Текст книги "Сильмариллион"

Глава XII
О людях

Валары умиротворенно восседали за неприступными горами. Дав Среднеземью свет, они словно забыли о нем. Теперь власти Моргота противостояло только мужество Нолдоров. Один лишь Ульмо вспоминал об ушедших, да и то, видимо, потому, что воды приносили ему вести из всех уголков земли.

Время теперь отсчитывали по Солнцу. Годы стали короче; они куда быстрее сменяли друг друга, чем во Дни Дерев. Воздух Среднеземья, по-прежнему прозрачный, становился словно плотнее из-за быстрого круговорота жизни. Все бурно росло, цвело, умирало; земля и воды кишели живыми существами, и это была вторая Весна Арды. Во всеобщем расцвете множились эльфы, и рос под лучами молодого Солнца прекрасный и зеленый Белерианд.

Младшие Дети Илуватара проснулись в Хилдориене с первыми лучами первого восхода. На востоке Среднеземья лежит Хилдориен, Солнце же вставало на западе, и как обратились к нему впервые глаза людей, так уже всю дальнейшую жизнь их помыслы то и дело обращались на Запад.

Эльдары дали людям много имен: Атани, Второй Народ; Хилдоры, Пришедшие Следом; Апанонары, Послерожденные; Энгвары, Подверженные Болезням; Фиримары, Смертные; бывало, называли их чужаками, недотепами, детьми Солнца. Эти предания Древних Дней – от них одинаково далеко и до заката Эльфов и до расцвета Смертных – содержат о людях мало сведений. Разве что говорится в них об Атанатари, Праотцах Человеческих, о тех, что в первые годы Солнца странствовали по северным окраинам Среднеземья. Никто из Валаров не приходил в Хилдориен, не предлагал людям переселяться в Валинор, и люди побаивались Валаров, так непохожих на них, не понимали их намерений, не видели и не искали в них поддержки, оказавшись один на один с враждебным и незнакомым миром. Только Ульмо, исполняя волю Манвэ, говорил с людьми голосами ручьев и рек, но и сейчас несведущи Хилдоры в языках Природы, а до общения с эльфами и вовсе не понимали речей Ульмо. Однако воду любили; чем-то она их волновала.

Предания говорят о том, как спустя малое время люди повстречались с Ночными Эльфами и с радостью приняли предложенную дружбу. Люди стали спутниками и учениками древнего народа, издавна странствовавшего по просторам Среднеземья. Для Ночных Эльфов, никогда не искавших дорог в Валинор, Стихии Арды были лишь отголосками полузабытых легенд о первых днях мира.

Моргот тоже на время оставил Среднеземье в покое. Сила его не распространялась дальше границ мрачных владений, скованная внезапно пришедшим в мир светом. Безопасны были холмы и равнины; тут и там прорастали, тянулись вверх посеянные некогда Йаванной ростки жизни. Все вокруг полнилось цветением, и куда бы ни направляли люди стопы, везде их ждала радость, подобная утру, пока не высохла роса и зелен каждый лист, пока дрожит в цветке слеза и воздух юн и чист.

Но короток рассвет, а день часто не оправдывает утренних обещаний. Приближалось грозное время. Надвигалась эпоха великих войн, в которых Нолдорам, Синдарам и Людям предстояло сражаться с полчищами Моргота Бауглира и потерпеть сокрушительное поражение. К этому вела ложь, посеянная Мелькором в старину, к этому вели раздоры, неустанно приносимые им в Среднеземье, таким неизбежно должен был стать итог клятвы Феанора и проклятия за кровь, пролитую в Альквалондэ. Мало говорится о подвигах тех дней, а больше – о Нолдорах, о Сильмариллах и о тех смертных, которым Рок сулил разделить их участь. В те поры люди и эльфы были внешне схожи между собой, но только внешне. Силой, мудростью, мастерством и красотой Ночные Эльфы настолько же превосходили Пришедших Следом, насколько сами уступали эльфам, побывавшим в Благословенном Краю, лицезревшим Стихии Арды и свет Благословенных Дерев. Только Синдары, жившие в Дориате под рукой Майа Мелиан, могли сравниться с Калаквэнди Валинора.

Время не докучает эльфам ни болезнью, ни старостью, ни усталостью; мудрость их растет из века в век, но тела сложены элементами Земли. В давние годы духовный пламень еще не настолько преобразил облик эльфов, чтобы он значительно отличался от облика людей. Поэтому и удивляла эльфов людская природа, вроде бы похожая на их собственную, но непрочная и недолговечная. Люди болеют, стареют и умирают. Эльфы не знают, что происходит с душами людей после смерти. Кое-кто говорил, что они тоже идут в Чертоги Мандоса, только отведены им там другие покои. Но что ждет людей за Временем Воспоминаний, проведенным в тишине храма на берегах Внешнего Моря, ведомо лишь Мандосу и Манвэ. За все время существования мира из обители Смерти вернулся только Берен, сын Барахира; только Берен, коснувшийся Сильмарилла, избег общей участи, но после возвращения ему не довелось больше говорить со Смертными. Может быть, судьба людей в посмертии и неподвластна Валарам, может быть, не вся она предсказана Музыкой Айнуров…

Когда стараниями Моргота разошлись дороги людей и эльфов, пробил час Перворожденных, и теперь шли они к закату.

Смертные захватывали все больше места под солнцем, а Квэнди уходили, возвращаясь к Началу Мира, к лесам и пещерам, звездному и лунному свету, заселяли глухие края и отдаленные острова, растворялись в пространстве и времени, постепенно становясь тенями и смутными воспоминаниями. А иные снова, как когда-то, оставляли Среднеземье и уходили на Запад. Но это все было позже. А на рассвете Арды люди и эльфы держались вместе. Некоторые из людей постигли мудрость Эльдаров, иные сравнялись отвагой и доблестью с героями Нолдоров. Славу, красоту и горькую судьбу эльфов унаследовали потомки Перворожденных и Смертных – Эарендил и Эльвинг, а вслед за ними и сын их, Элронд.

Глава XIII
Возвращение нолдоров

Ведомо, что первыми изгнанниками, ступившими на берега Среднеземья, были Феанор и его сыновья. На дальнем побережье залива Дренгист высадились они. Ламмот, Великое Эхо, назывался этот пустынный край. Первые же возгласы сошедших с кораблей Нолдоров подхватили окрестные холмы, и словно ропот огромной толпы, все усиливаясь, пошел гулять над побережьем. Ветер нес с моря треск горящих кораблей; гневно гудело пламя, и звуки эти далеко разносились окрест, вселяя тревогу и смятение в сердца тех, кто слышал их.

Финголфин, брошенный в Арамане, смотрел на зарево догорающих кораблей. Видели его отблески и орки на этом берегу, и укрывшиеся в горах дозорные Моргота. Предания молчат о том, как воспринял Моргот весть о приходе своего заклятого врага. Вряд ли он испытывал хоть малейшие опасения, ведь с нолдорскими мечами он еще не был знаком. Может, он думал, что без труда сбросит пришельцев в море.

В безлунной ночи, под холодными звездами, Феанор повел свое воинство берегом залива Дренгист, окруженного грядой Поющих гор, Эред Ломин. Остановились они на северных берегах озера Митрим, в обширном пустынном краю Хитлум. Не успели Нолдоры разбить лагерь, как на них напали. Орда орков Моргота, увидев отсветы пожара в Лосгаре, прошла перевалами через хребет Эред Ветрин и внезапно атаковала эльфов. Так на серых берегах Митрима закипело второе сражение в истории войн Белерианда. Память о Дагор-нуин-Гилиат, Битве под Звездами, пронесли сквозь время эльфийские песни.

Застигнутые врасплох, Нолдоры быстро оправились от неожиданности. В их глазах не успел еще померкнуть Свет Амана, и длинные мечи в мощных руках грозно сверкали, сея ужас и смерть среди вражьих орд. Орки не выдержали первой же схватки и бежали, а Нолдоры нещадно гнали их через Сумеречные горы, до самой равнины Ард-Гален, простиравшейся к северу от Дортониона. Здесь к оркам пришла помощь. Большой вражий отряд, направлявшийся долиной Сириона на юг, для осады Кирдэна в Гаванях Фаласа, свернул с пути на выручку соплеменникам и тут же угодил в ловушку. Келегорм, сын Феанора, перехватил их у истоков Сириона и загнал в непролазные топи Сереха.

Ужасные вести пришли в Ангбанд. Войско, которое Моргот готовил к захвату Белерианда, спустя лишь десять дней вернулось к нему жалкой горстью опавших листьев! Но в этом поражении крылась и удача, хоть Враг и не догадывался о ней пока. Ослепленный гневом Феанор, не зная удержу, бросился в погоню за бегущими орками, надеясь прорваться в самое логово Тьмы. Сейчас гордый предводитель Нолдоров, сжимая меч, открыто радовался, что пошел наперекор воле Валаров, преодолел великие тяготы пути, и вот теперь близок час его мщения! Ничего не ведал он об Ангбанде, об огромных полчищах, быстро собранных Мелькором, но, даже если бы ведал, не повернул бы назад. Словно в лихорадке, снедаемый пламенем ненависти, далеко опередил Феанор свое войско; увидев это, орки неожиданно развернулись и напали на него, ибо к ним спешили уже из Ангбанда мрачно-огненные барлоги, направляемые волей Врага. И вот еще только на подступах к рубежам владений Моргота, Феанор был окружен. Посреди языков пламени, израненный, долго бился бесстрашный эльф, но пал, сраженный предводителем барлогов, Готмагом (позже в Гондолине рука Эктелиона отомстила ему). Так и пропал бы славный Феанор, но, прорвав толпу орков, к нему пробились сыновья, и барлогам пришлось отступить в Ангбанд.

Тогда подняли братья отца и хотели вернуться с ним к берегам Митрима. Но неподалеку от Истока Сириона, на перевале, Феанор велел остановиться. Множество смертельных ран получил он в бою и знал, что этот час его – последний. Угасающим взором взглянул он со склонов Эред Ветрин на мрачные, могучие башни Тангородрима, неприступной крепости Врага, и предсмертным наитием понял, что никакой силе Нолдоров никогда не одолеть этой твердыни. И заклеймил он тройным проклятьем имя Моргота, а с сыновей взял слово отомстить и исполнить данную в Амане клятву. Умер Феанор. Никто не хоронил его, и нигде нет могилы, где покоился бы славный нолдор; столь великим и яростным был его дух, что покинутое им тело в тот же миг обратилось в прах, подхваченный и унесенный ветром. Никогда больше не воплощался он на Арде, никогда больше не покидал покоев Владыки Мандоса. Так погиб сильнейший из Нолдоров. Он принес своему народу великую славу, но рука об руку с ней пришло и великое горе.

В те времена побережье Митрима населяли Серые Эльфы. С радостью встретили Нолдоры вновь обретенных родичей, но вскоре с удивлением обнаружили, что едва понимают друг друга. Слишком далеко за эти века разошлись языки Калаквэнди Валинора и Мориквэнди Белерианда. Именно от эльфов Митрима Нолдоры впервые услышали о могущественном правителе Дориата и о магическом Поясе, ограждающем его земли, от них же пришли в Менегрот и в гавани Бритумбара и Эглареста вести о северных сражениях. Тогда сердца эльфов Белерианда прониклись надеждой и изумлением – в самый трудный час вернулись их могучие родичи с Запада; никто не сомневался, что возвращение это – воля Валаров.

Между тем, как только не стало Феанора, к сыновьям его прибыли послы от Моргота. Они неожиданно легко признали победу эльфов и даже предложили вернуть один из Сильмариллов. Маэдрос, старший из Дома Феанора, уговорил братьев согласиться на переговоры с Врагом в условленном месте. Конечно, Нолдоры доверяли Морготу ничуть не больше, чем он им. Поэтому обе стороны явились на встречу с силами, значительно превосходящими условленные. Но Моргот все-таки оказался предусмотрительней, к тому же в его войсках шли барлоги. Маэдрос попал в засаду. Его воины пали, а сам он по приказу Моргота был схвачен и доставлен в Ангбанд.

Братьям пришлось отступить в Хитлум и укрепиться там. Моргот, у которого теперь появился заложник, предложил эльфам в обмен на его жизнь немедленно прекратить войну и убираться на Запад, а если им это не по нраву, пусть уходят подальше в южные земли. Сыновья Феанора хорошо понимали – что бы они ни сделали, Моргот может и не освободить Маэдроса; к тому же прекратить войну означало нарушить данную ими клятву. На предложения Врага последовал отказ. И тогда Моргот повесил Маэдроса за запястье правой руки над пропастью, на высокой скале, защищавшей Тангородрим.

* * *

Первый восход Луны совпал с вестями о Финголфине, преодолевшем льды и вступавшем в Среднеземье. А когда он уже приближался к Митриму, на Западе в нестерпимом блеске поднялось из-за горизонта невиданное светило – это впервые всходило над миром Солнце. Навстречу ему развернулись голубые и серебряные знамена, запели трубы. Под ногами эльфов из земли тянулись вверх ростки, покрывались бутонами и расцветали прекрасными цветами. В мир пришел Свет, и кончились Века Звезд.

Великий Свет обратил в бегство толпы Моргота. Финголфин, не встречая сопротивления, миновал крепости Дор Дэйделота – враги словно сквозь землю провалились (а так оно и было на самом деле). Эльфы подошли к воротам Ангбанда и учинили великий шум, ударяя мечами о щиты и трубя в трубы. От этих звуков дрожали стены башен. Услышал их сквозь муки Маэдрос и вскричал громко, но голос его поглотили каменные толщи.

Рассудительный и осторожный Финголфин вскоре покинул Дор Дэйделот. Народ его, утомленный тяжелым походом, нуждался в отдыхе. Понимал Финголфин, что твердыню Ангбанда не сокрушить звуками труб, а коварный Моргот способен на все. Поэтому повернул он эльфов назад и повел к Митриму. Рассказывали, что там обосновались сыновья Феанора, да и Сумеречные горы показались предводителю надежным щитом от Врага. Придя в Хитлум, он встал на северных берегах озера. После великих потерь и страданий ледового пути никаких теплых чувств к Дому Феанора вновь прибывшие не испытывали, считая сыновей равно повинными в делах отца. Вот-вот могла вспыхнуть междоусобица. Но даже теперь, после гибельного перехода, народы Финголфина и Финрода, сына Финарфина, оставались многочисленнее пришедших с Феанором. Они заняли лагерь на северном берегу, а сыновья Феанора перенесли свой на южный берег, так что теперь озеро разделяло их. Многие в народе Феанора стыдились предательства, невольными соучастниками которого они оказались в Лосгаре; переход брошенных ими бывших друзей по Льдам Севера достоин был изумления; они с радостью бы приветствовали отважных соотечественников, но от стыда не смели.

Сказывалось проклятие, лежащее на Нолдорах. Время шло, эльфы упустили момент, когда Моргот колебался, а его полчища пребывали в страхе и растерянности под взглядом нового светила. Правда, Моргот быстро пришел в себя. Он узрел раздор в стане своих врагов и расхохотался. По его приказу в копях Ангбанда срочно изготовили огромные дымы, и вот они поползли с вершин Железных гор, и даже из долин Митрима видны были зловещие пятна, скрывающие яркие небеса первых рассветов земли. Восточный ветер гнал их в сторону Хитлума, и тогда меркло солнце, а долины, ущелья и воды Митрима окутывал мрачный, ядовитый саван. Враг готовился к войне. Днем и ночью содрогалась земля от грохота подземных кузниц Моргота. Пока не поздно, доблестный Фингон, сын Финголфина, решил положить конец вражде, разделившей народ Нолдоров. Давным-давно, в блаженные времена, когда Мелькор пребывал в заточении, а ложь еще не отравила Благословенный Край, был у Фингона близкий друг Маэдрос. Не ведал Фингон, что Маэдрос совсем недавно вспоминал друга, глядя на пылавшие корабли. Один, ни с кем не советуясь, отправился Фингон на поиски Маэдроса, и подвиг его по достоинству прославлен среди других великих дел вождей Нолдоров.

Под покровом мглы, сотворенной самим Врагом, Фингон незамеченным добрался до стен Тангородрима. Долго пытался он найти хотя бы тропку, ведущую в твердыню Моргота, и отчаяние охватывало его все сильней, ибо не было никакой дороги, а с высоких склонов горного хребта был виден окрест унылый, разоренный край. Орки затаились в глубоких подземных норах, возможно, их было много вокруг, но, презрев опасность, взял Фингон лютню и запел песню о Валиноре, сложенную Нолдорами задолго до того, как вражда разделила единый народ. Чистый голос его звенел в мрачных теснинах, слышавших до этого лишь стоны и крики ужаса. И песня о Благословенном Крае помогла ему найти то, что он искал. Внезапно где-то высоко над ним, слабый голос подхватил слова песни, а потом позвал Фингона по имени. То был Маэдрос. Мгновенно взобрался Фингон к подножию отвесной скалы, к которой был прикован его друг, но приблизиться к несчастному по зеркально-гладкой стене не смог бы никто. Измученный болью, потерявший всякую надежду, Маэдрос умолял Фингона сжалиться над ним и прекратить немыслимые страдания. Долго колебался отважный нолдор, но, не видя другого выхода и не в силах выносить муки друга, со слезами поднял лук и вложил длинную стрелу. И прежде чем спустить тетиву, с последней надеждой воззвал он к Владыке Манвэ: «О Ты, Отец птиц небесных! Сжалься над бедами Нолдоров. Отдаю оперенную стрелу на волю Твою!»

Скор был ответ на молитву Фингона. Манвэ, отец птиц небесных, восседающий на Таниквэтил, к подножию трона которого птицы приносят вести из самых отдаленных уголков земли, задолго до появления в Среднеземье эльфов выслал вперед племя Орлов, назначив им селиться на вершинах северных гор и присматривать за Мелькором и делами его. Жалость к изгнанникам не покидала сердце Владыки. Часто приходили вести – печально внимал им Манвэ. И вот, как только напряг Фингон свой тугой лук, с высоты небес спустился Торондор, Орлиный Царь, величественнейшая из птиц мира; тридцати фатомов[1]1
  Фатом приблизительно равен морской сажени = 1,82 м. Примечание переводчика.


[Закрыть] достигал размах его крыльев. Легко поднял он Фингона и перенес к скале, где висел прикованный Маэдрос. Но как ни бился Фингон, не смог ни разнять вражий браслет на запястье друга, ни оборвать цепь, ни вырвать ее из скалы. Маэдрос, видя тщетность его усилий, снова просил положить конец непереносимой муке, и тогда Фингон мечом отсек кисть руки исстрадавшегося эльфа, а Торондор быстро отнес их обоих в Хитлум.

Со временем поправился Маэдрос, ибо жарко пылал в нем огонь жизни и тело носило печать совершенства Благословенного Края. Лишь легким следом перенесенных пыток осталась тень боли, временами сжимавшая его сердце. Зато меч в левой руке доблестного эльфа стал еще более грозным, чем когда-то в правой.

Этот подвиг стяжал Фингону великую славу среди Нолдоров; он же положил конец вражде между Домами Финголфина и Феанора. Перед всеми Нолдорами просил Маэдрос прощения за предательство в Арамане и отказался от верховной власти, так сказав Финголфину:

– Если нет меж нами ныне обид, то прошу тебя, старейшего и самого мудрого из Дома Финвэ, принять бремя правления нашими народами.

Так сказал благородный Маэдрос, но братья в душе не согласились с ним.

Сбывалось предсказание Мандоса. Отныне верховная власть перешла к Дому Финголфина, а род Феанора потерял все: лишился власти в Элендэ, не приобрел ее в Белерианде, утратил Сильмариллы, свое великое сокровище. Зато теперь снова единый народ Нолдоров установил неусыпный надзор за рубежами Дор Дэйделота, и Ангбанд оказался осажден с запада, юга и востока. Только после этого Нолдоры разослали во все концы небольшие отряды, чтобы исследовать земли Белерианда и установить связь с народами, их населявшими.

Надо сказать, что Король Тингол не очень-то обрадовался неожиданному появлению в Среднеземье многочисленных и сильных сородичей. Ведь им надо было где-то селиться. Он не спешил открывать свои владения пришельцам, не торопился снимать Зачарованный Пояс. Вслед за Мелиан не верил Тингол, что Врага удастся долго удерживать в Ангбанде. Приглашение посетить Дориат получили лишь дети Финарфина – ведь их матерью была Эарвен из Альквалондэ, дочь Ольвэ, племянница Тингола.

Первым из Изгнанников переступил порог Менегрота Ангрод, сын Финарфина, посланный в Дориат старшим братом, Финродом. Он долго рассказывал Королю о подвигах Нолдоров на севере, о числе пришедших с запада, о том, как организованы их боевые порядки. Но прямодушный Ангрод полагал, что старые обиды прощены и забыты, поэтому ни словом не обмолвился ни о клятве Феанора, ни об изгнании, ни о братоубийственной стычке в Альквалондэ. Тингол внимательно выслушал Ангрода и так напутствовал его перед уходом:

– Передай пославшим тебя, что Нолдоры могут свободно селиться в Хитлуме, и на плоскогорьях Дортониона, и в землях к востоку от Дориата – они сейчас пустынны и дики. А в Белерианде живет мой народ, и я не хочу ни стеснять их свободы, ни лишать насиженных мест. Пусть задумаются вожди Пришедших с Запада, как им держать себя, ибо покуда я – правитель Белерианда, и здесь будут жить по моему слову. Ворота же Дориата закрыты для всех, кроме гостей, приглашаемых мной, или тех, кто в крайней нужде ищет моей помощи.

Тем временем вожди Нолдоров в Митриме собрались на совет. Как раз к его началу вернулся Ангрод с посланием Короля Тингола. Не очень-то приветливым показалось оно Нолдорам, а вспыльчивых сыновей Феанора просто привело в ярость. Но Маэдрос рассмеялся и сказал:

– Королем можно считать только того, кому есть чем править, иначе титул его – пустой звук. Тингол жалует нам земли, над которыми не властен. Не сразись мы с вражьими силами, Королю Тинголу остался бы сейчас один лишь Дориат. Вот пусть и правит им и почитает за счастье, что в соседях у него сыновья Финвэ, а не орки Моргота. Я считаю, что для нас все складывается удачно.

Тут Карантир, самый грубый и вспыльчивый из сыновей Феанора, никогда не жаловавший наследников Финарфина, громко воскликнул:

– Еще чего! Если сыновьям Финарфина охота бегать к этому Мрачному Эльфу из пещер – пусть бегают. Да только никто их не просил вести переговоры от нашего имени! Но уж коли оказались они в Белерианде, то пусть хотя бы помнят, что отец их все-таки Правитель Нолдоров, хотя мать из другого рода!

Возмущенный оскорблением Ангрод вскочил и выбежал вон. Маэдрос стал упрекать Карантира, а большинство Нолдоров, еще недавно разделенных враждой, не на шутку встревожились. Всем хорошо знаком был скандальный нрав сыновей Феанора, то и дело грозивший выплеснуться наружу необдуманным словом, а то и прямым оскорблением. Маэдросу удалось кое-как успокоить и увести братьев с совета. Вскоре они покинули Митрим и ушли на восток. Они переправились через Арос и обосновались в обширных землях за горой Химринг. Цепь горных вершин, отделивших их от Белерианда, прозвали позже рубежом Маэдроса. Это была самая северная естественная преграда, защищавшая Белерианд от угрозы с севера. Там несли дозор сыновья Феанора, там собирали вокруг себя всех, кто приходил к ним и мог понадобиться в будущем. До оставшейся на западе родни им не было никакого дела. Говорили, что Маэдрос нарочно увел братьев так далеко: во-первых, чтобы не допустить новых распрей, а во-вторых, он жаждал принять на себя первый возможный удар Врага. Только он продолжал поддерживать отношения с Домами Финголфина и Финарфина и изредка даже посещал собрания совета. Но проклятия, павшего на дом Феанора, не избежал и Маэдрос, хотя и не показывало оно себя до срока.

Карантир со своим народом расположился восточнее, в верховьях Гелиона, неподалеку от озера Хелеворн, южнее горы Реир. Временами, поднимаясь на вершины Синих Гор, эльфы с удивлением взирали на восток, на бескрайние, глухие и дикие, неизведанные просторы Среднеземья. Именно здесь однажды встретился народ Карантира с гномами, прекратившими торговые связи с Белериандом сразу после прихода Нолдоров и сражений с Морготом. Поначалу, хотя оба народа славились мастерством и готовностью учиться новым ремеслам, особой дружбы между ними не сложилось. Виной тому отчасти была скрытность и обидчивость гномов, а отчасти – высокомерие Карантира и его эльфов, не скрывавших презрительного отношения к неказистым Наугримам. Но вскоре перед лицом постоянной угрозы с севера оба народа к взаимной выгоде заключили союз. Благодаря ему кузнецы и каменщики Ногрода и Белегоста вскоре обрели великую славу. Теперь, когда возобновилась торговля с Белериандом, все изделия из копей гномов проходили через руки Карантира. Так пришло к нему огромное богатство.

* * *

Двадцать солнечных лет минуло, и Финголфин, Правитель Нолдоров, устроил великий пир. Место для него выбрали у источника, возле заводи Ивринь, откуда берет начало быстрый Нарог. Светлы и зелены были эти края, защищенные с севера хребтами Сумеречных Гор. Когда на смену тем дням пришли другие, полные скорби и бед, пир этот часто вспоминали как Мерет Адертад, Пир Дружбы. Пришли вожди и воины Финголфина и Финрода; Дом Феанора представляли Маэдрос и Мэглор с воинами Восточного Рубежа; явилось множество Серых Эльфов, вольных скитальцев по лесам Белерианда; прибыли эльфы из Дальних Гаваней со своим правителем Кирдэном. Даже Зеленые Эльфы из Семиречья приняли приглашение. Но из Дориата привет от Короля Тингола принесли лишь два посланца – Маблунг и Даэрон.

На пиру звучало множество клятв в вечной дружбе, заверений в искренних союзах, братских пожеланий и советов. Говорят, даже Нолдоры в тот день пользовались только языком Серых Эльфов. Язык Белерианда давался им куда легче, чем Синдарам наречие Валинора. Тогда благородны и преисполнены самых радужных надежд были сердца Нолдоров. Казалось, оправдались слова Феанора, призывавшего их когда-то на поиски счастья и свободы в далекое Среднеземье. И вот свободны они, и мир царит на всей земле, потому что мечи Нолдоров берегут его, а зло надежно заперто в стенах Ангбанда. И радостны привольные края под юными Луной и Солнцем… только где-то далеко на севере не развеялся пока легкий сумрак…

И еще тридцать лет кануло после того. Однажды Тургон, сын Финголфина, покинул зеленый Невраст, чтобы посетить друга своего Финрода, жившего на острове Тол Сирион в верховьях Сириона. Они решили вместе спуститься на юг вниз по течению, потому что обоим прискучили северные предгорья. И вот ночь застала их в пути около Сумеречных Озер, и они уснули у заводей Сириона, под крупными летними звездами. Тогда поднялся по реке Владыка Ульмо, и глубокий сон, наполненный тревожными видениями, сомкнулся над эльфами. С тяжелым чувством проснулись они поутру, но не обмолвились ни словом о ночных видениях. Ведь в памяти у них сумрачными пятнами все еще лежали предательства и раздоры, и каждый счел посланную Ульмо весть предназначенной только ему. С тех пор глухое беспокойство и тревога за будущее не покидали их. Уже поодиночке бродили они по самым нехоженым краям, искали места, отличающиеся скрытой силой, и каждый думал о том, как и где придется встретить страшный день, когда Моргот вырвется из осажденного Ангбанда, сметя заслон на севере.

Некоторое время Финрод со своей сестрой Галадриэль гостили у Короля Тингола в Дориате. Финрод восхищался мощью и величием Менегрота, его многоколонными мраморными залами, сокровищницами и арсеналами. Он решил построить и себе такие же обширные подземные владения в каком-нибудь тайном месте под горами. Рассказал он владыке Среброманту о своих сновидениях, поделился с ним замыслами, и Тингол поведал ему о пещерах, скрытых в глубоком ущелье на правом берегу реки Нарог, под горой Фарот. И дал ему Тингол проводников, знавших дорогу к тайному месту. Так обосновался Финрод в пещерах Нарога и сразу начал строить глубокие залы, галереи и арсеналы, подобные восхитившим его в Менегроте. Глубоко в недрах гор скрылась крепость Финрода, получившая имя Нарготронд. Гномы Синегорья помогали Финроду в его трудах. Щедро вознаградил их Финрод, ибо много сокровищ принес он в свое время из Тириона, больше, чем кто-либо из князей Нолдоров. Примерно тогда же родилось одно из прекраснейших творений Стародавних Дней – Наугламир, Ожерелье Гномов, сделанное ими для Финрода. В золотой оправе дивной работы горели огнем самоцветы Валинора. Кто бы ни надевал его, мягко, словно льняное кружево, ложилось оно на плечи, и уже нельзя было оторвать глаз от этого великолепия.

Вот здесь, в Нарготронде, и обосновался Финрод со своим народом. Гномы прозвали Финрода Фелагундом, Пещерным Ваятелем; так это имя и осталось с ним до самого конца. Да только Финрод Фелагунд не был первым, обжившим пещеры Нарога.

Сестра Финрода, Галадриэль, осталась у Тингола в Дориате. Там повстречала она Келеберна, родича короля, и вспыхнула меж ними великая любовь. Живя рядом с Мелиан, Галадриэль постепенно перенимала от высокой Майа могущественные знания и глубокую мудрость.

А Тургону не давала покоя память о светлом Тирионе на высоком холме в давно оставленном Благословенном Краю. Долго ходил он по земле, но не найдя того, что искал, вернулся в Невраст и остался в Виниамаре, на морском побережье. Прошел год, и снова во сне явился к нему Ульмо и повелел отправиться в долину Сириона. Ведомый Валаром, достиг Тургон уединенной долины Тумладен. Горы кольцом окружали долину, а в центре возвышался большой скальный выступ. Вернувшись в Невраст, Тургон, осторожно советуясь только с самыми близкими друзьями, стал создавать план города, напоминавшего Тирион на Туне, тоска по которому сжимала его сердце.

* * *

Соглядатаи доносили Морготу, что предводители Нолдоров бродят по всему Среднеземью и, видно, думать забыли о всякой войне. Тогда Враг решил испытать, не ослабла ли в самом деле бдительность эльфов. Скрытно пробуждалась его мощь, но вот однажды содрогнулась земля, полыхнули огнем Железные Горы, и орды орков внезапно хлынули на равнины Ард-Галена. Одновременно они прорвались сквозь западное ущелье Сириона, затопили земли Мэглора и протиснулись между горами Маэдроса и дальними отрогами Синих Гор. Но Финголфин и Маэдрос были начеку. Пока отряды Нолдоров разыскивали и уничтожали разрозненные орочьи банды, лиходействовавшие по всему Белерианду, они с двух сторон ударили по основной силе Врага, наступавшей на Дортонион, разбили вражьи орды и гнали их по всему Ард-Галену, уничтожая безжалостно, до самых ворот Ангбанда. Дагор Аглареб, Победоносная Битва, стали называть это третье великое сражение из Битв Белерианда.

Да, сражение принесло победу Нолдорам, но оно же послужило им грозным предупреждением, заставило теснее сплотить ряды, усилить дозоры и взять Ангбанд в осаду. Почти четыреста солнечных лет длилась она. Вожди Нолдоров нагнали такого страху на приспешников Моргота, что еще очень долго после Победоносной Битвы ни один из них не смел показаться за воротами мрачной твердыни Севера. Финголфин надеялся тогда, что если не допустят эльфы в своих рядах измены, то Врагу никогда не разрушить эльфийский союз, не застать Эльдаров врасплох. Правда, Ангбанд стоял нерушимо, и Сильмариллы вернуть не удалось, да и война, по сути дела, не затихала во все время осады потому, что Моргот постоянно затевал новые злодейства и не уставал испытывать силы Нолдоров. Кольцо осады по-настоящему так и не замкнулось. Ведь Ангбанд со всех сторон защищали Железные Горы, на склонах и вершинах которых вздымались башни Тангородрима. Непроходимые горные перевалы, снег и лед вставали перед Нолдорами неодолимой преградой. Так что с севера выход для Моргота всегда оставался свободным; им-то время от времени и пользовались его лазутчики, пробиравшиеся в Белерианд. Всеми силами старался Враг посеять страх и рознь среди Эльдаров. Орки его имели строгий приказ хватать живыми и доставлять в Ангбанд всех, кого только удастся. Многие пленники не смогли вынести ужасного взгляда Врага, и дальше уже без принуждения, из одного только страха перед Темным Владыкой, выполняли его приказы. От пленников узнал Моргот обо всем случившемся после бунта Феанора, узнал и возрадовался, ибо предвидел в этом семена будущих раздоров среди своих противников.