Книга: Деревянное море - Джонатан Кэрролл

Кроме всяческого рода метаний и влипания в странности Фрэнни постоянно рефлексировал. Персонаж, которому без трёх лет полтинник, может себе такое позволить, а тут ещё персонаж с такой богатой и сложной предысторией! Фрэнни Маккейб уже в двух первых книгах ярко сиял на фоне прочей серой сумрачности, мысленно я всегда была с ним, и если бы Кэрролл не написал третий роман целиком про Маккейба, я бы написала его сама — чтобы Кэрроллу стало стыдно. Мне понравилось, что Фрэнни задавался вопросом, а понравилась бы жизнь 47-летнего Фрэнни ему самому, но 17-летнему? Большинство современных психологических тренингов построено на подобной воображаемой встрече, но все как один предлагают передать мудрость старшего младшему. Какие советы ты дашь своей более юной версии, а? Но Кэрролл вывернул этот приём кантом (с его моральным законом) наружу, а звёздным небом — внутрь, заставив читателя подобно герою книги постоянно задаваться вопросом: какие советы ты хотел бы дать своей более взрослой версии? У меня от этого вопроса в голове как будто форточка открылась и мозги проветрились, — было очень освежающе.

В целом для Кэрролла фантастика — не более чем способ описывать мир. В первой книге я подозревала, что Кэрролл увлечён буддизмом, во второй книге я нашла множество доказательств этому, — но третий роман умертвил возникшую было мысль софистскими рассуждениями о природе вселенной. Софистскими, потому что автору оказалось явно наплевать и на Бога, и на вселенную, — вот он и выдумал версию позабористей да постранней. Господь-бог, понимаешь ли, перетрудился, создавая вселенную, и заснул, но успел завести будильник. Ишь, какой предусмотрительный. Да, бесконечные поиски ради выполнения непостижимого божественного замысла очень близки буддизму (как и многим другим религиям), но в «Деревянном море» это скорее психологический приём для углубления образа главного героя, чем подлинное философское «веро»-учение. Так что мысль о буддизме я символично похоронила в деревянном море — там ему самое место, там его никто не найдёт. А книга отличная, будет причислена к числу самых любимых под меткой «рефлексирующей философской фантастики».

Рядом с моей скамейкой оказался наш старый знакомец пес. При дневном свете было хорошо видно, что это не пес грязный, а шерсть у него такого цвета — цвета летней пыли. Но вот глаза странные — желтые, даже почти оранжевые. «Янтарные», вспомнил я. Пес тяжеловато дышал, не забывая ухмыляться, как будто проделал долгий путь и наконец-то добрался до цели.

— Мишу ищешь? — полуутвердительно спросил я пса и кивнул в сторону дома, где разместился сегодня Бар: — Так он внутри.

Я ненадолго вышел оттуда подышать свежим воздухом. Летний вечер был на диво хорош, и его ароматы пробуждали сладкие воспоминания юности. Я как раз размышлял о том, сильно ли отличаюсь от того паренька, каким был в 17 лет, когда появление пса вывело меня из задумчивости. Я предположил, что он искал своего друга, но пес почему-то не торопился заходить в бар.

— Неужели ты ко мне? — удивления в моем голосе почти не чувствовалось, потому что я все еще был в своих мыслях. Да и с чего бы удивляться? Вчера я своими глазами видел, как сдохший питбуль восстал из мертвых, а тут всего-то из воздуха материализовался старый знакомец. Подумаешь, большое дело.

— Ну заходи, коль пришел, — я хотел похлопать рядом с собой по скамейке, но передумал и ничего не сделал. Все-таки кто этих поганцев знает: вчера они воскресают из мертвых, сегодня выходят из порталов, а завтра захватывают мир.

Пес все равно подошел и сел у самых моих ног, удобно привалившись к ним боком, еще и голову мне подставил, как будто выпрашивал: «Ну погладь меня, ну что ты, не мужик что ли, погладь, кому говорю». Я потрепал его по лохмам, немного почесал меж ушей и, постепенно углубляясь в свои мысли, почти забыл о его присутствии, как вдруг мне пришло в голову спросить:

— Читал ли ты когда-нибудь Кэрролла? Джонатана Кэрролла?

Пес повернул свою длинную морду в мою сторону — не до конца, градусов эдак на сорок, — глянул на меня одним глазом и рыкнул разок. «Это, стало быть, значит “да”», перевел я с песьего на человеческий.

— Я тут недавно впервые приобщился к его творчеству, и знаешь, походу писатель без ума от вас: я столько собак в своей жизни не видел, сколько он пород знает. — Я хмыкнул. — И не то чтобы он вас любил — собаки в книге мрут как мухи, — но у каждой есть имя, индивидуальность, история… Еще чуть-чуть, и я заподозрю, что собаки обладают коллективным разумом и все эти тысячелетия дурачили людей, приручали, строили заговор, наводили тень на котиков, а в 20 веке избрали Кэрролла своим законным представителем в человечьем мире, открыли ему все тайны Собачьего Братства, и уже сорок лет он готовит мир к Собачьему Пришествию…

Тут я немного запнулся, ведь о каком пришествии может идти речь, если собаки уже здесь?

— …Ну, не Пришествию, а обнародованию правды, чтобы собаки могли легитимно создать собственное государство — какую-нибудь Догляндию, — или открыть по всему миру Заводы Сахарных Косточек, куда люди могли бы устраиваться на работу.

Пес никак не реагировал на мои инсинуации, разве что уши его немного вздрагивали, но я даже в пьяном угаре не счел бы это за ответ. Хм, интересно, понимают ли собаки человеческую речь, когда их никто не видит?

В дзен-буддизме есть такое понятие как «коан» — или «коэн», как это было у Кэрролла. Я слышал много разных — «Как звучит хлопок одной ладонью?», «Как не разрезая яблока достать из него семечки?», «Слышен ли звук падающего дерева в лесу, если рядом никого нет?» — но мне даже в голову не приходило, что их можно придумывать. А Кэрролл взял — и сделал это. «Как грести в лодке, плывущей по деревянному морю?» Действительно, как? Чтобы решить коэн, нужно выйти за пределы нормального, нужно не идти на поводу у очевидной логики, а мыслить шире и выходить из плоскости. Все то же самое можно сказать и о творчестве Кэрролла: его романы не нормальные — они фантастические; в них нет очевидного — но происходящее подчиняется своим законам, поэтому его можно постичь; но чтобы понять Кэрролла, нужно мыслить шире, охватывать действие в нескольких плоскостях сразу, во всей полноте. Правда, ни с одним его романом у меня не было такого просветления, как с «Деревянным морем» — пытаясь осмыслить роман, я был почти уверен, что познаю дзен. Не познал, но хотя бы вышел из мертвой летней апатии и готов мыслить и действовать с новыми силами. Силы пока слабенькие — даже собственная попытка придумать достойный буддистский коан вызвала у меня лишь жалость. Я улыбнулся. Мой вопрос не шел ни в какое сравнение с вопросом наставника дзен «Обладает ли собака природой Будды?», хотя я мог лицезреть воочию ответ на него: на автомате все это время я продолжал почесывать пса, и тот явно был в Нирване — а что еще будде для счастья надо?

— Умница, хороший будда, — я с невольной лаской провел рукой от его лба до холки. — Дал бы тебе сахарную косточку, да вот балда, дома забыл.

Пес распахнул пасть и, часто-часто дыша, радостно заулыбался. Серебристая сладкая косточка оказалась у меня в той руке, которой я гладил пса, и мне не было нужды задаваться вопросом, откуда она там взялась. Краем глаза увидев косточку, пес вдруг замер и даже дышать перестал. От греха подальше, пока не случилось непоправимое — то бишь пока пес не умер и не превратился в зомби-пса у меня на глазах, нанеся непоправимую травму моей психике, — я отдал ему косточку, и пес весело захрустел. Весело, как только могут веселиться счастливые щенки. Любая собака в любой момент может обратиться счастливым щенком и ни о чем не печалиться. Я стал думать, почему люди так не могут, забыв про коэны.

Взять вот к примеру Фрэнни, героя «Деревянного моря». Ему было 47, когда он встретил самого себя, но 17-летнего. Фрэнни-младшего трудно назвать образцовым буддистом, но он хотя бы не боялся мечтать, жил в постоянной яростной борьбе, скрывая за агрессией нежность своей души. А что Фрэнни-старший? Он забыл свою юность, — точнее, гордился и ею, и тем, кем он стал, но уже не мог вспомнить, как это было. Он не стремился понять и познать самое себя.

Если бы я встретил человека, который был бы моей точной копией, мы бы легко нашли общий язык и поладили. Но, читая историю Фрэнни, я задумался. Мне немногим больше тридцати, но смог бы я-семнадцатилетний понять себя-нынешнего? Возможно, тот я стал бы вопрошать подобно юному Фрэнни: «Как ты мог до такого дойти?» и «Что с тобой стряслось?» Или, может, моя более старая, более начитанная и более печальная версия спрашивала бы себя, о чем я мечтал в 17 лет, и, услышав ответ, я бы становился еще более печальным.

Если бы я помнил о том, каким тогда был, стал бы я другим человеком? Где бы я сейчас был? Ну вот, мы еще не встретились, а я уже весь усыпан вопросами. Однако и Фрэнни, и я, мы оба благодаря Кэрроллу поняли кое-что важное: ты нынешний — это ты в любой момент прошлого, и только оберегая память о себе, ты можешь счастливо жить в настоящем. Звучит запутанно, но так всегда бывает, когда словами пытаешься выразить озарение.

Счастливый по самые лопоуши пес разлегся у моих ног, и в мире, кажется, воцарилась полная гармония: больше не лаяли местные дворняги, и дождь перестал, выглянуло вечернее солнце, чтобы ненадолго озарить мою жизнь — вот оно, подлинное озарение, — шум города из какофонии превратился в музыку, а мне впервые, кажется, за последние годы захотелось пойти домой. В Чертогах всегда весело, но именно сегодня мне хотелось просто домой. Все эти пришельцы-администраторы, прибывшие на Землю с великой миссией, эта вселенская машина и этот Бог, который должен с ее помощью пробудиться, даже Фрэнни, многочисленный и постигнувший истину, — все это для меня очередное приятное фантастическое приключение. Это способ ощутить, как интересно жить и быть собой, — способ, о котором так ярко напомнил Кэрролл. Но кроме приключений и ощущений, кроме дзена и озарений есть еще кое-что, на мой взгляд, более важное — это то мгновение, которое я проживаю прямо сейчас. Так что пора мне завязывать с пространными текстами, с бесконечными мыслями по любому поводу, которым достаточно разноцветного пера, серебристой косточки, счастливого пса или хорошей книги.

С этими мыслями я встал со скамейки и, непонятно отчего повеселевший, пошел не оглядываясь домой. Я даже не знал, идет ли пес за мной, пока его влажный нос не ткнулся мне в руку (нет ли там еще одной сладкой косточки?). Ну что же, вместе веселее. И в голове у меня вертелся только один вопрос: что сделает меня счастливым уже сегодня?

С другой стороны мне хотелось прочитать какую-нибудь отзыв-лекцию известного литературоведа, который знает толк в своем деле, чтобы он мне пояснил, что за хурма здесь творится. Ибо перья, инопланетяне, семья, воспоминания из прошлого и осадок от содеянного - имеет ли оно под собой основание или это просто видимость чего-то более значимого?

Но читать больше книги этого автора не хочется, увы.

Попробую разложить по полочкам. Книга - какая? - очень сумбурная: словно на тебя летит поток воздушных шариков, их цвета мелькают-мелькают, шарики заслоняют весь обзор, окружают, уже ничего кроме них не видно. Бежать бы, куда подальше, но ты стоишь столбом и не замечаешь, как этот поток уже накрыл тебя с головой. - чрезмерно загадочная: автор постоянно водит читателя за нос - то покажет кусочек события, то подсунет подсказку, то выведет нового героя из-за угла, то воскресит старого, то закинет в будущее, то будущее закинет в прошлое, то на горизонте возникнут инопланетяне - все, ты уже потерялся. - философская: правда, философию понимаешь не сразу, потому что основной замысел автор открывает на последних страницах книги, а до тех пор смысл ускользает, смешиваясь в какое-то абстрактное пятно. Но! это очень похоже на тест Роршаха - когда каждый в размытых кляксах может увидеть что-то свое. Думаю, этим "Деревянное море" и ценно. - мистическая и магическая: это как по заказу. В начале книга идет как добротная мистика (в духе раннего Кинга, я бы сказала), и читается залпом. А где-то с трети повествования начинает вклиниваться магический реализм, который мешается фантастикой - и продираться через текст становится в разы сложнее. Ты просто не знаешь, что ждет тебя за поворотом, и какой очередной "рояль" выскочит из кустов. - временами гротескная: а теперь представим реакцию героев на то, что творится вокруг - учитывая вышеописанную реакцию стороннего наблюдателя. Они мечутся, выпадают из реальности, снова в нее впадают, но с обратной стороны - и все это на тонкой грани между сумасшествием и адекватностью. Любой бы свихнулся - я так точно. - и... Однозначно неплохая. Мне кажется, автор специально доводит сюжет до крайностей, как бы увеличивая контраст между происходящим вокруг. Читатель пытается акцентировать внимание сразу на всем, и от этого у него начинает рябить в глазах. Здесь главное смотреть "рассеянно", не пытаться найти тот сюжетный якорь, за который можно зацепиться. Тогда книга раскроется с новой стороны (или сторон) - ведь главное не всегда лежит на виду.

Это был необычный опыт чтения.

Смесь прошлого, настоящего и будущего. История, начавшаяся с потрепанной собаки Олд-вертью, перерастает в мистический детектив, где главный герой встречается с самим собой как из прошлого, так и из будущего. Что это за перо? Откуда взялась собака, которая оживает раз за разом? Как грести, если плывешь в лодке по деревянному морю? Ложкой! Отличный ответ, но как его применить на практике?

Главный герой будет перемещаться взад/вперед в пределах своей жизни, пока одни из Маккейбов не найдет то, что нужно пришельцам с Кресиного Артофеля. И вроде все заканчивается на печальной ноте, но там, где умер один Фрэнни, воскресает другой. И так по кругу, пока не будет завершена миссия.

Возьмём, например, странного трёхногого питбуля, которого главный герой в самом начале произведения несколько раз пытается похоронить, а тот всё возвращается и возвращается. В свете последующих событий, этого бульдога можно рассматривать как символ воспоминаний, проблем и мыслей, от которых наш герой пытается сбежать, которые он пытается зарыть глубоко в своей памяти. Однако же от себя не убежишь, хотя порой и очень хочется. Наше естество (или отдельная «неприглядная» его часть) – это то, от чего не спрячешься: рано или поздно оно нас настигнет и даст о себе знать. Если не в образе питбуля, так в образе подростка, у которого наше лицо и который говорит с нами как ни в чём не бывало и знает всё о нашей непутёвой юности. В общем, всё как у нашего героя Фрэнни. Вообще, постоянное возвращение мёртвого питбуля и встреча Фрэнни с юным самим собой – это как бы олицетворение эффекта незавершённого действия, столь известного в психологии.

А может, вечно возвращающийся мёртвый пёс и вся кутерьма, которая потянулась за ним – это наказание, ниспосланное неведомыми силами нашему Фрэнни за его неспособность испытывать страх потери, которая равносильна неспособности любить? Ведь ещё в самом начале он признаётся в том, что ничего не любит настолько, чтобы бояться это потерять. Может, все внезапно обрушившиеся на него необычайные события, которые его пугают и шокируют – это своего рода урок страха? Этакая дидактическая попытка научить его ощущать страх потери, а значит, научить любить? Вполне вероятно. Ведь по ходу действия Фрэнни приходится много чего и много кого терять. А приобретает он, пожалуй, только одно: опыт. Тот, который учит ценить то, что любишь, и бояться потерять то, что ценишь.

В общем, трактовок и объяснений всему происходящему может быть множество. И все они правдоподобны. А главное, что они в принципе есть! Кстати, одну из них сам Кэрролл излагает прямым текстом в завершающей главе. Излагает лаконично, в нескольких предложениях: в виде открывшегося нашему герою метода поиска ответа на вопрос о том, как переплыть деревянное море. И вот этот маленький абзац – это откровение, ради встречи с которым стоит прочесть «Деревянное море» - пуститься в это головокружительное приключение.

Очевидно, что роман Кэрролла отнюдь не легковесная сказочка и не пустословный абсурдизм. Это нечто гораздо более глубокомысленное и весомое. Это то, во что однозначно стоит вглядеться, вдуматься, вчитаться.