Текст книги "Титан"

Глава 3

С точки зрения баллистики Фемида была сущим кошмаром.

До сих пор никому как-то не приходило в голову вывести на орбиту тороидальное тело. Фемида насчитывала тысячу триста километров в диаметре и лишь двести пятьдесят толщины. К краям тор сужался до ста семидесяти пяти километров сверху донизу. Плотность его была неоднородной. Это давало основания предположить, что под аркой тонкой, но прочной наружной оболочки находится атмосфера. Кроме того, имели место шесть спиц в четыреста двадцать километров каждая. В поперечном сечении они являли собой эллипсы с большими и меньшими осями в сто и пятьдесят километров соответственно – за исключением оснований, сильно расширяющихся в местах соединения с тором. Еще более массивной, чем места крепления спиц, была ступица: ее диаметр составлял сто шестьдесят километров, а в центре зияло стокилометровое отверстие.

Попытка совладать с подобным телом грозила нервным истощением корабельному компьютеру – и Биллу, создающему модель, способную вызвать у компьютера доверие.

Самой удобной для дальнейшей стыковки была бы орбита в экваториальной плоскости Сатурна, доступная кораблю на уже имеющейся скорости. Но это отпадало изначально. Ось вращения Фемиды залегала параллельно экваториальной плоскости. А поскольку ось эта проходила через отверстие в центре Фемиды, любая орбита в экваторе Сатурна, принятая Сирокко, направила бы «Властелина Колец» через участки с жестокими гравитационными колебаниями.

Так что единственным приемлемым вариантом была орбита в экваториальной плоскости самой Фемиды. Такая орбита потребовала бы большой скорости углового момента. Она обладала единственным преимуществом: сохраняла приобретенную устойчивость.

Приближаясь к Сатурну, они заранее начали маневрирование. В последний перед приближением день они пересчитали курс. Сирокко и Билл полагались на данные наземной компьютерной и навигационной помощи, как это было при полетах к Марсу и Юпитеру. В эти дни они жили в исследовательском модуле. Сатурн на кормовых телевизионных экранах становился все больше и больше.

Сирокко не отрывала взгляда от камеры исследовательского модуля. Габи наблюдала за происходящим с лихорадочным возбуждением.

– Роки, ты не можешь сделать что-нибудь с вибрацией?

– Габи, работа двигателей, как говорится, номинальная. Тряска только начинается.

– Самые интересные наблюдения за все время этого проклятого путешествия, – бормотала Габи.

Сидевший рядом с Сирокко Билл рассмеялся.

– Подожди минут пять, Габи, – сказал он, – я считаю, что надо дать им возможность работать как запланировано. Это будет лучше всего.

Двигатели сократили работу до минимума; приборы подтверждали, что приближение происходит по плану.

– Это «Властелин Колец». Командир С. Джонс. Мы вышли на орбиту Сатурна в 1341.453 Универсального времени. Сведения для корректировки работы двигателей сообщу после выхода с обратной стороны, между тем я выйду с этой полосы частот.

Сирокко хлопнула рукой по выключателю.

– Уникальный шанс посмотреть на это со стороны.

Помещение было крошечное, но Август, Апрель, Джин и Калвин умудрились сюда втиснуться. Под контролем Габи Сирокко развернула корабль на девяносто градусов.

Сатурн казался серой впадиной шириной семнадцать градусов, он, покрывающий 100 периодов поверхности луны, если смотреть с Земли. Кольца были под неправдоподобным углом в пятьдесят градусов от края до края.

Они выглядели как твердый сверкающий металл. Каждая частица была освещена с противоположной стороны и представляла тонкий полумесяц, как и Сатурн. В положении, которое Солнце занимало в десять часов, оно было точкой света, приближающейся к Сатурну.

Все молчали, наблюдая за Солнцем, которое должно было вот-вот скрыться. Тень Сатурна упала на ближайшее к ним кольцо, разрезая его подобно бритве.

Закат продолжался пятнадцать секунд. Глубокие, насыщенные краски плавно и в то же время неожиданно сменяли друг друга. Картина напоминала ту, которая открывается из самолета в стратосфере.

В кабине раздался тихий общий вздох. Стекло деполяризовалось, и у всех опять захватило дух при виде того, как кольца стали ярче, окружая темно-голубой свет, очерчивающий северное полушарие планеты. На поверхности стали видны серые полосы, освещаемые светом колец. Внизу бушевали бури не слабее земных.

Оторвав взгляд от этой красоты, Сирокко увидела слева от себя экран. Габи все еще была в исследовательском модуле. На экране над ее головой виднелось изображение Сатурна, но она не подняла на него глаз.

– Габи, ты не хочешь посмотреть на это?

Не отрываясь от бегущих по крошечному экрану цифр, Габи покачала головой.

– Сейчас лучшее за все путешествие время для наблюдения! Ты сошла с ума!

Сначала они легли на длинную эллиптическую орбиту с низкой двухсоткилометровой вершиной над теоретическим радиусом Фемиды. Это была математическая абстракция, так как орбита была наклонена на тридцать градусов к экватору Фемиды, который находился от них с правой, темной стороны. Они миновали вращающийся тороид, чтобы зайти с солнечной стороны. Видимая невооруженным взглядом, перед ними раскинулась Фемида.

Мало что можно было рассмотреть. Даже освещенная солнечными лучами, поверхность Фемиды была почти такой же черной, как космическое пространство. Сирокко изучающе смотрела на огромную массу колеса, окаймленного, словно парусами, остроконечными зубчатыми пластинами, предназначенными, по всей видимости, для улавливания солнечного света и переработки его в тепло.

Корабль двигался над внутренней частью огромного колеса. Стали видны спицы и солнечные рефлекторы. Они казались почти такими же темными, как и вся остальная Фемида. Исключение составляли участки, где отражались яркие звезды.

Сирокко продолжала тревожить проблема отсутствия входа. Земля оказывала на нее большое давление, чтобы она предприняла посадку. Впрочем, она сама стремилась к этому больше всех, несмотря на инстинктивную осторожность.

Какой-то вход должен был существовать. Вне всяких сомнений, Фемида была искусственно созданным образованием. Вопрос состоял в том, был ли это межзвездный космический корабль или же искусственный мир, подобный «О'Нейл-I». Различие состояло в движении и в строении. Космический корабль должен был иметь двигатель, и двигатель этот должен был находиться в ступице. Колония же должна была быть построена кем-нибудь, находящимся поблизости. Сирокко слышала теории об обитателях Сатурна и Титана, о марсианах, хотя никто не нашел такого веского подтверждения, как древние кремневые наконечники для стрел первобытного человека на Марсе и древние расы пришельцев с Земли. Она не верила ни в одну из этих теорий, но это вряд ли имело значение. Являлась ли Фемида кораблем или колонией, она в любом случае должна была быть кем-то построена, и она должна иметь вход.

Казалось, роль входа должна была играть ступица, но законы баллистики заставляли корабль вращаться на орбите, максимально удаленной от ступицы.

«Властелин Колец» вышел на круговую орбиту в четырехстах километрах над экватором. Они двигались в направлении вращения, но скорость вращения Фемиды превышала их орбитальную скорость. В поле зрения Сирокко находилась плоская черная поверхность. Через определенные интервалы времени мимо проносилась одна из солнечных панелей, напоминая крыло чудовищной летучей мыши.

Сейчас стали видны кое-какие детали. Длинные гофрированные складки сходились у солнечных панелей; видимо, они покрывали огромные трубы, несущие нагретую Солнцем жидкость или газ. Видны были несколько беспорядочно разбросанных кратеров, некоторые из них достигали четырехсот метров в глубину. Вокруг кратеров не было никаких валунов. Ничто не могло удержаться на поверхности Фемиды, не будучи прикреплено.

Сирокко блокировала бортовое управление. Рядом клевал носом в своем кресле Билл. Оба не покидали модуль управления уже два дня.

Она двигалась по исследовательскому модулю как лунатик. Где-то внизу находилась кровать с мягкими простынями и подушкой…

– Роки, у нас тут что-то странное.

Она остановилась, уже занеся ногу на перекладину лестницы карусели.

– Что ты сказала?

Интонация, с какой это было сказано, заставила Габи поднять взгляд.

– Я устала, – раздраженно сказала Сирокко. Она хлопнула по выключателю, и на экране над головой появилось изображение.

Это был приближающийся край Фемиды. На нем была выпуклость, которая, казалось, росла по мере приближения к ним.

– Раньше этого не было. – Сирокко нахмурилась, пытаясь отогнать навалившуюся усталость.

Раздалось слабое жужжание зуммера, и она поначалу не могла определить, откуда оно исходит. Затем адреналин поглотил паутину оцепенения, и восприятие стало резким и ясным. Звуки тревоги неслись из управляющего модуля.

– Капитан, – сказал через громкоговоритель Билл, – у меня здесь странные показания. Не мы приближаемся к Фемиде, а что-то приближается к нам.

– Я сейчас приду. – Стойка показалась ей холодной как лед, когда она схватилась за нее, чтобы подняться. Сирокко глянула на экран. Объект взорвался. Словно вспыхнула звезда. И она росла.

– Я вижу, – сказала Габи. – Оно все еще соединено с Фемидой. Это похоже на длинную руку или стрелу крана, и оно раскрывается. Я думаю…

– Стыковочное устройство! – завопила Сирокко. – Они собираются схватить нас! Билл, запускай последовательно двигатели, останови карусель, приготовься маневрировать.

– Но на это уйдет тридцать минут…

– Я знаю. Действуй!

Она отскочила от экрана, села на место и взяла микрофон.

– Внимание всем. Чрезвычайная ситуация. Угроза разгерметизации. Эвакуировать карусель. Ускорение. Пристегнуться.

Она хлопнула левой рукой по кнопке тревоги и услыхала позади себя жуткое гудение. Сирокко глянула влево.

– Ты тоже, Билл. Приготовься.

– Но…

– Сейчас же!

Он уже покинул свое место и погружался в люк. Сирокко обернулась и крикнула ему через плечо:

– Принеси мой костюм!

Теперь объект был виден через иллюминатор. Он быстро приближался.

Сирокко никогда не чувствовала себя такой беспомощной. В соответствии с программой основной системы управления она могла запустить все вспомогательные двигатели, расположенные со стороны Фемиды, но этого вряд ли хватило бы. Огромная масса «Властелина Колец» едва двигалась. Ей оставалось лишь сидеть и наблюдать за автоматической работой двигателей, считая секунды до того, как их схватят и поволокут. Она понимала, что за такое короткое время сбежать не удастся. Тело это было огромным и двигалось быстрее.

Появился Билл, уже одетый в костюм. С трудом поднявшись, Сирокко пошла в исследовательский модуль надевать свой. Неподвижно уставившись на экран, неотличимые друг от друга в специальных костюмах, пристегнутые к сиденьям астронавтов, сидели пятеро членов экипажа «Властелина Колец». Сирокко застегнула шлем. В наушниках раздавался встревоженный гомон.

– Успокойтесь. – Разговоры затихли. – Я хочу, чтобы на этих каналах была тишина, пока я сама не спрошу вас о чем-нибудь.

– Но что происходит, командир? – Это был голос Калвина.

– Я сказала, никаких разговоров. Похоже, эта штука собирается подцепить нас. Это, должно быть, стыковочное устройство, которое мы искали.

– По мне, больше похоже на атаку, – пробормотала Август.

– Наверняка они делают это не первый раз, технология отработана и риск минимален. – Сирокко хотела убедить в этом саму себя. Но когда корабль содрогнулся, надежда ее пошла на убыль.

– Контакт, – сказал Билл, – они захватили нас.

Сирокко поспешила назад к наблюдательному пункту как раз в тот момент, когда над ними нависло что-то вроде раскрытого трала. Корабль подпрыгнул еще раз, и со стороны кормы раздался страшный шум.

– На что это похоже?

– На щупальца огромного осьминога без присосок. – Голос его дрожал. – Их сотни, они повсюду извиваются над нами.

Корабль еще сильнее накренился, к сигналам тревоги присоединились новые. Панель управления покрылась красными огнями.

– Произошел разрыв корпуса корабля, – сказала Сирокко со спокойствием, которого она не ощущала. – В носовой части происходит утечка воздуха. Разгерметизированы люки четырнадцатый и пятнадцатый.

Ее руки бессознательно двигались над панелью управления. Лампы и кнопки были страшно далеко, как если бы она смотрела на них через перевернутый телескоп. Бешено закрутился акселерометр, корабль неистово рвануло вперед, потом вбок. Сирокко схватилась за Билла, затем с трудом добралась до своего кресла и пристегнулась.

Когда пряжки уже защелкнулись, корабль опять тряхнуло, на этот раз еще более жестоко. Что-то влетело через люк позади нее и ударило по обзорному иллюминатору, который покрылся сетью трещин.

Сирокко свесилась с кресла, ее тело вытянулось вперед, удерживаемое поясом. Через люк влетел баллон с кислородом и врезался в растресканное стекло. Звук удара был поглощен взрывом холода. Перед глазами кружились, уменьшаясь, тяжелые осколки. Все в кабине, что не было привязано, подпрыгивало и со свистом вылетало через окруженную острыми зазубринами пасть, которая была когда-то иллюминатором.

Когда Сирокко нагнулась над бездонной черной дырой, кровь запульсировала в ее лице. Многочисленные предметы лениво вращались в солнечном свете. Один из них был модуль двигателя «Властелина Колец», он находился впереди нее, там, где его не должно было быть. Ей был виден сломанный обрубок соединительного стержня. Корабль распадался.

– О, черт, – сказала Сирокко. В памяти живо возник фрагмент слышанной однажды записи полетного регистратора одной авиалинии. Это были последние слова, произнесенные пилотом за секунду до столкновения, когда он знал, что погибает. Она тоже знала это, и эта мысль переполняла ее отвращением.

С тупым ужасом Сирокко следила за созданием, опутавшим двигатели немыслимым количеством щупалец. Это напомнило ей старинную гравюру: португальский военный корабль, на который напал кракен. Совершенно беззвучно, странно красиво разорвался топливный бак —. Ее мир распадался, не оставляя следа. Быстро рассеивались клубы компрессорного газа. Существо, казалось, ничто не тревожило.

Другие щупальца держали другую часть корабля. Остронаправленная антенна, казалось, была почти снесена, но она медленно продолжала двигаться, хотя и полуразрушенная.

– Работает, – прошептала Сирокко. – Она работает.

– Что ты сказала? – Билл обеими руками пытался удержаться за инструментальную панель. Он был пристегнут к своему креслу, но болты, которые крепили кресло к полу, сломались.

Корабль опять содрогнулся, и кресло Сирокко оторвалось от пола. Край панели придавил ей бедра, и она закричала, пытаясь освободиться.

– Роки, все трещит по швам. – Сирокко не была уверена, чей это был голос, но в нем она почувствовала страх. Она рванулась, и ей удалось, держась за панель одной рукой, другой отстегнуть пояс. Кресло неторопливо проплыло среди обломков, чуть задержалось в раме разбитого иллюминатора и вылетело в космическое пространство.

Сирокко думала, что у нее сломаны ноги, но обнаружила, что может шевелить ими. Боль уменьшилась, когда она собрала остатки сил, чтобы помочь Биллу выбраться из кресла. Слишком поздно; она увидела, что глаза его закрыты, лоб и вся внутренность шлема испачканы кровью. Когда его тело свободно скатилось на панель управления, стала видна вмятина в шлеме. Сирокко попыталась обхватить Билла за бедра, ее руки скользнули по икре, по ботинку, но он падал, падал в блестящий стеклянный пролом.

Сирокко пришла в чувство под панелью управления. Она потрясла головой, не в состоянии вспомнить, как ее туда занесло. Но сила торможения сейчас уже была не так велика. Фемида успешно привела «Властелина Колец», или, вернее то, что от него осталось, к скорости своего вращения.

Все молчали. Через передатчик в ее шлеме доносилось прерывистое дыхание, но ни единого слова не было слышно. Говорить было не о чем; вопли и проклятия истощились. Сирокко поднялась на ноги, схватилась за край люка над головой и подтянулась сквозь него в хаос.

Не горела ни одна лампочка, но сквозь большой разрыв в стене солнечный свет освещал поломанное оборудование. Сирокко двинулась через обломки, и одетые в костюмы фигуры уходили с ее пути. В голове у нее пульсировало. Один глаз заплыл и закрылся.

Нанесенный ущерб был огромен. Потребуется немало времени для ремонта, после которого можно будет отправиться в путь.

– Мне нужен исчерпывающий доклад от всех отделений, – сказала Сирокко, ни к кому не обращаясь конкретно. – Этот корабль никогда не предназначался для такого рода испытаний.

Стояли только трое из слушавших ее. Один человек стоял в углу на коленях, держа руку другого, похороненного под обломками.

– Я не могу двинуть ногами. Они не шевелятся.

– Кто это сказал? – закричала Сирокко, пытаясь потряхиванием головы отогнать головокружение, но стало только хуже. – Калвин, займись ранеными, пока я посмотрю, что можно сделать с кораблем.

– Будет сделано, капитан.

Никто не двинулся с места, и Сирокко спросила себя, почему. Все они наблюдали за ней. Почему?

– Если я понадоблюсь, я буду в своей кабине. Я не совсем… хорошо себя чувствую.

Одна из фигур шагнула в ее сторону. Сирокко двинулась, пытаясь избежать столкновения, и ее ступня проскочила между досками. Боль пронзила ногу.

– Оно заходит, вон там. Видишь? Теперь оно позади нас.

– Где? Я ничего не вижу. Господи, я вижу его.

– Кто это говорит? Мне нужна тишина на этом канале!

– Оглянись! Он позади тебя!

– Кто это сказал? – Сирокко покрылась испариной. Что-то ползло позади нее, она ощущала это, это было одно из тех существ, которые заползают к вам в спальню, как только выключается свет. Не крыса, хуже, что-то, что не имело лица, лишь слизь, и холод, и смерть, холодные и влажные руки. Сирокко блуждала взглядом в красных потемках и вдруг увидела извивающуюся змею, ползущую через пятно солнечного света впереди нее.

Было очень тихо. Почему так тихо?

Ее рука обхватила что-то твердое. Она подняла его и начала рубить, еще и еще, пока существо вспыхивало в поле зрения.

Оно не было мертвым. Что-то обвилось вокруг ее талии и начало сдавливать.

Фигуры в костюмах подпрыгнули и кинулись врассыпную в тесном пространстве, но щупальца выстреливали волокнами, которые липли как горячая смола. Комната была опутана ими, что-то держало Сирокко за ноги и пыталось растянуть ее как дужку. Ее пронзала боль, какой она еще никогда не испытывала, но она продолжала рубить щупальца, пока сознание не покинуло ее.

Глава 4

Было темно.

Даже за этот кусочек негативных знаний можно было уцепиться. Осознание того, что обволакивающая темнота была результатом отсутствия чего-то, называемого светом, значило для нее больше, чем могла она когда-то поверить – тогда, когда время состояло для нее из последовательных моментов, подобных бусинкам, нанизанным на шнурок. Теперь же бусинки просыпались сквозь пальцы. Они переставлялись в бесплодной попытке обусловить причинную связь.

Ничто не требовало контекста. Для темноты ничего не значило воспоминание о свете. Это воспоминание угасло.

Это случилось раньше и повторялось сейчас. Иногда это отождествлялось с бесплотным сознанием. Гораздо чаще это было только осознание.

Она находилась в брюхе зверя.

(Вот только какого?)

Она не могла вспомнить. Это придет. Так обычно происходит, если ждать достаточно долго. И ожидание было легким. Тысячелетие было не хуже, чем миллисекунды нахождения здесь. Наслоение времени было гибелью.

Ее звали Сирокко.

(Что за Сирокко?)

«Шар-рок-о. Это горячий ветер из пустыни или старая модель „Фольксвагена“. Ма никогда не говорила мне, что она имела в виду». Это был ее стандартный ответ. Она вспомнила, как говорила это. Могла даже чувствовать движение губ, произносящих эти бессмысленные слова.

Зови меня «капитан Джонс».

(Капитан чего?)

Исследовательского космического корабля «Властелин Колец», корабля для глубокого исследования космического пространства, корабля, направляющегося к Сатурну с семью астронавтами на борту. Одна из них была Габи Плоджит…

(Кто…)

…и …другой был… Билл…

(что опять за имя?)

Это вертелось на кончике ее языка. Язык был мягкий, толстый… его можно было обнаружить во рту, который был…

Он был у нее только что, но что это за «только что»?

Что-то вроде света. Все, что бы то ни было.

Темно. Была ли она здесь раньше? Да, разумеется, ну так что же; продолжать думать, не позволять мысли ускользать. Не было никакого света, не было больше ничего, но что такое «больше ничего?»

Ни запаха. Ни вкуса. Ни осязания. Никакого ощущения тела. Ни даже ощущения паралича.

Сирокко! Ее звали Сирокко.

«Властелин Колец». Сатурн. Фемида. Билл.

Все в одночасье вернулось, как будто она опять ожила. Она подумала, что сойдет с ума от нахлынувших впечатлений, и вместе с этим пришли другие, более поздние воспоминания. Это случилось раньше. Она вспоминала, но воспоминания ускользали от нее. Это сводило ее с ума, это повторялось вновь и вновь.

Она знала, что ее способность постичь происшедшее незначительна, но что еще она могла сделать. Она знала, где находится, и знала характер проблемы.

Этот феномен исследовался на протяжении последнего столетия. Человека помещали в неопреновый костюм, закрывали ему глаза, помещали руки и ноги в такое положение, что он не мог коснуться себя, устраняли все окружающие звуки и оставляли его плавать в теплой воде. Невесомость, даже лучше.

Результаты были удивительными. Многие из первых объектов были проходящие испытания пилоты – хорошо тренированные, полагающиеся на собственные силы, здравомыслящие люди. Двадцать четыре часа лишения органов чувств превращали их в людей с детской психикой. Дальнейшее пребывание в таком состоянии было опасным. Сознание постепенно начинало реагировать лишь на несколько раздражителей: сердцебиение, запах неопрена и тяжесть воды.

Сирокко была знакома с этими опытами. Она сама подвергалась на двенадцать часов потере чувственных восприятий. Она знала, что если хорошо постарается, то сможет восстановить дыхание. Это было нечто, что она была в состоянии контролировать; нарушить ритм при желании. Она попыталась дышать быстрее, попробовала кашлянуть, но ничего не почувствовала.

Потом пришло ощущение давления. Ничего больше. Сосредоточиваясь на одной мышце, тщательно представляя ее местоположение и назначение, она пыталась заставить ее двигаться. Безуспешно. Она ничего не может. На нее начал надвигаться страх смерти.

Она не хотела об этом думать. В то же время у нее в мозгу мелькнула мысль гораздо более страшная. А что, если люди вообще не умирают?

Что, если после смерти тела остается это? Может быть, существует вечная жизнь, и она протекает в вечном отсутствии ощущений?

Ей хотелось сойти с ума.

Попытки пошевелиться кончились неудачей. Она отбросила их и начала выискивать более свежие воспоминания, надеясь найти ключ к своему теперешнему состоянию в последних сознательных секундах на борту «Властелина Колец». Она бы рассмеялась, если бы могла напрячь мускулы. Если она не умерла, следовательно, она попала в брюхо зверя, достаточно большого, чтобы проглотить корабль со всей командой.

Вскоре Сирокко увидела привлекательную сторону происходящего. Если это в самом деле так, если она и в самом деле съедена и до сих пор жива, то все равно придет смерть. Все что угодно было лучше кошмара вечности, безбрежная пустота которой расстилалась сейчас перед ней.

Она нашла возможность рыдать без участия тела. Без слез и всхлипываний, без спазмов в горле, с невыносимой болью внутри, Сирокко безнадежно рыдала. Она превратилась в ребенка в темноте. Она почувствовала, что рассудок опять покидает ее, и была рада этому.

Она прикусила язык.

Теплая кровь наполнила рот. Она плавала в ней с безнадежным страхом и жаждой, маленькая рыбка в странном соленом море. Слепой червь, просто рот с твердыми круглыми зубами и раздутым языком, ищущим прекрасного вкуса крови, который будил надежду.

Она опять неистово прикусила язык и была вознаграждена алой струей крови. «Можно ли ощущать на вкус цвет?» – спрашивала она себя. Но это ее не тревожило. Она чувствовала великолепную боль.

Боль перенесла ее в прошлое.

Она подняла лицо от разбитых циферблатов и разбросанных осколков ветрового стекла маленького самолета и почувствовала, как ветер холодит кровь ее открытого рта. Она поднесла руку ко рту и вынула два окровавленных зуба. Она смотрела на них, не понимая, откуда они появились. Несколькими неделями позже, покидая госпиталь, она нашла их в кармане парки. Она держала их в коробочке на ночном столике в то время, пока просыпалась под мертвенно-тихий шепот ветра. Второй двигатель мертв, вокруг и нет ничего, кроме снега и деревьев.

Она брала коробочку и трясла ее. Я осталась в живых.

– Да, но это произошло несколько лет тому назад, – напомнила она себе.

Кровь пульсировала в висках. Ей сменяли бинты. Как кинематографично. Дьявольски жаль, что я не могу видеть этого. Вокруг выжидательные лица – между ними быстро снует камера – за кровать падает грязная марля, разматывается слой за слоем – и затем… почему… почему…

Доктор… она прекрасна.

Но это не так. Ей говорили то, что она хотела бы услышать. Два ужасных кровоподтека и вспухшая красная кожа. Само лицо было цело, никаких шрамов, но она была не красивее, чем всегда. Нос все так же напоминал тесак, ну и что? Он не был сломан, и гордость не позволяла ей подвергнуть его пластической операции.

(В душе она ненавидела свой нос и считала, что он наряду с ее высоким ростом способствовал назначению ее командиром «Властелина Колец». Женщин неохотно назначали на такие должности, но тот, кто решил поручить ей эту работу, считал, что это не относится к женщине ростом в пять футов и что такой можно доверить командование дорогостоящим космическим кораблем).

Дорогостоящий космический корабль.

Сирокко, ты опять отклоняешься в сторону. Прикуси язык.

Она так и сделала и почувствовала вкус крови… увидела перед собой стену замерзшего озера… подняла голову от разлетевшегося вдребезги стекла, осколки которого тут же обрушились в бездну. Пояс кресла удерживал ее над пропастью. Тело скользнуло через обломки, она потянулась к своим ботинкам…

Она прикусила язык еще раз, прикусила сильно, и почувствовала, как что-то коснулось ее колена. Она сложила два ощущения и поняла, что прикоснулась сама к себе.

Это была оргия в темноте, оргия, которой женщина предавалась сама с собой. Она исступленно любила свое вновь обретенное тело. Она туго скручивалась, лизала и кусала все части тела, которые только могла достать, одновременно щипая и дергая их руками. Она была гладкая и безволосая, скользкая, как угорь.

Когда она попыталась дышать, плотная, почти студенистая жидкость заструилась ей в нос. Это не было неприятно; она даже не испугалась, когда это произошло.

И появился звук. Он был очень тихий, это был стук ее сердца. Она не могла прикоснуться ни к чему, кроме собственного тела, как ни вытягивалась. Какое-то время она пыталась плыть, но не могла сказать, продвинулась ли куда-нибудь.

Раздумывая над тем, что ей следовало бы предпринять, она заснула.

Процесс пробуждения был неопределенным, постепенным. Какое-то время она не могла понять, спит ли она еще или уже в сознании. Она могла немного поспать, разве нет?

Подумав об этом, она тут же пришла к мысли – как она может спать в такое время? После того, как эта мысль пришла ей в голову, она потеряла уверенность в том, что вообще спала. Разница в состоянии была крошечной, без ощутимых различий. Сон, сновидение, сон наяву, здравомыслие, сумасшествие, настороженность, дремота; она не могла дать определения ни одному из этих состояний. По учащению сердцебиения она поняла, что ей страшно. Она знала, что начинает сходить с ума, и цепко держалась за ту часть своего «я», которую могла воссоздать из вихря сумасшествия.

Имя: Сирокко Джонс. Возраст: тридцать четыре года. Расовая принадлежность: не черная, но, однако, и не белая.

Юридически она была американкой, но в действительности являлась членом многонационального объединения Третьей Культуры, не имеющих национальных корней, то есть – личностью без гражданства. В каждом большом городе Земли были американские гетто. Дома массовой застройки, английские школы, дешевые закусочные. Сирокко жила в большинстве из этих городов, они немного походили на военные поселения, но были менее безопасными.

Ее мать не вышла замуж. Она была инженером-консультантом, работала на энергетические компании. Она не собиралась заводить ребенка, но ее планы нарушил охранник арабской тюрьмы. Он проявил к ней сочувствие, когда она была арестована во время пограничного инцидента между Ираком и Саудовской Аравией. Пока посол вел переговоры о ее освобождении, родилась Сирокко. К тому времени на пустыню было сброшено несколько ядерных бомб, пограничный инцидент перерос в локальную войну, тюрьма была переполнена. Когда установилось политическое равновесие, Сирокко с матерью отправились в Израиль. Пятью годами позже мать заболела раком легких, причиной которого были радиоактивные осадки. Четырнадцать последующих лет она лечилась, и лечение было ненамного легче самой болезни.

Сирокко выросла большой и одинокой, ее единственным другом была мать. Они приехали в Соединенные Штаты, когда Сирокко было двенадцать лет. К этому времени она умела читать и писать, и американская система образования не повредила ей. Ее эмоциональное развитие было совершенно иным. Она нелегко находила друзей, но была преданным другом. У ее матери были твердые убеждения относительно того, как следует воспитывать молодую леди, они предусматривали наряду с танцами и вокалом занятия стрельбой и каратэ. Казалось, у Сирокко не было недостатка уверенности в себе. Никто не знал, насколько она ранима, она прятала это так глубоко, что ей даже удалось одурачить психолога НАСА, проходя тестирование на пригодность к командованию кораблем.

– Ну, и насколько все это было правдой? – спрашивала себя Сирокко. Она не лгала сама себе. Да, она страшилась ответственности, ложащейся на командира корабля. Наверное, все командиры в душе сомневаются в себе, понимая, что не вполне соответствуют возложенным на них обязанностям. Но ее интересовало не это. Что, если остальных это не пугает? В таком случае ее секрет переставал быть секретом.

Она задавалась вопросом, как она пришла к командованию кораблем, если это было совершенно не то, чего она хотела. А чего она на самом деле хотела?

Я хотела бы выбраться отсюда, пыталась сказать она. Я хотела бы, чтобы что-нибудь произошло.

Вскоре в самом деле что-то произошло.

Она почувствовала левой рукой стену. А затем то же самое почувствовала правой. Стены были теплые, гладкие и упругие; и это соответствовало предположению, что она находится в желудке. Она чувствовала, как стены движутся мимо ее пальцев.