Текст книги "Мыс страха"

Джон МАКДОНАЛЬД
МЫС СТРАХА

Посвящается Говарду – он верил – и Дженни, которая верила в Говарда

Глава 1

Сэм Боуден лежал на спине под высоким субботним солнцем. Глаза закрыты, правая рука сжимает тающую прохладу полупустой банки пива. Он ощущал близкое присутствие Кэрол. Ланч, который был умят на пикнике, переваривался прекрасно. Джеми и Баки резвились в кустарнике на холмике за небольшим пляжем, и Сэм знал, что скоро наступит момент, когда одиннадцатилетний Джеми пошлет вниз шестилетнего Баки спросить, не пора ли уже снова в воду. Еще в прошлом году Нэнси бегала бы и вопила вместе с младшими детьми.

Но сейчас Нэнси было уже четырнадцать, и в этом году она взяла с собой гостя – пятнадцатилетнего парнишку по имени Пайк Фосгер. Нэнси и Пайк поджаривались на носу «Красотки Сиу-3», слушая по переносному приемнику странную музыку, предлагаемую модным диск-жокеем. «Красотка Сиу» стояла на якоре в тридцати метрах ниже по пляжу, нос метрах в трех от берега, и музыку едва было слышно.

Солнце отсвечивает красным сквозь ресницы Сэма Боудена, а он пытается почти с отчаянием доказать себе, что все нормально в его конкретном мире. Все шло прекрасно. Это была их первая экспедиция на остров в этом году. Боудены приедут сюда еще три или четыре раза в этом году, как и каждый год, начиная с пятидесятого, когда они нашли этот остров – за год до рождения Баки. Это был удивительно маленький остров в двенадцати милях к северо-западу от побережья Нью-Эссекса. Он был слишком мал для того, чтобы иметь название. Он заслужил лишь точку да предупреждение о мелководье на картах. Здесь был холм, пляж и вполне достаточная глубина сразу за пляжем.

Все было под контролем. Брак был из тех, что считают лучшими. Все были здоровы. С 1948 года он был компаньоном юридической фирмы. Их дом, сразу же за деревней Харпер, в тринадцати милях от Нью-Эссекса, был побольше, чем стоило приобретать, но он утешал себя тем, что стоимость десяти акров земли постоянно росла. У них не было сбережений, о которых стоило бы говорить, только немного акций с довольно высокими дивидендами. Но его страховая программа вселяла чувство безопасности.

Он поднял голову и, не открывая глаз, прикончил банку пива. Он сказал себе, что нет никакой необходимости беспокоиться. Ни к чему впадать в истерику. Просто нужно думать об этом, как о еще одной проблеме, которую нужно решить четко, спокойно, быстро и эффективно.

– Эй, – позвала Кэрол.

– А?

– Проснись и посмотри на меня, ты, инертная масса. Перевернувшись, он поднялся на остром локте и искоса взглянул на нее. «Ты выглядишь великолепно», – сказал он. Так оно и было на самом деле. Бледно-голубой купальник подчеркивал смуглость ее кожи. Волосы были черные, жесткие и блестящие – полученная в наследство капля индейской крови, которая в свою очередь неизменно поставляла имена для всех трех суденышек, которыми владели Боудены. У нее были красивые большие и темные глаза. Нос с высокой переносицей и легкой горбинкой, который она так не любила, всегда нравился ему. Ее тридцать семь лет проявлялись только в морщинках (она щурилась от солнца), появившихся в уголках глаз, да, возможно, в венах на кистях рук. Но не в длинной гибкой фигуре и округлых подвижных ногах.

– Я не вытягиваю ничего из тебя, – сказала она твердо. – Это серьезное дело. Обрати внимание.

– Да, мэм.

– Это началось в четверг, когда ты пришел из офиса. Физически ты присутствовал, но душа была далеко. И вчера то же самое. А сегодня еще больше. Пятнадцать лет замужества, мой далекий друг, наделяют девушку экстрасенсорными способностями.

– Звучит вызывающе. Эти способности великолепно у тебя проявляются.

– Тихо. Не умничай, Сэмюэл. Не надо скрытничать. Не уклоняйся от ответа, сэр. Я хочу знать. Вот только что ты нахмурился куда больше, чем просто от солнца. Мне известно, когда что-то гложет тебя.

– Во всем Нью-Эссексе я известен как Хитрый Сэм. Никто не знает, что я думаю. Я могу не дрогнув вытащить и дополнить малый стрит. Но у тебя ужасное…

– Пожалуйста, – сказала Кэрол совершенно другим голосом, и он понял, что должен будет рассказать ей. Из ледника он достал еще одну банку пива и, открыв, предложил ей, но она покачала головой. Он отпил банку на треть.

– Хорошо, но пойми, я от рождения мнительный. Все так хорошо, что я боюсь сглазить. Мне хочется, чтобы наша драгоценная лодчонка удержалась на плаву.

– Я могу разделить вместе с тобой беспокойство о ней.

– Или, возможно, посмеяться надо мной со стороны. Надеюсь, что так. Когда в четверг я вышел из офиса, со мной произошла странная вещь. Но началось все не там. Все началось во время некоего путешествия за море, которое ты, возможно, могла и запомнить.

Он знал, что Кэрол помнит. Существовало лишь одно путешествие, когда, еще в 1943 году старший лейтенант отдела военной юстиции Сэмюэл Б.Боуден предпринял длительное морское путешествие на старом корабле «Граф де Бьянкамано», принадлежавшем ВМС США. Он погрузился на борт с пентагоновской бледностью на лице и в конце концов закончил путешествие в штабе театра военных действий в Нью-Дели.

– Я не намерена забывать это, любимый. Тебя изрядно долго не было. Порядочный кусок моей жизни. Скверный кусок, надо заметить.

– Ты давненько не слышала от меня забавных побасенок о войне на боуденских вечеринках, но, может, ты случайно запомнила мой анекдот о Мельбурне? Он был не очень смешной.

– Похоже. Дай-ка подумать. Ты сошел на берег, оказался замешан во что-то, и корабль ушел без тебя, потому что ты должен был выступать свидетелем. Ты еще так и не смог заполучить обратно свой сундучок, который мы упаковали с такой любовью и заботой.

– Я был главным свидетелем в военном трибунале. Дело об изнасиловании.

– Да, я помню. Но не могу вспомнить, как ты оказался в свидетелях.

– Нас было несколько человек. Мы сняли комнату в отеле, и я накачался австралийским элем. Они гонят его из кувалд. Стояла июньская ночь, и было холодно. В два часа ночи я решил, что мне нужно идти на корабль. Уже почти полностью заблудившись, я услышал, как кто-то скулит в аллее. Я подумал, что это щенок или котенок, но оказалось, что это – девочка. Ей было четырнадцать.

Он знал, что особый полупьяный дух той ночи никогда не исчезнет из его памяти. Огромный каменный город с широкими пустыми улицами и редкими огнями. Звук его каблуков отдавался дробным звоном от пустых стен. Он мурлыкал песенку «Выкатывай бочонок», звук был особенно четок, когда он проходил мимо аллей.

Он решил, что щенка или котенка можно будет тайком протащить на корабль. А потом остановился и, ничего не понимая, уставился на бледные дергающиеся ноги, грубый ритм насильника, услышал то же животное скуление и сочный удар кулака по ее лицу. Вместе с пониманием пришла и дикая злость. Он оторвал солдата от нее и, как только тот поднялся, ударил дико, изо всех сил – и попал в твердую выдающуюся челюсть. Человек слабо вцепился в него, потом соскользнул вниз и, к удивлению Сэма, захрапел. Сэм выскочил из аллеи и через несколько минут остановил джип берегового патруля.

Его задержали до трибунала. Девочка была крупной для своих четырнадцати лет и выглядела полной простушкой. Ее отец заболел ночью, и она шла к тетке за помощью, когда пьяный солдат Макс Кейди поймал ее и затащил в аллею.

– Его повесили?

– Нет. Но к тому шло. Он был двадцатипятилетним штабным сержантом с семью годами выслуги, включая более двухсот дней участия в боевых действиях на островах. Его вытащили оттуда с тяжелым случаем тропической лихорадки и нервного расстройства и отправили на отдых в лагерь под Мельбурном. Это был его первый выход в город. Он напился, а она выглядела старше своих лет и шла по улице в два часа ночи.

– Но даже если и так…

– Ему дали пожизненную каторгу.

Он вспомнил, как сержант выглядел на суде. Как зверь. Угрюмый, злобный и опасный. И физически сильный. Сэм смотрел на него и понимал, каким удачным оказался его удар. Кейди смотрел на Сэма через зал так, будто с огромным удовольствием убил бы его голыми руками. Темные волосы нависали ему на лоб. Жесткий рот и тяжелая челюсть. Маленькие коричневые глазки глубоко сидели в обезьяноподобных глазницах. Сэм мог сказать, о чем думал Кейди. Симпатичный чистенький тыловой лейтенантик. Проныра в красивой униформе, никогда не слышавший боевого выстрела. И поэтому симпатичный лейтенантик должен был свернуть с аллеи и идти своей дорогой, оставив настоящего солдата одного.

– Сэм, дорогой, ты хочешь сказать, что… Ее лицо выглядело испуганным.

– А сейчас, пожалуйста, не пугайся. Не нервничай, малышка.

– Ты видел того человека в четверг? Его выпустили? Сэм вздохнул.

– Никогда ты не даешь возможности мне договорить. Да. Его выпустили.

Он никак не ожидал, что Кейди вдруг вынырнет из глубин истории. Он уже почти забыл все дело. Слишком много других впечатлений этих заморских лет заслонили воспоминания о Кейди. Сэм вернулся домой в 1945 в чине капитана. Он хорошо поладил со своим полковником, человеком по имени Билл Стетч, и после войны приехал по приглашению Билла в Нью-Эссекс и поступил в юридическую фирму.

– Расскажи мне об этом. Каким он был? Как он умудрился найти тебя?

– Не думаю, что стоит об этом беспокоиться. Все может устроиться. Но все равно, когда я шел в четверг к стоянке, человек, которого, по-моему, я никогда раньше не видел, пошел рядом со мной. Он все время очень смешно ухмылялся мне. Я подумал, что он – сумасшедший.

– Нам уже можно пойти? Можно? Уже пора? – пронзительно вопил Баки, подбегая к ним. Сэм посмотрел на часы.

– Вы дурачитесь, мой маленький чумазый друг. Вам следовало быть в воде пять минут назад.

– Эй, Джеми! Уже пора.

– Баки, подожди минутку, – сказала Кэрол. – Ты не должен заходить за ту скалу. И ты и Джеми. Понятно?

– А Нэнси заплывает.

– Когда ты сдашь те же тесты по спасению утопающих, что и она, тоже сможешь заплывать, – сказал Сэм. – Не ворчи. И посмотри, сможешь ли ты держать голову внизу.

Они посмотрели, как мальчики влезли в воду. Нэнси и ее друг встали. Она помахала родителям рукой, заправила свои темные волосы под шапочку и пошла на корму «Красотки Сиу». Сэм смотрел на нее, видя, как быстро формировалась ее тонкая фигура, почувствовал грусть и старость. И, как всегда, он поблагодарил своих богов за то, что Нэнси пошла в мать. Мальчики пошли в него. Светло-рыжие волосы, костлявая фигура, светло-голубые глаза, веснушки, крупные зубы. Было ясно, что, повзрослев, оба мальчика будут, как их отец, неисправимо тощими, неуклюжими, жилистыми, высокими, медлительными и ленивыми людьми. Было бы трагедией пожелать единственной дочери такую судьбу.

– Это был тот же сержант, правда? – спросила Кэрол тихонько.

– Тот же. Я уже забыл его имя. Макс Кейди. Его приговор пересмотрен. Его отпустили в прошлом сентябре. Он отбыл тринадцать лет принудительных работ. Я бы его не узнал. Он ростом под сто семьдесят пять, широк и коренаст. Он почти наполовину лыс, сильно загорел и выглядит так, будто его и топором не пробьешь. Глаза соответствующие, челюсть и рот тоже – но это все, что можно сказать.

– Он тебе угрожал?

– Открыто нет. Он владел ситуацией. И любовался собой. Он продолжал твердить мне, что я так ничего и не понял – ни тогда, ни сейчас. И постоянно мне ухмылялся. Я не могу вспомнить, чтобы когда-то видел настолько приводящую в замешательство ухмылку. Или такие белые, ненастоящие зубы. Он отлично осознавал, что смущает меня. Он проводил меня до стоянки, я сел в машину и завел ее. Тогда он потянулся, как кошка, вытащил ключ и, глядя на меня, улегся на стекло. В машине было, как в печке. Я сидел весь в поту и не знал, какого черта мне делать. Я даже не смог попробовать отобрать у него ключ. Чушь какая-то.

– А ты не мог выйти и сходить за полицейским?

– Думаю, мог. Но это выглядело не слишком… достойно. Будто бежишь жаловаться учителю. Поэтому я слушал. Он гордился тем, как нашел меня. Когда его военный адвокат допрашивал меня, выяснилось, что я получил свою юридическую степень в Пенсильванском университете. Так Кейди поехал в Филадельфию, нашел кого-то, кто проверил списки выпускников, и получил таким образом мой домашний и рабочий адреса. Он хотел дать мне понять, на что были похожи те тринадцать лет каторги. Он называл меня лейтенантом. Называл в каждой фразе. «Лейтенант» звучало у него как ругань. Он сказал, что сейчас июнь, так что у нас вроде как годовщина. И еще сказал, что думал обо мне четырнадцать лет. И то, что он рад моим успехам. Дескать, он не хотел бы обнаружить, что у меня много проблем.

– Что… он хочет сделать?

– Все, что он сказал, это то, что он хотел, чтобы я понял всю картину полностью. Я там сидел, потел и, наконец, когда я потребовал ключ от машины, он отдал мне его. И попытался дать мне сигару. У него был полный нагрудный карман сигар. Он сказал, что сигары хорошие, двадцать пять центов штука. А когда я отъезжал, он сказал, все еще ухмыляясь:

– Мои наилучшие жене и детям, лейтенант.

– Как мерзко.

Сэм засомневался, должен ли он рассказывать жене остальное. А потом понял, что да. Она должна знать все до конца, чтобы не быть беспечной – если до этого дойдет.

Он погладил ее руку.

– А сейчас держись, Кэрол, дружок. Может быть, я все это придумал. Надеюсь, что так. Но это – именно то, что гложет меня. Помнишь, я пришел поздно в четверг. Кейди занял полчаса. У меня было достаточно времени, чтобы рассмотреть его. И чем дольше я его слушал, тем сильнее звенел маленький тревожный звонок, все громче и громче. Не нужно быть специалистом по психоанализу. Когда человек какой-то не такой, всегда видишь это. Я думаю, что мы все, в каком-то смысле, бежим в стаде. И всегда можно обнаружить паршивую овцу. Я думаю, что Кейди не в своем уме.

– Боже мой!

– Мне кажется, ты должна знать это о нем. Я могу ошибаться. Не знаю, какие слова используют для этого доктора. Паранойя… Не знаю. Но он не может обвинить себя. Я пробовал сказать ему, что он сам во всем виноват.

А он ответил, что если они такие большие, то, значит, и взрослые, а та была всего лишь очередной азиатской сучкой. А я жизни не знаю. Думаю, что он принадлежит к тому виду кадровых военных, которые просто ненавидят офицеров. И полностью уверен в том, что случившееся в аллее абсолютно нормально… А я – вырвал тринадцать лет из его жизни и должен заплатить за это.

– Но он же так не сказал?

– Нет. Так он не сказал. Он прекрасно повеселился, зная, что я, как червь на крючке. Зачем же ему?..

Широко открыв глаза, Кэрол, казалось, всматривалась во что-то позади него.

– Сколько он уже в Нью-Эссексе?

– Не знаю. У меня создалось впечатление, что уже несколько недель.

– У него была машина?

– Не знаю.

– Как он был одет?

– Штаны хаки, не очень чистые. Белая спортивная рубашка с короткими рукавами, без шляпы.

– Что-то случилось больше недели назад. Может быть, это ничего не значит. Неделю назад – кажется, это было в среду. Утром. Дети были в школе. Я услышала, как Мерилин заливается глупым лаем, и решила, что она загнала на дерево ужасно опасного зверя – бурундука или что-то в этом роде. Поэтому я не обращала внимания, пока та пронзительно не взвизгнула. Тогда я вышла во двор. Она, поджав хвост, кругами отбегала в поле, все время глядя на дорогу. Там стояла серая машина, какая-то развалюха, припаркованная к обочине, а на нашем каменном заборчике лицом к дому сидел человек. Он был в добрых ста метрах от меня. Он оставлял впечатление крепкого человека, был лысый и курил сигару. Я долго смотрела на него, но он не двигался. Я не знала, что делать. Мне показалось, что Мерилин гавкала на него, но не было уверенности, что он бросил в нее камнем или чем-нибудь еще. Если бы он только сделал вид, что бросает камень, наша храбрая собака, друг человека, среагировала бы таким же образом. И я не знала, является ли сидение на стене нарушением владений. Стенка отмечает наши границы. Так что мы с Мерилин вернулись в дом, и она тут же влезла под кушетку в гостиной. Тот человек чем-то обеспокоил меня. Знаешь, как бы понимаешь, что ты – одна. Я говорила себе, что он – коммивояжер или что-то подобное, что ему просто понравился вид и поэтому он остановился полюбоваться им немного. Когда я выглянула во второй раз, он все еще был там. Но в следующий раз он исчез. Мне не хотелось бы думать, что это мог быть… он.

– Мне тоже. Но, кажется, лучше решить, что это все же он. Проклятье, нам следовало бы завести собаку получше.

– Лучше не делают. Мерилин не особо храбрая, но такая милая. Посмотри на нее.

Мерилин, разбуженная воплями и барахтаньем купающихся детей, полезла в воду. Она была стерилизованным сеттером с прекрасной шерстью и красивыми формами. Урча, повизгивая от радости и возбуждения, она гонялась за плавающими детьми.

– Сейчас, когда я расстроил тебя, – сказал Сэм с сердечностью, которой сам не почувствовал, – я собираюсь перейти к светлой стороне дела. Даже несмотря на то, что старые добрые Доррити, Стетч и Боуден имеют дело с компаниями, недвижимостью и налогами, у меня есть друзья в полиции. Сэма Боудена достаточно хорошо знают в нашем маленьком милом городке на сто двадцать пять тысяч и, возможно, уважают. Достаточно для того, чтобы казалось, что однажды я смогу баллотироваться куда-нибудь.

– Пожалуйста, перестань.

– Я пытаюсь сказать, что я – один из тех ребят. А ребята заботятся о своих. Вчера я обедал с Чарли Хоппером, нашим блестящим молодым адвокатом. И рассказал ему все.

– Готова спорить, ты подал это как шутку.

– Руки у меня не дрожали, я не выглядел загнанным зверем, но я дал ему понять, что озабочен. Чарли же, похоже, не слишком озаботился. Он записал имя и приметы. Помнится, он красиво выразился насчет того, что ребята «приподнимут его». Это значит, что, кажется, законники найдут столько возможностей в законах допечь нежелательного гражданина, что он отбудет в более безопасные места.

– Но как же мы убедимся в том, что он уезжает и уже никогда не вернется обратно?

– Лучше бы ты не спрашивала об этом, дорогая. Это как раз то, о чем я сейчас думаю.

– Почему бы не засадить его в тюрьму?

– За что? Боже мой, было бы прекрасно, если бы ты смогла это сделать, правда? Абсолютно новая система законов. Сажать людей за то, что они могут сделать. Нью-Эссекс становится тоталитарным. Послушай, родная. Кажется, я всегда выражаюсь доходчиво, говоря о юриспруденции. Все мы, нынешние, стыдимся даже намека на увлеченность. Но я верю в закон. Это скрипящая, неуклюжая, приводящая в бешенство структура. В ней имеются несоответствия. Иногда я удивляюсь, как наша юридическая система умудряется выжить. Но она – это базис, это нравственная основа. Она строится на ненарушении свободы каждого гражданина. И, черт, она действует гораздо чаще, чем отказывает. Множество маленьких людей пытались придать ей новую форму в середине века, но упрямый старый монстр отказывается меняться. За всеми перегруженными повестками дня, заработавшимися судьями и неработающим законодательством стоит солидная основа равенства перед законом. И мне нравится это. Я живу этим. Я люблю это так, как человек может любить старый дом. Он дорого обходится, трещит, требует массу топлива, но стены такие же крепкие, как и в день постройки. Возможно, это – суть моей философии, а дело Кейди можно уладить законными методами. Если закон не сможет защитить нас, значит, я посвятил себя мифу, и мне лучше будет проснуться.

– Кажется, я должна любить тебя таким, как ты есть. Или, может быть, именно потому, что ты такой, старый крючкотвор. Мы, женщины, более оппортунистичны. Я способна взять это твое ружье и сбить его выстрелом со стены, если бы он когда-нибудь вернулся.

– Ты только так думаешь. А не стоит ли этим двум старичкам влезть в воду вместе с молодежью?

– Ладно. Но не начинай снова подшучивать над Пайком. Ты заставляешь его завиваться узлами.

– Буду просто веселым отцом его подружки. Они пошли к воде. Кэрол посмотрела на него и сказала:

– Не замыкайся в себе снова, Сэм. Давай мне знать, как идут дела.

– Я дам знать. И не беспокойся. Я просто суеверен. Слишком уж все у нас хорошо.

– У нас все очень хорошо.

Когда они вошли в воду, Нэнси карабкалась по корме «Красотки». Капельки воды блестели на ее голых плечах.

Ее бедра, еще недавно такие худые, стали наливаться женственными формами. Она поймала равновесие и чисто нырнула…

Кэрол тронула Сэма за руку.

– Та девочка… Сколько ей было?

– Четырнадцать. – Он взглянул Кэрол в глаза, взял ее за руку и слегка придержал. – Послушай. Прекрати думать об этом. Прекрати сейчас же.

– Но ты ведь думал о том же.

– Только минуту, когда ты пришла к своему решению. А сейчас мы оба отбросим эту больную мелкую мысль.

– Да, сэр. – Она улыбнулась. Но улыбка выглядела не такой и появилась не так, как обычно. Они еще мгновение смотрели друг на друга, а потом вошли в воду. Он плыл изо всех сил, но не мог уплыть от маленьких липких щупалец страха, присосавшихся к сердцу.