Текст книги "Великая война. Первая мировая – предпосылки и развитие"

Оставалась Британия, хозяйка океанов, вооружившая сильнейший в мире флот. Но какие силы для ведения войны могли предоставить ее необъятные просторы? Британская армия была строго дифференцирована по следующим видам войск, описанным ниже. Это была регулярная армия, предназначенная для защиты Британской империи, сосредоточенная в гарнизонах, наиболее значительные из которых находились далеко в Индии. Полностью готовая, эта армия состояла из 11 пехотных дивизий (как у Сербии) и 3 кавалерийских. Экспедиционные силы в августе 1914 года могли предоставить только 6 пехотных и 1,5 кавалерийской дивизии. Но это были регулярные части, «британские волонтеры», их почитатели с гордостью утверждали, что «каждый из них стоит двадцати завербованных» – это была «армия профессионалов». Оставив чувства в стороне, следует сказать, что «сырой» материал этих сил не обещал ничего хорошего. Исключая те годы, когда в сельской местности был неурожай, набор рекрутов проводился в больших промышленных городах Британии. Физические данные рекрутов, набранных из современного городского сословия, не производили хорошего впечатления. Исключение составляли рослые шотландские горцы в немногочисленных гвардейских полках да крепкие ирландские крестьяне, но их было мало. Тем не менее это были опытные, долго служащие солдаты – семь лет в строю, пять лет в резерве; регулярное питание, тяжелая физическая нагрузка, жизнь на свежем воздухе, режим с ранним подъемом и ранним отбоем преобразовывали даже чахлых детей трущоб. Кроме того, разнообразие условий, в которых им приходилось служить на окраинах империи, способствовали приобретению ими опыта. Они имели хорошую подготовку к ружейному бою, ночным операциям, маскировке; они находились в состоянии постоянной боевой готовности. Для кавалерии были очень полезными совместные тренировки с пехотой. Артиллерия, учитывая опыт Англо-бурской войны, имела достаточное количество тяжелых полевых орудий и первоклассные 18-фунтовые[4]4
  1 фунт = 0,45 кг.


[Закрыть] полевые орудия. Транспорт и администрация экспедиционных сил стояли выше европейских стандартов. Как и северянам-волонтерам в регулярных войсках Соединенных Штатов при Бул-Ран, этому хорошо тренированному ядру пришлось в первые дни войны принять удар на себя, но их было мало.

Слабость в отношении численности была не единственной, были и другие недостатки. Лишь немногие офицеры имели опыт командования большими соединениями, им были незнакомы риск и напряженность этого процесса. Командующий, фельдмаршал сэр Джон Френч, отличившийся как кавалерийский генерал в Южной Африке, ни интеллектуально, ни психологически не соответствовал своему назначению.

В открытом бою армия с такой численностью могла некоторое время продержаться, но ей было необходимо пополнение. Важным элементом реформы армии, проводившейся лордом Холдейном, было создание армии второй линии, состоящей из территориальных войск, подкрепляющей регулярные войска. Это была «запасная» армия из волонтеров, включавшая в себя 14 пехотных дивизий и 14 кавалерийских бригад, обучавшихся кадровыми офицерами регулярной армии. Конечно, не хватало времени для их подготовки в полевых условиях. Поэтому многие сомневались в их пользе, и мы увидим далее, что эти сомнения, к сожалению, имели основания.

Такое же положение было и в империи. Только Индия располагала регулярными войсками, готовыми к тому, чтобы оказать содействие; немного индийских солдат было послано во Францию. Индия внесла наибольший, по сравнению с другими частями Британской империи, вклад, обеспечив не менее одной четвертой части экспедиционных сил на полях сражений. Многие менее крупные англоязычные доминионы имели большие проблемы с формированием войск и оснащением их боевой техникой. Чтобы их помощь оказалась существенной, требовалось время, но в конце концов 4 дивизии выставила Канада, 5 пехотных дивизий – Австралия, горную дивизию – Палестина и 1 пехотную дивизию – Новая Зеландия; все они были хорошо подготовлены. Южная Африка вела самостоятельную кампанию против немецких колоний, она также выслала бригаду во Францию. Контингенты из колоний, находившихся в разных частях света, помогали в силу своих возможностей. Все это стало возможным благодаря господству на море; такие возможности Британии Германия не принимала во внимание.

Пехота, кавалерия, артиллерия – это были традиционные рода войск, хорошо знакомые всем цивилизованным государствам. Использовалось также традиционное вооружение: пики с развевающимися флажками, штыки, какими пользовались федераты и конфедераты, шпаги. Один молодой офицер, состоявший при фельдмаршале Монтгомери, выполнял следующую инструкцию: «Все офицерские шпаги должны быть сданы в оружейные мастерские; не позже чем на третий день мобилизации они должны быть заточены». Конечно, было и современное вооружение и снаряжение: скорострельные винтовки, пулеметы, полевые телефоны, дальномеры, полевые кухни, автомобильный транспорт. Но одна новинка отличала эту войну от предыдущих войн XX столетия: впервые человек использовал для сражений третью стихию – воздух.

В августе 1914 года в распоряжении Германии было 384 боевых самолета и флот из 30 дирижаблей. Дирижабли, традиционное название которых было связано с именем инженера (в прошлом кавалериста), приложившего много усилий для их развития, графа Цеппелина, вызывали наибольшую тревогу. Их огромные размеры (более 700 футов в длину), дававшие им превосходство по сравнению с аэропланами, большая грузоподъемность, набор высоты и маневренность – комбинация этих свойств создавала пугающий образ. Если позже они не оправдали надежд, все же следует помнить о том, какую роль они сыграли в первоначальный период войны. Имея цеппелины и аэропланы, Германия обладала существенным преимуществом. У французов, давших авиации много таких блестящих имен, как Блерио и Фарман, бывших пионерами авиации, было 123 самолета и 10 дирижаблей. У Британии было 113 боевых самолетов, из них 63 сопровождали экспедиционные силы. Простая фраза «эскадрилья улетела во Францию» означала конец британского способа ведения войны и стиля жизни в целом – островной изоляции страны. Неуверенные полеты хрупких британских самолетов на аэродромы во Франции символизировали полеты в темное будущее.

Глава 3
План разворачивается

Мы начали интересоваться, по каким признакам мы реально узнаем, когда здесь появятся германцы… Мы воображали себе бесконечные колонны одетых в серое людей в остроконечных касках, раздавивших несчастную маленькую Бельгию, затопленную их нашествием. На что это будет похоже, когда пехота, чье движение мы отмечали на картах дюйм за дюймом, действительно пойдет прямо на нас?…

Спирс. Контакты 1914

При наличии массовых армий XX столетия начало военных движений приобретало решающее значение; необходимо было избежать неприятных неожиданностей при завершении их развертывания. С увеличением численности армий увеличивалось и число связанных с ними проблем; за некоторое время до полного развертывания они были уже ощутимы. В момент начала войны между воюющими сторонами словно упала завеса; наступило молчание, прекратилось движение через невидимую линию, разделявшую их; чистый и мирный вчерашний пейзаж наполнился зловещими тенями. В первые дни августа на фронте все было неопределенным, и напрасно солдаты напрягали глаза, чтобы проникнуть взглядом сквозь дым войны. Позади армий воздух был наполнен громыханием военных эшелонов; тысячи муштрующих сержантов вопили на всю Европу. Только кое-где – то тут, то там – начал звучать гром пушек.

Примечательно, что первые столкновения произошли на Западном фронте; скорость была существенным фактором германских планов, по которым Франция должна была быть разбита за сорок дней. Это должны были сделать три из семи германских западных армий путем создания большого кольца; их силы составляли 34 пехотных и 5 кавалерийских дивизий. Они должны были пройти через Бельгию и Северо-Западную Францию, обойти с запада Париж и в конце разгромить французскую армию, стоящую спиной к своим пограничным укреплениям. Это был блестящий план, но для его выполнения был необходим беспрепятственный проход через территорию Бельгии. В целях экономии времени отборная группа из 6 бригад вторглась в Бельгию 4 августа и уже 5 августа попыталась внезапным натиском овладеть укреплениями Льежа.

Укрепления в 1914 году были совсем не похожи на средневековые замки и мало напоминали выдающиеся сооружения, которые создавались инженерами XVIII века. Строго говоря, это был укрепленный район – кольцо из 12 настоящих фортов по обоим берегам реки Маас, сооруженных из железобетона со стальными куполами для их тяжелой артиллерии; между ними было около 400 орудий, составляющих защиту Льежа. Некоторые из фортов отстояли друг от друга более чем на 3 мили; для защиты этих промежутков нужны были полевые дивизии.

Сразу после того, как германские атакующие войска начали штурм, проявились некоторые ужасные черты всей последующей войны. Бельгийский командир генерал Жерар Леман проявил стойкость и мужество, сделавшие его первым героем войны. Форты и пехота совместно отразили германский натиск, нанеся противнику существенные потери: в некоторых частях царило замешательство. Только здравый смысл представителя Генерального штаба во 2-й германской армии генерал-майора Эриха Людендорфа предотвратил их серьезное поражение. Главной причиной такого исхода боя был пулеметный и ружейный огонь бельгийцев, причем сами бельгийцы были поражены таким эффективным действием этого оружия против плотных боевых порядков решительного противника. Но такие потери не могли помешать высшему германскому командованию добиваться своих целей. Ночью 5 августа Людендорф вступил в Льеж, а 6 августа бельгийская полевая дивизия была вынуждена отступить еще дальше.

Германцы торжествовали и выпустили преждевременное напыщенное официальное сообщение. Прошло шесть дней, прежде чем они смогли пустить в ход свои огромные 420-миллиметровые (17-дюймовые) гаубицы Круппа, представлявшие собой первый тактический сюрприз мировой войны. Еще четыре дня понадобилось этим ужасным орудиям разрушения, чтобы принудить последний форт к сдаче. Оборона Льежа была первым вкладом Бельгии в дело союзников. Трудно сказать, насколько она задержала германцев, но она показала миру, что такая военная машина, как армия Германии, может замешкаться и понести урон при стойком сопротивлении. Краткой задержкой натиска Германии на правом фланге и отсрочкой выполнения ее намерений защитники Льежа добавили элемент к неопределенности войны.

Августовские дни пролетали под аккомпанемент бомбардировки Льежа. Неприятные для центральных держав сюрпризы были на Восточном и Южном фронтах. Самой ясной задачей австрийцев был разгром Сербии – цель, ради которой они развязали войну. Неподготовленная Россия оказалась полностью непредсказуемой: с неуправляемой вспышкой энергии она (в ответ на призывы Франции) отправила две армии в поход на Восточную Пруссию – не полностью укомплектованными и оснащенными. Девять дивизий германской 8-й армии, которым согласно плану Шлиффена предписывалось удерживать восточные области, были в затруднении. Волны беспокойства становились все шире. Первым следствием этого было крушение планов Австрии, вынужденной перебросить силы с сербского фронта на русский. Результат не заставил себя ждать: произошло отражение наступления австрийских войск, начавших вторжение в Сербию 12 августа. Сражаясь с фанатичной храбростью на своей родной земле и проявляя высокое военное умение, сербы вовлекли в бои и разгромили до конца года едва ли не полмиллиона австро-венгерских войск, нанеся им потери, составлявшие почти половину первоначальной численности. Астрономические списки жертв Первой мировой войны начали составляться и стали ее устойчивым атрибутом: народы Запада были потрясены всем происходящим на их собственном фронте, но на других фронтах числа были такими же, а иногда и больше.

В течение последней декады месяца разворачивались решающие маневры, на которые современный историк может смотреть снисходительным оком олимпийца, но взаимосвязанный комплекс которых не мог не ощущаться в то время всеми. 17 августа, через день после падения Льежа, русские войска вошли в Восточную Пруссию, а четыре армии под командованием генерала Иванова готовились к атаке по всей линии австрийского фронта в Галиции.

Ни на востоке, ни на западе не иссякал прилив бешеной энергии. Массы находились в движении, германцы, ломая сопротивление, теснили бельгийскую полевую армию, до сих пор успешно отражавшую в коротких перестрелках и боях продвижение германской гвардии. При Халене 12 августа бельгийцы даже одержали небольшую победу в оборонительном бою, но все же были вынуждены отступить к Антверпену. 1-я армия генерала фон Клюка, бывшая как бы острием германского меча, вошла в Брюссель 20 августа, а 21-го 2-я армия начала атаку на укрепления Намюра. Продвижение германцев сопровождалось невероятной жестокостью. Не принимая во внимание оскорбленные чувства обманутых нейтралов (и вспоминая горький опыт партизанской борьбы в 1870–1871 годах), заявляя, что бельгийские штатские лица стреляют в их солдат, немцы на своем пути дотла выжигали деревни и расправлялись с мирным населением. Вершиной зверства было сожжение города Лёвена с его знаменитой библиотекой, включавшей уникальную коллекцию средневековых рукописей, и разрушение Динанта, где были зверски убиты 678 мирных жителей, в том числе трехнедельный младенец. Со времен Тридцатилетней войны Европа не знала такого разнузданного террора; такие же бесчинства, если не хуже, творили германские и австрийские войска в Польше и на Балканах. Дороги были заполнены беженцами, цепляющимися за свои пожитки, толкающими детские коляски; более удачливые подгоняли конные повозки, немногие счастливчики ехали на мотоциклах или легковых автомобилях. Все они серьезно препятствовали движению войск, являя символ безжалостности современной войны.

Поджигая и разрушая, германцы двигались по Бельгии правым крылом, стремясь окружить французские войска и их британских союзников. Сами французы были уже в движении в соответствии со своей наступательной доктриной; их как магнитом тянуло к своим «потерянным провинциям» – Эльзасу и Лотарингии. Двигаясь согласно пресловутому плану 17 («при всех обстоятельствах главнокомандующий сосредоточивает все силы для атаки на армию Германии»), французы все-таки отступили от преамбулы этого плана: командование внесло предложение направить четыре из пяти своих армий наполеоновским каре на прорыв фронта, а одну направить на левый фланг для отражения возможной атаки через Арденны. Но этой армии тоже отводилась роль наступающей. Все было готово к стремительному броску вперед, вступлению в Эльзас, занятию под звуки фанфар утраченного и теперь возвращаемого Мюлуза. 18 августа было начато наступление основных сил французов на Моранж, его возглавляла 2-я армия под командованием Де Кастельно. Но развитие событий на левом крыле, нарушавшее план 17, вынуждало Жоффра усилить свои фланги в Бельгии, направив 4-ю армию, составлявшую стратегический резерв, на линию фронта для закрытия образовавшейся бреши. Повсюду дым войны становился все более плотным, кавалерия оказалась бесполезной для разведки, а воздушные войска, не имевшие радиосвязи, не могли действовать в полную силу.

Окутанные тайной молчания, не знавшие подробностей, не без труда собранные британские экспедиционные силы были отправлены на свои позиции вокруг старинной крепости Мобёж, расположенной на краю левого фланга французского фронта. Никогда еще в истории Британии армия не находилась за морем с такой незначительной эффективностью. В результате она оказалась там «песком в колесе». Величайший британский военный, фельдмаршал лорд Китченер Хартумский был назначен военным министром 5 августа. Вникнув в проблемы европейской войны и обладая военным инстинктом, он сразу почувствовал глубокое недоверие, существовавшее между французским и английским штабами. Он не считал возможным оставить Англию незащищенной (какой она казалась) перед опасностью вторжения, поэтому настоял на удержании двух дивизий в Британии. Были посланы только 4 пехотные дивизии и 1 большая кавалерийская; это была крошечная капля в могучем потоке вооруженных сил, но она дополнила его. Передовые части высадились во Франции 7 августа, к 20 августа они были укомплектованы. Сражения на границах были к этому времени в разгаре, и британцы, как предчувствовал Китченер, вскоре нашли себя на том участке, который покойный немецкий генерал Шлиффен считал решающим. На четырех фронтах центральные державы стояли лицом к лицу со стремительными атаками противников. Для австрийцев, уже отступавших под ударами сербов, 18 августа возникла новая угроза от группы армий генерала Иванова в Польше и Галиции, которая совпала по времени с атаками французов в Лотарингии. 19 августа наступающая русская армия одержала победу под Гумбиненом в Восточной Пруссии. Повсюду, кроме Сербии, Германия и Австрия стремились организовать собственное наступление, даже ценой отказа от более осторожных планов. Фон Приттвиц, несмотря на относительно небольшие силы, последовательно наступал. Конрад фон Хетцендорф имел свои обширные планы. На западе отказались от жесткой обороны левого фланга – основополагающего принципа плана Шлиффена. Как бы ненароком германское высшее командование констатировало его отмену.

Кронпринц Рупрехт Баварский, временно командовавший двумя германскими армиями на левом фланге, выдвинул идею контратаки против французов вместо того, чтобы заманивать их в ловушку, подготовленную Шлиффеном. Заместитель фон Мольтке сказал по телефону начальнику штаба Рупрехта:

«Нет, мы не можем разрешить вам атаковать. Вы должны целиком взять на себя всю ответственность. Это ваше собственное решение, которое будет на вашей совести».

Ответ был таков: «Это уже происходит. Мы атакуем».

Заместитель фон Мольтке только ответил: «Не может быть! Тогда давайте, и да поможет вам Бог!»

Это произошло 20 августа, когда 1-я и 2-я армии французов с величайшим воодушевлением и с минимальными предосторожностями рвались вперед, вдохновляемые приказом Де Кастельно: «Противник отступает по всему фронту… Мы должны его преследовать с максимальной энергией и быстротой…» Они с полной скоростью шли навстречу движущейся германской армии. Плотные, хорошо заметные линии французов скашивались пулеметным огнем, массами погибали под ударами артиллерии, но их напор и число не иссякали. Сражения при Моранже и Сарбуре стали настоящим бедствием для французов. Ничего удивительного, что некоторое время спустя французская ставка главного командования переместила свое внимание на этот сектор, не замечая, что немецкие войска вошли в Брюссель, после чего двигаются на запад и юго-запад. Намюр снова начали бомбардировать, и в этом виделось зловещее предзнаменование. От обеспокоенного командира французской 5-й армии, обращенной к бельгийскому фронту, генерала Шарля Ланрезака, просто отмахивались. Встревоженный передвижениями противника на фронте, расположенном прямо перед ним, безразличием командования, он быстро лишился присутствия духа. Считая, что от прибывших британцев, чье количество было незначительным, а боевые качества неизвестны, не будет много толка, он был невысокого мнения и о способностях их командующего Джона Френча.

Русские тем временем медленно продвигались вперед. Кенигсберг, столица Восточной Пруссии, был напуган. Германия теперь могла ясно представить себе, что такое паническое бегство населения из пограничных районов. 1-я (Ренненкампф) и 2-я (Самсонов) русские армии далеко продвинулись с разных направлений, обходя преграждавшие им путь Мазурские озера; при этом 2-я армия опасно отставала от 1-й. Очевидно, многое зависело от эффективности связи между Ренненкампфом и Самсоновым. Германцы были приятно удивлены, когда обнаружили, что могут прослушивать незакодированные переговоры русских по радио, включая приказы обоим генералам от Жилинского, командующего русским Северным фронтом. Позже на юге такая же выгодная ситуация была у Конрада. Он даже язвительно указывал запаздывающим русским на их крайнюю медлительность; предполагали даже, что имело место предательство. Однако позже, в октябре, офицер британских спецслужб под Ипром легко проделал ту же операцию с командиром германского корпуса, после чего написал в своем дневнике: «Благослови его Бог! Я налью ему выпивки, если встречусь с ним после войны». Нет сомнений, что англичане и французы сами были виноваты в некоторых своих ошибках; это была война, в которой обе стороны достигали всего трудным путем.

Несмотря на недостатки своей организации и методов, русские произвели несомненный эффект. Фон Приттвиц приобрел незавидную репутацию, вытеснившую его из первых рядов длинной шеренги старших офицеров. Его панические донесения в штаб фон Мольтке о продвижении русских войск так подорвали ее, что фон Мольтке 21 августа принял решение о переброске значительных сил с Западного фронта на Восточный. В этот день он назначил Людендорфа, победителя при Льеже, начальником штаба генерала Пауля фон Гинденбурга (его вызвали из отставки в 68-летнем возрасте), которого 22 августа отправили на смену фон Приттвицу.

«Ситуация видится мне весьма угрожающей, и я считаю своим долгом сообщить Вам это», – докладывал Де Кастельно Жоффру 21 августа. 1-я и 2-я французские армии отступали, стоял вопрос о том, чтобы оставить укрепления в районе Нанси – у ворот в Восточную Францию. Жоффр потребовал в течение следующих двух недель сохранять спокойствие, настаивая, что это даст больший вклад в окончательную победу союзников, чем любой другой фактор. Во 2-й армии такую же твердость духа проявлял генерал Фердинанд Фош, командовавший блестящим XX корпусом, ставшим теперь хребтом обороны Нансийских высот. Ни просьбы генерала Ланрезака, чьи продвигающиеся соединения протянулись вдоль линии реки Самбре, ни сообщения воздушной разведки о бесконечных колоннах германских войск, шествующих по дорогам к югу от Брюсселя, не выводили Жоффра из равновесия. Он уверял себя, что враг не может быть силен повсюду: нужно найти его слабое место. Его 3-я и 4-я армии, стоящие против Арденн – центральной точки германской боевой линии, – теперь вступали в жестокий бой. Могло ли быть, чтобы неприятель имел мощные силы на флангах и слабый центр? Если это так, то присутствие здесь двух армий будет для него гибельным.

Но это было не так. Французская военная мысль придавала исключительное значение кадровым, хорошо обученным соединениям. Немцы же преподнесли свой второй тактический сюрприз, выставив резервные формирования. Это привело к тому, что бои всюду велись большими силами, что не было предусмотрено концепцией плана Шлиффена, но оказалось препятствием для Жоффра. Стремительно двигаясь вперед, подобно своим товарищам в Лотарингии, среди поросшей лесом местности под Арденнами, 3-я (Руффи) и 4-я (Де Лангль де Кари) французские армии неожиданно столкнулись с таким же препятствием. Их 75-миллиметровые пушки были почти беспомощны из-за отсутствия высокого угла прицела, необходимого в гористой местности; ручные пулеметы, позиции которых французы сначала презрительно не замечали, рвали строй их пехоты на куски. Возникли паника и бегство, их не могла остановить даже выдающаяся доблесть офицеров. Не знающие особенностей современного боя, эти офицеры часто легко жертвовали своей жизнью в первые дни войны; многие из них думали, что погибнуть в белых перчатках – это великолепно. «Где же мои офицеры?» – вскричал в отчаянии французский генерал, наблюдая, как маршируют его войска после контрнаступления несколько недель спустя. Ответ был прост: они полегли на полях сражений в Лотарингии и под Арденнами. В августе французская армия потеряла 10 процентов офицерского корпуса.

23 августа было кульминационным днем, в этот день грохот сражений достиг своего крещендо на обоих концах континента. Французские армии повсюду отступали; Де Кастельно отстаивал каждый клочок земли в Лотарингии, Руффи и Де Лангль де Кари пытались перегруппировать свои поредевшие войска в центре, Ланрезак терпел поражение при Шарлеруа. Двигаясь вперед и не зная размеров неудач, постигших их союзников, британцы дошли до пыльного промышленного городка Монс, лежащего сразу за бельгийской границей. Там очень скоро они столкнулись с центральными колоннами войск фон Клюка. Германцы подтягивались к полю боя постепенно и по частям становились мишенью быстрого прицельного ружейного огня почти невидимых частей британской регулярной пехоты. Монс оказался единственным местом, где они получили удар на французском фронте. Понеся большие потери, немцы прекратили атаку.

Но успех британцев был иллюзорным; после полудня под влиянием своего начальника штаба Генри Уилсона, отвечающего за согласование действий британцев с французскими войсками, Джон Френч пересмотрел свои планы. Донесения разведки не убедили его, пока он не получил сообщение от Жоффра, более подробно обрисовавшее ситуацию. Новая 3-я германская армия под командованием генерала фон Хаузена появилась на правом фланге Ланрезака, на расстоянии выстрела между ним и де Кари, что вынудило 5-ю армию отступить. Жоффр подтвердил развертывание германских войск против британских частей. Британские экспедиционные силы с неохотой отошли назад. «Если бы кабинет послал сюда шесть дивизий вместо четырех, это отступление было бы наступлением, а поражение – победой», – писал Уилсон в своем дневнике. Возвышенные надежды и лучезарные мечты тяжело умирали, жестоко опаленные войной.

Германцы хорошо поработали 23 августа на Западном фронте, но успех был меньше, чем позволяли их силы. Победу у них отняло непонимание ситуации на фронте их же командованием, находящимся в главной штаб-квартире, далеко от театра военных действий, в Кобленце на Рейне. На востоке дела шли по-другому. Продолжалось русское вторжение в Восточную Пруссию. Еще одна небольшая победа при Франкенау была одержана армией Ренненкампфа, благодаря чему его армия продвинулась до Инстербурга, что пополнило список германских неудач. Но в штабе 8-й армии был более чем решительный человек, подполковник Макс Хоффман, отвечавший за оперативную работу. Он предложил смелый план, основанный на том, чтобы сконцентрировать все возможные силы против Самсонова, находящегося в 15 милях к югу. Неудачливый фон Приттвиц одобрил этот план и разрешил подготовку, в это время прибыли Гинденбург и Людендорф и сменили его. С похвальной решимостью новая команда одобрила план Хоффмана. Их ободряли новости с юга, где Конрад вступил в бой с русскими 4-й и 5-й армиями между Перемышлем и Люблином. Сражение под Красником началось в тот же день, что и бой при Монсе, и закончилось через три дня определенным успехом австрийцев.

В течение трех дней чаша весов на востоке колебалась, устойчивость передовых германских позиций на западе маскировала изменения в планах командования. Гинденбург и Людендорф, которые мечтали о часе наступления своих войск, испытывали колебания при выборе сектора боевых действий. Фон Мольтке был сильно встревожен, поэтому силы духа у него становилось все меньше. В мыслях он уже решил перебросить не менее шести армейских корпусов с запада на восток; потом его мужество достаточно возросло, чтобы уменьшить это число, и 25 августа он отправил два корпуса в Восточную Пруссию. Они были взяты с правого крыла его западных сил, с решающего направления. «Я допускаю, что это была ошибка, – говорил Мольтке впоследствии, – и за нее мы поплатились на Марне». Изъятие этих войск в сочетании с выделением значительных сил для окружения Антверпена, осады крепостей (Намюр пал 23 августа, почти сразу германцы осадили Мобёж, который заняли только 8 сентября), с учетом боевых потерь означало отклонения от плана Шлиффена, а затем его окончательное крушение.

На Восточном фронте Жилинский и Иванов сражались храбро, но их армии были недостаточно подготовлены. Некоторые французские командиры явно теряли самообладание; первым отправили в отставку генерала Руффи. Очень серьезным было положение Ланрезака, у которого погасла последняя искра наступательного духа, и он был не способен быстро оценивать тактические возможности. Взрывной темперамент Джона Френча, который был полон оптимизма после 23 августа, перешел в другую крайность под впечатлением «ненадежности» своих союзников. Френч добивался того, чтобы при любых обстоятельствах британские войска подчинялись только ему. В этот момент заявил о себе характер Жоффра. Он концентрировал свое внимание на самой большой опасности в каждый конкретный момент времени. Физическая и умственная энергия Жоффра, проявленная им в эти августовские дни, была просто невероятной для грузного 62-летнего человека. Постоянно передвигаясь вдоль растянутой линии фронта, оценивая, отстраняя, поощряя, увещевая, день ото дня он все увереннее руководил положением на фронте. 25 августа Жоффр осознал, что решающая точка находится на его левом фланге. Но это был участок, занятый британским экспедиционным корпусом, поэтому он не мог давать там прямых приказов – следовало убеждать. Вопреки советам некоторых штабистов, он принял решение о формировании новой французской армии (6-й) под командованием генерала Мишеля Жозефа Монури на левом фланге британцев. Создание этой армии Жоффром сделало возможной битву при Марне.

Вторжение Конрада в Польшу привело его к Люблину, что предоставило ему блестящую возможность окружить русскую 5-ю армию. Конрад горел желанием использовать эту возможность; его левый фланг и центр начали продолжительное сражение под Комаровой, которое принесло австрийцам великолепные результаты. Но в это время в бой вступил «паровой каток» Иванова, приведя его к быстрой победе над правым флангом и центром армии Конрада при Злочеве. Из-за натиска сербов правый фланг австрийцев был слабым и уязвимым. Но Конрад игнорировал эту опасность, приказав вести решительные действия на левом фланге. Эта игра выглядела обещающей, если учесть, что германская 8-я армия передислоцировалась против Самсонова к Танненбергу. Русские сначала сопротивлялись решительно, что вызвало волнение в штаб-квартире Гинденбурга; но агрессивный и решительный генерал фон Франсуа, командир I германского корпуса, создал угрозу для русских флангов. Самсонов начал отход к югу, открывая блестящие перспективы для центральных сил Конрада, ждавших этого момента на своем северном участке. Весь центр русской линии – три из шести армий – мог оказаться в «мешке». Это казалось сладким сном. Далеко, на другом конце Европы, где располагалась штаб-квартира германского Верховного командования, видели другой «сон», предвещавший унизительное поражение на востоке. Поэтому два армейских корпуса, освободившиеся после падения Намюра, были направлены 26 августа на Россию. Но ко времени их прибытия критический момент уже миновал, а на Западном фронте их отсутствие вызвало ужасные последствия.