Электронная библиотека » Джон Робертс » » онлайн чтение - страница 4

Текст книги "SPQR IV. Храм муз"


  • Текст добавлен: 3 июля 2015, 12:32


Автор книги: Джон Робертс


Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Не думаю, что ты тут успел поднабраться культурки, – заявил он, наливая в чашу вино. – А я сбегал в лавку на углу и прикупил кой-чего первосортного. Этот напиток сделан на Лесбосе.

Я с благодарностью принял у него полную чашу.

– Ты потом напомни мне, чтоб я тебя как-нибудь выпорол за непослушание.

После этих слов я поднял чашу, словно в честь статуи Сапфо[32]32
  Сапфо Митиленская (ок. 630–572/570 гг.) – прославленная греческая поэтесса родом с острова Лесбос.


[Закрыть]
, что стояла рядом с портиком Храма муз. Это почетное место было выбрано для нее, поскольку в старину греки даже именовали ее Десятой музой. Я сделал хороший глоток и обратился к статуе:

– Теперь я знаю, откуда ты черпала вдохновение, старушка.

Многочисленные посетители, явно оскорбленные моим выступлением и тем, что я посмел выпивать в подобном священном месте, начали издавать недовольные и протестующие звуки. Ну и пусть себе. Римский сенатор может делать все, что ему нравится, к тому же мы давно привыкли, что разные надутые чужестранцы называют нас варварами. Гермес тоже налил себе вина.

– Полагаю, ты принес мне какую-то важную информацию, – сказал я. – Есть все-таки границы наглости, за которые я тебе выходить не позволю.

– Сведения я получил напрямую от одной из личных служанок царицы, – уверил он меня. – Она опять беременна. – Как всегда, Гермес ухитрился мне услужить.

– Так! Еще один царский выродок! – чуть не подпрыгнул я от неожиданности. – Это может здорово осложнить ситуацию, особенно если это будет мальчик. Но если на свет появится еще одна девочка, то это не будет иметь практически никакого значения, у нас и так уже под ногами болтаются три штуки.

– Говорят, что Пофин, Первый евнух, тоже не слишком доволен. – Гермес почему-то всегда имел доступ к самым секретным новостям и знал гораздо больше, чем весь дипломатический корпус.

– А с чего бы ему быть довольным? Это еще больше осложнит ему жизнь. Не говоря уж о том, что евнухи, как правило, не слишком радуются проявлениям способности людей к воспроизводству потомства. Какой у нее срок?

– Три месяца. Береника в ярости. А Клеопатра, кажется, рада. Что до Арсинои, то она еще слишком мала, чтобы этим озаботиться. Насколько мне известно, юному Птолемею об этом еще не сообщали.

– А что сам царь? – спросил я.

– Ну, я же не вращаюсь среди столь высоких персон. Это ты у нас великий римский посланник.

– Много это мне помогает! Нынче я просто высокопоставленный гид.

– По крайней мере, ты пребываешь в приятной компании. Неужели ты предпочел бы торчать сейчас в Риме, прячась от Клодия, и в итоге быть отравленным его сестрицей? Неужто тебе было бы приятнее беспокоиться о том, какую участь уготовил тебе Цезарь? Пользуйся случаем, наслаждайся этим отпуском, вот что я тебе скажу.

– Гермес, – проговорил я, – вот мы стоим тут в этом месте, среди величайших философов мира. А ты тут со своими мирскими проблемами и советами! Да какое мне до них дело?

Раб недовольно засопел.

– Я уже видел множество этих философов с тех пор, как мы сюда приехали. А знаешь, почему все они держат при себе рабов? Чтоб те подтирали им задницы, поскольку они ненормальные и не могут делать это сами!

– Тебе не следует так говорить о тех, кто выше и лучше тебя. – Я бросил Гермесу пустую чашу. – Отнеси все это назад в носилки. И этот мех не должен слишком похудеть к тому моменту, когда мы отсюда отбудем.

Все еще пребывая в смешанных чувствах, я вошел в Храм муз. Я еще никогда его не посещал, так что оказался совершенно не готов к той захватывающей дух красоте, которую увидел. Зал было круглым, давая, таким образом, достойное место каждой из девяти муз, чьи статуи были установлены по его периметру.

В Риме у нас есть свой прекрасный храм Геркулеса и Девяти муз, но там все основное внимание уделено великому герою, любимцу римлян. А изображения там отнюдь не самого высшего качества.

А эти статуи были достойны резца Праксителя[33]33
  Пракситель – великий древнегреческий скульптор, работал в Афинах в IV в. до н. э.


[Закрыть]
. Они были высечены из лучшего белого мрамора и лишь чуть-чуть подкрашены в отличие от многих других скульптур, ярко и безвкусно размалеванных. Это придавало им некий призрачный, почти прозрачный вид, они выглядели как духи из сна. Перед каждой горели и дымились в сосудах ладан и другие благовония, окутывая их дымом и еще более подчеркивая их божественно-прекрасный вид. Лишь их глаза, инкрустированные перламутром и ляпис-лазурью, сияли с такой силой, какая недоступна простым смертным.

Только тут я осознал, сколь мало я знаю о музах. Смею сказать, что помню только трех: Терпсихору – потому что все любят танцы; Полигимнию, потому что все мы поем хвалебные гимны богам; а также Эрато, потому что это муза – покровительница лирической поэзии и эротических стихов, да и имя ее созвучно Эросу. А вот насчет остальных я прямо-таки блуждаю в тумане неведения.

Здание храма было выдержано в идеальных пропорциях. Оно не было огромным и тяжеловесным, как многие постройки в Александрии – скорее, по своим размерам оно походило на римскую архитектуру. Статуи муз были лишь немного выше человеческого роста, и этого было вполне достаточно, чтобы подчеркнуть, что это не простые смертные. Полированный мрамор, из которого он был выстроен, был многих цветов, но все они были не кричаще яркими, а благородно бледными, и это еще больше подчеркивало эстетическую природу и суть этого места.

Вне Рима мне попадалось совсем немного храмов, гробниц или святилищ, которые представлялись мне воистину местами, где могли появиться боги. Но тогда я был уверен, что александрийский Храм муз точно был одним из них. И мне казалось, что сами богини смотрят на меня с небес.

– Тебе нравится наш храм, сенатор?

Я обернулся и увидел перед собой маленького бородатого человечка, одетого в простой хитон дорического стиля, и с головным убором из простого белого полотна.

– Он просто великолепен, – завороженно прошептал я. Говорить здесь в полный голос казалось мне святотатством. – Я хочу сделать жертвоприношение.

Незнакомец мягко улыбнулся.

– Мы здесь не приносим никаких жертв. В посвященные им праздники мы одариваем их пшеничной мукой, которую замешиваем на меде, и совершаем возлияния из молока, меда и воды. Вот и все. И еще в их честь возжигаем благовония. Это не те божества, что любят кровь жертвенных животных, а мы здесь служим во славу муз.

– Ты жрец? – спросил я.

Он чуть склонил голову.

– Меня зовут Агафон, я Верховный жрец Храма муз. Ты что-нибудь знаешь про них?

– Совсем немного. Они не очень известны в Риме.

– Тогда позволь мне рассказать.

После этих слов он повел меня к первой статуе, что стояла справа от входной двери. Пока мы шли, он рассказывал, вернее, напевно повествовал, называя имена, символы, атрибуты и характерные особенности каждой. Музы не слишком отличались друг от друга лицами, фигурами или одеждой, так что были больше известны по своим характерным чертам, символам и атрибутам.

– Вот Клио, муза истории. Ее символы и атрибуты – труба героя и клепсидра[34]34
  Клепсидра – водяные часы.


[Закрыть]
. Это Эвтерпа, муза флейты, и ты можешь увидеть в ее руках этот инструмент. А вот и Талия, муза комедии, ее символ – маска комедианта. Мельпомена, муза трагедии. Ее атрибуты – трагическая маска и палица Геркулеса. Терпсихора, она покровительствует танцу, ее символ – кифара. А это Эрато, муза любовной лирики; это единственная из муз, у кого нет ни символа, ни атрибутов, ни особой позы. Полигимния, муза героических гимнов, но также покровительница мимов; она прикасается пальцем к губам, словно призывая нас остановиться и задуматься о высоком. Урания, в ее руках астрономия, ее атрибуты – карта небесного свода и звездного неба и компас. И, наконец, самая великая из всех – Каллиопа. Муза эпической поэзии и красноречия, у нее в руках стило и таблицы для письма.

Все музы были изображены стоящими, за исключением Клио и Урании. До того дня я никогда не обращал на них того внимания, которого они заслуживали, поскольку моя жизнь проходила в основном во времена гражданской войны и вооруженных столкновений, не слишком подходящие для занятий изящными искусствами. Но этот рассказ я помню до сих пор, и когда ноги случайно приводят меня к их храму поблизости от Цирка Фламиния, я не упускаю возможности добавить благовоний в курильницы перед их статуями.

Я поблагодарил жреца, выразив ему свою глубокую признательность за эту исчерпывающую лекцию. Наша встреча была совершенно случайной, но я почему-то был уверен, что не забуду ее до конца своих дней. Когда я уходил из храма, мне даже показалось странным, что вне его стен все оставалось точно таким же, каким я его оставил. Через несколько минут Юлия и Амфитрион вышли из Библиотеки, и моя невеста кинула на меня удивленный и немного странноватый взгляд.

– Ты что, пьян? – спросила она. – Несколько рановато.

– Всего одна чаша, клянусь тебе, – пробормотал я, думая о своем.

– Тогда почему у тебя такой странный вид?

– Сенатор выглядит как человек, только что получивший откровение богов, – очень серьезно заявил Амфитрион. – Так оно и было, не правда ли?

– Нет, – поспешно возразил я. – По крайней мере, я так не думаю. Юлия, поехали обратно в посольство.

– Но я хотела еще тут посмотреть… – начала было она, но быстро добавила: – Пожалуй, ты прав, нам и впрямь лучше как можно быстрее попасть в посольство.

Мы поблагодарили Амфитриона и вернулись к своим носилкам. Я пытался как-то скрыть свое состояние, болтая о чем-то несерьезном, и Юлия вскоре принялась рассказывать о гигантской коллекции книг, чего было бы вполне достаточно, чтобы весь город пропах папирусом. Я пообещал на следующий день показать ей Панеум. Я уже побывал там раньше и не ожидал встретить там никаких странностей и неожиданностей.

– Да, кстати! – вдруг вспомнила что-то Юлия. – Амфитрион пригласил нас на банкет! Он будет дан завтра вечером в Мусейоне. Это ежегодное мероприятие в честь дня его основания.

– Ну, нет! – застонал я. – А отказаться было нельзя? Чего мне меньше всего хочется, так это торчать на банкете среди высокомудрых мужей и с трудом выслушивать возвышенные речи людей, которые не имеют понятия о том, как проводить время и развлекаться.

– Там будет Береника, – с упорством ребенка продолжала настаивать Юлия. – И она непременно захочет, чтобы и мы с Фаустой тоже там присутствовали. А ты можешь поступать, как тебе угодно.

Я отлично понимал, что означает ее тон.

– Да, конечно, моя дорогая, я тоже туда пойду. А где, кстати, Фауста?

– Она отправилась посмотреть, как приносят в жертву быка. Ей нравятся подобные представления.

– Ну еще бы! Гермес уже навел справки об этом храме. Кажется, этих бедных быков кастрируют и из их яиц делают плащ, который набрасывают на плечи бога, как это делается в Эфесе в храме Дианы.

– Ну и истории собирает этот твой парнишка! – Юлия состроила недовольную гримаску. – Не понимаю, как ты его еще терпишь!

– Он забавный малый, чего нельзя сказать о большинстве рабов, да и крадет он у меня не слишком много, принимая во внимание его возможности.

Когда мы вернулись во дворец, я постарался разыскать Кретика. А он, как оказалось, в это время совещался с прочими чинами посольства по поводу только что поступивших новостей. Когда Руфус увидел меня, то подхватил одну из доставленных бумаг и помахал ею.

– Это только что доставили из Рима быстроходным судном. Там прошли выборы. Гай Юлий Цезарь в будущем году будет консулом.

– Ну, в этом мало кто сомневался, – заметил я. – Теперь, вероятно, кое у кого из его кредиторов появилась надежда, что он с ними, наконец, рассчитается. А кто избран вторым?

– Бибул, – с отвращением процедил Кретик. – С таким же успехом они могли бы избрать на этот пост устрицу.

– Значит, это будет консульство одного человека, – подвел итог я. – Ну, хорошо, по крайней мере, Юлия будет счастлива.

Мы еще раз просмотрели результаты выборов, отыскивая в списках избранных друзей и врагов. Как обычно, там было предостаточно и тех, и других. Кретик ткнул пальцем в имя одного из новых народных трибунов.

– Ватиний! – воскликнул он. – Это человек Цезаря. Значит, законы, предлагаемые Цезарем, с большой вероятностью пройдут через комиции[35]35
  Комиции – народные собрания.


[Закрыть]
.

– А в какие провинции будут назначены новые проконсулы? – спросил я.

Мой брат будто и не расслышал вопроса, продолжая перечислять себе под нос новые имена, скользя пальцем по списку; и в этот момент у него от удивления даже отвалилась челюсть.

– Для них обоих вот какое назначение: следить за состоянием дорог в сельской местности, за скотопрогонными тропами и пастбищами в Италии!

Мы покатились со смеху.

– Да это же смертельное оскорбление! – воскликнул я. – Это означает войну между Цезарем и Сенатом!

Но Кретик только отмахнулся:

– Нет, Гай Юлий найдет выход из этого положения. Он заставит комиции проголосовать за выделение ему какой-нибудь богатой провинции. Трибуны в нынешние времена достаточно легко могут переиграть Сенат. Вспомните, он отказался от права триумфа, чтобы вернуться в Рим и выставить свою кандидатуру в консулы. А такие вещи простой народ ценит высоко. Они будут считать, что его обманули, и встанут на его сторону.

Потрясающий воображение взлет Гая Юлия на римский политический небосклон многие почитали за чудо. Довольно поздно в своей карьере он вышел из тени и неизвестности и тут же проявил себя как опытный и искусный политик, талантливый администратор и губернатор, и к тому же, как он доказал в последнее время в Испании, способный военачальник. Для человека, известного до сих пор лишь по громким скандалам, порочным связям и огромным долгам, это был просто поразительный карьерный взлет. Его правление в Испании было достаточно прибыльным, чтобы выплатить большинство его невероятных долгов. Оказавшись теперь в должности консула, он мог не опасаться дальнейших преследований со стороны оставшихся кредиторов, а если ему удастся впоследствии заполучить в управление богатую провинцию, Гай займет место среди самых богатых и уважаемых людей Рима. Он был человеком, про которого все думали, что знают и понимают его, но в действительности никому не было дано постигнуть все тайны его души.

– Может быть, тебе скоро можно будет вернуться домой, Деций, – задумчиво проговорил Руфус. – Ты же помолвлен с племянницей Цезаря, значит, пока он будет консулом, Клодий будет посажен на короткий поводок.

– Я не боюсь Клодия, – вскинулся я, хотя сам знал, что немного лукавил перед истиной.

– Зрелище вас двоих, сцепившихся на форуме, будет неприятным для всей семьи, – заметил Кретик. – Страх тут ни при чем. Ты отправишься домой, когда семья призовет тебя в Рим.

– Ну, ладно, пусть так, – кивнул я. – Кстати, я только что узнал, что у Птолемея будет еще один наследник. – И я рассказал им, что удалось выяснить Гермесу.

– Патрицию не к лицу слушать сплетни рабов, – фыркнул Кретик.

– Сплетни рабов держат меня в курсе всех дел. К тому же именно они не раз спасали мне жизнь, – резко возразил я. – Думаю, информация вполне надежная.

Мы еще потолковали о значении и возможных последствиях этого события. Как и следовало ожидать, все с опаской относились к возможному появлению на свет еще одного сына царя, что, безусловно, сильно осложнит римско-египетские отношения. В конце концов мы разошлись в весьма кислом настроении.

На следующий день я повел Юлию в Панеум. Это была одна из самых странных и оригинальных достопримечательностей Александрии – искусственный насыпной холм с поднимающейся наверх спиральной дорожкой и самим храмом Пана на вершине. Это был не совсем обычный храм – по правде говоря, это место вообще мало походило на храм. Здесь не совершалось никаких жертвоприношений. Скорее это было святилище, посвященное любимому божеству.

Подъем по спирально закручивающейся дорожке оказался длинным, но вокруг было так красиво, что я невольно залюбовался. По бокам были высажены высокие тополя, между ними можно было заметить небольшие живописные гроты и статуи лесных спутников Пана. Скачущие, как живые, фавны, сатиры, преследующие нимф, забавляющиеся дриады – все это украшало путь на вершину холма.

А наверху располагалось святилище. Оно состояло из крыши, поддерживаемой изящными тонкими колоннами. Да и кому вздумается заключать лесного бога вроде Пана в какое-то закрытое помещение? Под крышей находилась бронзовая статуя высотой в половину человеческого роста, рогатая и с раздвоенными копытами, с покрытыми шерстью ногами, как у козла. Бог замер в одной из поз экстатического танца, держа в одной руке флейту.

– Какая прекрасная статуя! – воскликнула Юлия, когда мы прошли между колоннами и оказались под крышей, и тут же смущенно и удивленно добавила: – О, боги!

Моя невеста рассмотрела знаменитый атрибут Пана – похотливо эрегированный пенис, достигавший в длину не менее локтя взрослого мужчины.

– Ты удивлена? – осведомился я. – Да в любом саду можно увидеть гермы[36]36
  Герма – четырехгранный столб, увенчанный головой божества (первоначально Гермеса, затем Вакха и др.). Нередко также украшался скульптурным фаллосом. Мог служить межевым знаком, дорожным указателем, парковым украшением и т. п.


[Закрыть]
точно с такими же причиндалами.

– Но не с такими же героически-огромными! – возразила Юлия. Глаза у нее стали круглыми от удивления. – Бедные нимфы!

– А вот Фауста наверняка заявила бы, что завидует им!

Упомянутая дама решила провести этот день в компании предающихся самобичеванию жриц Баала-Аримана. У нее были гораздо более живые интересы, чем у Юлии.

– Фауста придает слишком большое значение физической стороне жизни, – заметила Юлия. – Отсюда ее интерес к твоему гнусному приятелю Милону.

– Милон – умный, красноречивый, сильный и предприимчивый человек, и ему уготована значительная роль и место в римских политических делах[37]37
  Тит Анний Милон (95–48 г.) действительно играл в то время значительную роль в Риме. Он создал вооруженные отряды, разгромившие банды сторонника Цезаря Клодия Пульхра, убил самого Клодия, за что был приговорен к изгнанию и позднее убит при попытке вернуться в Рим.


[Закрыть]
, – заметил я.

– Подобные качества есть у многих. Но он к тому же любит насилие, он беспринципен и ни перед чем не остановится, лишь бы выдвинуться. Это тоже вполне обычные качества, тут я с тобой согласна. А вот что делает его уникальным человеком и, к тому же, весьма желанным – когда это касается Фаусты, – так это то, что у него лицо и тело настоящего бога.

– Разве он в этом виноват? К тому же, род Корнелиев[38]38
  Корнелии – древнеримский патрицианский род, к которому, в частности, принадлежал Луций Корнелий Сулла.


[Закрыть]
всегда старался держать высокую марку. Да во всем Риме не найдешь более подходящей пары для Фаусты, нежели Милон!

Моя невеста фыркнула, но чуть слышно, как настоящая патрицианка.

– Да о чем ей беспокоиться? Они ведь вовсе не намерены так уж часто показываться на публике вместе. Римские мужья даже в цирке не садятся вместе со своими женами. Хотя, честно сказать, они составляют просто поразительную парочку. Она такая светлая, красивая и изящная, а он такой темный и до черноты загорелый. И ведет он себя ничуть не менее высокомерно и нахально, чем она, хотя по рождению он намного ниже Фаусты.

Я незаметно улыбнулся. Даже Юлия восхищается Милоном, хотя она никогда в этом не признается. Да практически все женщины в Риме испытывали подобные чувства. Девушки-прислужницы выцарапывали его имя на стенах, словно это какой-нибудь выдающийся гладиатор или чемпион-колесничий. Красавчик Милон, так они его называли, утверждая при этом, что скоро иссохнут и погибнут от страсти к нему, и частенько углубляясь в весьма неприличные подробности. Юлия, конечно, никогда не станет вести себя столь бесстыдно, но она тоже не осталась равнодушной к его чарам.

– Происхождение нынче немного значит в Риме, – заметил я. – Теперь вся власть принадлежит трибунам и комициям. Патриции вроде Клодия переводятся в плебеи, чтобы выставить свою кандидатуру на пост трибуна, и даже твой дядюшка, Гай Юлий, такой же патриций, как сам основатель Рима Ромул, стал народным избранником, потому что власть теперь именно там.

– Мой дядя Гай желает восстановить прежнее достоинство и высокое положение сената. Это, как он говорит, задача, с которой не справился Сулла. Если он должен обратиться к простому народу, чтобы получить соответствующую власть и добиться этой цели, то это всего лишь потому, что нынче настали такие времена, что все в Риме погрязли в коррупции. А дядя стремится восстановить прежнее уважение к власти для вящей пользы государства.

Преданность Юлии семье была поистине трогательной, но направлена она была явно не в нужную сторону. Да самому последнему болвану от политики отлично известно, что Гай Юлий ни в малой степени не заинтересован в восстановлении достоинства и власти сената. Кажется, его больше интересует восстановление единоличной власти, причем, разумеется, за рулем намеревался стоять он сам. Хотя в то время мы не имели никакого понятия, насколько близко он подойдет к этой цели.

– А вид отсюда открывается просто потрясающий, – проговорила Юлия, чтобы сменить тему разговора.

Да, вид был великолепен. Холм Панеум, конечно, не бог весть какая вершина, но Александрия расположена на такой равнинной местности, что не требуется забираться на особую высоту, чтобы увидеть и рассмотреть весь город. Тут я вернулся к своей роли городского гида.

– С дворцовым комплексом ты уже знакома, – начал я. – А вон там, – я указал на юго-восточную часть города, – находится еврейский квартал. Говорят, в Александрии больше евреев, чем в Иерусалиме. – Я указал на западный район города, над которым возвышалось величественное здание Серапеума; один этот храм мог поспорить размерами со всем городским комплексом Мусейона. – Это Ракхот, египетский квартал; он так называется потому, что в то время, когда Александр начал строить здесь свою столицу, там был расположен туземный городок. Ты заметила, что Александрия разделена на абсолютно правильные прямоугольные кварталы, а они в свою очередь формируют более крупные районы, обозначенные буквами греческого алфавита.

– Это такое странное ощущение, – задумчиво проговорила Юлия. – Находиться в городе, состоящем сплошь из прямых углов и линий. Надо думать, это помогает поддерживать общественный порядок.

– У меня схожие ощущения, – признался я. – Как будто оказался в городе, распланированном Платоном.

– Этот греческий философ предпочитал окружности, – поправила меня патрицианка. – Только не думаю, что они подходят для городской планировки. А что там такое, за городской стеной, на западе?

– Это некрополь. Они тут, в Египте, очень любят гробницы. Все кладбища здесь располагаются на западном берегу, и некрополи всегда находятся к западу от любого города. Полагаю, это потому, что там заходит солнце. Люди в Александрии умирают на протяжении вот уже нескольких столетий, так что местное кладбище почти такое же огромное, как и сам город.

– И тем не менее, Александрия по египетским меркам очень молода. Если верить Геродоту, список фараонов уходит в глубь веков почти на три тысячи лет. Наш город по сравнению с ними – сущий младенец. Как ты думаешь, сколько времени будет существовать Рим?

– Вечно, – ответил я, подумав, что последний вопрос был странен даже для Юлии.

Даже самый прекрасный день все равно в конце концов уступает место вечеру, а сегодня после захода солнца должен был состояться прием и банкет в Мусейоне. Мы вернулись во дворец, чтобы сходить в термы и надеть праздничные одежды. У проживающих в Александрии римлян уже выработалась весьма привлекательная традиция оставлять дома тяжелую и неуклюжую тогу, когда выбираешься ужинать в город, и вместо нее надевать поверх туники* лишь легкий палий. Эта традиция оказалась в высшей степени практичной, так что Цезарь несколько лет спустя ввел ее и в Риме. А поскольку к этому времени он уже стал судьей почти во всех вопросах и лично определял, что правильно, а что нет, то эта традиция закрепилась.

Нас пронесли по прохладным вечерним улицам и доставили к Мусейону. Рабы-прислужники сопровождали нас позади носилок, на их плечах было все, что могло потребоваться нам за ужином. А поскольку с нами были Фауста и Береника, то за нами следовала целая толпа. Я велел своим носильщикам идти рядом с носилками, где расположились дамы.

– Ну, как прошло бичевание? – окликнул я Фаусту.

– Потрясающее зрелище! Просто глаз не оторвать! – ответила она. – Там участвовала, по меньшей мере, сотня жриц, они плясали перед статуей Баала-Аримана, и многие из них лишились сознания от боли и потери крови еще до того, как закончилась служба.

– Звучит очень завлекательно. Должно быть, это несравнимо более веселое зрелище, нежели дикие пляски во время сатурналий[39]39
  Сатурналии – празднества в честь бога Сатурна после уборки урожая, в дни зимнего солнцестояния, напоминание о «золотом веке», когда не было ни господ, ни рабов. Во время сатурналий как бы исчезали различия между классами, господа пировали вместе с рабами и даже прислуживали им. Безудержное веселье нередко переходило в оргии.


[Закрыть]
, – добавил я, не обращая внимания на локоть Юлии, который чуть не сломал мне ребро. – Жаль, что таких празднеств не устраивают в римских храмах.

– Это была весьма пристойная религиозная церемония, – нравоучительным тоном сообщила Береника. – Святой Атакс явил нам истинную высокую сущность великого бога и своими молитвами продемонстрировал нам ценность религиозного экстаза. Он вошел в божественный транс, в таком состоянии человек достигает мистической связи с божеством и общается с ним напрямую. Святой Атакс обещал нам, что когда его последователи достигнут высшей степени посвящения и беззаветной преданности, бог сам заговорит с нами.

– Заговорит?! – переспросил я. – Ты хочешь сказать, он каким-то мистическим образом явит нам себя, как обыкновенно предстают перед нами боги?

Дочь Птолемея отрицательно покачала головой:

– Нет, он будет говорить с нами, своим собственным голосом, и его услышат все!

– Потрясающе! – пробормотал я, пораженный, как обычно, неизмеримыми глубинами человеческой глупости и легковерности. После чего уступил, наконец, увещеваниям локтя Юлии, откинулся на спинку сиденья и замолчал.

– Это нечестно и несправедливо – насмехаться над чужой религией! – прошипела она, когда нас уже никто не мог услышать.

– Да я вовсе и не насмехался, – запротестовал я. – Я просто задал несколько вопросов. Кроме того, это вовсе не истинная религия. Это какой-то выдуманный чужестранный культ. И ни один разумный и образованный человек, из какой бы он страны ни приехал, не должен верить подобному мошенническому вздору.

– Ну и что? Она ведь дочь Птолемея, а персонам царской крови многое прощается. Мы же не в Риме, а этот Атакс вовсе не спорит с Юпитером, добиваясь старшинства.

Вот такую заумную теологическую дискуссию мы и вели, пока носильщики, все в поту от тяжких трудов, тащили нас к Мусейону. Потом носилки немного накренились, когда они начали взбираться вверх по огромной лестнице, после чего нас опустили на пол перед обеденным залом.

Как только ноги коснулись мраморных плит, нас приветствовали все местные знаменитости. По правде говоря, они пресмыкались и подхалимничали перед Береникой, вежливо признав нас лишь частью ее свиты.

Нас провели в залу, подготовленную для трапезы, достойной ученых мужей: все было просто, строго и элегантно. Но присутствие персоны царской крови несколько улучшало положение. Вино было первоклассное, равно как и кухня, правда, всяких показушных соусов и странных, эксцентричных представлений не было. Для развлечения нам был представлен длиннющий отрывок из Гомера – читал его Феаген, великий трагик из александрийского театра. Мы все прослушали его выступление с подобающим терпением и достоинством, чему немало способствовало превосходное вино.

Вообще-то, вся эта спокойная и даже холодно-надменная обстановка сделала меня несколько подозрительным. Чего-то тут явно не хватало. Потом я заметил, что в трапезной отсутствует грек-скандалист. Я повернулся к Амфитриону:

– А где же старина Ификрат? Он же пропускает такой прекрасный ужин! А мог бы тут слегка поднять себе настроение.

Библиотекарь, кажется, был несколько уязвлен.

– Днем он был у себя в кабинете. Наверное, нужно кого-нибудь к нему послать, посмотреть, все ли у него в порядке.

После этих слов он подозвал раба и отправил его к отсутствующему ученому. Да, самое главное, соблюдать приличия, старик ведь не мог мне признаться, что он вне себя от радости, когда обнаружил отсутствие за столом Ификрата.

Но у меня был свой резон. Я отдавал себе отчет, что общий разговор после торжественного ужина будет посвящен исключительно научным дискуссиям, и желал любыми средствами этого избежать. Если не удастся просто сбежать, самое лучшее, на что я мог рассчитывать, будет затеянный ими яростный спор с взаимными нападками и обливанием друг друга грязью. Все это, я был уверен, может обеспечить Ификрат. Когда со стола убрали опустевшие блюда, поднялся на ноги пожилой благообразный мужчина с белой бородой.

– О, прелестнейшая и умнейшая дочь нашего правителя! Высокородные дамы! Уважаемые гости! Меня зовут Теофраст Родосский, я возглавляю факультет философии. Меня попросили начать сегодняшнюю дискуссию. С вашего разрешения, я избрал для обсуждения концепцию, впервые обозначенную и оформленную философом-скептиком Пирроном из Элиды, а именно концепцию акаталепсии, то есть невозможности проникнуть в природу вещей, в их суть, невозможности истинного познания.

Это было еще хуже, даже я не мог предположить, что этот вечер закончится так ужасно. Но в этот момент посланный к Ификрату раб вернулся и прошептал что-то на ухо Амфитриону. Он еще не закончил свой отчет, как лицо Главного библиотекаря исказилось испугом и даже ужасом. Он поспешно поднялся на ноги.

– Господа, боюсь, мне придется прервать наше празднество, – заявил он. – Как я только что узнал, здесь имел место некий… несчастный случай. Что-то случилось с Ификратом, и я должен отправиться к нему и посмотреть, в чем дело.

Я повернулся и щелкнул пальцами:

– Мои сандалии!

Гермес тут же надел их мне на ноги.

– Господин, – начал Амфитрион, – тебе вовсе не обязательно…

– Вздор, – оборвал я старика. – Если произошло несчастье, я желаю оказать любую помощь, какую только могу.

Меня многие поймут, я ведь не мог признать, что мне отчаянно хотелось как можно быстрее отсюда убраться.

– Ну, ладно, хорошо. Почтенный Теофраст, прошу тебя продолжать.

И мы покинули обеденный зал, и заунывный голос этого старикана растворился у нас за спинами. В ночном Мусейоне было темно и тихо, немногочисленные рабы разошлись по своим конурам, если не считать мальчика, чьей единственной обязанностью было подливать масло в лампы и подрезать обгоревшие фитили.

– Так что там произошло? – спросил я у раба, который бегал за Ификратом.

– Тебе бы лучше самому поглядеть, мой господин, – ответил он, оттирая пот со лба нервно дрожащей рукой.

Я, кстати говоря, частенько замечал, что рабы так потеют, когда случается какая-то неприятность. Знают, что, скорее всего, обвинят во всем именно их.

Мы пересекли внутренний двор, где днем раньше я видел рабочих, собирающих ворота для шлюзов, придуманные Ификратом. Раб остановился перед входом в кабинет, где мы с Юлией рассматривали рисунки и чертежи.

– Он там, господин.

Мы вошли внутрь. Шесть горящих ламп давали вполне приличное освещение, достаточное, чтобы рассмотреть Ификрата, лежащего на спине в центре комнаты. Я тут же понял, что он мертв, как Ганнибал. Глубокая вертикальная рана рассекла его высокий лоб практически на две части, от линии волос до переносицы. В кабинете царил жуткий беспорядок, повсюду валялись рассыпанные бумаги, шкафы были распахнуты, и их содержимое вывалено наружу, еще более усилив жуткий беспорядок.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации