Текст книги "Бледно-серая шкура виновного"

Глава 2

Сидя в ожидании под дующим в полную силу кондиционером и прихлебывая чай, я думал о маленьком сонном царстве под названием Детройт, которое, как всегда, на пятнадцать лет отстает от остальной Америки.

Джанин раскусила его. Люди ненавидят свои машины. Папочка уже не гордится новым автомобилем, подкатывая к дому; семейство не выскакивает навстречу, вопя от восторга; соседи не сбегаются полюбоваться. Все машины одинаковые. Для опознания собственной приходится цеплять к ветровому стеклу яркую побрякушку. Можно давать им названия в честь хищников, примитивных эмоций, астрономических объектов – в сущности, это одна большая сверкающая сточная труба, воронка, жадно всасывающая деньги – страховка, налоги, техосмотр, пошлины, покрышки, ремонт. Тебе выпадает возможность сидеть среди рева гудков, в бессильной ярости колотя по рулю кулаками, пока через милю твой рейс отправляется из аэропорта. Имеешь верный шанс быстро умереть, а еще верней – агонизировать несколько месяцев из-за разорванной плоти, раздавленных кишок, переломанных костей. Приводишь машину к любезному дилеру, а обслуживающий персонал смотрит мимо, пока не поймаешь кого-нибудь за рукав. После чего он командует: приезжайте через неделю, считая со вторника. Предварительно позвоните. Из-за миллионов тонн загрязняющих веществ гибнут листья на деревьях, заболевает скот. Мы ненавидим свои автомобили – Детройт. Те, кому удается без них обойтись, обходятся с большой радостью. Если тем, кто не может, предоставляется альтернатива, они мигом хватаются за нее. Мы покупаем их неохотно, стараемся, чтобы они продержались подольше, и это уже не дружелюбные машины, а дорогостоящий, смертоносный металлолом, умудряющийся сверкать презрением к своим владельцам. Из-за автомобиля ты слишком сильно шлепаешь своего малыша, а потом стыдишься самого себя.

Недавно я развязал себе руки. Моя старушка «Мисс Агнес», «роллс" – пикап, была необычайно проворной, разгонялась с места до шестидесяти миль в час примерно за сорок секунд, а развив бурную и шумную деятельность, упорно не желала останавливаться. Таким образом мы с ней медленно приближались к дорожной катастрофе, от которой нас отделял все утончавшийся волосок. Я отправился покупать новую, совершал пробные поездки и обнаружил, что все они фантастически разгоняются, все мгновенно останавливаются, и все дьявольски мне опротивели.

Поэтому я пошел искать судно, которым можно было бы пользоваться, вместо машины. Оставил «Мисс Агнес» для проселочных дорог, «Флеш» – для открытого моря и стал совершать деловые поездки на «Муньеките», а если бы мне понадобился автомобиль, есть трудолюбивый мистер Херц, еще более услужливый мистер Эйвис и мистер Нэшнл[7]7
  «Xерц», «Эйвис», «Нэшнл» – крупнейшие фирмы по прокату автомобилей.


[Закрыть], питающие надежду переехать друг друга насмерть. Желая купить и доставить из Лодердейла то, чего нельзя купить в Байя-Мар, я мог выйти за покупками на «Муньеките». Приятно плыть по реке через город и слышать в отдалении лязг крыльев столкнувшихся автомобилей, скрежет бамперов и сирену «скорой».

Мы с Джанин ели в кухонном баре мотеля сандвичи с сыром и ветчиной, а маленький Джимми при каждом своем появлении получал от матери пару легоньких нежных шлепков. Имена двух старших мальчиков я позабыл, и пришлось их улавливать в разговоре. Джонни и Джоуи. Джоуи большой парень. Шесть лет. Джонни четыре с половиной.

Сообразив, что нигде не видно Тайлера, негра, работавшего у них во время моих прошлых приездов, высокого, жилистого, веселого нестареющего мужчину темно-шафранного цвета, с лицом ученого и сверхъестественным даром диагностировать неполадки в морских двигателях, я спросил, не выдался ли у него выходной.

– О, Тайлер от нас ушел… должно быть, месяцев восемь назад. Таш очень расстроился. Знаешь, как хорошо при нем было! Впрочем, теперь… тоже неплохо. Наверно, мы все равно не смогли бы платить ему при нынешнем положении дел.

– Из-за дороги?

– И многого другого.

– Например?

– Думаю, если Ташу захочется, чтобы ты выслушал горестную историю, он лучше сам все расскажет. Скажу только одно, Тревис Макги. – Она прищурилась и стукнула кулачком по пластиковому столу. – Бежать отсюда мы не собираемся!

– Кто-то пытается вас заставить?

– Лучше поговори об этом с Ташем.

– Можешь раздобыть сиделку на нынешний вечер?

– Что?

– Нарядись пошикарней, пошатаемся втроем по Броуард-Бич, найдем выпивку и закуску, домой вернемся поздно и всю дорогу будем орать песни.

Ее узкое лицо озарилось:

– Вот это мне нравится!

И Таш, вернувшийся с двумя другими светлоголовыми отпрысками, выразил одобрение. Сиделка была под рукой. Джан объяснила, что они сдали одной супружеской паре плавучий дом за особую плату. Молодые ребята, лет по двадцати с небольшим. Живут в том плавучем доме, возле которого стоит старый желтый фургон. В другом, в дальнем конце, – пара пенсионеров. В данный момент сданы всего два.

– Их зовут Арли и Роджер Денн, – добавила Джанин. – Немножечко странноватые. Неопрятные с виду. Он делает забавные статуэтки и украшения из раковин, она вяжет, пишет безвкусные морские пейзажики, а как только достаточно наработают, загружают фургон, едут и продают поделки в сувенирные магазины. Порой на это уходит два дня, иногда неделя.

Арли Денн явилась выполнять обязанности сиделки точно вовремя, и я согласился насчет неопрятности. Это была мягкая, сдобная, очень бледная девушка с длинными прядями светло-русых волос, с широко расставленными равнодушными водянистыми голубыми глазами, тихим певучим голоском, вечно разинутым ртом, в белой мужской рубашке – грязной, в бледно-голубых шортах – грязных, с босыми ногами – тоже грязными. Я понял, почему Джанин перед уходом покормила детей.

Отведя катерок от причалов, я передал его Ташу. Солнце садилось за нашими спинами, мы скользили по длинным, широким извивам Шавана-Ривер, мимо мангровых деревьев и белых цапель, вышли в большой залив, где на север вверх по фарватеру двигался кеч[8]8
  Кеч – небольшое двухмачтовое судно.


[Закрыть], банальный, как красочная открытка, под парусами, которые солнце окрасило в оранжевый цвет, перед ним пролетела диагональю нестройная стая пеликанов, направляясь на птичий базар, падая и поднимаясь по подсказкам летящего вожака.

Коснувшись огромной лапой двойных дросселей, Таш вопросительно поднял брови, и я жестом изобразил толчок. Джанин в красивом желтом платье сидела на яркой обшивке транца моторного отсека, короткие черные волосы теребил ветер, лицо сияло от наслаждения скоростью, новыми впечатлениями, дуновениями вечерней прохлады после дневной жары.

У городской пристани Таш замедлил ход, мы прошли вверх по туннелю, под мостом, вдоль береговых пляжей. Я оставил лодку в местечке под названием Бич-Марин, где, по словам смотрителя, ничто ей не помешает. Мы прошли три квартала пешком в хороший известный мне ресторанчик. В тридцати шагах от ресторана Джан, опираясь одной рукой на могучее плечо Таша, переобулась, сменила сандалии на туфли на высоком каблуке, достав их из соломенной сумки.

Выпивка была хорошая, бифштексы хорошие, вечер почти хороший. В любой супружеской жизни погода порой портится, выкидывает самые разные фокусы. Медленное крушение, медленная потеря всей ставки, вместо ожидаемых выигрышей, – это может отравить счастливейшие сердца. В их случае ненастье было кратковременным. Просто капало то и дело, омрачая забавы и развлечения.

Из сказанного я уяснил общий смысл ссор, споров и сожалений. С год назад у них был шанс выбраться, на участок нашелся покупатель, Джан хотела смириться с потерями и уехать. Они потеряли бы процентов десять вложенного, если не считать времени, потраченного на тяжелый труд. Но Таш утверждал, что это всего-навсего временное невезение. На самом деле никто не пытается поставить на карту против них. Все наладится. Всегда все налаживается.

Кроме тех случаев, когда становится хуже.

Таш вообще не хотел разговаривать на эту тему. Для него это было все равно что скулить. Пускай дело зайдет подальше, а потом он рванет, схватит мяч и зашвырнет его ко всем чертям в центр поля.

Впрочем, кажется, они неплохо провели время. Может, это был лучший вечер за много месяцев. Небо безоблачное, мы спешили обратно через залив, с трех сторон окруженные розовым светом. Таш высвечивал для меня бакены мощной лампой на держателе, которая отбрасывала тонкий луч на милю. Мы пришвартовали катер, а когда шли к мотелю, в пыль упали первые крупные капли. Надвигался сильный дождь. Толстая сиделка подпрыгивающим галопом помчалась в свой арендованный плавучий дом.

Должно быть, выпало дюйма три осадков за час, который мы просидели в баре Бэннона, попивая домашнее виски и рассказывая небылицы.

Вернувшись в отведенный мне номер и начав готовиться ко сну, я решил навестить «Муньекиту», проверить, справилась ли она с проливным дождем и выключилась ли автоматическая трюмная помпа, как было обещано. Воздух был чистый, голодные москиты еще не роились. Посвежевший от дождя ветер дул с запада. Лодка была в полнейшем порядке, а оглянувшись, я обмер от неожиданности при виде массивной фигуры Таша Бэннона.

– Мне не хватает шума старого горбатого моста при ветре с реки, – проговорил он. – Движение небольшое, а доски громыхали. К этим звукам привыкаешь и даже не слышишь, а когда они исчезают, скучаешь.

– Поставят новый?

– Не здесь, – вздохнул он. – В трех милях выше по реке. Для меня это очень чувствительно. Потеряю почти всех клиентов с той стороны. ТТА хочет забрать мост себе. Хочет официально закрыть к нему дорогу. Мы отправились на открытые слушания и наделали много шуму, но ТТА в этом округе получает все, чего пожелает.

– Таш, если тебе надо как-то помочь продержаться здесь, пока дела не наладятся…

– Забудь. Спасибо, но забудь. Это просто затянет крушение.

– Все пропадет?

– Наверно.

– Ты не можешь продать?

– Что продать? Нашу долю по закладной? Пойди спроси в банке, сколько она, по их мнению, составляет. – Он зевнул. – Черт, я всегда был довольно хорошим торговцем. Неплохо умею продавать товар. Беда в том, что терпеть не могу это дело. Спокойной ночи, Макги. И еще раз спасибо. Хороший был вечер. Это нам помогло. Это нам позарез было нужно.

Утром я уехал. Произошло это все в октябре, я по-прежнему думал о них и гадал, но ничего не предпринял и больше не заезжал. Теперь сожалею об этом. Сожалею о многом, чего в своей жизни не сделал, равно как о немалом количестве увлекательных сделанных дел, только сожаление о несделанном длится несколько дольше.

В последний раз я видел Таша Бэннона живым во время уикэнда перед Рождеством, в субботу ближе к вечеру. Произошло это по столь невероятной случайности, что испытываешь искушение назвать ее судьбоносной. Мой приятель Мик Косин ждал очень важного телефонного звонка из Мадрида, дав номер моего телефона на борту «Лопнувшего флеша». Дело затягивалось, и он попросил меня взять его машину, поехать в международный аэропорт Майами и встретить его подружку Барни Бейкер, стюардессу «Пан-Америкэн», которая должна была прибыть из Рио и остановиться в Майами. Разумно было послать меня, ибо только я знал ее в лицо.

За компанию я посадил с собой в прокатный автомобиль с откидным верхом Пусс Киллиан. Стоял холодный солнечный день, золотистое побережье в это время года пустовало, как никогда. Нервные человечки, держатели акций огромных пляжных отелей, сокрушались по поводу полученной в пятый раз под залог ссуды, а розничные торговцы лихорадочно благодарили судьбу за рождественскую лихорадку, которая, обуяв местных жителей, компенсировала падение спроса на кокаин. Пусс – высокая, статная рыжая женщина, мастерица заводить и прекращать игры, убежденная в полном безумии мира, и поэтому наилучшая компаньонка для тех, кто способен следить за отклонениями и крутыми поворотами в ее речах, а тех, кто не способен, она порядком раздражает.

Мы оставили автомобиль на стоянке, вошли в аэровокзал, осведомились насчет рейса, и дежурный сказал, что 955-й только что совершил посадку. После того как вывели и направили в нужную сторону пассажиров, вышла, цокая каблучками, Барни с группой своих коллег в форме с крупными, яркими бляхами и нашивками – конфетка-блондиночка с огромнейшими невинными голубыми глазами, которые стреляли налево-направо в поисках Мика и наткнулись на меня, шагнувшего ей навстречу. Сияя широкой улыбкой, она грациозно и опасливо познакомилась с Пусс. Я объяснил ей, что Мик ждет телефонного звонка от независимой телекомпании, желающей взять оператора, ибо их главный оператор переломал себе кости, разъезжая на велосипеде по мадридским дорогам. Барни Бейкер попросила пятнадцать минут, я сказал, что мы будем наверху в баре аэропорта, она сказала: «Хорошо» – и зацокала прочь, ловко и уверенно двигаясь в униформе.

В этот час в обширном голубом стеклянном зале, вознесенном высоко в воздух, коктейльный бизнес шел еще ни шатко ни валко, за тихой элегантной стойкой бара маячила знакомая физиономия бармена, который помнил мой любимый напиток и весьма этим гордился, так что мы уселись, заказали по стаканчику, с уважительным молчаливым вниманием следя за искусной работой. Два вместительных старомодных стакана поставлены бок о бок, на две трети заполнены мелким льдом. В каждый налита щедрая порция сухого шерри. Сперва на один, а потом на другой стакан лег фильтр, через который мастер изящным движением кисти выплеснул шерри, после чего залил лед доверху джином «Плимут», протер ободки стаканов лимонной коркой, капнул на коктейль сверху несколько плавучих бусинок цитрусового масла, выбросил корку, с легким поклоном подал нам напитки и, сияя улыбкой, объявил:

– Два «Макги».

– Спасибо, Гарольд, – поблагодарил я. Возникли два новых клиента, бармен отошел; Пусс подняла свой стакан, чокнулась со мной.

– Мгновенный напиток, – изрекла она. – Мгновенная глупость, мгновенное принуждение, мгновенное согласие. Что касается меня, я просто на мгновение онемела от предвкушения удовольствия. Ну, за летающих перепелочек!

– За кого?

– За стюардесс! Что-то ты туго сегодня соображаешь, любовь моя. То и дело не врубаешься.

– Исключительно потому, что смотрю на тебя. При этом я плохо слышу.

И тут, случайно взглянув мимо нее, я увидел за столиком на двоих у стены Таша Бэннона. Сгорбив могучие плечи, он наклонялся к девушке с застывшим лицом, сидевшей напротив. У нее были длинные прямые каштановые волосы, надутые губки, бесстрастное личико. Казалось, она задумчиво и внимательно его слушает, прикусив очень пухлую нижнюю губу, прикрывая глаза и медленно покачивая головой, как бы твердя бесконечное «нет».

Совсем не тот случай, чтобы легким шагом приблизиться к старому другу, хлопнуть его по плечу и осведомиться, как поживает Джанин. Они вели личную беседу, до такой степени личную и напряженную, что их словно бы окружал почти очевидный колпак из тончайшего стекла.

– Знаешь их? – спросила Пусс.

– Только его.

– Я бы сказала, что он собирается бастовать. Теряет выдержку. Торговать нынче трудно, и девочки нервничают.

– Привет! – сказала Барни Бейкер, поставила саквояж на пол и взобралась на высокий стул справа от меня.

– На ней была бледно-зеленая блузочка без рукавов с высоким воротом, короткая юбка, тоже зеленая, но потемнее, в проколотых ушах болтались маленькие золотые колечки. Она пожелала выпить бурбон. Пусс подалась вперед и проговорила через меня:

– Господи, что на свете может быть прекраснее, восхитительней и романтичнее перелетов из одного восхитительного и романтичного места в другое! Клянусь, вот это настоящая жизнь. Потрясающие пилоты, загадочные путешественники, разъезжающие по всему миру, и все такое. Наверно, вы понимаете, Барни, до чего мы, земные женщины, вам завидуем.

Барни всего на миг едва заметно прищурилась. Наклонившись, она, слегка задыхаясь, прощебетала:

– О да! Сбылись мои мечты, мисс Киллиан, – летать в прелестнейшие места на земле. – Она вздохнула, качнув хорошенькой головкой. – Только, по-моему, так… неестественно пользоваться самолетом, правда? Просто на моей метелочке не удается подняться выше верхушек деревьев. Вам везет больше?

– Думаю, вся разница в том, таскать с собой распроклятого кота или нет, – невозмутимо ответила Пусс. – А еще – надевать ли дурацкую шляпу и длинные юбки.

– Нелегко любоваться лунным светом, когда все время приходится бормотать жуткую ерунду, как по-вашему? – продолжала Барни.

Позади меня возник Таш:

– Трев, можно с тобой минутку поговорить? Он повернулся и отошел, прежде чем я успел его представить. Девочки не обратили на это внимания. Я извинился и пошел за Ташем. Барни Бейкер пересела на мой стул. Когда я выходил в коридор, а стеклянная дверь еще не закрылась, до меня долетел контральтовый, отрывистый и самый искренний смех Пусс, на фоне которого контрапунктом звучал серебристый, но все же земной смешок Барни. Поножовщина между женщинами может испортить веселье, поэтому было приятно удостовериться, что эта пара отлично поладит.

Я проследовал за Ташем мимо лифтов в пустой мужской туалет.

– Я подошел бы поздороваться, но ты был с подружкой.

– С подружкой! Кому нужны такие подружки! Она улетела. Слушай, у меня мало времени. Я оставил Джан одну с ребятишками на три дня и хочу вернуться. Год назад она объявила, что все складывается в ясную картину, и мы должны убраться, а я не поверил. Ладно. Теперь верю. Там заключаются деловые сделки. Земельные сделки. А мы торчим на дороге.

Он был таким же большим, но лицо как-то странно усохло. Крупные руки дрожали. Взгляд растерянный, как у очкариков, снявших очки.

Таш с усилием рассмеялся:

– Я думал, кому-то понадобилась моя пристань. Поэтому потратил деньги, которые не мог тратить, и нанял местного адвоката, посмотреть, чего он раскопает. Молодой парень. Стив Бессекер. По-моему, единственный адвокат в Саннидейле, который не испугался. Рассказал ему обо всем, что на меня навалилось, он согласился, что это не совпадение, и начал разнюхивать. Никому не нужна моя пристань, Трев. Им нужен единый кусок в четыреста восемьдесят акров. А мои десять акров прямо в центре всего этого необходимого им прибрежного участка.

– Кому «им»?

– С момента появления «Тек-Текса» на той стороне реки весь этот участок объявлен промышленной зоной. Кругом натыканы крупные объявления, абсолютно официальные и законные. Они собираются углубить реку и канал, чтобы по фарватеру могли проходить баржи. Сюда явно хочет пробраться какая-то крупная корпорация и выкладывает за землю круглые суммы.

– Кто скупает участки?

– Пятьдесят акров прямо позади меня принадлежат местному агенту по недвижимости Простону Ла Франсу. Бессекер выяснил, что Ла Франс заключил опцион[9]9
  Опцион – сделка с премией, уплата которой гарантирует право, купли-продажи по оговоренной цене.


[Закрыть] на двести акров к востоку от меня по двести долларов за акр. Их владелец – старик Ди Джей Карби, старожил. С другой стороны от меня, на западе, двести двадцать акров находятся в собственности некой «Саутвей лэндс инкорпорейтед». Бессекер выяснил, что это одно из предприятий Гэри Санто. Знаешь его?

– Слышал. Как любой другой в Южной Флориде.

Несколько лет назад Санто был эффектным юным сообразительным ловкачом с налетом позолоты. Теперь он был не столь юным сообразительным ловкачом, который загадочным образом маячил за кулисами многих событий под прикрытием тайны и денег. В Майами это имя имело привкус пентхаусов, нефтепроводов, южноамериканских партнеров по играм, слияний и поглощений компаний, личных самолетов, широко рекламируемых пожертвований в пользу местных инициатив в области искусства и культуры.

– Не знаю, что именно связывает Санто с Престоном Ла Франсом, Трев. Может, Ла Франс просто действует как агент Санто. Может, это совместное предприятие. До Бессекера дошел слух, что полтора года назад по участку рыскали эксперты, выбиравшие для завода место, и рекомендовали хотевшей заполучить его крупной компании дойти аж до восьмисот тысяч! По тыще семьсот долларов за акр. Примерно в то время, когда я про это узнал, возник один старый приятель и объявил, что ему очень не хочется, но ничего не поделаешь, придется забрать у меня плавучие дома. Я еще оставался за них должен. По его словам, один из администраторов округа Шавана, мистер П. К. Хаззард по прозвищу Монах Хаззард, намекнул, что, забрав у меня суда, мой приятель получит предпочтение при установлении зонального тарифа. А когда я рассказал об этом Бессекеру, тот заметил, что Монах Хаззард – шурин Престона Ла Франса, а доказать ничего невозможно. Бессекер вел себя странно. Сказал, что наваливается куча дел, и он больше не обещает уделять мне время. По-моему, они его тоже достали. Ему ведь тут жить.

– Все мы люди, – изрек я.

Он уставился на рулон бумажных полотенец, встряхнул головой:

– Ты же знаешь мою манеру, Трев. Не люблю ходить вокруг да около. Лучше прямо вступить в схватку. Я пару раз видел Хаззарда на тех открытых слушаниях, где они поднесли мне пилюлю, например насчет сноса моста, но не разговаривал с ним. Ну, попробовал договориться о встрече, а он начал тянуть резину, и в конце концов я прихватил с собой Джан, мы уселись у его офиса, пока он нас, наконец, не заметил. Такой маленький, шея длинная, голова круглая, с большими выпученными глазами за толстыми стеклами очков. Морда как у обезьяны, голос скрипучий. Я сказал, что мы граждане, налогоплательщики, землевладельцы, он – официальное должностное лицо, нравственный и моральный долг обязывает его не позволять использовать государственную машину для того, чтобы я обанкротился, а его шурин заработал несколько баксов. Знаешь, что такое унижение, Трев?

– То и дело испытываю понемножку.

– Он весь надулся, забегал, заскрипел и давай читать лекцию. Народ едет с севера, думая, будто во Флориде легко прожить, тогда как это худшее место в мире. На меня ни разу не взглянул. Частично смотрел в окно, в основном пялился на ноги Джан. Сказал, что не дело местных властей спасать человека от его ошибок и неверных расчетов. Сказал, что величайшим благом для подавляющего большинства будет наилучшее использование земли, а как подумаешь о налоговой базе, о занятости и так далее, пристань, возможно, не самое лучшее. Сказал, что прощает сомнения в его честности, ибо попавший в беду человек говорит не подумав. Люди попросту не имеют понятия, какой нужен талант для ведения малого бизнеса. Может, в какой-то другой сфере деятельности мне больше повезет. Сказал, что не знает, интересуют ли Пресса Ла Франса мои десять акров. Возможно, он сделает предложение, если я с ним поговорю, но не стоит мне ждать слишком многого, потому что мое предприятие в плохом состоянии. Сказал, что попавшие в беду люди считают, будто весь мир против них ополчился, но, если определенные необходимые для землеустройства меры подорвали мой бизнес, это вовсе не означает целенаправленного злого умысла. Во Флориде ежегодно гибнут тысячи малых предприятий, и я вовсе не исключение. Мы ушли. Джан расплакалась, не дойдя до машины. Унижение и отчаяние.

– Ты столкнулся с могущественной структурой, Таш. Вряд ли сможешь их переиграть.

– А я думал, смогу. Повидался с Ла Франсом и все повторил. Он ответил мне то же самое, точно они сговорились и отрепетировали. Я спросил насчет предложения. Он сказал, что не заинтересован. Может быть, говорит, если позже все будет выставлено на продажу, он предложит стоимость конфискованного имущества, но остаток по закладной, по его мнению, вряд ли этого стоит. Чуть больше шестидесяти тысяч, вот как. А мы выплатили пятьдесят одну. Поэтому я разинул рот. Наклонился над его столом и объявил, что ему никогда не наложить лапу на моюсобственность. Оставлю там Джан вести дела, сам вернусь к торговле и начну выкупать закладную с каждым сэкономленным центом. Тогда они поднажали пожестче.

– А именно?

– Сначала продлили контракт на дорожные работы еще на сто дней. Потом прислали инспекторов из окружного бюро, которые забраковали мою электропроводку, септические цистерны, колодец и отобрали лицензию на ведение дела. Как только лицензию отобрали, банк велел вернуть всю ссуду по закладной через тридцать дней, или меня лишат права выкупа заложенного имущества. Мол, это давным-давно надо было сделать. Мы какое-то время неплохо справлялись, Трев. Я не слишком размахивался. Оставь они меня в покое, мне хватило бы доходов расплатиться за ангар для хранения лодок и за расширение мотеля. Наш маленький бизнес должен был стать одним из лучших во всем районе. Я пытался еще раз встретиться с администратором Хаззардом, ждал, и дождался пары представителей шерифа, которые объявили, что я либо должен уехать, либо меня заберут за просрочку. Мы с Джан посоветовались и решили, что лучше всего изложить дело мистеру Гэри Санто. Он, скорее всего, такая крупная шишка, что даже не знает о происходящем, а если и знает, то, выслушав нас, велит им прекратить. Может, думали мы, Ла Франс просто чересчур старается услужить Санто и как можно дешевле отделаться. И я все написал на бумаге. Мы, наверно, раз десять переписали письмо, Джанин отпечатала на старенькой машинке в конторе мотеля, и оно ушло через специальную службу доставки с пометкой «лично».

– Ответ получили?

– Словесный. От той девицы, с которой я сидел. Ее зовут Мэри Смит. Я приехал и попытался добраться до Санто. Добрался только до нее. Она предложила встретиться здесь перед ее отлетом. Замороженная, как говядина в морозилке, старик. Да, мистер Санто прочел мое письмо лично. Да, у него существует неофициальная договоренность с мистером Ла Франсом. Но мистер Ла Франс не на службе у мистера Санто. Да, мистер Санто настоятельно требует, чтобы мистер Ла Франс представил обещанные результаты, поскольку вопрос о приобретении земли решен. Мистер Санто не считает себя персонально ответственным за вашу судьбу. У него не благотворительная организация. Я спросил, можно ли повидаться с ним лично. Нет. Извините, нет.

– И что теперь?

– Мы все потеряли. Все. Прошли добрые времена. Джанин сильно переживает. Потрачена куча денег, сил, времени, и в результате пусто. Лучше бы… надо бы нам с тобой раньше встретиться, Трев, пока еще не было слишком поздно. Может, ты изобрел бы какую-нибудь спасательную операцию. В твоем духе. Надавил бы на них, как они на меня надавили. – Он бросил на меня странный, озадаченный, задумчивый взгляд. – Понимаешь, я постоянно думаю, каким образом убил бы кого-нибудь. Хаззарда, Санто, Ла Франса – кого-нибудь. Кого угодно. У меня никогда в жизни не было таких мыслей. Я совсем не такой.

Таш сморщился, крутанулся и пнул большой металлический мусорный бак, предназначенный для использованных бумажных полотенец.

– А-а-а!.. Тьфу! – выкрикнул и выбежал вон.

Я забрал Пусс и Барни. Чуть позже половины седьмого мы вернулись на «Лопнувший флеш». Мик дождался звонка, договорился, заказал билет на понедельник на утренний рейс в Испанию через Нью-Йорк. И хотя настроение у меня несколько омрачилось, были песни и спорт, загар и музыка, пляж и сон, старые и новые шутки, девушки на палубе, новые пластинки в музыкальном автомате, губная помада, песок, мимолетные поцелуи, долгий многозначительный взгляд из-под загнутых ресниц.

То и дело являлся и исчезал Мейер с небольшими отрядами своей нерегулярной партизанской армии. Произошел небольшой перебор, когда к нам нагрянула постоянно кочующая компания с борта большого круизного судна Тигра из Алабамы.

С виду все как всегда – абсолютно свободно, настолько, что даже не знаешь, кто чей гость и знакомый, – тем не менее существует некий протокол. Есть совершенно реальный внутри-компанейский неписаный перечень того, что следует и чего не следует делать, следует и не следует произносить. А если ты не способен войти в игру плюс инстинктивно понять необходимые правила, тогда опусти жалюзи, задерни шторы, оказывай холодный прием. Но иногда, как в случае с одним воскресным гостем, люди до того тупы, что требуются более доходчивые меры.

Его звали Бастер, Бадди, Санни – что-то в этом роде. Здоровенный громогласный жизнерадостный парень лет тридцати, конторского типа, чрезмерно самоуверенный; он отправился в деловую поездку подальше от дома и рыскал в поисках девок, убежденный в своем двойном мужском превосходстве над любым праздно шатающимся по пляжу субъектом, готовый слегка покрутиться и пообжиматься, чтобы потом дома было что рассказать другим оболтусам и утаить от старушки Пегги, оставленной с детьми.

Итак, он появился на залитой солнцем палубе, растянулся рядом с Барни и объявил, что она не уступит ни одной пышке на всем белом свете, а если позволит слегка растереть маслом для загара симпатичную спинку и симпатичный животик, он будет счастливейшим торговцем бумагой на всем юго-востоке. Она села, хмуро глядя на тупую, развеселую, ухмыляющуюся физиономию, а когда Мик встал было, чтобы выбросить Бастера-Бадди-Санни за борт, выразительным жестом остановила его взмахом руки и объявила:

– Музыка, умолкни!

Пусс подошла к динамикам и выключила звук. В наступившей тишине Барни с жестокой четкостью проговорила:

– Пусс, Мэрили! Идите сюда, дорогие мои. Посмотрите-ка на него.

Они подошли, уселись рядом на пляжный матрас и принялись разглядывать Бастера-Бадди-Санни.

– Он из тех типов, про которых я вам рассказывала, – пояснила Барни. – Из тех обаяшек, что превращают жизнь стюардесс в чистый ад.

– Лучше не оскорбляй меня, чистюля, – усмехнулся он.

– Ясно, – мрачно заключила Пусс. – Все очевидно. Жирное пузо, громкий голос, мутные похабные маленькие глазки.

– Вы что, шутите, девочки? – спросил он с несколько полинявшей усмешкой.

Мэрили склонила голову набок и промычала, тряхнув головой:

– М-м-м, на дежурстве к такому не посмеешь повернуться спиной. Сразу начнет хватать за задницу.

– Думаю, у них есть безумная мечта, – продолжала Барни. – Они только и ждут, что ты рухнешь, сраженная обаянием такого количества мяса. Помчишься с таким неотразимым типом в отель или в мотель и прыгнешь прямо в койку. Можете себе представить?

Пусс слегка поежилась:

– Господи, дорогие мои, вы лучше представьте себе, будто мы девушки по вызову и обязаны спать с таким обормотом!

– Б-р-р! – передернув плечиками, высказалась Мэрили. Бастер-Бадди-Санни встал, и три красотки ласково посмотрели на него снизу вверх.

– Кофе, чай, молоко? – спросила Барни.

– Ах ты, вшивая сучка! – буркнул он. Пусс расхохоталась:

– Видали? Точь-в-точь как ты говорила, дорогая. Типичная реакция. Смотрите, какая у него морда красная. Так-так, погодите-ка, дайте сообразить. Он облысеет через пять лет.

– Через четыре, – твердо поправила Мэрили.

– Ему уже нужны очки, но он их не носит, – заметила Барни.

– У него будет жуткое пузо, – добавила Пусс.

– В сорок пять свалится замертво от обширного инфаркта.