвел итог Бруно.

Он опустился на кровать, и на миг ему захотелось, чтобы Гретель села рядом, обняла его и сказала, что все будет хорошо, что рано или поздно они полюбят это место и забудут думать про Берлин. Но сестра все еще смотрела в окно, и на этот раз не на цветы, и не на асфальтированную дорожку, и не на скамейку с табличкой, и даже не на высокую ограду с телеграфными столбами и мотками колючей проволоки, и не на бескрайнее пространство за оградой с домишками, длинными зданиями и печными трубами, – она смотрела на людей.

– Кто эти люди? – произнесла она очень тихо, словно задавала вопрос не брату, но кому-то другому. – И что они там делают?

Бруно поднялся, и впервые они встали вместе у окна, плечом к плечу, пристально глядя на то, что происходило не более чем в двадцати метрах от их нового дома.

Всюду, куда ни бросишь взгляд, были люди – большие, маленькие, старые, молодые, – и все они как-то суетливо передвигались. Правда, некоторые, сбившись в группы, стояли совершенно неподвижно, вытянув руки по швам и стараясь держать голову прямо, а мимо них вышагивал солдат, открывая рот и мгновенно закрывая, словно он кричал им что-то. Другие, образуя нечто вроде цепочки, толкали перед собой тачки; они появлялись со своими тачками неведомо откуда, потом сворачивали за угол какого-нибудь строения и опять пропадали из виду. Перед домишками отирались горстки людей, они не разговаривали друг с другом, но смотрели себе под ноги, словно играли в какую-то игру и не желали, чтобы их застукали за этим занятием. Попадались люди на костылях, а еще больше с повязками на голове. Некоторые шли строем с лопатами в руках, и вели их солдаты, но куда они направлялись, невозможно было определить.

Перед Бруно и Гретель копошились сотни людей, но дети могли охватить взглядом лишь небольшую часть домишек, пространство же за оградой простиралось так далеко, теряясь в туманной дымке, что, возможно, людей там было не сотни, а тысячи.

– И все они живут прямо у нас под боком, – нахмурилась Гретель. – В Берлине на нашей милой тихой улочке всего-навсего шесть домов. А здесь их не сосчитать. И зачем папа перевелся на новую работу в таком противном месте, где вдобавок полно соседей? Ума не приложу.

– Глянь вон туда.

Гретель посмотрела туда, куда указывал пальцем брат, и увидала группу детей, которые выходили из домика, стоявшего в отдалении. Дети жались друг к другу, на них кричали солдаты. И чем больше на них кричали, тем теснее они прижимались к товарищам, но затем один из солдат бросился к ним, и они отцепились друг от друга, наконец сделав то, чего, похоже, от них добивались, – выстроились в ряд. После чего солдаты начали смеяться и аплодировать.

– Наверное, это репетиция, – догадалась Гретель, игнорируя то обстоятельство, что кое-кто из детей, даже те, что постарше, даже такие же взрослые, как она сама, похоже, плакали.

– Я же говорил, что тут есть дети, – сказал Бруно.

– Но не такие, с кем я захочу играть, – решительно объявила сестра. – Они грязнули. Хильда, Изабель и Луиза принимают ванну каждое утро, как и я. А эти дети выглядят так, будто никогда в жизни не мылись в ванне.

– Там и вправду очень грязно, – заметил Бруно. – Но может быть, у них нет ванн?

– Какой же ты дурак! – воскликнула Гретель, хотя ей постоянно твердили, что нельзя называть брата «дураком». – Что это за люди, у которых нет ванн?

– Не знаю, – задумался Бруно. – Это люди, у которых нет горячей воды!

Гретель еще несколько секунд смотрела в окно, потом передернула плечами и отвернулась.

– Я возвращаюсь к себе рассаживать кукол. Из моей комнаты вид несравненно приятнее.

С этими словами она удалилась, пересекла коридор, вошла в свою комнату, закрыла за собой дверь, но не взялась сразу же за кукол. Вместо этого Гретель села на кровать, и множество самых разных мыслей промелькнуло в ее голове.

А брат ее напоследок задумался вот о чем. Наблюдая за сотнями людей, занятых своим делом, он отметил, что все они – маленькие мальчики, рослые парни, отцы, дедушки, дядюшки и одиночки, бродившие сами по себе с таким потерянным видом, будто у них не было никаких родственников, – все они одеты совершенно одинаково: серая полосатая пижама и серая полосатая шапочка на голове.

– Очень странно, – пробормотал Бруно, прежде чем отойти от окна.