Текст книги "Ужин со смертельным исходом"

До какой же степени притворства можно дойти? Неужели ты даже не способна честно поплакать? Я задавалась вопросом: что от меня осталось? Просто какое-то странное устройство для превращения всего в гротеск. Что-то вроде машины, которая заглатывает жесть, бумагу и бобы, а изрыгает из себя нескончаемый ряд банок с консервированным супом.

Ладно, спишем это на внезапную смерть, сирены в ночи, черную воду и чувство одиночества. Не слезы. То, что случилось дальше. А случилось то, что его рука лежала на моем левом плече. Он сидел за рулем. Случилось то, что ощущать на себе его руку было приятно. Случилось то, что я склонила голову влево и положила щеку на тыльную сторону его ладони. Случилось то, что я немного повернула голову, так что мои губы коснулись его ладони. Потом вроде должно было возникнуть неудобство. Слишком много локтей на пути, и носы мешают, и некуда девать колени. Но получилось так, как будто мы все заранее отрепетировали. Он распахнул объятия, а я развернулась к нему спиной, а потом легла спиной в его объятия, закинув ноги на сиденье, в направлении дверцы, и нашлось куда пристроить все наши руки, когда его губы прильнули к моим.

Для меня в любви всегда какая-то ненатуральность. Это как маятник. Я начинаю испытывать наслаждение, а потом маятник отклоняется в другую сторону, и я вижу себя со стороны, и меня разбирает смех. Потому что есть в этом, черт побери, что-то нелепое. Люди слепляют вместе свои рты. Тяжело дышат, как будто бежали вверх по лестнице. Сердца колотятся: бум-бум. Но в этот раз маятник качнулся, и зацепился за маленький крючочек, и остался в том положении, и во всем этом не было ничего нелепого.

Совершенно разомлевшая Джуди Джона высвободилась, села очень прямо и уставилась в пустое пространство перед собой. У меня покалывало все тело, от лодыжек до ушей.

– Бог мой, – сказала я. Тон у меня был чопорный, как у старой девы.

Он коснулся моей спины, а я подскочила, как на пружинах, и приземлилась на фут дальше от него.

– Что случилось?

– А то ты не знаешь, ей-богу...

– Я знаю. То есть мне кажется, что знаю. Однажды, когда я был маленьким, мой дедушка стоял на стремянке. А я все подбегал, слегка раскачивал стремянку и убегал, визжа от удовольствия. Ему это надоело, и он отмахнулся от меня своим пиджаком. При этом забыл, что в кармане пиджака у него лежал маленький гаечный ключ.

Я повернулась спиной к дверце, как капитан Хаммер, оборонявшийся от девяти китайских бандитов, и сказала:

– Я объясню быстро и доходчиво, и не перебивай меня, пожалуйста. Несмотря на несколько серьезных ошибок, я – очень морально устойчивая дама. Этот легкий поцелуй оборвал мне крылья, потому что я чрезвычайно уязвима. Тронь меня, и я разлечусь вдребезги, как бывает с рюмкой от звуков скрипки. Но то, что я артистка эстрады с маленькой буквы, еще не означает, что я играю во всякие там игры. Ты – женатый человек, и, соответственно, ты – отрава, а посему я сделала бы о тебе запись в дневнике, если бы вела таковой, но при этом отметила бы, что ты разбередил мне душу, если тебе приятно это слышать, а теперь я ухожу на этих каучуковых ногах, исполненная целомудрия и сожаления. – С этими словами я открыла дверцу и вылезла из машины.

Он отозвался:

– С этим препятствием можно что-нибудь сделать, Джуди.

– Не говори так. Не думай об этом. Позвони мне в мой яблочный ларек на следующий день поминовения.

Я пошла прочь. Оглянулась назад. Увидела красный кончик его сигареты. Потом спустилась к пирсу, к тому, на котором больше никого не было. Села в росу, скрестив ноги. Услышала, как кто-то из мужчин произнес:

– Три года назад я поймал вон у тех камней здоровенного окуня. Четыре фунта с лишком. Поймал его на лягушку.

И другой человек в лодке ответил:

– А вот я не могу на лягушек. Они вцепляются в леску своими лапками. И меня от этого мутит. Я ловлю на жуков.

– Постой-ка. Что-то подцепили.

Я задержала дыхание. Затем услышала, как он проговорил:

– Твердое дно. Опять камни. Поверни-ка в другую сторону, Вирг. – И через некоторое время: – Ну вот. Веревка освободилась.

В душе у меня творилось что-то невообразимое. Мне хотелось грустного фламенко на гитарах и испанских типажей, поющих в нос, в то время как я раскачиваюсь и прищелкиваю пальцами, а большие жемчужные слезы катятся по моим алым щекам. Я долго просидела там. Наконец поднялась к дому, пошла на кухню и выпросила гигантский сандвич у Розалиты, лицо которой напоминало фамильный склеп. У меня от переживаний всегда разыгрывается аппетит.

Уже почти рассвело, когда они ее нашли. Я вновь спустилась к причалу. Они действовали неуклюже, вытаскивая ее из лодки, и уронили. Я все ждала, что Уилма сядет и устроит им взбучку за то, что они такие растяпы. Но она была мертва. Не жуткой смертью. Не как на той дороге в Южной Каролине, когда Гэбби, в седане, ехавшем впереди нас, вырулил навстречу тяжелому грузовику. Вот они действительно представляли собой жуткое зрелище. Все до одного. Митч, наверное, впал в шоковое состояние. Я помню, как он метался туда-сюда по обочине, подбирая листки с аранжировками, которые разметало во все стороны, собирая их в аккуратную кучку, просматривая каждый, пытаясь отыскать какую-либо часть «Леди, будь умницей», – потому что он заплатил Эдди Сотеру, чтобы тот писал ее для нас в промежутках между этими «Гудмэнами».

Нет, здесь все было намного чище. Ноэль тоже была там. Мне вдруг стало неинтересно. О чем она думает, глядя на тело? Ведь оно было ловушкой, в которую, вне всякого сомнения, попались Рэнди и Гилман Хайес, и, вероятно, Стив Уинсан, и, возможно, Уоллас Дорн. А Пол? Меня ударило от этой мысли, что неблагоприятно отразилось на переваривании моего сандвича. Если и Пол состоял в этом списке, получается, что Уилмины гости были все как на подбор. Нет, решила я. Только не Пол. Сандвич больше не давал о себе знать. И я удивилась: почему такого рода верность внезапно обрела для меня столь большое значение. Это забота Мэвис, а не моя. Я ни на что не претендую. Поцелуй в машине? В кругу Уилмы поцелуй в машине значит не больше чем расчесывание волос. Но, черт возьми, я не из этого круга, я оказалась в нем только потому, что это мой хлеб насущный.

А потом я вспомнила, что для всех остальных это было тем же самым. Включая Пола.

Уже забрезжил рассвет, когда они собрали нас в так называемом коктейльном зале и тот, которого звали Фишем, произнес небольшую речь. Когда я услышала, как он сказал, что Уилму «пырнули» в затылок, мне захотелось закричать: «Эй, да вы что! Пускай уж лучше будет бредень. Этот ваш сюжетный ход – такая дешевка. Найдите каких-нибудь новых сценаристов. Увеличьте бюджет».

Но потом меня как ударило – ведь это все на самом деле. Это не сценическое действо. Это убийство. Лишение жизни. Я вся похолодела. Это никакая не игра – лишение человека жизни. Я оглядела остальных. Бог мой, хорошенькая подобралась компания! Себя я могла исключить. И Пола тоже. Но и только-то. Оставалось шесть человек и шесть веских причин. И шесть возможностей. Ночь выдалась темная-претемная.

Ноэль вышла из комнаты. Она казалась такой убийственно спокойной. Если выбирать по виноватому виду, тогда следует выбрать Рэнди. Он сидел как на иголках. Мэвис до сих пор ревела. Я никак не могла взять в толк – откуда у нее столько воды? Вид у Пола был печальный и протрезвевший. Наши взгляды встретились. От этого что-то теплое забегало вверх-вниз по моему позвоночному столбу. Уоллас Дорн стоял с осуждающим выражением лица обер-егермейстера, на глазах у которого фермер только что подстрелил лисицу. Стив проталкивал свою идею насчет пиаровского прикрытия. Это внезапно натолкнуло меня на кое-какие мысли. Джуди Джона – гость на вечеринке с убийством. Комическая актриса телевидения – на нудистском шабаше. Разгульная пирушка заканчивается убийством. Королева Косметики Убита. Блеск! На телевидении есть свой кодекс поведения. Из меня сделают свиную отбивную, несмотря на то что я была очень хорошей девочкой. Меня вышибут с таким треском, с каким и у живой Уилмы не получилось бы. Гилман Хайес сидел на полу, почитывая книжку с картинками.

Очевидно, нам предстояло дождаться прибытия крупных чинов. Здоровенный полицейский бочком пробрался ко мне с ловкостью гиппопотама. При дневном свете он оказался моложе, чем я думала.

– Мне так нравятся телепередачи с вашим участием, мисс Джона.

– Спасибо, дружище. Вы – последний из могикан.

– Я бы так не сказал.

Он был большой, бестолковый, честный и милый. Я огорошила его.

– Собираюсь уйти на покой, – сообщила я, удивляясь, зачем это говорю.

– Вот как? Ну что же... Наверное, хотите уйти, пока вы на гребне успеха?

– Возможно, даже выйду замуж, – соврала я.

Разговор быстро заходил в тупик.

– Это было бы чудесно.

Боже, мы оба так и искрились.

– Нелегко мне придется. Я так часто играла невесту.

– Ага, я помню! В том фильме, где вы вся перепачкались и у вас еще была сзади эта длинная штука.

– Шлейф.

– А потом вы заразились сенной лихорадкой от букета.

– И старалась не чихнуть, вот так.

Он посмотрел на меня в полном восторге, засмеялся и похлопал меня по плечу, едва не сбив с ног. Тут все уставились на нас. Полицейский густо покраснел и напустил на себя строгий вид. Мы свистели в церкви.

Это было, если брать все вместе, в высшей степени нереальное воскресное утро. Яркое в своей нереальности. Казалось, мы стоим словно труппа в ожидании режиссера. Когда вы проводите на ногах всю ночь, это накладывает странный отпечаток на следующее утро. Но я не падала духом. Я ощущала присутствие Пола в комнате. Я чувствовала себя на подъеме. Мэвис, наконец, замолчала.

То, что случилось дальше, было самым настоящим кошмаром. То, что случилось дальше, я вряд ли когда-нибудь смогу вытравить из глубин моего сознания. Это до сих пор там, в цвете. Не далее как на прошлой неделе я проснулась, после того как это привиделось мне в предельно натуралистичном ночном кошмаре, и Пол держал меня, крепко прижимая к себе, а где-то вдалеке выл койот, и меня пришлось долго успокаивать.

Глава 4
Стив Уинсан – до того

Я знал, что мне придется поехать к Уилме и основательно побороться за место под солнцем. Она ясно дала мне это понять, когда позвонила. Это было как обухом по голове.

– Дорогой, Рэнди говорит мне, что я ужасно бедная. Он снова и снова проходится по списку и ставит маленькие галочки. Тебя он пометил тремя галочками. Не знаю, хорошо это или плохо. Наверное, тебе нужно у него спросить.

Никогда не показывайте клиенту, как вас передергивает, особенно если этот клиент – Уилма Феррис.

– Но у нас, детка, по-прежнему останется наша прекрасная дружба.

– А бедняга Гил будет так подавлен, если он больше не сможет читать о себе в газетах.

– Думаю, я смогу все это уладить, Уилма.

– Вот и я так подумала, – отозвалась она несколько двусмысленно и повесила трубку, велев мне быть там ко времени коктейлей. Это означало отменить несколько дел в городе, хотя и не слишком важных.

Уилма позвонила мне в среду. До вечера четверга мне удавалось внушать себе, что все идет замечательно, а потом меня прорвало. Дотти вошла, встала у моего письменного стола и спросила меня, будут ли еще какие-то поручения, и я прорычал, чтобы она отправлялась домой.

После того как она ушла, хлопнув дверью приемной, я достал желтый блокнот, мягкий карандаш и попытался обдумать свое положение. И пришел к самым неутешительным выводам, предположив, что потеряю всех троих. Я уже свыкся с мыслью, что потеряю Джуди Джону. Уилли, ее импресарио, рассказал мне, по секрету, о трудностях, с которыми он сталкивается, пытаясь пристроить ее шоу. Конечно, это слишком дорогое удовольствие – делать ставку на передачу за счет телекомпании, даже если под нее удастся выбить приличное получасовое окошко в сетке вещания. А при таком резком падении рейтинга для него будет весьма проблематично заинтересовать какого-то нового спонсора. Мы сошлись на том, что вряд ли Феррис станет иметь с ней дело еще один сезон.

Такое еще можно вынести. Но чтобы сразу трое – получалась здоровенная брешь. Мне приходилось выплачивать долги перед налоговым ведомством, после того как они указали на недостоверность сведений, приведенных в налоговой декларации, и посылать Дженифер пять сотен в месяц в качестве алиментов, чтобы она могла сидеть на своей тощей заднице в Таосе, и платить за офис и квартиру, и платить Дотти, и прилично выглядеть самому – итого у меня выходило две тысячи сто в неделю. А после того, как доходы снизятся на шесть сотен, у меня просто не сойдется дебет с кредитом. Я даже при своих не останусь. Ведь новые клиенты летом на дороге не валяются.

Но все это время я понимал, что тревожит меня нечто большее, чем сокращение доходов на шесть сотен. Этот город полнится слухами. Что, черт возьми, случилось со Стивом? Говорят, он потерял Хайеса, Джону и Феррис? Наверное, не справлялся с работой для них. Чуть только запахнет неудачей, и станет на порядок труднее пристроить материал в прессе, а потом и остальные могут занервничать, и вот тогда Стив действительно пойдет ко дну. Нет в городе рекламного агентства, в которое меня бы взяли. И это после того, как в сорок восьмом я основал свой бизнес, уйдя с клиентами в кармане. Да они так и ждали, что я оскандалюсь. Черт подери, ведь должен же человек о себе позаботиться! Они продержали бы меня на нищенском окладе, пока мне не стукнуло бы семьдесят, а потом предложили бы выкупить долю в бизнесе – наверное, аж целых два процента.

Я сидел, по-настоящему напуганный. И знал, кто уйдет четвертым. Нэнси, моя Крупная Писательница. На нее моей изобретательности уже не хватало. Похоже, ей не приходило в голову, что, возможно, лучше будет издать еще одну книгу. У меня даже иссяк запас телевикторин для нее. Стоило мне только упомянуть ее имя, как газетные обозреватели, которых я в шутку называю друзьями, начинали стонать.

Я сидел в умирающем городе и сокрушался о том, что в свое время так сглупил. Самые жирные куски – это заказы от промышленников. Получить бы несколько таких, и я бы горя не знал. А мои люди – индивидуальности, большинство – из мира искусства или из шоу-бизнеса. Наверное, это естественно. Это был мой конек, когда я работал в газете. Клубы, картинные галереи и театры, радиостанции, концертные залы.

Посидев там, я начал чувствовать себя чем-то искусственным. Эдаким готовым изделием. Упаковка – это все. Похоже, до содержания теперь никому нет никакого дела. Сделайте красиво снаружи. Наведите лоск. Черт с ним, с продуктом. Народ раскупит. Вот чем я занимаюсь. Упаковочным бизнесом. Принаряжаю знаменитостей.

Я зашел в маленькую ванную, примыкавшую к моему кабинету, и включил люминесцентное освещение по обе стороны от зеркала. Это были недобрые лампы. Если я слегка прищуривался, размывая изображение, то по-прежнему выглядел Стивом Уинсаном, этим готовым продуктом, этим типичным американцем из автомобильной пробки, грубовато-добродушным, сердечным и безгранично уверенным в себе. Любо-дорого посмотреть. Но при широко открытых глазах мое лицо под их светом казалось лицом усталого характерного актера. Возможно, так оно и есть. Я так долго играю роль Стива Уинсана, что затаскал ее. Мне надоел Стив Уинсан и мир вещей, который уже не функционировал как положено, потому что хорошего продукта больше не изготавливали. Гнали халтуру, наполняя мазь для подмышек пузырями. Производили лак для ногтей, который гарантированно облуплялся за двадцать четыре часа. Издавали книги, выдерживающие всего две читки до того, как страницы начинали выпадать. Ставили на машины крылья, которые можно промять ладонью, из-за чего они простаивали в ожидании ремонта. Делали из бракованной стали бритвенные лезвия, пришивали непрочными нитками пуговицы, разводили на воде краску для стен. Так, чтобы к ним приходили снова и снова. Да здравствует предприимчивость. Да здравствует «Стивен Уинсан ассошиэйтс», сбывающая продукт, о котором тридцать лет назад никто не слышал и без которого практически любой мог сейчас бы обойтись. У меня не было никакого недуга, не излечимого при помощи двусторонней орхидэктомии[3]3
  Орхидэктомия – удаление одного или двух яичек.


[Закрыть].

Так что я пошел домой, переоделся, отправился в город, был чертовски весел и оказался в постели раньше обычного и в полном одиночестве. А на следующее утро к одиннадцати часам уже катил эдаким франтом в транспортном потоке по парковой дороге, перебираясь на «MG» из одного ряда в другой и спрашивая себя, на кой черт я обзавелся машиной, если пользуюсь ею не чаще чем три раза в месяц, зачем заказал три костюма, зачем повысил зарплату Дотти, и почему бы Дженифер не свалиться с одной из этих скал в Нью-Мексико, и что, черт возьми, я собираюсь сказать Уилме такого, чтобы она погладила меня по головке и снова позвала меня в свой круг. Я жалел о том, что забрался в эту ее девятифутовую кровать, потому что в результате лишь израсходовал то оружие, которое могло пригодиться в этот уик-энд. Уилма из тех, над кем нельзя взять верх с наскоку. Ее вовлеченность, если таковая и сохраняется, физического свойства. Все, что вы теряете, – это ваше достоинство, а все, что вы приобретаете, – это обязанность бежать к ней со всех ног, стоит ей лишь снова пошевелить пальцем. Почти те же потери, которые понесла со мной Дотти.

Я съел поздний ленч по дороге, плотный ленч, призванный заложить хорошую основу под предстоявшие обильные возлияния. И приехал немного рановато, думая, что я самый первый. Но машина Хессов уже стояла там, между машиной Уилмы и микроавтобусом. В тот самый момент, когда я вылезал из моего «MG», на своем «ягуаре» принеслась Джуди Джона и развернулась неподалеку от меня.

Выйдя из машины, она подбоченилась и уставилась на дом:

– Вот это да!

– Видите в первый раз?

– Угу. Недурно, правда? Как поживаете, Стив?

– Средненько. Уилли уже говорил вам что-нибудь насчет этой затеи Миллисона?

– Звучит потрясающе, – проговорила Джуди с отвращением. – Уж он-то выдаст что-то по-настоящему веселенькое. Что-нибудь вроде швыряния торта с кремом в морду. Что-нибудь изощренное, вроде этого.

– Пирога ценой в тысячу долларов, мой ягненочек.

– Только не к тому времени, когда он дойдет до меня.

– Его поставили на замену. Урезали ему бюджет донельзя. Это все, что он может сделать.

Вышел Хосе, чтобы отнести наши вещи. Казалось, он – в кои-то веки – едва ли не рад меня видеть.

– Не сочтите меня неблагодарной, Стив. Уилли рассказывал мне, что вы узнали, как обстоит дело, и подбили его на это. – Джуди мне улыбнулась, но за этой ее улыбкой чувствовался легкий морозец.

В свое время мы ладили гораздо лучше. А потом я свалял дурака. Кое-что себе позволил. Для меня это даже не представляло никакой важности. Ей достаточно было сказать «нет». Но она не только сказала «нет», но и влепила мне по физиономии. Рассекла мне губу, и какая-то десятая доля секунды отделяла меня от того, чтобы отвесить ей хорошую оплеуху, так я взбесился. Она сказала мне, что останется моей клиенткой только потому, что, как ей думается, я знаю свое дело, но мои профессиональные услуги – это единственное, что ей требуется и когда-либо потребуется. Отсюда и едва ощутимый холодок.

– Кстати, а где Уилли? Давайте пройдем кругом, с этой стороны.

– Отпросился. Уилма говорит, что просто собрала нас отдохнуть и развлечься.

– Уилма говорит.

Она посмотрела на меня искоса, быстро блеснув выразительными голубыми глазами.

– Наверное, нужно было хотя бы сценариста привезти.

– Я вам подброшу несколько реплик.

– Мамочка родная, ну и домина!

Уилма, Хессы и Гилман Хайес были на большой террасе, у коктейльного зала. Хайес, одетый для купания, стоял, разговаривая с ними, и я удивился – почему у него на плавках нет блесток. Он со скучающим видом поздоровался с Джуди и удостоил меня самым наилегчайшим кивком, какой только возможен. Уилма выдала обычную свою порцию восторженных восклицаний. Рэнди подал мне нервную, холодную руку, а Ноэль улыбнулась, Джуди торопилась облачиться в купальник, пока еще светило солнце. Мне не терпелось отвести Рэнди куда-нибудь в уголок, но этого нельзя было делать явно. Уилма сказала, что она поселила меня в ту же самую комнату, что и в прошлый раз. Я сделал заказ Хосе, как только он снова прошел к бару на террасе. Хайес спустился по ступенькам на большой причал. Я ненавижу этого здоровенного, заносчивого, мускулистого сукиного сына. Я создал его и ненавижу его. С удовольствием вернул бы его в исходное состояние. Дал бы обратный ход его рекламной раскрутке. Но он – Уилмин товарищ по играм, и я пока не хочу перерезать себе горло.

Джуди торопливо вышла на террасу в купальнике, сбежала вниз, на левую сторону причала, и прыгнула в воду с плоским входом. Когда я в следующий раз посмотрел вниз, она уже растянулась под послеобеденным солнцем. У меня так и не получилось отсечь Рэнди от остальных до тех пор, пока не приехали Докерти и Уилма не повела их показывать комнату.

– Давай-ка пройдемся, дружище, – предложил я Рэнди.

Он тревожно посмотрел на меня:

– Конечно, Стив, конечно.

Мы обогнули крыло дома и вышли к столам возле площадки для крокета. Сели там, я постучал сигаретой по жестяному верху стола и зажег ее.

– Рэнди, в среду Уилма по телефону наговорила мне невесть что. Что-то там насчет экономии.

– Бог мой, Стив, у нее нет другого выхода. Ей пришлось залезть в долги, чтобы заплатить налоги. Она сильно поиздержалась, когда строила эту штуку, с тех пор ее дела так и не поправились. Я все время ее донимал. Теперь, в первый раз, она начинает ко мне прислушиваться.

– Рэнди, мне даже на минуту тяжело допустить мысль, что ты хочешь и меня подвести под сокращение.

– Знаешь что, Стив, не пытайся на меня давить.

– Послушай, ты называешь себя ее бизнес-менеджером. А ведь ты скорее личный секретарь, разве нет?

– Я веду все ее дела.

– Сдается мне, что скорее она сама их ведет. Ну а как насчет той биографии? Ты еще не забыл?

– Конечно, я помню. Ты там хорошо поработал, Стив.

Я знал, что хорошо поработал. У меня есть друг в одном журнале. Он дал мне взглянуть на материал, который они обсуждали. Это была статья об Уилме Феррис. Написанная одной девушкой. Она потрудилась на славу. За два года до того она приехала из Колумбии, подрабатывала внештатным корреспондентом. Статья получилась ехидная. В журнале хотели, чтобы в материал была внесена очень существенная правка, но главный редактор прямо-таки загорелся этой статьей. Да и было с чего. Ничего клеветнического, но очень, очень издевательская. Так что она камня на камне не оставила бы от мифа о Уилме Феррис, от мифологии, которую я создал. Мой друг занимал недостаточно высокую должность, чтобы застопорить публикацию. Это была одна из тех вещей, которые бойко продаются. Девушка знала всю подноготную. А наша Уилма, взбираясь по ступенькам косметического бизнеса, изрядно поработала локтями.

Пришлось вмешаться мне. Я пошел к другу из другого журнала. В свое время я оказал ему услугу. У меня было многообещающее дарование. А он занимал достаточно высокую должность. Мой друг предоставил этой внештатной корреспондентке работу на постоянной основе. Та забрала статью из первого журнала. Он поручил вымуштрованному сотруднику переделать материал, и мы на пару выбросили из него все острые места и добавили немного обычной сентиментальной бодяги. Был уговор, что он уволит девушку после публикации статьи. Но получилось так, что она стала прекрасно работать на постоянной основе, так что они ее оставили. В результате никто не пострадал.

– Я бы не хотел, чтобы ты ударялся в ложную экономию, Рэнди. За счет Уилмы.

– По-моему, ты не осознаешь, несколько это серьезно, Стив. Ей придется умерить аппетиты. И вести себя проще. Я имею в виду, совсем просто, а иначе она никогда уже не вынырнет на поверхность. Я рисковал своим... положением, говоря ей такие вещи. Ей придется снять со своей шеи этого Гилмана Хайеса, отказаться от квартиры – она слишком большая, что ни говори, и сдать дом в Куэрнаваке. А поскольку она все равно станет жить гораздо скромнее, я не вижу никаких оснований для нее оставлять тебя. Вот и сказал ей об этом. Более того, Стив, я не вижу никаких оснований для нее оставить тебя, будь она даже вполне платежеспособна.

– Значит, пускай в журналах печатают всякие вещи вроде той статьи?

– У людей короткая память.

Несколько минут его слова звучали довольно впечатляюще. Я вспомнил, как люди говорили, что он был совсем неплохим человеком, пока не пошел работать к Уилме. Рэнди держал маленький бизнес, который включал в себя бухгалтерское дело, управление финансовой деятельностью частных лиц и оформление страховки клиентов. Он сам его создал, а когда начал работать на Уилму, она так нагружала его всякого рода нелепыми поручениями и просьбами, что он начал терять других своих клиентов и в конце концов стал работать на нее, отказавшись от своего офиса, сохраняя за собой так называемый кабинет в ее квартире.

– Не думаю, что будет разумно избавляться от меня, Рэнди.

– А я как раз думаю, что это будет разумно.

– Ну вот и поговорили. – Я встал. – Что ж, попробую убедить кого-нибудь другого, Рэнди.

Он пожал плечами:

– Конечно, ты можешь поговорить с ней. Я не могу этого остановить, но совершенно уверен, что она уже приняла решение и будет следовать моим рекомендациям. Ее адвокаты поддерживают меня. Она могла бы разом выйти из затруднений, продав свою долю в этой компании, но мне не верится, что она захочет отказаться от контроля над ней.

– Это еще слабо сказано.

Рэнди тоже поднялся, и мы двинулись обратно. Он здорово меня допек. Я остановил его, схватив за руку:

– Ты тут высказывал всякие мнения, так вот тебе мое: я думаю, что бизнес-менеджер ей нужен настолько же, насколько и Гилман Хайес. Ты что-то вроде старшего дворецкого, и бьюсь об заклад, она могла бы найти себе получше и подешевле.

Он посмотрел на меня, потом отвел взгляд, и лицо его осунулось вокруг рта. Потом выдернул свою руку.

Я спросил:

– А себя ты включил в эту программу экономии, Рэнди? Или ты страдаешь тем заблуждением, что на тебе все держится?

Он пошел прочь от меня, не оглядываясь. Рэнди нес свои узкие плечи с какой-то странной зажатостью, как будто старался удержать что-то у себя на голове. Если уж я – ненужная статья расходов, то кто же он такой? Я громко рассмеялся. И почувствовал себя получше. Хотя и ненамного. У меня опять стало мрачно на душе, когда я присоединился к компании. Я попытался придумать какой-то способ воздействия на Уилму. Она так же уязвима, как топор для разделывания мяса. И мне прекрасно было известно – она ждет, чтобы я начал ее умолять. А это будет конец. Вот тогда-то она заулыбается и пустит в ход нож, наслаждаясь своей работой. Я сидел, оживленно болтая с этой Мэвис Докерти, самой большой пустышкой, какую когда-либо видел, и все это время пытался придумать рычаг, которым можно было бы раскурочить Уилму. Хотя это все равно что атаковать памятник Вашингтону с деревянной ложкой. Я выпил многовато, не намереваясь этого делать, а потом выставил себя круглым дураком, рассказав Докерти о положении дел, когда он отвел меня в сторонку. Не могу понять этих людей, занимающихся бизнесом. Вроде и дела у них идут как надо, но в такой обстановке они вообще не понимают, что происходит. Кажется, не видят ножа, торчащего у вас из спины.

Лишь за обедом у меня появилась идея. Произошло это так.

Уилма и Рэнди негромко о чем-то разговаривали. Потом Уилма повысила голос, и по всей комнате было слышно, когда она сказала:

– Ради бога, перестаньте молоть чепуху и суетиться!

И Рэнди смиренно вернулся к своей тарелке.

Как раз в этот момент мне случилось взглянуть на Ноэль Хесс. И я увидел на ее лице выражение полнейшего презрения. Этот взгляд захватывал Уилму и Рэнди и, наверное, окружающую местность на добрых полмили окрест. Потом она повернулась, поймала на себе мой взгляд, покраснела и снова принялась за еду. Не было никакого рычага воздействия на Уилму. Но был первоклассный рычаг в виде миниатюрной брюнетки, при помощи которого я мог заставить Рэнди ходить на задних лапах. Прежде я никогда ее особенно не замечал. Она была того неброского типа, который редко меня привлекает. С бледным и худоватым лицом, с длинной верхней губой и довольно маленькими темными глазами. Но, проведя более тщательную инвентаризацию, я разглядел в ней то, что мне понравилось. Быстро порылся в памяти – не говорил ли я ей или рядом с ней что-нибудь такое, что портило бы мне игру. Нет, на образе Стива Уинсана не было ни единой трещинки. И задавался вопросом: а не рассказывала ли Уилма Рэнди про нашу с ней близость? Если да, то, возможно, Рэнди, в свою очередь, поведал это Ноэли. А если так, то я могу выбыть из забега еще раньше, чем откроется барьер на старте. Ноэль так смотрела на Уилму... И она, несомненно, была слишком хорошо осведомлена о постоянных проявлениях неверности со стороны Рэнди, имевших место до того, как Уилма заполучила в свое распоряжение Гилмана Хайеса, осведомлена обо всем ассортименте оказываемых им услуг. Внезапно от всех этих мыслей мне стало немного нехорошо. Мы представляли собой свору собак, трусивших под солнцем с высунутыми языками за Уилмой. А теперь я попытаюсь еще больше все усложнить расчетливым соблазнением. Я спрашивал себя: уж не просыпается ли во мне, с таким опозданием, брезгливость? Человек сначала спасается сам. Возможно, она уже занялась таким интересным делом, как сведение счетов с Рэнди. Хотя мне почему-то кажется, что Ноэль не из таких. Она даже немножко напомнила мне одну девушку, которую я знал по методистской воскресной школе в Дипхейвене, штат Миннесота, в те дни, когда я ходил на занятия с прилизанными волосами, битыми часами наблюдал за ней и раздумывал, как ей сказать, что я обязательно стану известным хирургом и хочу, чтобы она меня дождалась. В те дни я был полон мечтаний и тщеславных помыслов, а она – милым, хрупким и дорогим мне созданием.

Я знал, что план мой не ахти. Возможно, это ни к чему и не приведет. А даже если и приведет, то нет никакой гарантии, что я смогу заставить ее оказать давление на Рэнди. Но если она и согласится на это и если Рэнди скажет Уилме, что пересмотрел свои взгляды, то все равно Уилма может заявить ему, что она уже приняла решение.

Однако, по крайней мере, это был план, и даже если бы он не сработал, то все равно обещал, что уик-энд пройдет не так скучно.

После обеда мне не представилось походящего случая. Мы с Уилмой, как обычно, предались игре в кункен, шумной и убийственно серьезной. Рэнди пребывал в крайнем возбуждении. Эта глупая сучка Докерти танцевала с Культуристом. Остальные играли в слова. А Ноэль, как назло, ушла спать. Я понаблюдал за реакцией Уилмы на танцующих. Казалось, что она их не замечает. Поскольку это была нетипичная реакция со стороны Уилмы, я начал подозревать, что Гилман Хайес может лишиться чего-то большего, нежели моей рекламной поддержки до завершения этого уик-энда.