Текст книги "Раскопки"

– Я прошу прощения.

Он качнул головой, как бы извиняя меня.

– Понимаю, что мои раскопки, наверное, кажутся вам делом глупым и смешным, – сказала я.

Рид-Моир хотел что-то возразить, но, видимо, передумал.

– Но, быть может, вы сочтете возможным потерпеть мои капризы еще немного. В конце концов, я долгое время оказывала музею поддержку.

– Так и есть, миссис Претти.

– А потому я рассчитываю на ваше расположение.

Он сидел неподвижно, закинув ногу на ногу.

– Сколько вам нужно времени, миссис Претти? – спросил он.

Я глянула в окно – начался дождь. Капли стучали по листьям плюща, размывали по клумбам грязь.

– Мне бы хотелось, чтобы мистер Браун занялся еще одним курганом. Как закончит – может ехать в Стэнтон.

– Еще один курган? – Голос его зазвучал не так мягко. – То есть еще один – целиком?

– Именно так.

– Но может потребоваться – боже мой – чуть ли не три недели. А может, и больше, если погода не улучшится. Мне вовсе не хочется давить на вас, миссис Претти, но я должен сказать, что любая проволочка ставит потенциально важную находку под угрозу. Вполне вероятно, что в Стэнтоне мы обнаружим крупнейшую римскую виллу на севере от Филикстоу.

Мы посмотрели друг на друга.

– Возможно, я неясно выразилась. Я хочу, чтобы мистер Браун закончил с еще одним курганом.

Рид-Моир продолжал на меня смотреть. Взгляд его был прямым, а сидел он все так же, аккуратно положив ногу на ногу. И хотя двери в гостиную были закрыты, я все равно слышала, как в коридоре тикают дедушкины часы.

– Но мне не хочется быть чересчур категоричной, – продолжила я. – Если мистер Браун ничего не обнаружит к концу, скажем, следующей недели, я отправлю его к вам.

На этот раз Рид-Моир отреагировал быстро:

– К концу недели… Получается, к концу месяца. Хорошо.

– Благодарю за ваше терпение, мистер Рид-Моир, – сказала я. – Возможно, вы хотели обсудить еще что-то?

– К слову, да.

Он протянул книгу, которую держал все это время:

– Я подумал, что, возможно, вас заинтересует моя последняя книга.

– Очень мило с вашей стороны.

– Она про кремний.

– Кремний? – повторила я голосом куда более удивленным, чем следовало бы.

– Рассказываю о залежах в Кромере, Норфолк.

– С удовольствием почитаю, – сказала я.

Он поставил обе ноги на пол и затем встал. То же сделал и Мэйнард. Проводив их до входной двери, я попрощалась. Рид-Моир слегка прикрыл веки, а Мэйнард печально улыбнулся.

Дождь шел весь день. Роберт сидел дома и играл со своими паровозиками в детской. Говорил, что ему и одному весело и что обойдется без компании. Я была внизу и оттуда слышала, как поезд туда-сюда бегает по железной дороге. День подходил к концу, и мы оба отправились спать раньше, чем обычно.

На следующее утро погода лучше не стала. Но, несмотря на дождь, мистер Браун сказал, что нужно возвращаться к работе. Вместе с Джейкобсом и Спунером они выгребли землю, которая сошла на Брауна, положили доски вдоль траншеи, чтобы избежать повторных оползней, и продолжили раскопки.

В восемь тридцать мистер Лайонс привез меня в Вудбридж, где я должна была сесть на поезд в Лондон. В дороге я открыла книгу Рида-Моира о кремнии. Читалось с трудом, и я отложила ее, одолев всего пару страниц.

Мы доехали до Ливерпуль-стрит, и там я встала в очередь за такси. Мне нужно было добраться до выставочного центра «Эрлз Корт». Мы ехали по Стренду – одной из главных улиц Лондона, и я почувствовала необычную атмосферу веселья, взволнованности. Что-то такое витало в воздухе, чего до этого я не замечала. Люди прогуливались по тротуарам и, как всегда, глядели на витрины магазинов. Мужчины в рубашках, женщины – в блузках. И все же в их беспечности, казалось, было что-то преувеличенное, ненастоящее. Они шли, словно плохо связанные фигуры, которые в любой момент могли неподвижно замереть.

Таксист рассказал, что накануне вечером недалеко от его дома в Баттерси проводили обучение: как вести себя при воздушном налете. Надзиратель ездил по улицам и выбрасывал из машины разноцветные теннисные мячики. Желтые и зеленые мячики – газ; красный цвет – фугас, а с красными полосками – бомбы. Обучение, сказал таксист, радостно смеясь, оказалось полным фиаско. Несмотря на уговоры надзирателя, люди сразу поднимали мячи и начинали бросаться друг в друга.

В Гайд-парке вырыли окопы. От Уголка ораторов теперь расходились зигзагообразные линии. Чтобы вырыть окопы, пришлось вырубить очень много деревьев. Несколько пней все еще торчали из земли. Дерево выглядело мягким и белым, как куриное мясо. Дальше по Бэйсуотер-роуд, на западной стороне озера Серпентайн, я была удивлена, увидев огромный кратер, наверное, сорок футов глубиной и вдвое больше в диаметре. Земля в верхней части была темно-коричневой, а внизу – желтой. Неподалеку на дороге выстроилась очередь из машин. Некоторые из них были с прицепами.

Хотя я не спрашивала, таксист откинулся на спинку своего сиденья и начал рассказывать, что в окрестностях Лондона обнаружили двадцать участков с залежами песка. Людям говорили, что надо набирать мешки и обставлять дома двери и окна. Однако пока что почти никто этого делать не начал. Таксист высадил меня на Неверн-сквер. Конечно, здесь не было мешков с песком или чего-то подобного. Все выглядело как всегда: те же террасы из оранжевого кирпича с длинными, недружелюбными окнами, те же цветочные горшки с жесткими и сморщенными цветами, те же матовые колокольчики над дверями.

Я позвонила в квартиру мистера Суизина. Когда вышла из лифта, он уже ждал у входной двери. Я прошла по коридору в гостиную. Как обычно, он сел в конце стола, а я – слева. На обоях у него был узор из бесконечно повторяющейся бамбуковой решетки, смягчали которую только круглое зеркало над камином и четыре мелковых рисунка терьеров на стене напротив.

Какое-то время мистер Суизин болтал о новостях и погоде. Казалось, будто так он извиняется за то, что отнимает у меня время повседневной болтовней.

Наконец он сложил руки, оперся локтями о стол, подался вперед и поглядел в мир теней, по которому, словно поблекшие цвета, носятся осколки человеческих душ. Я знала, что особого внимания на прибывших первыми обращать не стоит. Как и в жизни, первыми приходили те, кто очень хотел, чтобы их услышали, но сказать им особенно нечего. И только когда они наговорятся, их место занимали другие, менее легкомысленные и более скромные.

Когда я представляю загробную жизнь, то вижу нервную, бездействующую толпу. Очереди бесцветных людей, которые бесконечно стоят и ждут, когда попадут в таксофон. А там операционистки, сражаясь с неработающей техникой и почти не знающие языка, пытаются соединить подошедшего из очереди с кем-то, кто хочет с ним поговорить. Картина невеселая, как бы я ни старалась придать ей подходящее янтарное свечение. Но где-то там – Фрэнк, слишком хорошо воспитанный, чтобы суетиться и лезть вперед. В этом я не сомневаюсь. Но пробраться ко мне он должен. Надо просто подождать и особенно ни на что не надеяться. А пока есть обрывки фразы и случайные проблески, которые меня поддерживают. Капля щемящей нежности. Знакомый пробор на голове. Да и ничего больше. Только бесформенное одеяло из утешений – все то же непонятное болеутоляющее. Но сегодня, кажется, все шло хорошо.

Мистер Суизин показал молодого человека с красивыми руками и с подтеком портвейна у рта.

– Он что-то бормочет, – сказал он. – Я хорошо вижу его лицо.

– Я его не знаю.

Суизин быстро переключился на другого.

– Пожилая дама с большой грудью, которая всегда особенно внимательно относилась к своей внешности? – спросил мистер Суизин с печальным видом мясника, который знает, что все его самые серьезные порезы уже сделаны.

Я покачала головой.

– Вы уверены? – спросил он. – Часто требуется время наладить связь.

– Совершенно уверена.

Мы продолжили сидеть. Мистер Суизин с надеждой гнул пальцы, а терьеры смотрели на нас со стены. Так прошли еще двадцать минут. В конце концов мистер Суизин сказал:

– Боюсь, сегодня нам не повезло. Все как будто в тумане.

Он задвинул свое кресло и проводил меня в коридор. Я заглянула на кухню, когда мы проходили мимо. На столе лежали два сэндвича со свининой. У двери мистер Суизин вздохнул и остановился. Я достала из сумочки две полкроны. Проворно спрятав их в кармане, мистер Суизин поинтересовался, приду ли я в это же время на следующей неделе.

Я ответила, что, возможно, мне будет неудобно. Я все никак не могла понять, захочу ли я снова испытать разочарование. Мистера Суизина мой краткий ответ явно расстроил. Неспроста же он называет себя экстрасенсом – человек он и впрямь чувствительный.

Смягчив тон, я сказала:

– Давайте я позвоню вам, когда будет ясно.

– Конечно.

Отойдя в сторону, он придержал для меня дверь за верхний угол, так что мне пришлось пройти под его рукой. В лифте я села на банкетку. Доехав до первого этажа, я обнаружила, что мне с трудом хватает сил открыть решетку. Медленно я спустилась по ступеням и вышла на тротуар.

Оказавшись на улице, я ухватилась за перила и тут же поняла, что отпустить его я не рискну. Все вокруг меня кружилось и вертелось, а мимо проходили люди. Кто-то даже, кажется, на секунду задерживал на мне взгляд, но ничего необычного не замечал. Прошло несколько минут, а голова все так же продолжала кружиться. Я стала думать, что же мне делать дальше.

В голову пришла мысль, что это такое наказание за то, что я не верю, как следует. Ведь так всегда бывает с теми, кто не верит или верит недостаточно сильно. Они остаются одни, брошенные, вынужденные заботиться о себе сами.

Светило солнце, но перила оставались холодными. Настолько холодными, что, казалось, мои пальцы онемели. Я взялась другой рукой, и в этот момент с Эрлз-корт-роуд выехало такси и свернуло на площадь. На мгновение во мне возникла надежда, но она тут же угасла, стоило мне заметить, что знак «Свободен» не горит. Правда, когда машина подъехала ближе, я заметила, что на заднем сиденье никого нет.

Я подняла руку и стала ждать. Такси проехало остававшееся между нами расстояние и встало у тротуара. Я оставалась на месте, не зная, как дойти до машины. Казалось, будто мне нужно перейти ручей вброд. Таксист сидел и ждал за рулем, глядя прямо перед собой, мотор работал на холостом ходу. Тем не менее я никак не могла себя заставить отпустить перила. Таксист обернулся, брови его вопросительно приподнялись. И тут я шагнула вперед, совершенно уверенная, что сейчас упаду, но мои ноги все же удержали меня. Оказавшись в такси, я попросила отвезти меня на Ливерпуль-стрит. Поездка слилась в длинное размытое пятно. Мы приехали, и вроде бы мне стало лучше: здания, фонарные столбы, даже люди стали четкими. Тем не менее я решила, что мне не хочется ни к кому подходить особенно близко, поэтому я купила билет в первый класс и закрылась в пустом купе, надеясь, что больше никто туда не зайдет. И никто так и не зашел.

Поезд проезжал через глубокие овраги, выложенные кирпичом, двигаясь в сторону пригорода. Когда наконец дома скрылись из вида и вокруг потянулись поля, я почувствовала облегчение.

Тем вечером Эллен вела себя как-то тихо. Почти ничего не говорила, пока помогала мне переодеться из дорожного платья в вечернее к ужину. Меня тронула ее тактичность и как осторожно она ходила вокруг меня, все понимая и не нарушая молчания.

И только когда она застегивала пуговицы на рукаве, я заметила, что пальцы у нее подрагивают.

– Что случилось, дорогая?

Эллен ничего не ответила и продолжила заниматься пуговицами.

– Готово, – сказала она, поправляя манжеты.

Голос ее звучал ровно, но по ее нижней губе было видно, что ее одолевают сомнения.

– Ты чем-то расстроена? – спросила я.

Она вновь не ответила.

– Если хочешь мне что-то рассказать, то не переживай – никто ни о чем не узнает.

И тут она как-то резко дернулась.

– Все в порядке, мэм, – сказала она. – В полном порядке. Но спасибо за заботу.

Я стояла у зеркала, а Эллен взяла щетку для одежды. Она с обыкновенной ловкостью прошлась по моему наряду, лишь слегка прикасаясь к ткани. Тут я поняла, что Эллен вот уже как несколько дней не спрашивала, не хочу ли я, чтобы она причесала меня перед ужином. Наверное, это тоже из чувства такта.

На следующий день снова пошел дождь. После чая я отправилась к курганам. Мистер Браун сидел в одиночестве в пастушьей сторожке. Он уже было собирался выйти ко мне, но я сказала, что буду рада посидеть вместе с ним внутри. Он помог мне подняться по ступенькам, отряхнул мой зонт, смахнул пыль с одного из мест и предложил сесть. Джейкобс и Спунер, как выяснилось, уже разошлись по домам – в такую погоду раскопками заниматься оказалось невозможно.

Только я села, как мистер Браун тут же сказал:

– Мы вряд ли что-то найдем, миссис Претти.

Говорил он поспешнее, чем обычно, как будто эту мысль он держал в голове уже какое-то время и ему очень хотелось наконец ее озвучить.

– Вы уверены?

– Нет. Но у меня такое чувство, если так можно сказать.

– Это ваш нос так чует?

– Боюсь, что да.

Я даже не ожидала, что так расстроюсь. Разочарование пробежало по мне, как сильный поток реки, сметающий все на своем пути.

– И что вы предлагаете, мистер Браун?

– Даже не знаю. Я все думаю, как же будет правильнее поступить.

Судя по всему, он был так же подавлен, как и я. Мы посидели немного молча. Отчасти желая отвлечься от невеселых мыслей, отчасти потому что мне и правда было интересно, я спросила у Брауна, как так вышло, что он занялся археологией.

– Мой дед любил поковыряться в земле, – сказал он. – Хобби такое. И отец много рассказывал мне об археологии. Он провел целое исследование саффолкской почвы. Знал о ней все – от и до. Говорили, что ему можно показать пригоршню земли из любой части Англии и он безошибочно определит, с какой она фермы.

– Невероятно.

– А в пятнадцать я получил свидетельство, подписанное самим Артуром Ми, подтверждавшее мое знание географии, геологии и астрономии. Я окончил школу и чем только не занимался – фермерство, разведение скота, был молочником. Какое-то время трудился страховым агентом. Но ничего надолго меня не увлекало. Зато я все время читал, все, что угодно. Мэй говорит, у меня слишком много книг. Она из-за них до белого каления доходит.

– А с мистером Мэйнардом вы как познакомились?

– В Саффолкском институте. Нас представил друг другу преподобный Харрис из Торндена. Вы знаете преподобного Харриса?

Я покачала головой. Мистер Браун хмыкнул.

– Он читает еще больше моего. И особенно об археологии. И Священное Писание, конечно. Я уже тогда занимался кое-какими раскопками для себя. Римские печи в Ваттисфилде. И мистер Мэйнард предложил мне поработать внештатно для музея. Так, по мелочи. Что предложат.

Мы слушали, как капли дождя барабанят по крыше сторожки, от пола поднимался запах сырой травы. Мистер Браун сидел, уперевшись локтями в колени.

– А можно вопрос, миссис Претти? – спросил он.

– Конечно.

– Все никак не возьму в толк… Почему именно сейчас?

– Не совсем понимаю.

– Не пойму, почему вы хотите заняться раскопками курганов именно сейчас? Вы же не только что сюда переехали…

Задав вопрос, он тут же отвел взгляд. Наверное, решил, что сказал лишнего.

– Вы правы, конечно, – сказала я. – Мы часто говорили о раскопках с моим покойным мужем. Оба хотели узнать, что там, в курганах. К сожалению, он ушел из жизни, а мы так и не занялись этим вопросом вплотную. А потом мне показалось, что без него будет как-то неправильно… Но я передумала и решила, что если не сейчас, то уже, видимо, никогда.

Мистер Браун закивал. Потихоньку стук дождя стих, и тогда он сказал:

– Может, выйдем и посмотрим, что там и как?

Воздух был теплым и влажным. Над курганами и полями уже собирался туман. Кое-где дождь примял ячмень, вверх торчали лишь отдельные стебли. На участках открытой земли виднелись коричнево-грязные лужи. Мы постарались их обойти и направились к самому большому кургану. Кролики кидались от нас врассыпную. И вот перед нами вырос курган – на целых четыре или пять футов выше, чем все остальные, грузный и тучный.

– Знаю, вам он нравится, миссис Претти.

– Да, но ведь смысла его раскапывать нет, раз вы считаете, что его уже разграбили.

– Да, но давайте поглядим на него еще разок.

Как и в день нашей первой встречи, мистер Браун взбежал наверх. Ноги его проскальзывали по мокрой траве. Добравшись до верхушки, он встал, уперев руки в бока, и поглядел вниз. А затем, как и тогда, исчез из вида. Только я начала переживать, куда же он подевался, как его фигура снова появилась в поле моего зрения.

– Нет, его точно разграбили. Причем залезли даже глубже, чем в другие курганы. Наверное, выкопали весьма большое отверстие.

Мистер Браун начал спускаться, но, сделав всего пару шагов, остановился. Я решила, что, наверное, он случайно угодил в кроличью нору. Но тут он развернулся и пошел обратно наверх. И там он начал осторожно ходить по кругу.

Когда он все-таки двинулся обратно ко мне, то бежал он так быстро, что часть пути просто проскользил. Он начал ходить вокруг подножия кургана, туда-сюда. Он зашел на второй круг, и я увидела, что лицо его так же вытянулось и заострилось, как когда он нашел тот поднос для мяса. И еще мне стало слышно, как он начал цокать языком.

– Что такое, мистер Браун? – спросила я.

Он не ответил и вместо этого снова взбежал наверх, постоял там пару минут, почесывая подбородок. Дальше он спустился – на этот раз не так быстро – и начал набивать трубку табаком.

– Вы же объясните мне, в чем дело? – спросила я.

– Может, и ничего такого, миссис Претти. Но я обратил внимание, что этот курган несимметричный. Это особенно заметно сверху. Я думал, этот курган такой же, как и другие, более круглый. Но нет, он, скорее, овальный. Как спинка свиньи.

– Это что-то меняет?

– Все курганы ровные. А этот нет. Почему так?

– Возможно, ошиблись, когда насыпали?

– Не похоже на то. Он же самый большой. Только его с реки и видно. Даже в такой пасмурный день, как сегодня, его все равно можно легко разглядеть. Так что ошибки быть не могло, они должны были как следует над ним потрудиться.

– По-вашему, это хорошее объяснение?

– Не объяснение, миссис Претти. Только лишь теория. Может, курган изначально был симметричным. Потом землю, наверное, вспахали. Тут же всю землю вспахивали. А вот та канава, – он ткнул пальцем, – мне кажется, это средневековая граница поля. Такая же идет и по краю леса. Что если когда землю вспахивали, то часть с кургана как бы сковырнули. Никто бы и не заметил. А потом пришли грабители и полезли, как им казалось, в середину кургана. Но на самом деле никакая это была не середина.

– Что-то я не совсем понимаю, мистер Браун. Вы говорите, что курган разграбили, ну или пытались разграбить, но расхитители искали не в том месте?

– Вкратце – да. Но, возможно, я ошибаюсь.

– Но, возможно, вы и правы.

– Возможно.

– Ясно… Но мистеру Риду-Моиру я сказала, что вы поедете в Стэнтон в конце недели.

– К субботе, думаю, мы сможем все разузнать, – ответил Браун. – Так или иначе.

– Так что, мистер Браун, вы займетесь этим курганом?

Он поднес спичку к трубке. Табак загорелся с легким шипением, и мистер Браун выпустил целый клубок дыма.

– Попытка не пытка, так ведь?

Тем вечером я съела все, что у меня было на тарелке, а еще закусила кусочком чеддера. Грейтли собирал посуду, и я попросила его поблагодарить миссис Лайонс, а потом добавила:

– Я заметила, что кто-то из прислуги пользуется одной из спален наверху.

Грейтли тут же переспросил:

– Кто-то из прислуги, мэм?

– Да, два человека.

– Два человека?

– Грейтли, не надо повторять все, что я говорю. Я не знаю, кто это, и не собираюсь выяснять. Но мне бы не хотелось, чтобы это повторилось. Ты передашь мое пожелание?

– Безусловно, мэм.

Держа мою тарелку в руках, он двинулся к буфету, но не успел до него добраться, как я спросила:

– Кстати, Грейтли, давненько я не спрашивала, как там твой радикулит?

Он остановился на полпути.

– Радикулит? Гораздо лучше, спасибо, мэм.

– Прекрасно, рада слышать. И передавай от меня привет миссис Грейтли, – добавила я.

Тут самообладание его несколько подвело:

– Я… я передам, конечно, мэм, – ответил он.

Не то чтобы особенно торопливо, но как-то напряженно Грейтли собрал со стола блюда. Наконец, он скрылся за дверью, слегка подволакивая за собой одну ногу.

Все мои усилия найти для Роберта новую гувернантку оказались тщетны. Несколько претенденток, чьи объявления я увидела в газете, даже не ответили на мои письма. А те, которые ответили, нам явно не подходили. Вообще, объявлений о поиске работы у кого-то в доме стало заметно меньше – видимо, в такое время люди и думать не хотят о новой должности.

Мистер Браун так ничего и не обнаружил. Ничего, кроме мелких осколков голубого стекла и костей. Находки запаковали и отправили на экспертизу в Ипсвичский музей. Работы оказалось больше, чем мы думали. Отчасти это из-за размеров кургана. Мистер Браун говорит, что он как будто бы пытается раскопать гору.

К концу третьего дня стало очевидно, что все трое не просто устали, но еще и крайне разочарованы. Я заметила, что во время работы друг с другом они почти не переговаривались. Во время перерывов сидели задумчивые и мрачные. Мистер Браун, конечно, принимает все очень близко к сердцу. Думает, что раз они ничего пока не нашли – это потому, что он ненастоящий археолог. А Джейкобс и Спунер, уверена, ждут не дождутся субботы, когда раскопки завершатся.

Да еще дождь все шел и шел – слабая, мелкая, непрекращающаяся морось. И вместо того чтобы принести свежесть, воздух становился только более плотным. Пальцы у меня отекли, особенно суставы. Думаю, если бы я сняла свои кольца, то обратно уже бы точно их не натянула. Роберт тоже мучился как из-за погоды, так и из-за общего напряженного настроения. Он ходил вялый и невеселый. За завтраком сегодня не проронил ни слова, и аппетита у него не было так же, как и у меня.

Он сказал, что пойдет проведает мистера Брауна и остальных. Но по его тону казалось, будто этот поход, как и все остальное, для него в тягость.

Вечером я пошла в кабинет Фрэнка и села за его стол. Наверное, это моя любимая комната в доме (и дело даже не в том, что она напоминает мне о покойном муже). Здесь, казалось, дольше задерживается солнечный свет. Мне хотелось поразбирать его бумаги – осталось еще несколько стопок, которые надо разложить. Но, добравшись до кабинета, я поняла, что ни желания, ни сил этим заниматься у меня сейчас не было.

Серые облака над устьем реки нависали так низко, что невозможно было сказать, где кончается вода и начинается небо. Граница проходила тонкой карандашной линией.

На полке над столом Фрэнка стояла фотография в кожаной рамке: мы оба верхом на лошадях. На нас полная экипировка, и мы спокойно смотрим в камеру.

Я взяла фотографию в руки. Двенадцать лет назад на отдыхе в Исландии. Мы прошли по плоскогорью, которое в нашем бедекере называлось «Необитаемое нагорье». Оно славится лишайником, который, как считается, светится в темноте. И Фрэнк, и я относились к этим рассказам довольно скептически. Наш исландский гид, однако, настаивал, что на лишайник стоит посмотреть, а это значило, что ночевать нам предстоит под брезентом.

Отправившись в путь рано утром, мы втроем поехали через плато – наш гид шел первым, за ним Фрэнк. Будучи более опытной наездницей, я шла последней. Плато – неприступное место, окаймленное с обеих сторон черными базальтовыми скалами. Вершины этих скал стояли засыпанные снегом. Солнце село, но мы продолжили путь. Из вулканических бассейнов пахло серой. Запах этот беспокоил пони; они начали сильно волноваться, и их пришлось направлять против ветра.

Вскоре Фрэнка и гида стало почти не видно. Но мы продолжали идти вперед. По обе стороны от меня я слышала, как грязь плещется в вулканических лужах, звук одновременно торжественный и нелепый. Внезапно мой пони остановился. Наверное, сама того не осознавая, я слишком сильно натянула вожжи. И вдруг я начала сомневаться в том, что я увидела. Медленно всматриваясь, я поверила своим глазам.

По земле будто расстелили огромное светящееся покрывало бледно-зеленого цвета. Оно простиралось до самых дальних краев плато, расходясь невероятными светящимися волнами. Никогда еще я не испытывала такого удивления и трепета. И все же вместе с ним пришло странное чувство, как будто мир перевернулся с ног на голову и мы едем на наших пони по дну моря. Я попыталась удержать воспоминания, надеясь, что то ощущение чуда, которое я тогда испытала, поможет развеять это грызущее, разъедающее чувство пустоты.

Дверь с грохотом распахнулась. Вбежал Роберт. Рубашка не заправлена, воротник не вывернут.

– Вот ты где, мама! – воскликнул он.

– Надо стучаться, прежде чем заходить, Роберт! – сказала я. – Сколько раз я тебе говорила? И зачем мне тебя чему-то учить, если ты не обращаешь ни малейшего внимания на мои слова?

Роберт немедленно замер.

Он смотрел на меня так, будто я внезапно дала ему пощечину. Пару секунд он молчал. Грудь его вздымалась – он тяжело дышал.

В голове у меня все еще звенел мой собственный голос – недовольный, гневный. И я все еще слышала его, когда сказала:

– Робби, ты хотел мне что-то рассказать?

– Да… Да, хотел, – ответил он.

Он замолчал, видимо, не понимая, можно ему продолжить или нет.

– Что же?

– Про мистера Брауна, мама.

– А что мистер Браун?

– Он говорит, что что-то нашел.