Текст книги "Убийства в Белом Монастыре"

– Но он…

– Он сказал мне вчера – ни единого пенни. Я видел его в офисе «Глоуб джорнал». Сидел в углу, важный, как изваяние. По зрелом размышлении (кхм-кхм) он решил, что из соображений приличия нельзя, чтобы фамилия Канифеста фигурировала на театральных афишах. Груз имени! Как вам это, а, Уиллард? Так что если вы не получите этого контракта…

Он умолк.

– Я никогда не строил из себя великого актера, Джон, – тихо сказал Уиллард. – Но не думаю, что я заслужил подобное.

Бохун помолчал и провел ладонью по глазам, потом негромко произнес:

– Прошу прощения, старина. Боже, не надо мне было этого говорить… Думаю, вы уже поняли, что я эгоистичный дурак, который обычно рта боится раскрыть, а когда все же раскрывает, то все портит. Я правда не хотел. Но произошло все это, и… хотя теперь уже не важно. Райнгер наверняка поговорил с Канифестом, вот и все. Не думаю, что Райнгер знал. Если бы только Марсия так не сглупила.

– Знал? – повторил Уиллард. – На что вы намекаете?

– Ни на что.

– На то, что наш выдающийся издатель собирался сделать Марсию леди Канифест?

Бохун закашлялся:

– Это чушь, и вам самому это наверняка известно. Думаете, она бы согласилась? С чего вы вообще это взяли?

Уиллард посмотрел на него и насмешливо отвесил поклон.

– Полагаю, это расплата за то, что я стар и дряхл. Не горю желанием играть роль отца-исповедника, но молодые дамы думают иначе. О, это не то чтобы секрет. Дочь Канифеста сказала вашей милой племяннице Катарине, а Катарина (надеюсь, с ее разрешения) сказала мне. Девушка явно беспокоится. Что я мог сделать – разве что пощелкать языком и помолчать. Бога ради, если Канифест женится на Марсии, сделанного уже не воротишь. – Он вдруг замолчал. – Она мертва. Она мертва – и я забыл об этом. Никак не могу свыкнуться, Джон. Все кажется, она может войти в любую минуту.

В комнате, казалось, стало еще более тихо и мрачно. Бохун подался к графину бренди, но остановился, распрямил плечи и обернулся.

– Итак, что же случилось вчера вечером?

Уиллард задумался:

– Факты назвать трудно. Марсия играла. Это была сила, проклятая сила, тот самый гипноз или что-там еще, то, чему невозможно противостоять, но я никогда не видел, чтобы она – в обычной жизни – играла столь вдохновенно. Она говорила, что «настраивается», и прочие глупости.

– Думаете, это были глупости?

– Да, знаю, что вы оба думаете о воздействии этого места. Она могла в это поверить, но кто-то должен был предложить ей реплики и получше. Думаю, теперь я понимаю, в чем талант Райнгера – он дрессировщик. Если бы он ставил этот спектакль, то направил бы ее силы куда надо.

Уиллард на мгновение поднял глаза и продолжил набивать трубку.

– Продолжайте, – сказал Бохун.

– За обедом, охотно признаю, она была ослепительна. Это впечатление усиливала ваша столовая – полированный дуб, свечи и большие окна, за которыми светила луна. Марсия была в серебряном платье, а волосы ее были убраны, как на портрете герцогини Кливлендской[16]16
  Имеется в виду Барбара Вильерс (1640–1709), фаворитка Карла II.


[Закрыть] над камином. Иллюзия была превосходная. Райнгер сидел с каменным лицом, но Морис буквально трепетал от восторга. Ради такого случая он надел очки с самыми толстыми линзами. А что до Катарины и дочки Канифеста, не думаю, что они были ею очарованы. Крошка Луиза, похоже, ее ненавидела. Катарина же даже сцепилась с ее светлостью, когда Марсия сказала что-то совсем уж бредовое.

– Крошка Кейт, – сказал Бохун. – Боже, никогда бы не подумал! Да я вообще сейчас не в состоянии думать. Я был в Лондоне. Отсутствовал несколько месяцев и даже не приехал сюда, не видел крошку Кейт…

Уиллард фыркнул:

– Треклятая крошка Кейт. Слушайте, Джон, вы вообще что-нибудь о ней знаете? Вы хоть о чем-то, кроме своих фантазий, думаете? Ей двадцать один, она управляет вашим домом, она весьма красива и в жизни не бывала нигде дальше Лондона. А у вас с Морисом дом держится на грезах и тенях.

– С чего вы начали? – вежливо подсказал Бохун.

Уиллард словно мысленно спорил сам с собой:

– С этого. Вы даже не знаете, какой была Марсия и почему кому-то пришло в голову ее убить. И вы, полагаю, не чувствуете дьявольщины в своем же доме. Она всюду пробуждала дьявольщину. Если бы вы ее не любили, она позволила бы вам или кому угодно себя ненавидеть. – Он ударил по подлокотнику, и его странные желто-карие глаза вспыхнули. – О да, понимаю, она бы лишь потворствовала – подгоняла бы и щелкала бичом. А что до нас, то мы, как звери в цирке, лишь прыгали в бумажные кольца, забирались на тумбы, и ей обычно достаточно было холостого выстрела, чтобы угомонить нас. Я сказал – обычно.

А теперь я расскажу вам, что случилось после ужина и почему убийство меня не удивило.

Марсия захотела осмотреть дом при свете луны, чтобы Морис нес свечу и рассказывал о тайнах Белого Монастыря. Разумеется, Морис был в восторге. Мы все тоже пошли. Райнгер слишком много шутил, был излишне внимателен к их сиятельству Луизе, Катарина была со мной. А Марсия находила что сказать нам всем. О да, иногда она забирала у Мориса свечу, дабы показать свои глаза и улыбку, и она очаровала Мориса, да что там – даже из Райнгера выбила искру, а уж он-то неподатлив, но вот подхватил же ее серебряный плащ, едва не упавший на пол. С девушками она обращалась не без покровительственного сарказма. Полагаю, я был не в духе – уж не знаю почему. Она все дразнила меня, мол, из меня вышел бы никудышный Карл II. Заметьте, именно тогда, когда я вдруг начал понимать, как нужно играть эту роль. В этих темных комнатах, которые рождали сверхъестественное ощущение, будто хозяева буквально только что их покинули, я понял, я прочувствовал роль, и такого не бывало со мной со времен, когда я играл Питера Иббетсона![17]17
  Питер Иббетсон – персонаж одноименного романа Джорджа дю Морье (1891); в 1917 г. роман инсценировали в США, с 1931 г. пьеса шла на Бродвее.


[Закрыть] Мне даже мнилось, что меня ждет оглушительный успех. Потом мы пришли в комнату Карла Второго…

Уиллард повернулся к Беннету:

– Боюсь, вам это покажется чушью. Комнату Карла Второго сейчас занимает наш друг Бохун. Интерьер там остался почти такой же, как был. Кроме того, там есть лестница, между внутренней и внешней стеной, и она ведет к двери на нынешнем боковом крыльце, с которого мы зашли в дом. Дверь (конечно, не секретная) находится в задней части крыльца. Ее сделали, чтобы Карл мог выходить через луг к павильону, минуя главный вход.

– Да, разумеется, – нетерпеливо сказал Бохун. – Продолжайте.

– Морис показал нам эту лестницу. Я уже ее видел, конечно, но Марсия вытащила меня на каменную площадку, когда там столпились остальные. Сквозило, да и света было лишь от свечи, что держал Морис. Там очень узкий, крутой и длинный лестничный пролет. Помню, он казался опасно похожим на обрыв. Потом… я не знаю, никто не знает, задул ли свечу сквозняк, или кто-то толкнул Мориса под локоть, или еще что случилось, но свеча погасла. Я услышал, как в темноте кто-то хихикнул. Не засмеялся, а именно хихикнул, и это было куда хуже. Потом я почувствовал толчок – и поймал Марсию, когда она полетела вниз по лестнице.

– Ее… – хрипло выговорил Бохун, – ее…

– Толкнули? Да. Точнее, попытались сбросить с лестницы.

Уиллард встал, раскурил трубку, вдохнул густой дым и ткнул мундштуком.

– Более того, она это знала. Но когда свет снова зажгли, она обернулась с такой медленной сияющей улыбкой и сказала – я, конечно, не могу изобразить ее, но помню ее слова в точности: «Надо же, какой ужас, я едва не убилась!» И она не шутила, Джон, она наслаждалась – да, самой возможностью погибнуть.

Бохун принялся расхаживать по коврику у камина. Сигарета догорела почти до самых губ, он обжегся и бросил окурок в огонь.

– Вы не знаете… не знаете… Кто?

– Понятия не имею. После этого мы завершили экскурсию, было четверть двенадцатого.

– А потом?

Уиллард замялся:

– И вот тогда она, похоже, начала беспокоиться. Ну, не то чтобы нервничать из-за случившегося, просто стала нетерпелива и рассеянна, будто ждала кого-то. – Глаза его словно подернулись дымкой, и он тихо добавил: – Возможно, вас?

– Возможно. Мне не хотелось возвращаться. Вы понимаете, что я услышал от Канифеста? Все наши планы рухнули. Я пил, если хотите знать правду. И потом поехал домой, думая, что, черт возьми, я скажу, когда приеду. – Он шумно свел ладони.

– Ну и что было дальше?

– Я должен был понять, – задумчиво отметил Уиллард, – как она отнесется… Хотя не суть. В полночь она настояла на том, что пойдет спать – рановато по меркам Марсии. Я не хотел, чтобы она шла туда – Морис предложил отправить с ней одну из горничных, но она отказалась. Мы направились в павильон. Ночь была облачная, и как раз пошел снег и подул сильный ветер. Мы ее проводили, – сказал он с нажимом, – вернулись, и Морис потащил Райнгера в библиотеку обсуждать фильмы. Морис совсем позабыл о пьесе. Райнгер как-то странно, почти издевательски пожелал мне доброй ночи, когда я сказал, что пойду к себе. – Он сдул пепел с края пепельницы. – Вообще-то, я вернулся в павильон.

– Ох…

– Я был там, – очень тихо сказал Уиллард, – ровно десять минут. Ровно столько она мне позволила. Она, кажется, удивилась, когда я постучал, и не то чтобы была недовольна, но будто ждала кого-то другого. Пока мы разговаривали в спальне, она дважды успела выйти и посмотреть в окна гостиной. Она выглядела еще более неспокойной и расстроенной. Мы выпили портвейна и закурили. Но чем больше я настаивал, что кто-то совершил уже два покушения на нее, тем больше это ее веселило. Она сказала: «Вы не поняли про конфеты, а что до другого, я, разумеется, не боюсь…»

– Кого?

– Не знаю. Она лишь закинула руки за голову (помните этот ее жест?). Словно вдыхала жизнь, вдыхала с каким-то пресыщенным удовлетворением. И нет, она не играла. Через десять минут она вышла со мной через входную дверь. Она все еще была в серебряном платье, а снаружи валил снег. Больше я ее не видел.

Снег. Беннет подался к огню. В его затуманенном мозгу снова всплыл вопрос про снег.

– А вы помните, когда именно пошел снег, мистер Уиллард?

– Ну… да, если это имеет значение. Когда мы отвели Марсию в павильон, в десять минут первого.

– И вы не знаете, когда он прекратился?

Актер быстро обернулся. Он явно намеревался сказать что-то резкое, но затем будто передумал и бросил задумчивый взгляд на Бохуна.

– В принципе, да. По причинам, которые сейчас объясню, мне всю ночь не спалось. Сначала лаяла собака. Я много раз подходил к окну, хотя моя комната не в задней части дома и павильон я видеть не мог. Но я заметил, какой был сильный снег и как недолго он шел. Часа два, примерно с начала первого до начала третьего. Сколько раз я смотрел на часы этой ночью… А что?

По комнате глухо разнесся стук в дверь. Над низинами усиливался ветер и выл в трубах. Краем глаза Беннет увидел, что вошел Томпсон.

– Простите, сэр, приехал доктор Уинн и инспектор полиции, за которым вы посылали. Там… там с ними еще кое-кто…

Значит, Марсию Тэйт убили до двух часов ночи, возможно около двух, поэтому снег стер следы убийцы. Но почему это его обеспокоило? Беннет даже вздрогнул, когда снова услышал голос Томпсона:

– Другой че… другой джентльмен просил передать его карточку мистеру Беннету. Вы мистер Беннет, сэр? Благодарю вас.

Беннет взял карточку, на которой было нацарапано: «Друг сэра Генри Мерривейла хочет поговорить с вами наедине». Аккуратная гравировка гласила:

ХАМФРИ МАСТЕРС

СТАРШИЙ ИНСПЕКТОР

ОТДЕЛ КРИМИНАЛИСТИКИ

НОВЫЙ СКОТЛЕНД-ЯРД

Глава пятая
Тени в галерее

– Сообщите доктору Уинну и инспектору, – сказал тут же оживившийся Бохун, – что я сразу отведу их в павильон. Пойдете с нами, Уиллард? – Он бросил взгляд на Беннета, все еще созерцающего карточку. – Вы очень популярны, сынок, – добавил он каким-то странным тоном. – Приехали ни свет ни заря, а в четверть девятого вас уже спрашивает восемь человек. Могу я спросить, кто это?

Беннет решил быть честным, хоть и испытывал некоторую неловкость оттого, какой механизм он привел в действие. Он вложил карточку в руку Бохуна.

– Я не знаю этого человека, и мне неизвестно, как он тут оказался в восемь утра. Мой дядя…

– Я знаю, кто это, – сказал Бохун. Говорил он тихо, но веко его подергивалось.

– Простите. Да, с моей стороны это было дерзостью, но я рассказал ему про отравленные конфеты – конфиденциально. И с учетом того, что сейчас творится, вам не кажется, что это было лучшее?..

– Боже, ну разумеется, – отозвался Бохун чуть слишком торопливо. – Теперь-то мы в этом разберемся. Надо заметить, он чертовски быстр – уже здесь. Гм… частным образом, сам так сказал. Да, конечно. Томпсон, приведите сюда старшего инспектора Мастерса. Мистер Уиллард и я – мы пойдем в павильон с доктором Уинном. Нет, с инспектором мы пока говорить не будем – он просил, чтобы его не беспокоили.

Беннет почувствовал огромное облегчение, когда Бохун и Уиллард ушли. После этого напряженная атмосфера, которая всем действовала на нервы, – единственное наследство, оставленное Марсией Тэйт, – наконец разрядилась. И еще больше Беннета порадовал уютный, жизнерадостный облик старшего инспектора Мастерса.

Мастерс, грузный человек с умным лицом, был в простом сером пальто и прижимал к груди шляпу-котелок, словно наблюдал процессию с флагами. У него были живые глаза, тяжелая челюсть и седые волосы, тщательно зачесанные, чтобы прикрыть лысину. Он вошел в библиотеку, всем своим видом выражая, что должным образом восхищен обстановкой.

– Ах, сэр, – сказал Мастерс вместо приветствия.

Он пожал протянутую руку и улыбнулся в ответ. Его низкий голос действовал успокаивающе.

– Простите меня за столь ранний визит. Я обещал вашему дяде, что присмотрю за вами.

– За мной?

– Ну да. – Мастерс отмахнулся. – Просто выражение такое, понимаете? Так говорят – вот и все. Вообще-то, он позвонил мне вечером. Но я не совсем по службе. Нет. Жена местного инспектора полиции, как оказалось, моя родственница. Я был в гостях. Только между нами, – он понизил голос и осмотрелся, – я обещал сыграть роль Санта-Клауса на рождественском празднике в детской лиге методистов. А? Когда утром пришло сообщение от мистера Бохуна, я взял на себя дерзость приехать вместе с инспектором Поттером. И я хотел поговорить с вами.

Беннет с удивлением заметил, что Томпсон прикатил сервировочный столик с дымящимся кофейником, горячим молоком и чашками. Он почувствовал урчание в животе.

– Прошу, садитесь. Кофе?

– Угу, – сказал Мастерс.

– Э-э… сигару?

– Да! – с вожделением произнес Мастерс.

Старший инспектор осторожно опустился на край дивана и взял чашку.

– Ну, так вот, – доверительным тоном продолжал Мастерс, – не стану задерживать вас надолго, потому что мне тоже надо заглянуть в этот павильон. Но сначала нужно, так сказать, установить отношения. А? Ну да. Не скрою, это дело вызовет много шума. Его с некоторой вероятностью поручат Скотленд-Ярду. И я хотел бы наладить отношения кое с кем, кому, по словам сэра Генри, я могу доверять. Очень полезно. Я весьма подозрителен, мистер Беннет.

Он просиял и закивал, но собеседник почувствовал, как умные глаза оценивают его, не пропуская ни одной детали.

– Вы уже работали с сэром Генри?

– И немало! – ответил инспектор и уставился на свою чашку. – В общем, да, да. Хочу сказать, что я работал, а он обдумывал. – Инспектор едва заметно подмигнул. – Поймите его, мистер Беннет. Сэр Генри все ворчит и ворчит, пока не забывает о том, что должен ворчать, и тогда он приступает к работе, словно ребенок, строящий карточный домик. И прежде чем вы успеете опомниться, дело раскрыто, а он опять ворчит. Я ему весьма обязан – что есть, то есть. Но дела, которыми он занимается, для меня стали тяжеловаты. Не люблю такие истории, когда происходит что-то невозможное. Типа убийства Дарворта в каменном доме…

Собеседник едва ли мог догадаться, о чем он думает, но Беннет, почувствовав на себе пристальный взгляд маленьких глазок, вновь испытал неловкость.

– Остается надеяться, что это не будет еще один такой случай. Черт возьми, нет! – произнес Беннет. – Все зависит от того, когда умерла эта женщина.

Мастерс подался вперед:

– Именно. Так вот, инспектору Поттеру позвонили и кое-что рассказали… Значит, вы только что приехали на машине из Лондона, – он бросил взгляд на мятый воротничок и галстук Беннета, – когда вместе с мистером Бохуном обнаружили тело. Верно?

– Да, все верно… Ну, по большей части. Он туда вошел на минуту-другую раньше, чем я.

– По большей части… А теперь, надеюсь, вы объясните мне, что произошло. Расскажите, что случилось, – без особой на то нужды повторил он. – В деталях. – Он неторопливо раскурил сигару и стал слушать с непроницаемым лицом. Лишь к концу инспектор забеспокоился. – Ну же, ну же! Будьте точны. Только одна цепочка следов (мистера Бохуна), ведущая внутрь, – и ни одной наружу?

– Да.

– Следы были свежие?

– Да, готов поклясться, что свежие. Снег там пушистый – их протоптали незадолго до моего прихода.

Мастерс уставился на него:

– Свежие следы, а вы говорите, что тело уже успело остыть. Гм. То есть следы не могли быть протоптаны за несколько часов до того, как вы… Тише, молодой человек, тише-тише-тише, я никого не подозреваю, ха-ха-ха! И мистера Бохуна тоже, конечно. – Его улыбка казалась почти искренней. – Значит, никто не видел, как он вошел в павильон в то время, которое он указывает? Да?

– Верно… Вообще говоря, видел грум – забыл, как его зовут.

– Ну да, ну да, – кивнул Мастерс. Он поставил чашку и с непринужденным видом поднялся. – Теперь мне нужно побольше узнать о людях, которые находятся в этом доме. Понимаете? Смерть Марсии Тэйт! Вот это да – впервые случилось такое у меня под носом, с тех пор как… ну, понимаете. Простите мне мой интерес. Мы с миссис М. часто ходим в кино, мистер Беннет. – Он, похоже, был искренне удивлен, что ему повезло (или не повезло) оказаться совсем рядом с Марсией Тэйт. – Сэр Генри говорит, вы всех их знаете, вы с ними путешествовали и понимаете, что они собой представляют… А?

– Да, я с ними путешествовал, но что они собой представляют – в этом я вовсе не уверен.

Мастерс заметил, что так даже лучше, сердечно пожал ему руку и объявил, что пойдет посмотреть, как там дела у инспектора Поттера. Когда он удалился, Беннет обдумал его предположение касательно Джона Бохуна и счел его абсурдным. Но это его беспокоило и угнетало. Он нашел рядом с камином звонок, вызвал переполошившегося Томпсона и сообщил, что хотел бы пойти в свою комнату.

Побродив по кривым коридорам и поднявшись по великолепной низкой лестнице, он наконец уселся на кровать в очень большой и очень холодной комнате, дверь которой вела на широкую галерею второго этажа. Все выглядело как-то по-утреннему растрепанно. Более того, когда они шли по темной галерее, он мог поклясться, что слышал, как в одной из комнат кто-то плачет. Томпсон тоже явно это слышал, но виду не подал. Он сказал, что через полчаса подадут завтрак. Его распухшая челюсть (Бохун ничего не говорил про зубную боль?) явно причиняла ему страдания, и новость об убийстве, очевидно, отняла у бедняги остатки самообладания. Услышав всхлипы, он заговорил громко, будто хотел их заглушить, тыкал пальцем в дверь в конце галереи и, словно истеричный экскурсовод, повторял: «Комната короля Карла, сэр. Комната короля Карла. Теперь там живет мистер Джон!» Галерея шла через весь дом, и комната короля Карла находилась ровно напротив той, куда проводили Беннета.

Сидя на кровати под шатким балдахином, Беннет нахмурился и посмотрел на кувшин с горячей водой и тазик. Будь прокляты эти кувшины, чахлый огонь и открытые окна! Американец-сибарит? Ну и что… По крайней мере, его вещи были аккуратно распакованы. Он нашел бритву, а над тазиком обнаружилось висящее под немыслимым углом зеркало из неровного стекла, с которого ему ухмыльнулось кошмарное отражение. Это еще хуже, чем проснуться с похмелья. Где его прежнее чувство юмора? Голод, недосып, все эти ужасы, а напротив комната, в которой кто-то пытался сбросить Марсию Тэйт с мраморной лестницы.

И тогда он услышал этот звук. Плач – или что бы то ни было – разнесся по всей галерее. Бритва выскользнула у него из рук. На миг Беннета объял ужас.

Чьи-то торопливые шаги – и тишина.

Ему нужно было как-то выплеснуть гнев, или страх, или то и другое. Беннет нашарил халат, хотел надеть его – но проймы складывались, словно зонтик, когда он пытался просунуть туда руки. В конце концов он кое-как накинул халат на плечи, открыл дверь и выглянул наружу.

Ничего – по крайней мере ничего очевидно пугающего или опасного. Он был в конце галереи, где большое, сложной формы окно выходило на крышу навеса. В неверном свете Беннет разглядел тускло-красный ковер, который тянулся футов на пятьдесят к подножию лестницы, ряд дверей в обшитых дубовыми панелями стенах, позолоченные рамы и кресла с ножками в виде когтистых лап. Взгляд Беннета остановился на двери напротив. Не было никакой причины полагать, что шум исходил из комнаты короля Карла, разве что он ассоциировал с ней все странности, которые творились в доме. Эта комната принадлежала Бохуну, но его там точно не было. Беннет подошел и постучал, потом большая дверь скрипнула под рукой.

Занавески почти закрывали глубокие оконные проемы, и было довольно темно. Поблескивали серебряные вазы, возвышалась кровать с балдахином, его собственное лицо отражалось в зеркале. Кровать была заправлена, но одежда Бохуна валялась на стульях, а ящики комодов были криво выдвинуты, словно пьяные. Беннет инстинктивно огляделся в поисках потайной двери на лестницу. Комната выходила на подъездную дорогу и на газоны за домом. Значит, лестница была в стене по левую руку от него, возможно, между двумя окнами. Именно там…

Снова послышался шум – за спиной, в галерее, за одной из тех дверей, что скрывали тайны Белого Монастыря. Беннет немного прошел по галерее, и дверь распахнулась, едва его не ударив. Вышла девушка, она тяжело дышала и ощупывала горло. Его она не видела. Из комнаты послышались странные звуки, словно там метался больной, потом девушка закрыла дверь. Она наклонила голову, скользнула вдоль стены и выпрямилась.

Когда она убрала руки, он увидел у нее на шее синяки. Потом они посмотрели друг на друга – перед ним было лицо Марсии Тэйт.