Текст книги "Адвокат"

Джон Гришэм
Адвокат

© John Grisham, 1998

© Перевод. Ю.Г. Кирьяк, 2002

© ООО «Издательство АСТ», 2007

Глава 1

Мужчину в резиновых сапогах, вошедшего вслед за мной в лифт, я заметил не сразу. Присутствие постороннего выдали ударившие в нос тяжелые запахи давно не мытого тела, табачного дыма и дешевого вина. Лифт пошел вверх, и я, окинув взглядом бродягу, невольно обратил внимание на черные замызганные сапоги, которые были ему явно велики. В едва достигавшем колен потертом пальто мужчина казался грузным, почти толстым. Но вовсе не от переедания – в зимнее время бездомные жители округа Колумбия[1]1
  Федеральный округ, где расположена столица США г. Вашингтон. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть] кутаются во что попало. Во всяком случае, так кажется, когда смотришь на них.

Он был чернокожим и уже в возрасте. Спутанная борода и нечесаные, с густой проседью, космы, похоже, годами не знали ни ножниц, ни мыла. Глаза скрывали солнцезащитные очки с толстыми стеклами.

Чужак. Ему нечего делать ни в этом лифте, ни в этом здании – не по средствам. У юристов, работавших в моей фирме, были такие почасовые ставки, что даже после семи лет пребывания здесь они мне казались высокими до неприличия.

Что ж, еще один забредший погреться бедолага. В деловой части Вашингтона подобное случается на каждом шагу. Но все же странно: на входе у нас стоит охрана.

На шестом этаже кабина остановилась, и только тут до меня дошло, что мужчина никакой кнопки не нажимал – он просто последовал за мной в лифт. Торопливо шагнув из лифта и очутившись в роскошном, отделанном мрамором вестибюле юридической фирмы «Дрейк энд Суини», я скосил взгляд на оставшегося в кабине пришельца. Мадам Девье, одна из наиболее исполнительных наших секретарш, приветствовала меня с присущим ей высокомерием.

– Присматривайте за лифтом, – бросил я ей.

– А в чем дело?

– Там бродяга с улицы. Может, стоит вызвать охрану.

– Опять эти типы, – пробормотала она с характерным французским выговором.

– Кабину не мешает продезинфицировать, – добавил я уже на ходу, стаскивая плащ и почти выбросив нежданного посетителя из головы.

Вторая половина дня у меня была расписана по минутам: одно совещание за другим, весьма серьезные переговоры с весьма серьезными людьми. Свернув за угол вестибюля, я только собрался о чем-то спросить мою личную секретаршу Полли, как грянул выстрел. Я оглянулся.

Застыв у своего стола, мадам Девье с висящими на шее наушниками завороженно смотрела в дуло чудовищно огромного пистолета, который держал бродяга. Поскольку я оказался единственным, кто попытался прийти ей на помощь, бродяга мгновенно перевел ствол на меня, и я тоже замер.

– Не стреляйте. – Я поднял руки. Из множества фильмов мне было досконально известно, что надо делать в таких ситуациях.

– Заткнись, – с редким самообладанием процедил негр.

У меня за спиной, в коридоре, поднялся шум.

– Он вооружен! – крикнул кто-то, и шум начал удаляться: коллеги побежали к запасному выходу. В моем воображении возникла картинка: объятые ужасом люди прыгают из окон.

Слева была массивная деревянная дверь в просторный конференц-зал, за которой в данный момент заседали юристы из отдела исков. Восемь закаленных и бесстрашных крючкотворов, в чьи обязанности входило перемалывание человеческих судеб. Самым решительным был малыш Рафтер. Рывком распахнув дверь, он грозно осведомился:

– Какого черта шум?! – И сразу стал огромной мишенью. – Немедленно брось пистолет, – приказал Рафтер, однако пуля, ударившая в потолок над его головой, напомнила ему, что он так же смертен, как и другие.

Вновь направив оружие на меня, бродяга дернул головой, и мне пришлось вслед за Рафтером отступить в конференц-зал.

Последовав за мной, мужчина в резиновых сапогах хлопнул дверью и со значением повел пистолетом. Присутствующие получили блестящую возможность по достоинству оценить длинный, матово отсвечивавший ствол. Оружие, похоже, работало безотказно: резкий запах пороха перебивал ядовитые испарения гостя.

Продолговатый стол для заседаний ломился от бумаг, всего минуту назад казавшихся безумно важными. Из окон была видна забитая машинами автостоянка. Две двери вели в вестибюль.

– К стене! – Для убедительности бродяга качнул пистолетом. Затем, поднеся его почти вплотную к моей голове, добавил: – Двери на замок!

Что мне оставалось делать?

Коллеги молча попятились к стене. Я без разговоров выполнил требование и взглянул на мужчину в ожидании хоть какого-то одобрения.

По непонятной причине меня одолевала мысль о жуткой пальбе в почтовом отделении: выведенный из себя служащий возвращается с обеденного перерыва, увешанный целым арсеналом оружия, – и пятнадцать сослуживцев отправляются на тот свет. А еще я думал о выстрелах на детских площадках и настоящих бойнях в ресторанах быстрого обслуживания. Жертвами там оказывались невинные дети, в крайнем случае добропорядочные граждане. Но мы-то просто юристы!

Со злостью тыча пистолетом, бродяга выстроил восьмерых мужчин у стенки и, более или менее удовлетворенный их покорностью, повернулся ко мне. Что он хочет? О чем попросит? Сейчас ему легко будет выторговать все, что угодно. Солнцезащитные очки скрывали его глаза, зато он прекрасно мог видеть мои, вернее, отраженное в них черное жерло своего пистолета.

Негр снял потертое пальто, аккуратно, будто новое, свернул его и положил на середину стола. В нос мне опять ударила вонь, но это уже не имело никакого значения. Террорист медленно освобождался от следующего слоя тряпья – просторного серого жилета. Просторного не без умысла. Грудь и живот негра опоясывал ряд красных картонных трубок, напомнивших моему неискушенному взгляду динамитные шашки. Трубки соединялись между собой разноцветными проводками, похожими на спагетти, и держались на теле с помощью липкой ленты.

Мне захотелось рухнуть на пол и поползти к двери в надежде, что выстрел окажется неточным и я смогу повернуть ручку замка. Может быть, он промахнется и вторично, позволив мне выбраться в вестибюль? Но трясущиеся колени и застывшая в жилах кровь лишили меня способности двигаться. От шеренги у стены послышались приглушенные стоны.

– Будьте любезны, сохраняйте спокойствие, – тоном терпеливого наставника произнес бродяга.

Его миролюбие внушало тревогу. Поправив на груди проводки, террорист извлек из кармана широченных брюк желтый моток прочной нейлоновой веревки и отвертку. С достоинством повел пистолетом в сторону искаженных от страха лиц.

– Я никому не хочу причинять вреда.

Услышать это было весьма приятно, однако искренность говорившего вызывала сомнения. Я насчитал двенадцать красных трубок – по моему убеждению, более чем достаточно для того, чтобы смерть оказалась мгновенной и безболезненной.

Ствол вернулся ко мне.

– Эй, ты, – раздельно произнес его обладатель, – свяжи их.

Рафтер не выдержал и сделал маленький шаг вперед:

– Послушай, приятель, чего ты добиваешься?

В потолок ударила третья пуля и, никого не задев, ушла в стену. Оглушительный грохот вынудил находившуюся в вестибюле мадам Девье – звук явно исходил от женщины – пронзительно вскрикнуть. Рафтер присел, будто вознамерился нырнуть в воду. Амстед могучей рукой поставил его в строй.

– Заткнись, – тихо посоветовал он сквозь зубы.

– Не стоит звать меня приятелем, – сказал бродяга, и опасное слово моментально выскочило из моего лексикона.

– Как вы хотите, чтобы к вам обращались? – поинтересовался я, осознавая, что поневоле превращаюсь в лидера нашей группки заложников. Голос мой выражал максимум деликатности и почтительности. Бродяга, похоже, оценил это.

– Мистер.

Обезличенно-вежливое «мистер» устроило всех.

Зазвонил телефон. На мгновение показалось, что террорист выстрелит в аппарат. Вместо этого он движением руки приказал подвинуть телефон поближе, что я и сделал. Левой рукой негр поднес трубку к уху, правой продолжал сжимать направленный в Рафтера пистолет.

Если бы наша судьба решалась голосованием, то большинством восемь к одному бедняга Рафтер оказался бы первым ягненком, принесенным в жертву.

– Алло? – Мистер выслушал собеседника, положил трубку на рычаг и, медленно попятившись, опустился в кресло у края стола. – Возьми веревку, – скомандовал мне. – Свяжи их.

Отрезав от веревки восемь кусков, я принялся за работу, по мере сил избегая взглядов товарищей, чувствуя затылком направленный в меня пистолет. Оставшийся кусок веревки пошел на то, чтобы соединить всех вместе. Узлы Мистер потребовал затянуть как можно туже, так что мне пришлось постараться на совесть.

Подойдя к Рафтеру, я услышал, как он что-то бормочет. Мне захотелось отшлепать его, как ребенка. Амстеду удалось так напрячь мышцы, что, когда я закончил, веревка едва не упала с его рук. Мокрый от пота Маламуд прерывисто и часто дышал. Самый старший из нас и перенесший два года назад инфаркт, он был компаньоном фирмы.

Не посмотреть в глаза Барри Нуццо я не мог. Другого такого друга у меня не было. Как и мне, ему исполнилось тридцать два года, и работать сюда мы пришли одновременно: он из Принстонского, я из Йельского университета. И он и я жен нашли в Провиденсе. Его брак оказался плодотворным – трое ребятишек за четыре года. Моя семейная жизнь вступила в последнюю стадию невыносимо медленного распада.

Наши взгляды встретились. Мы оба подумали о его детях. Впервые я обрадовался, что у меня их нет.

На улице взвыла полицейская сирена, и Мистер приказал опустить жалюзи на всех пяти широких окнах. Я выполнял команду на редкость тщательно, рыская взглядом по парковочной площадке и мечтая, что кто-нибудь снизу заметит меня и придет на помощь. У входа стояла одна-единственная полицейская машина с включенными мигалками – похоже, копы уже поднимались к нам.

В конференц-зал, где в компании чернокожего Мистера маялись девять белых мужчин.

На фирму «Дрейк энд Суини» работало восемьсот юристов, причем половина из них располагалась в том самом здании, которое в данный момент фактически оккупировал Мистер. Негр велел мне связаться с боссом и сообщить ему, что он, Мистер, вооружен пистолетом и, сверх того, имеет двенадцать шашек динамита. Я позвонил Рудольфу, компаньону фирмы, управляющему антитрестовским отделом[2]2
  Подразделение, контролирующее соблюдение антитрестовского законодательства.


[Закрыть], где я работал.

– Ты в порядке, Майк? – грянул голос из выносного динамика.

– Вполне. Будь добр, сделай так, как он хочет.

– А что он хочет?

– Не знаю.

Движением пистолета Мистер распорядился прервать разговор.

Я стоял у стола в двух шагах от Мистера и не сводил с него глаз. Террорист с действовавшей мне на нервы рассеянностью играл переплетенными на груди разноцветными проводками. Вот он легонько коснулся красного.

– Стоит его дернуть, и все будет кончено, – блеснув очками, поведал Мистер.

Нужно было отвлечь его от проводка.

– Зачем вам это? – спросил я, рассчитывая на диалог.

– Не то чтобы я очень хотел взорвать вас, но почему бы и нет?

Меня поразила его манера говорить – ясная, членораздельная речь, продумано и взвешено каждое слово. Передо мной сидел уличный бродяга, но, похоже, в его жизни были деньки и получше.

– Зачем вам убивать нас? – спросил я.

– Не собираюсь вступать в дискуссию, – последовал ответ.

Это называется «Вопросов больше не имею, ваша честь».

Будучи человеком, жизнь которого целиком подчинена циферблату, я посмотрел на часы: в случае чудесного спасения нужно будет запротоколировать теракт с точностью до мгновения. Часы показывали двадцать минут второго. Поскольку Мистер дал понять, что не любит суеты, следующая четверть часа прошла в тягостном молчании.

Я никак не мог поверить, что мы обречены на смерть. Ведь у него нет ни малейшего повода убивать нас. Со всей определенностью можно утверждать, что до нынешнего дня ни один из моих коллег Мистера и в глаза не видывал. Мне вспомнился лифт – бродяга не знал, на каком этаже ему выйти. Уличный сумасшедший в поисках заложников. К сожалению, по нынешним временам почти норма.

Именно таким абсолютно бессмысленным убийствам отводятся первые полосы газет. Читатели сокрушенно покачают головами: до чего дошло наше общество! А затем по городу расползутся анекдоты про дохлых юристов.

Я уже видел броские газетные заголовки, слышал тараторящих телерепортеров, однако не мог поверить, что так оно и будет.

В вестибюле раздались голоса, прорезалось неясное кваканье полицейской рации. Снова взвыла сирена.

– Что ты ел на обед? – обратился ко мне Мистер.

Слишком удивленный для того, чтобы врать, я поколебался и ответил:

– Цыпленка-гриль с салатом.

– В одиночку?

– Нет, с приятелем. – Я и вправду встретил сокурсника.

– И сколько вам пришлось выложить?

– Тридцать долларов.

Мистеру это не понравилось.

– Тридцать долларов, – повторил он с осуждением. – На двоих.

Во мне вспыхнула надежда, что коллеги, обратись Мистер к ним с аналогичным вопросом, окажутся менее искренними. Среди стоящих у стены было несколько талантливых едоков, им тридцатки не хватило бы и на закуску.

– А знаешь, чем пообедал я?

– Нет.

– Супом. Тарелкой супа с гренками. В приюте. Даром. И считаю, мне повезло. А на тридцать долларов можно накормить сотню моих друзей, верно?

Я удрученно кивнул, будто внезапно осознал тяжесть совершенного греха.

– Попрошу собрать у присутствующих деньги, часы и драгоценности, – сказал Мистер, в который раз поведя пистолетом.

– Разрешите спросить – зачем?

– Нет.

Я положил на стол портмоне, выгреб из карманов мелочь и обчистил товарищей по несчастью.

– Это отдадут родственникам, – пообещал Мистер, и мы дружно охнули.

После того как я сложил собранное в черный кейс, бродяга велел позвонить боссу. Рудольф быстро снял трубку. Я был уверен, командир группы СУОТ[3]3
  Группа особого назначения для борьбы с террористами (Special Weapons аnd Tactics Unit).


[Закрыть] уже сидит в его кабинете.

– Рудольф, это опять Майк.

– Как вы там?

– Отлично. Джентльмен хочет, чтобы я открыл дверь и выставил в вестибюль кейс. Затем я захлопну дверь и закрою ее на ключ. Понятно?

– Да.

Ощущая затылком приставленный пистолет, я осторожно распахнул дверь и поставил кейс на пороге. В вестибюле никого не было.

На свете мало существует вещей, способных оторвать юриста крупной фирмы от оформления почасовых счетов за свои услуги – от наслаждения, которое мы называем подбивкой. К таким вещам относится сон, хотя большинство моих собратьев по профессии спят мало. А вот еда очень стимулирует процесс подбивки, особенно когда обедаешь с клиентом и платит он.

Минуты тянулись как резина; я поймал себя на мысли, что не представляю, каким образом четыре сотни находящихся в офисе юристов умудряются подбивать счета в то время, когда их коллеги взяты в заложники человеком, буквально нашпигованным взрывчаткой. Впрочем, сидят они в здании, жди! Небось в машинах с включенными двигателями по телефонам раскручивают клиентов. Нет, фирма своего не упустит.

Кое-кого из наших крючкотворов абсолютно не интересует, чем все это закончится. Главное, чтобы побыстрее.

Мистер вроде задремал. Голова свесилась на грудь, дыхание отяжелело. Рафтер скорчил гримасу и кивнул мне, подзывая. Проблема заключалась в том, что правой рукой Мистер по-прежнему сжимал оружие, а левой поистине мертвой хваткой держал тонкий красный проводок.

Рафтер, видите ли, ждал от меня героизма. Но, даже считаясь наиболее суровым и опытным специалистом по судебным тяжбам, совладельцем фирмы он пока не стал. Да и работали мы с ним в разных отделах. Наконец, здесь не армия. С какой радости мне ему подчиняться?

– Сколько ты заработал в прошлом году? – внезапно прозвучал четкий и совершенно бодрый голос Мистера.

Вопрос застал меня врасплох.

– Я… м-м… дайте сообразить…

– Не врать.

– Сто двадцать тысяч.

Ответ пришелся ему не по душе.

– А сколько из них ты отдал?

– Отдал?

– Да. На благотворительность.

– Ну, я не помню. Деньгами распоряжается жена.

По шеренге заложников пробежало волнение.

Разочарованный Мистер продолжил поиски истины:

– Кто заполняет твои декларации?

– Вы имеете в виду для налогового управления?

– Вот-вот.

– Этим занимается отдел налогов на втором этаже.

– Здесь?

– Да.

– В таком случае пусть принесут документы на каждого из вас.

Я взглянул на коллег. Выражение лиц некоторых свидетельствовало о том, что эти люди предпочтут скорее получить пулю в лоб, чем представить декларации о доходах. Похоже, я колебался слишком долго. Мистер заорал:

– Немедленно! – Восклицательный знак он поставил, дернув пистолетом.

Рудольф, которому я передал требование террориста, тоже замялся, и мне, в свою очередь, пришлось накричать на него.

– Перешли их по факсу, – подсказал я. – Только за прошлый год.

В течение пятнадцати минут мы со страхом смотрели на стоявший в углу факс: если бухгалтеры не поторопятся, терпение у Мистера окончательно иссякнет.

Глава 2

Чувствуя себя надсмотрщиком за рабами, я сидел на отведенном мне Мистером стуле рядом с факсом и складывал в стопку вылезающие из аппарата листы. Мои связанные приятели, проведшие более двух часов на ногах, почти закостенели. От усталости многие начали покачиваться, и вообще вид у них был самый жалкий.

Однако их ждали более жестокие мучения.

– Ты будешь первым, – бросил мне Мистер. – Как тебя зовут?

– Майкл Брок, – вежливо представился я и подумал: «Очень рад нашему знакомству».

– Сколько ты заработал в прошлом году?

– Я говорил вам. Сто двадцать тысяч до уплаты налогов.

– А сколько отдал?

Я был уверен, что смогу обвести его вокруг пальца. В налогах я разбирался слабо, но понимал, что должен проявить гибкость. Оттягивая время, я листал свои бумаги. В качестве хирурга-практиканта Клер заработала тридцать одну тысячу долларов, так что наш совокупный доход выглядел довольно внушительно. Однако пятьдесят три тысячи мы вернули государству в виде налогов: федерального подоходного и удивительного количества прочих. А после погашения студенческих ссуд на обучение Клер в университете, ежемесячной платы в две тысячи четыреста долларов за уютную квартирку в Джорджтауне, выплат за машину, купленную под обязательный залог, и других расходов, обеспечивших нам достойное существование, мы положили в банк всего двадцать четыре тысячи.

Мистер терпеливо ждал. Его спокойствие раздражало. Я предполагал, что ребята из СУОТ уже лезут по вентиляционным шахтам, карабкаются по близстоящим деревьям, занимают позиции на крышах соседних домов и рассматривают сквозь оптические прицелы наши окна в стремлении размозжить Мистеру голову – словом, заняты тем, что мы так часто видим в выпусках теленовостей. Мистеру, похоже, было на все наплевать. Он смирился с судьбой и был готов умереть. В отличие от нас.

Посиживая в кресле, он крутил в пальцах красный проводок, отчего мой пульс явно переваливал за сотню ударов в минуту.

– Я пожертвовал тысячу долларов Йельскому университету. И пару тысяч местному отделению «Юнайтед уэй»[4]4
  Благотворительная общественная организация.


[Закрыть].

– Сколько ты раздал бедным?

У меня были сомнения относительно того, что университет потратил мои деньги на продовольственную помощь нуждающимся студентам.

– Но ведь «Юнайтед уэй» распределяет средства по всему городу, так что какие-то суммы наверняка перепали и бедным.

– Сколько ты раздал голодным?

– Я заплатил пятьдесят три тысячи налогов, из которых немалая доля предназначена для социальной и медицинской помощи неимущим, иждивенцам и прочим.

– И ты сделал это по доброй воле?

– Во всяком случае, я ни на что не жалуюсь. – При подобных обстоятельствах так солгал бы любой из моих соотечественников.

– Ты когда-нибудь был голодным?

Ему больше нравились простые ответы, мое остроумие наверняка осталось бы неоцененным.

– Нет, не был.

– И тебе не приходилось спать на снегу?

– Нет.

– Ты, зарабатывающий кучу денег, настолько жаден, что не положишь в мою протянутую руку ни монетки. – Мистер указал пистолетом на стоящих у стены мужчин: – Таковы вы все. На улице вы проходите мимо меня. Вы тратите больше денег на пижонский кофе, чем я – на еду. Почему вы не поможете тем, кто голоден, болен, у кого нет крыши над головой? Ведь вам-то всего хватает.

Вместе с ним я возмущенно обозрел понурившихся подонков. Печальное зрелище! Лишь Рафтер упрямо смотрел в стол, размышляя о том, о чем думает каждый из нас, завидя на тротуаре одного из друзей Мистера: стоит только дать тебе денег, как ты, во-первых, ринешься в ближайший магазин за бутылкой, во-вторых, пристанешь с новыми домогательствами и, в-третьих, никогда в жизни не прекратишь попрошайничать.

В наступившей тишине послышался нарастающий рокот полицейского вертолета. Можно было только догадываться, что происходило на стоянке под нашими окнами. В соответствии с полученными от Мистера инструкциями я отключил входящие звонки, так что сообщений извне ждать не приходилось. Он не испытывал никакого желания вступать с кем бы то ни было в переговоры, полностью удовлетворяясь нашей аудиторией.

– Кто из этих парней зарабатывает больше всех?

Как я говорил, Маламуд был компаньоном фирмы. Пришлось покопаться в стопке, чтобы найти его декларацию.

– Видимо, это я, – раздался голос.

– Имя?

– Нат Маламуд.

Я пробежал глазами колонки цифр. Не часто выпадает случай ознакомиться со столь интимной информацией, но сейчас это не доставило мне удовольствия.

– Сколько?

О, хитроумные коды налогового управления! Что вас интересует, сэр? Общий доход? Или с вычетом необлагаемой суммы? Чистый? Подлежащий налогообложению? Доход от должностного оклада? Доходы от бизнеса и ценных бумаг?

Фирма платила Маламуду пятьдесят тысяч в месяц, а ежегодная премия, о которой мы могли только мечтать, составляла более полмиллиона. Прошедший год был для него весьма удачным. При этом Маламуд являлся лишь одним из многих компаньонов фирмы, зарабатывавших ежегодно больше миллиона в год.

Я решил не драматизировать ситуацию. Ведь в бумагах были указаны и другие источники: доходы от сданной в аренду собственности, дивиденды, деньги от малого бизнеса. Вряд ли Мистер без посторонней помощи разберется в цифрах.

– Миллион сто тысяч долларов, – возвестил я, оставив двести тысяч затерянными в графах таблиц.

На то, чтобы осмыслить названную сумму, Мистеру потребовалось некоторое время.

– Ты сделал миллион, – обратился он к Маламуду, ничуть не устыдившемуся богатства.

– Да.

– Сколько денег ты отдал голодным и бездомным?

Я лихорадочно искал данные о суммах пожертвований, которые не облагались налогами.

– Не могу вспомнить точно. Мы с женой не экономим на благотворительности. По-моему, взнос в пять тысяч был передан в окружной фонд. Уверен, вы знаете, они там раздают деньги нуждающимся. Мы жертвуем немало, и мы счастливы делать это.

– Еще бы не счастливы! – Впервые в голосе Мистера прозвучала насмешливая нотка.

Он вовсе не желал знать, насколько мы щедры в действительности. Ему требовались лишь голые цифры. Мистер велел мне написать на листе наши фамилии и указать рядом с каждой доход за прошлый год и сумму пожертвований на благотворительность.

Я не мог решить, стоит ли торопиться или лучше выполнить приказ не спеша. Что, если соотношение между двумя цифрами его не устроит? Похоже, разумнее не пороть горячку. Ведь и так абсолютно ясно: мы, богатеи, заколачивая кучу денег, отдаем бедным жалкие крохи. Кроме того, я понимал: чем дольше длится наше пленение, тем больше у полиции времени на подготовку к освобождению, тем искуснее она его проведет.

Мистер не угрожал, что каждый час будет убивать по заложнику. Он не требовал выпустить из тюрьмы своих дружков. Ему вообще ничего не было нужно.

Я мешкал. Маламуд возглавил список, а в самом конце его оказался пришедший в фирму три года назад Колберн с какими-то восемьюдесятью шестью тысячами. Неприятно удивил тот факт, что мой приятель Барри Нуццо заработал на одиннадцать тысяч больше, чем я. Это мы с ним еще обсудим.

– Округленно общий доход составляет три миллиона долларов, – доложил я Мистеру, который, сжимая красный проводок, опять вроде задремал.

Он медленно покачал головой:

– А бедным?

– Пожертвований роздано на сто восемьдесят тысяч.

– Плевать я хотел на пожертвования. Не ставь меня и людей, живущих на улицах, в один ряд с теми, кто шляется по концертным залам и синагогам, по клубам, где белые баловни судьбы устраивают аукционы изысканных вин или автографов знаменитостей, бросая пару долларов в кружку бойскаута. Я говорю о еде. Еде для голодных, что живут в одном городе с вами. Еде для младенцев, которые, пока вы делаете миллионы, кричат по ночам от голода. Как насчет просто еды?

Он смотрел на меня. Я смотрел на аккуратную стопку бумаг. Врать было нельзя.

– В городе есть сеть общественных кухонь, – продолжал Мистер, – там бедняки и бездомные могут подкрепиться. Сколько денежек твои приятели передали этим кухням? Хоть один из вас?

– Передали, но не напрямую, – начал я. – Некоторые благотворительные организации…

– Заткнись! – Он поднял пистолет. – А приюты, где мы спим, когда на улице мороз? Сколько ночлежек числится в твоих бумагах?

– Ни одной. – Находчивость мне изменила.

С пугающей стремительностью Мистер вскочил на ноги, опрокинув кресло.

– А больницы? У нас есть больнички, куда приходят доктора, честные добрые люди, тоже привыкшие к хорошим заработкам, и жертвуют своим временем, чтобы облегчить страдания неимущих. Денег за это они не берут. Раньше правительство помогало платить арендную плату, подкидывало медикаменты и оборудование. Но теперь чиновники про нас забыли. Сколько вы отдали больницам?

Рафтер взглянул на меня так, будто я должен был найти выход. К примеру, покопаться в бумагах и с внезапным удивлением вскричать: «Черт возьми, гляньте-ка! Оказывается, кухням и больницам мы передали полмиллиона долларов!»

На моем месте он бы так и сделал. Однако на моем месте был я, и мне вовсе не хотелось получить пулю в лоб. Мистер далеко не такой идиот, каким кажется.

Он подошел к окну.

– Копов-то понагнали. – Сказано было негромко, но слышно. – Машин «скорой» тоже хватает.

Самого его происходящее на стоянке не волновало. Обойдя стол, Мистер приблизился к шеренге. В гипнотическом сосредоточении заложники ловили каждое его движение. Он медленно поднес пистолет к носу Колберна:

– Сколько денег ты отдал больницам?

– Нисколько. – Колберн, прикрыв глаза, готов был расплакаться.

У меня перехватило дыхание.

– А общественным кухням?

– Нисколько.

– Приютам?

– Нисколько.

Вместо того чтобы выстрелить, Мистер перевел оружие на Нуццо. Вновь прозвучали три вопроса. Получив от Барри такие же ответы, он шагнул к его соседу. Все повторилось. Следующий. Следующий. Следующий. К нашему разочарованию, Рафтер тоже остался в живых.

– Три миллиона долларов, – с отвращением бросил Мистер, – и ни цента больным или голодающим. Какие же вы ничтожества!

Я понял, что он никого не собирается убивать.

Где уличный бродяга может раздобыть динамит? Кто научит его им пользоваться?

В сумерках Мистер сказал, что хочет есть, и распорядился сообщить боссу, чтобы тот послал за супом в методистскую церковь на Семнадцатой улице. Там, объяснил он, кладут больше овощей, отчего навар гуще. Да и хлеб не такой черствый, как на других кухнях.

– Общественные кухни работают на вынос? – изумился Рудольф из динамика.

– Делай что тебя просят, Рудольф! – рявкнул я. – И пусть принесут на десятерых!

Мистер велел мне положить трубку.

Я представил, как в сопровождении группы полисменов наши люди мчатся в час пик через весь город к крошечной столовой при церкви, где склонившиеся над тарелками бездомные в негодовании пытаются понять, что происходит. «Десять порций на вынос, и побольше хлеба!»

Мистер направился к окну; застрекотал вертолет. Мистер слегка раздвинул планки жалюзи, посмотрел вниз, сделал шаг назад и подергал себя за бороду. Ситуация требовала осмысления. Зачем потребовался вертолет? Раненых эвакуировать?

Амстед, более часа беспрестанно переминавшийся с ноги на ногу, наконец не выдержал:

– М-м… сэр, извините, но мне действительно необходимо выйти в… комнату для мальчиков.

– Комната для мальчиков? – Мистер продолжал пощипывать бороду. – Это еще что такое?

– Мне хочется писать, сэр. – Амстед был похож на третьеклассника. – Я больше не могу терпеть.

Оглянувшись, Мистер обнаружил невинно стоящую на кофейном столике фарфоровую вазу. Взмахом пистолета он приказал мне развязать Амстеда.

– Вот тебе комната для мальчиков.

Амстед выкинул свежие цветы. Пока он, повернувшись к нам спиной, довольно долго стоял над вазой, его коллеги внимательно изучали пол. Дождавшись окончания процедуры, Мистер приказал передвинуть стол вплотную к окну. Как и почти вся мебель в здании, шестиметровый стол был сделан из добротного ореха, и, отвоевывая сантиметр за сантиметром, мы преодолели расстояние, отделявшее его от окна. После этого Мистер велел мне связать Маламуда и Рафтера, оставив Амстеда на свободе. Я так и не смог понять, что заставило его принять такое решение.

Семерых заложников, которых по-прежнему соединяла веревка, он усадил на стол лицом к окну. Никто не посмел спросить, для чего, однако я сообразил: ему нужен был живой щит от снайперов. Позже стало известно, что на крыше соседнего здания и в самом деле находились люди, вооруженные винтовками с оптическими прицелами. Похоже, Мистер засек их.

Отстоявшим пять часов Рафтеру и остальным данный приказ принес вожделенное облегчение. Амстеду и мне было велено усесться в кресла, а сам Мистер расположился во главе стола.

Жизнь на улице приучает человека к терпению. Долгое неподвижное сидение в полной тишине ничуть не тяготило Мистера.

– Выселители среди вас есть? – негромко спросил он и, не дождавшись ответа, повторил вопрос.

Сбитые с толку, мы переглянулись. Мистер невозмутимо исследовал причудливый рисунок на ореховой столешнице.

– Вы не только плюете на бездомных, вы помогаете тем, кто лишает людей крова над головой.

Мои коллеги дружно закивали, выражая полное согласие. Если ему хочется облить нас грязью, ради Бога, мы выслушаем все мыслимые и немыслимые оскорбления.

За несколько минут до семи нам принесли ужин. Раздался громкий стук в дверь. Мистер распорядился предупредить по телефону полицию, что если он хоть кого-нибудь увидит или услышит, один из заложников будет убит. Я исчерпывающим образом объяснил Рудольфу ситуацию, подчеркнув абсолютную неприемлемость любой попытки освободить нас. Идут переговоры, сказал я.

Рудольф ответил, что все понял.

Подойдя к двери, Амстед повернул ручку замка и в ожидании инструкций взглянул на Мистера. Тот направил на него пистолет и приблизился почти вплотную:

– Давай как можно медленнее.

Я стоял в метре от них. Дверь раскрылась. Еду привезли на небольшой тележке, используемой вспомогательным персоналом для перемещения увесистых кип бумаги, которую мы изводили в неимоверном количестве. Четыре больших пластиковых судка с супом и пакет из коричневой бумаги с нарезанным хлебом. Не знаю, было ли там что-нибудь из напитков. Выяснить это нам так и не пришлось.